– Мы – воины Орогоччу, и хотим закрыть тебе путь в наши земли. Мы умеем воевать и с драконами, и с – тут какое-то неясное слово проскакивает, типа "курпури" или "корпури" – так и с тобою тоже справимся. Уходи от нас в свою пустыню, все!
После этого в переговорах наступает пауза. На ЦП идет совещание – то ли и вправду сыграть роль этакого добродушного бегемотика, который ползет по своим делам, никого не обижая, то ли разъяснить этим героям, что речь идет не о "нем", а о "них". Вариант с бегемотиком отвергается главным образом потому, что при нем снова в закупорке сидеть. Задача объяснить, что к чему, возлагается на Знахаря, Чисимет в своем пристенном наряде на это не годится. Знахарь берет микрофон и говорит:
– Воины Орогоччу! Перед вами не зверь из пустыни, и даже вообще не зверь. Это просто коробка на колесах, сделанная из железа и дерева людьми, на железном острове живущими. Сейчас я, один из людей, в этой коробке сидящих, вылезу, чтобы говорить глаза в глаза, вылезу без оружия, поэтому кидать в меня копьем или чем иным убийственным пожалуйста не надо.
Затем с кислой миной на лице Знахарь открывает люк и лезет вверх. Да, неправ я был, когда его трусом считал. Он не просто трус, он смелый трус. Гримаса гримасой, а лезет быстро. После небольшой заминки снаружи слышны пространные уверения в совершеннейшем к вам почтении, а затем такая дипломатия, что у кого как, а у меня мозги набекрень встали. Идет торговля, кто кому сильней не доверяет. На экране ЦП хорошо виден говорящий от имени героев – такой же вахлак, как и прочие, никаких знаков различия на плечах и корон на голове. Видимо, он тоже к парламентским периодам непривычен, так как уже через полчаса блужданий вокруг да около ставит ультиматум: либо мы сажаем к себе внутрь и на крышу столько воинов, сколько поместится, и следуем куда покажут, либо бой до победного конца. Знахарь с понятным любопытством спрашивает: "А куда скажут поедем – куда приедем?" Ответ выражен явно не в духе рыцарских романов, но что-то знакомое в нем есть:
– Там разберутся. Куда надо, туда и приедем.
Прежде, чем дать согласие на оккупацию, Серчо издает приказ:
– Дрон, возьми пистолет, наушник с микрофоном и в клозет, быстро! Шторку задерни.
Решение, что и говорить, мудрое и логичное, но у всех на лицах ухмылки появляются, даже Чисимет хихикнул – он с этим устройством во время хода по пустыне уже ознакомился. Знахарь по приказу снизу объявляет "миру – да, нет – войне", и через все люки к нам лезут вахлаки, а предводитель опять в толпе затерялся. Сергея из башни прогоняют – запомнили, откуда пушка била, а в жилотсеке немая сцена – вахлаки на Чисимета смотрят, пристенниковская обмундировка им явно что-то нехорошее напоминает, и из этого я делаю заключение, что экскурсии на Красный хребет по меньшей мере до Приозерья на Орогоччу достаточно часты. Изгнанный с рабочего места Сергей предлагает:
– Чем так тут в тесноте сидеть – пойдем-ка на крышу! Эти стенки за пустыню мне во как надоели!
Как он говорить начал – так на горло короткое копье нацелилось, затем снова опустилось. Возражений нет, и все наши, кроме Серчо, который за рычагами, и Дрона – он мышью сидит за шторкой – лезут наверх и устраиваются на крыше.
Идет движение "куда скажут". В общем-то, направление не сильно изменилось, но теперь мы все сильнее и сильнее забираем в сторону гор. Та часть вахлаков, которая не поместилась у нас внутри или на крыше, следует сзади, все больше и больше отставая, но никого из пассажиров это не волнует. Потихоньку вечереет, солнце опускается все ниже и ниже, а места вокруг выглядят все более и более обжитыми: то тропку пересечем, то загон-скотобаза мелькнет вдали, а то и одинокие жилища вахлаковские – груда камней как если трубу пополам разрезать да наземь положить, а чем скреплены они – неизвестно. Наконец – уже совсем темно вокруг стало – мы подкатываем к крепости, вернее, укрепленному поселку – с десяток каменных редутов, расставленных по какой-то сложной системе, и на крыше каждого по воину с факелом в руках торчит; видимо, здесь и будут с нами разбираться. Сергей по этому поводу говорит, что "если это снова демократическая республика, то я буду смеяться".
Ссаживают нас, и под вежливым конвоем ведут в один из бастионов, причем все в гробовом молчании. Наше место заключения – надеюсь, только предварительного – довольно тесный каземат с узким окном, рядом в щель между камнями факел воткнут. Узкая же дверь, которую за нами, судя по звукам, заперли на два засова. У одной стены – вода в бачке и кружка глиняная, у другой – куча травы, веток мелких, листьев и вообще подстилка. По полу поперек проходит канавка, и в ней вода журчит, судя по запаху – канализация. Пьеро без лишних слов залегает на кучу и закрывает глаза. Больше его примеру не следует никто – и правильно, потому что через полчаса грохочут засовы, скрипят двери, и свет нашего уже почти погасшего факела высвечивает пятерых вахлаков уже не с копьями, а с мечами, и волосы у них синие. Это означает вроде как полное кому-то подчинение, так Знахарь говорит, и уверяет, что на Красном синеволосых не очень уважают, но боятся безмерно даже сами вахлаки. Один из них на общем языке объявляет, что нас ожидают. Серчо просит оставить здесь Пьеро с Сергеем – с прошлой ночи не спали. Просьба отклоняется – на нас хотят посмотреть на всех.
– Кто хочет? – ответа нет. Что ж, выходим и направляемся к верхнему строению – видимо, резиденция. В ней бойницы освещены ярко, и поэтому мне удается не вляпаться в канализационный ручей, выходящий из-под ее стены. Перед входом нас обыскивают, у Серчо и Сергея отбирают пистолеты – не как оружие, конечно, а как просто слишком увесистые железяки. С Чисимета снимают меч, с меня – котомку с фотоаппаратом, наушник-микрофон у Пьеро на голове трогать не стали, потом один из стражников оглядел нас, ощупал и с Чисимета напоследок еще и пояс забрал. Сергей без пушки чувствует себя неуютно, а я спокоен – убивать нас прямо тут вряд ли будут, разве что уж очень нахамим, а если будут – так Дрон из танка поддержит.
Итак, берут нас под микитки и почти вежливо вводят в помещение. Открывается следующая картина: каменный зальчик, в щели в стенах воткнуты десятка два факелов, которые горят на удивление ровно и без копоти. У каждой стены – по десятку вахлаков, и лица у них как обычно мрачные, а волосы белые, насколько это, конечно, возможно. Синеволосые во вторых рядах – то ли это нас так боятся тут, то ли уважение оказывают. Напротив входа – длинная скамья и на ней трое ярко-рыжих стариков – власть местная, видимо. Для нас тоже стоит скамья – значит, разговор ожидается более-менее спокойный.
Один из рыжеволосых говорит на всеобщем:
– Садитесь, незванные пришельцы! – тон повелительный, но голосу внушительности недостает по причине свистящего зуба. Но мы садимся без улыбок, демонстрируя осознание высокой чести лицезрения. Начинается разговор, и начинается довольно неприятно. Правый член тройки обвиняет нас последовательно в шпионаже (неизвестно, правда, в пользу кого), в "желании сотворить зло на земле Орогоччу", в использовании для успеха дел своих призраков тьмы и в служении подземному врагу. Потом крайне правый замолкает – но явно лишь потому, что устает, а не потому, что исчерпал все обвинения. Знахарь рядом сидит весьма опечаленный: на побережье любое такое обвинение означает лодку, кувшин воды и морское течение в сторону от берега. По закону кто вернется, тот прощен, только вот не возвращался еще никто. Серчо – он у меня с другой стороны сидит – напротив, спокоен и произносит в ответ:
– И чем вы это хотите доказать? Не нам, хотя бы самим себе?
Опять правое крыло идет вперед, повторяя все то же самое, только теперь каждое обвинение привязывается к нашему появлению из пустыни и к нашей самоездящей коробке. Серчо к таким оборотам готов, и пускается в разъяснения. Как просто и в то же время правдоподобно объяснить все наши технические чудеса местному населению, у нас есть куча разработок, для разных рас и разных ситуаций, и, надо сказать, до сих пор они действовали неплохо. И вот толкает речь Серчо уже десятую минуту, когда один из тройки, в середине сидящий, обрывает его на полуфразе:
– Нам понятно. Что вам нужно?
– От вас – ничего. Мы хотим пройти вдоль Орогоччу, переправиться через озеро – оно у народов Красного хребта называется Болотистым – и через Мелкогорье выйти в степь.
Я вздрогнул, да и не только я – все наши, такой радостный хохот раздался. Даже синеволосые у стен и то какие-то звуки издают. Посмеялись с минуту, и снова серьезные лица.
– Что ж, – говорит левый рыжеволосец. – Вы пройдете через Болотистое озеро и Мелкогорье. Вы пришли без приветствия – и уйдете без прощания. Но если вы задумаете свернуть со своего пути, то больше с вами говорить не будут. Можете забрать у выхода свое оружие и свои железки.
Это явный намек на "позвольте вам выйти вон", но Серчо – непробиваемый мужик – принимается выспрашивать насчет дальнейшего пути, впрочем, недолго это длится – замолчали хозяева, как воды в рот набрали. Пьеро встает, говорит рыжим что-то по-польски, а нам на всеобщем:
– Пойдем отсюда, спасибо за гостеприимство.
Эко он несдержан, хотя можно понять – с недосыпу и не то сотворишь.
Мы забираем у караула свои "железки", и я задумываюсь – показать бы этим властителям, что это такое, а потом вдруг вспоминаю, что при допросе не было даже помянуто про пушку нашу – а ведь эти рыжие наверняка осведомлены о том, как мы ее применяли. Серчо соглашается, что это загадка, но гадать ни о чем не хочет – и так всяких непонятностей хватает, чтоб еще чем-то мозги забивать. Добираемся до танка – время уже позднее, а может, даже раннее следующего дня. В коробке никого нет, и мы наконец выпускаем Дрона из его укрытия. Он злой как черт – столько времени просидеть в не самом удачном месте – и все зря. Завтра – нет, уже точно сегодня, своей дорогой пойдем, все как договаривались, а сворачивать и так не надо, ну а до утра – отбой.
Проснулся я раньше всех – девять часов времени. У борта вахлаки черноволосые стоят, в небе орел кружит – вроде все как надо. Сел я на ЦП и принялся маршрут до Болотистого озера прикидывать. Получилось – выйдем мы к нему в ночь, часа так в два. Пьеро повезло – Серчо вряд ли с ходу форсировать воду возьмется, хотя кто его знает…
Я бужу Дрона, жду, пока он очухается да помоется, потом снимаю "звездочку" с холостого режима и трогаюсь вперед, а Дрон в башню лезет. Едем по дороге, через каждые полсотни метров стоят воины – видимо, надзирают за нашим поведением. Попросил я Дрона дать мне активностную картинку, а он обрадовался и без коррекции ее выкинул. Вся полоса помехами забита, да такими мощными, что и не просвечивает ничего, такого я не видал еще! Источник впереди, и источник мощный, а дальность определить не получается. Я подумал-подумал и решил пока никому не говорить, даже Дрону – получилось, что и к лучшему, что он себе на экран ее не вытаскивал. Попытался я с помехами сам справиться, плюнул и решил за дорогой лучше следить. Она виляет – да и как не вилять: то справа, то слева – груды камней, скалы обнаженные, осыпи и прочие прелести горного ландшафта. Вдоль по-прежнему стоят вахлаки, лица у них по-прежнему спокойные и решительные. Когда только собрать их успели, да и кто успел? Та троица в крепости? Опять же непонятно, то ли это власть верховная была, а то ли мелкая сошка. То ли дело Хребет – там все проще. Пяток племен, в каждом вождь и с десяток родовых вождишек, никакой мистики. Правда, про Орогоччу там рассказывают в стиле рассказов Робинзона с десятилетним стажем о милой Англии.
Полдвенадцатого – просыпается народ. Знахарь с самого начала объявляет, что туда, куда мы едем, ехать не надо, он видел дурной сон и вообще чувствует нехорошее. Серчо, естественно, полез глядеть активность, и полетела ко всем чертям моя конспирация, да еще и втыка получил за нее. Поднял он Сергея – тот покопался, очистил спектр, но меня это не успокоило. Стража вдоль дороги на орла – спутника нашего поглядывает подозрительно, а Знахарь бурчит чего-то под нос в своем уголке – обстановка неспокойная.
Час дня – я торможу около ручья. Вода в нем не заражена, судя по датчику, и на камнях никакой активной гадости нет, надо запастись, пока есть возможность. Ручей, а на той стороне деревушка, штук двадцать этих каменных хибар. Детишки бегают – но на нас ноль внимания, парочка бабуль – ну и страхолюдины – прошла, не остановилась. Я знаками показываю ближайшему стражу, что, мол, хочу взять воды из ручья, он кивает – мол, давай, только не задерживаясь. Разворачиваю шланг, ставлю фильтр-насадку, чтобы песка не засосать, и лезу в танк. Там у меня дистанционный пульт лежит – хорошая штука. Выставляешь, что какой кнопке соответствует, и работай откуда угодно; правда, чтобы функции поменять, опять в танк лезть надо.
Итак, с пультом в руках стою я у ручья. Насоса не слышно, но в прозрачном шланге пузырьки бегут – пошла водичка. Воин-вахлак тоже глядит на шланг – лицо каменное, но глаза обалделые. Чисимет с крыши весело спрашивает что-то насчет "когда поедем", я тоже в ответ кричу, а третий крик слышен из-за ближайшего каменного строения. Этакий рыдающий и одновременно радостный вопль. Появляется из-за строения некто в изношенном… хитоне, так, что ли, сказать – здоровый такой мужик, но весь какой-то усохший, к нам бежит. Добежал, хватает меня за плечи, трясет, стонет по-приозерски что-то сумбурное, только и разобрал я – "возьмите меня с собой, не бросайте здесь". Потом, перемежая судорожными вздохами, излагает свои передряги: был пристенником, попал в плен, долго переходил из рук в руки, пока не очутился здесь в качестве свинопаса и прислуги за все. Держат его здесь исключительно из благодарности – вытащил из этого ручья совсем было потопшего дурня-вахлачонка.
Чисимет слез с крыши, подошел, подтверждает:
– Да, я тебя вроде даже знаю. Я только-только тогда у Стены служить начал, а ты там уже пообтертый был. Амгама тебя зовут, да?
– Да, да, только я уж и имя свое забыл!
Чисимет идет консультироваться со стражником, а я – с Серчо. С нашим шефом все нормально. Стражник тоже по важности момента снисходит до разговора, и разговора вполне доброжелательного. Призывается хозяйка Амгамы, короткий разговор – и все улажено. Чисимет подходит довольный:
– Она только рада была. Говорит, что Амгама ее только раздражал, а с работой она и сама управится.
Амгама на это отвечает:
– Да если бы только раздражал! У них ведь как – не своего племени – значит, вообще на земле не существуешь. Хоть на пороге помри – утром только в сторонку оттащат, чтобы не вонял, и все. Если б не ребятенок, я бы вообще здесь бродил как по пустыне, а стащил бы чего – так убили бы.
Серчо через динамики призывает нас в танк, и я предупреждаю Амгаму, что сейчас с ним будет говорить самый главный у нас. Наш спасенный пленник с готовностью лезет за мной. Он сейчас в таком радостном шоке, что прилети мы за ним на вертолете – и то не удивился бы. Ему сейчас все равно – почему голос из коробки, почему в повозку не впряжен никто – рад, что есть с кем на родном языке перемолвиться.
Движемся дальше, я танк веду и разговор слушаю. История такая: шесть или даже шесть с половиной лет назад в одном из походов Амгаму взяли в плен – в капкан поймали. У хребтовских вахлаков для пленных есть два варианта – либо почетная смерть от кинжала в бок, либо, если есть необходимость – превращение во вьючное животное с перспективой последующего обмена – приозерцам пленные вахлаки и вовсе ни к чему. Амгаме повезло – необходимость в транспорте у группы, его захватившей, была, и три года он мотался по хребтовским тропам, время от времени переходя от одного племени к другому (кстати, Маршал именно за это и ценит пристенников, побывавших в плену – за знание гор и вахлаковских обычаев). Но судьба Амгамы сложилась не так, как обычно. После всяческих перетасовок он попал в район Узкого прохода, и там его купили для Орогоччу. Кому-то здесь загорелось иметь знатока приморского языка. Еще полтора года обучал Амгама группу из сорока студентов всех цветов волос, а затем ему было объявлено, что он больше не нужен здесь. Идти домой было бы дуростью – без оружия, без дороги, спросить не у кого и не дай бог нарушить какой-нибудь здешний закон. К счастью, случилась эта история со спасением утопающего, и по тому же закону Амгаму взяли работать. Теперь появилась надежда – поднакопить еды, вызнать путь и уже так пуститься в дорогу, что он и собирался сделать этой зимой, дабы к Красному выйти в лето.
– Хотя, – добавляет он, – я бы все равно не дошел.
Серчо, не дожидаясь расспросов, рассказывает о цели нашего путешествия, кто мы такие, и почему коробка сама едет; Амгама интерес проявляет, но без страха и благоговения. Вот ведь интересно – межозерцы никогда не выражали сильных эмоций по поводу нашей техники, обидно даже. Тому же землегрызу часа три объяснять будешь, устройство покажешь, на песке картинок с десяток нарисуешь – и все равно ветряную мельницу колдовством считать будет. А покажи какому-нибудь рядовому пристеннику магнитофон, обзови микрофон железным ухом, динамик – бумажным ртом, кассету – деревянной запиской, и все нормально будет, вещь как вещь, никакой мистики. Так и здесь получилось: Амгама головой качает, хитростью да искусностью нашей восторгается, и только.
Повел Серчо Амгаму на крышу – ездить наверху учиться; а я на стражу смотрю – никаких эмоций, мало ли кто там у нас сидит, и я им за это признателен. На стражу налюбовался, и принялся думать, одна любопытная деталь в рассказе у парня проскочила. Такая фраза: "Я, конечно, оружия украсть не мог, здесь за такое убивают, но недавно тут брошенное появилось." Я и так, и сяк про себя ее обсасываю, а потом через микрофон спрашиваю впрямую. Объяснение такое: буквально за день до нас объявилась в Орогоччу банда. Восемь хребтовых вахлаков, четверка орков (я сам их не видал, но говорят мерзкая народность, хуже вахлаков) и три или два "плохих тунгира" – краболовов тут так зовут. Они зашли в какую-то там деревню и нарушили какой-то там закон. Вахлаков как родственников отправили под конвоем за Узкий, а орков и краболовов частью побили, а частью дали убежать. Теперь их оружие лежит, и его никто не берет – не закон, а просто оно считается несчастливым. Вахлаки с Хребта грозили гневом кого-то очень могучего, но здешних этим не прошибешь. Вот так. Я говорю:
– Уверен, это та компания, с которой мы перед пустыней встречались. Но как они так быстро перебрались – убей бог, не знаю.
За день до нас – это сколько ж за сутки получается-то, а? Я вспоминаю, как орел краболова таскал на себе, и решаю, что без пернатых не обошлось. А если так, то не один орел тащил, а была эстафета, и очень четко организованная. А раз была организация, значит, был и организатор.