Белизна полной луны легла на ее крылья; звездные тропы, по которым драконы однажды явились на землю и по которым однажды уйдут, дрожали над ней паутиной света. Драконьим зрением она уже различала притаившийся на опушке лагерь, полураспакованные связки книг и одинокую фигурку, терпеливо соскабливавшую остатки подгоревших лепешек со сковороды.
Невидимая, она кружила над этим дымком, принимая оттенки воздуха, и чувствовала, как еще одна тень в вышине повторяет ее круги.
"Колдунья, - сказал голос дракона в ее мозгу, - Ты в самом деле хочешь этого?"
Она не ответила, зная, что он все равно прочтет ее мысли. Так оно и случилось - разум Моркелеба отозвался смятением и гневом.
"Ты нужна мне, Дженни Уэйнест, - сказал он наконец. - Но я не хочу видеть тебя несчастной. Почему - не понимаю и, наверное, не пойму. - И снова злоба черного дракона хлестнула ее разум, как тысячехвостая плеть. - Вот что ты со мной сделала!"
"Прости, Моркелеб, - тихо сказала она. - Нечестный вышел обмен; ты дал мне магию, а я тебе - все муки человеческой любви. Но это первое, чему я научилась у Джона: лучше уж чувствовать боль, чем совсем ничего не чувствовать".
"И эта боль гонит тебя?" - спросил он.
Она сказала:
"Да".
Отзвук гнева еще наполнял душу черного дракона, словно отголосок его тайного имени в утраченном золоте Бездны.
"Тогда иди", - сказал он, и подобное стеклянному кружеву прекрасное создание метнулось вниз, скрытое мягкими дымчатыми сумерками.
Жар и магия драконов внезапно отдались болью во всем теле, и Дженни почувствовала, как восторг полета сменился страхом падения.
Она упала на колени в темноте осеннего леса, и немилосердный холод въелся в свежие, только что зажившие раны на спине и руках. Между бородавчатыми белесыми стволами она увидела алый огонек костра и почувствовала знакомый запах дыма и лошадей. Простенькая мелодия жестяной свистульки висела в воздухе. Светлый ореол, обводивший по краешку все предметы, пропал; сумерки обесцветились, стали сырыми, туманными и пронизывающе холодными. Дженни задрожала, запахнула поплотнее овечью куртку. Колени ощущали влажность земли сквозь ветхую ткань юбки.
Отбросив с лица непокорные черные волосы, Дженни взглянула вверх. Сквозь сплетение голых сучьев был виден черный силуэт дракона, одиноко кружащего в пустом вечернем небе.
С благодарностью, которой не выразить в словах, она коснулась его разума и ощутила всю его печаль, боль и ярость.
"Жесток твой подарок, колдунья, - сказал он. - Ты лишила меня моих старых радостей, заставила жить во вражде с самим собой. Как и ты, я уже не смогу стать прежним".
"Прости, Моркелеб, - сказала она ему. - Мы изменяем все, к чему прикоснемся, будь это магия или чужая жизнь. Десять лет назад я бы пошла с тобой, не прикоснись я к Джону и не прикоснись он ко мне".
Голос его отдался подобно эху в ее мозгу:
"Будь счастлива, колдунья. Ты сделала свой выбор. Я не знаю, почему ты так поступила, этого не понять драконам. Хотя мне уже и себя не понять".
Она скорее почувствовала, чем увидела, как он исчез, растворившись в полумраке. На секунду силуэт его обозначился на белом диске луны - затем пропал навсегда. Печаль сдавила горло - печаль невыбранной дороги, дверей, что никогда не откроются, песен, которым никогда не прозвучать. Человеческая печаль утраты. Но, в конце концов, освободив ее, он тоже сделал свой выбор.
"Мы изменяем все, чего коснемся, - думала она. Ты - драконья погибель, Джон, ты - драконья погибель…"
Дженни вздохнула и, тяжело поднявшись с колен, стряхнула с юбки листья и сучки. Ветер вновь донес до нее пронзительно ясный голосок жестяной свистульки вместе с запахом дыма и начинающей подгорать кукурузной лепешки. Дженни закуталась в плед и медленно двинулась по тропинке к горящему на поляне костру.
