Немедленно, сегодня же пойду на базар и куплю ему целую охапку петушков на палочке. И рубаха под мышками у него протерлась, надо бы заштопать…
С этими мыслями я умылась, надела лучший сарафан из имеющейся в одном сундуке коллекции и отправилась в трапезную на, как оказалось впоследствии, весьма важный разговор с Василисой Прекрасной.
Впрочем, разговор, каким бы серьезным он ни был, не мог повлиять на качественно-количественные характеристики поданных к завтраку блюд. Я даже испытала чувство вины перед нашими "домработницами": это в какую же рань надо было встать, чтобы приготовить слоеные пирожки и кулебяку с осетриной! Ванька за завтрак принялся с удовольствием, я же, избегая смотреть на соблазнительные орехи в меду, стала пить чай с нежирным творогом. Потому что иначе от таких кулинарных изысков моя фигура очень скоро станет напоминать телеса знаменитой кустодиевской купчихи за чаем. Диета и в сказке не помешает.
– Вот что, сестрица названая, – обратилась ко мне Василиса Прекрасная, давя ложечкой в чашке клюквенные ягодки. Алый сок брызгал на ее тоненькие пальчики. Нам сегодня во дворец идти надобно.
– Само собой. Будем рапортовать о выполнении первого Аленкиного желания. Кстати, интересно, что в дальнейшем приготовила нам ее небогатая неврастеническая фантазия?
– Чего? – Иван поднял голову от слоеных пирожков. Жена, ты это… говори проще, чтоб всем понятней было. А то я прям теряюсь в твоем присутствии.
"Что-то ночью ты не особо терялся", – подумалось мне. Видимо, эта мысль отразилась на моей преступной физиономии, потому что Василиса Прекрасная поглядела на меня с каким-то странным сарказмом и пробормотала:
– Разговелись наконец, целомудренники.
– Василиса, давай лучше о деле. Итак, идем пред ясные Аленкины очи, несем ей уникальные образцы заморской полиэтиленовой пленки, отчего злобная псевдоцарица впадает в фетишистский ступор и требует с нас луну с неба. Кстати, что будем делать, если она и в самом деле ее потребует? В качестве приемлемого эквивалента закажем ей через Интернет лампочку на пятьсот ватт?
– Дело не в Аленкиных запросах, – протянула Василиса Прекрасная. Дело в том, что своей наглостью беспардонною превзошла эта злодейка все границы народного долготерпения. Думаешь, о том я беспокоюсь, что мой муж у нее в подвалах томится? Эти подвалы лучшими людьми Тридевятого царства забиты! Гноит паскудная Аленка и витязей, и мудрецов, и народных умельцев – всех, кто не по нраву ей пришелся. А особо неблагонадежных, по слухам, отправила Аленка в Брынские леса – лесоповалом заниматься.
– А мы-то здесь при чем?
– А при том. Пора открыть народу глаза на, козни лжецарицы. И поднять самых сознательных на бунт…
– Бессмысленный и беспощадный. Понятно. А скажи-ка, Василиса, неужели ни разу, пока Аленка у власти находится, народ не бунтовал?
– Как же не бунтовал? То был бунт соляной, как цены на соль вздорожали, то ситцевый, это когда бабам запретили исподнее из ситца шить, а покупать для того поганый полиэстр заграничный, прости господи…
– И чем же кончились эти бунты? Можешь, впрочем, не говорить. Зачинщиков казнили на Красной площади, а всех недовольных сослали да пересажали. Так?
– Так, – горестно кивнула Василиса Прекрасная. Клюквы в ее чашке было уже больше, чем воды.
– И ты предлагаешь сейчас новый бунт организовать? С какими силами? На каком основании?
– Народ за нами не пойдет, – очень политично высказался Иван. Из-за того, что в погребе мой братка-царевич сидит, ни один поселянин задницу от печки подымать не будет.
– И это вполне логично. Простой народ всегда чужд был проблем аристократии. Вот если Аленка заденет сугубо народные интересы…
– Как же нам ее извести? – мучилась мыслью Василиса Прекрасная. Ведь покоя она нам не даст, и всему Тридевятому царству тоже!
– А давайте я ее на честный бой вызову! – заявил Иван. Я ж когда-то саму Марью Моревну, прекрасную королевну, на кулачках в честном бою, у братанцев боксом именуемом, одолел! Неужто с вредоносной Аленкой не совладаю?!
– Марья Моревна честная воительница была, а эта Аленка применит супротив тебя свою ворожбу, и прости-прощай, белый свет. Обратит тебя, как Алешу Поповича, в лягушонка, да и ногой раздавит. Думаешь, Ваня, ты первый богатырь, который выходил с нею в … чистом поле биться? Тут другое надобно…
Что именно имела в виду Василиса Прекрасная, мы узнать не успели. Потому что в трапезную без стука, вошел мордастый мужик, в котором без труда можно было признать одного из охранников лжецарицы.
– Ты что это себе позволяешь, рыло неумытое?! – вскинулся было Иван, но мужик на этот выпад даже внимания не обратил,
– Государыня вас пред свои ясные очи незамедлительно требует! – голосом, напоминающим рев экскаватора, заявил он.
– Уже бежим, дай только пятки салом смажем! – зло огрызнулась Василиса Прекрасная, вставая из-за стола.
– Государыня велела представить ей задачу, ею загаданную, – добавил посыльный. А в случае неподчинения государыня велела передать, что с Ивана-царевича самолично кожу живьем сдерет и кошельков из энтой кожи понаделает.
– Все ясно. Богатая, однако, у вашей Аленки садистская фантазия. При упоминаниях о сдираемой коже творог не полез мне в горло, и я решила, что лучше будет, если мы и в самом деле отправимся поскорее во дворец. В конце концов, пусть Аленка парниковой пленкой удовлетворяется! А дальше видно будет.
Пока мы с тезкой крепили к голове особые кокошники, без которых дамам нашего ранга и положения не приличествовало появляться в царских палатах, Ванька, одетый по-простому, украсил рулон пленки кокетливым бантиком из холстины. Потом взвалил эту красоту на плечо и заявил, что готов идти не только во дворец к Аленке, а и к самому черту в зубы.
– Ты даже меча :не взял, Ванечка, – укорила его свояченица. А вдруг там на нас лихие Аленкины люди нападут?
Ванька без слов выразительно показал себе за спину. Я пригляделась. В ярком солнечном свете виднелись нечеткие контуры рук Крутого Сэма. На сей раз он вооружился парой пистолетов.
– Значит, идем под прикрытием, – засмеялась я, еще не подозревая, какой сюрприз ожидает нас во дворце.
– Пришли, шудры непросветленные. Довольным тоном констатировала лжецарица, ерзая на неудобном для нее троне. Сегодня Аленка вырядилась весьма нетривиально. Вместо традиционного роскошного сарафана она красовалась в грубо сшитом, мешковатом платье из небеленой холстины. А на голове, заменяя корону, белело некое подобие бедуинского бурнуса, В пальцах Аленка беспрестанно вертела длиннющие четки с зернами величиной с хороший кулак, а на босых ее ногах красовалось нечто вроде татуировки хной.
– Ну пришли, – хмуро подтвердил Иван и свалил на пол бобину с пленкой. Принимай заказ согласно запросу.
Аленка соскочила с трона и скоренько приблизилась к рулону блестящей пленки. Опасливо потрогала ее босой ногой.
– Что энто такое? – воззрилась она на нас.
– Ткань, волшебным методом химизации-полимеризации изготовленная, – принялась объяснять я. В результате реструктуризации пептидных волокон изохроматических высокомолекулярных соединений при помощи катализации, возгонки, нагрева и реакции обмена произошли глобальные смещения в квантовой теории материальных объектов. Короче, тебе все равно этого не понять. Химия, подруга, наука не для средних умов. Забирай заказ, и мы пойдем.
– Нет уж, погодите! – Аленка развернула бобину, размотала пленку по всему полу и принялась пробовать ее на прочность, на просвет, на линючесть и разрыв. Потом взялась, бормоча, проверять, точно ли в принесенном нами отрезке содержится десять аршин. Когда и этот момент был уточнен, Аленка кликнула двух служанок, велела им отнести "сию ткань многоценную" в царскую сокровищницу, а сама пристально поглядела на меня. Хитра ты, однако, Василиса Премудрая! Где, ответствуй как на духу, таковую редкость достала?
– Где было, там больше нету! – вместо меня ответил Иван. У моей супруги батюшка-начальник главный по всему текстильному ремеслу. Так что это службишка, не служба…
– Ах, вот оно что! – начала было Аленка, но тут ее прервало появление одного из ее мордоворотов.
– Матушка-царица! – прогудел мордоворот. Весь Кутеж на Красной площади согнали по твоему особливому распоряжению. Ждет народишко слова твоего мудрого.
– Это хорошо, – обрадовано хлопнула в ладоши Аленка. Ступай, скажи, чтоб учителя премудрого пригласили выйти на крыльцо теремное. Да пусть девки там все коврами устелют!
Мордоворот поспешно ретировался. Вдали по коридорам разнесся его зычный крик.
– Что ж, – завертела Аленка четками как нунчаками, – идемте и вы со мною. Полезно вам взглянуть на сие и понять, чья теперь в Тридевятом царстве истинная власть!
И Аленка стремительно вышла из своих покоев; полы ее холщового балахона развевались, будто паруса пиратского брига…
– Что она еще затеяла? – занервничала Василиса и, махнув рукой, указала нам на потайную дверь, ведущую из царских покоев прямо на Красную площадь.
Потайным ходом мы вышли из царских палат на главную площадь Кутежа и чуть не ахнули: народу собралось видимо-невидимо. Мы протолкались ближе к основному месту действия, то бишь к парадному крыльцу, больше напоминавшему трибуну мавзолея Ленина, только в отличие от мавзолея все здесь пестрело многочисленными яркими коврами.
– Ох, что будет, что будет! – вздохнула стоящая рядом со мной крупная женщина с замурзанным дитенком на руках.
– Молчи, баба! – оборвал ее сурового вида плюгавенький мужичишка. Не твоих куриных мозгов энто дело. Государыня зазря не позовет.
– Это верно! – тут же включился в разговор длинноносый прыщеватый парнишка в рясе послушника.
Ряса нисколько его не маскировала: невооруженным глазом было видно, что послушник на самом деле является наушником и доносчиком. Потому мужичонка даже не удостоил его взглядом, плюнул только… Однако парнишка не унимался:
– Наша государыня-матушка чересчур уж грозна, – взялся он за наглые провокации. Налоги и оброки дерет с народа безмерно, третьего дня сельцо Костоломово запалила за недоимки, а про горькую судьбу богатыря нашего, заступника Алеши Поповича, чай, все слыхали?! – Голос его сделался визгливым, а крысиные глазки так и забегали по лицам рядом стоящих, чтоб запомнить всех, кто отзовется на провокацию.
Но продолжить ему не дали. Та самая могучая баба, спустив на минутку с рук своего отпрыска, закатала рукава на мощных дланях и без долгих размышлений ухватила лжепослушника за мокрый, длинный нос:
– Ах ты, паскудник! Уж не тебя ли позавчера вечером у амбара бабки Воротынки видали?! Сметану ты под подрясником прятал!
– Н-н-н… – выворачивался несчастный провокатор.
– Еще раз на глаза мне попадесси, я тебе не только нос, но и кой-чего другое так прищемлю – всю жисть дискантом петь будешь!
Провокатор вымелся из толпы, едва баба отпустила его нос. Вслед парнишке понеслось нестройное улюлюканье. Однако тишина восстановилась быстро. Народ напряженно глазел на царское крыльцо. И народное ожидание было вознаграждено.
На крытое коврами крыльцо ступил величавой поступью смуглый человек в снежной белизны одеждах, чем-то напоминавших длинный хитон. По обе стороны смуглого шли обвешанные гирляндами из ромашек да купавок девицы и несли над мужчиной нечто наподобие балдахина. Присмотревшись, я поняла, что на балдахин пошла добытая нами на Интернет-базаре парниковая пленка. Тут Ванька толкнул меня локтем в бок:
– Ты энтого черномазого не узнаешь, случаем?
Ясность внесла Василиса Прекрасная:
– Охти, вот чудеса-то! Это ведь тот самый великий махатма, который на крылатом змие оземь брякнулся! И не узнать его нынче, такой гордый да величественный у него вид…
Махатма остановился и воздел руки. Полиэтилен над ним от легкого ветерка вздулся красивым куполом. По народной толпе прокатился вздох предвкушаемого зрелища.
– Чародей, видать, заморский, – объяснила все та же баба своему голопузому чаду и сунула ему в беззубый рот грязный кусок пряника.
– Кумарис, шивабрамы мудрашудры зшиваны за-шибаны корепаны ом нагребаны! Шри яайтанья Ом раджниш чандрагупта гауптвахта! Тантра-мантра кума-рис вшивам башкам врубарис!..
Едва смуглый махатма начал бросать в толпу эти странные, но весьма внушительно звучащие слова, народ притих и озадаченно воззрился на приезжего благочестивого мужичка. На площадь пала тишина, только где-то вдалеке взвизгнула девица: "Не лезь под юбку, охальник!" – да какой-то дядя Никита настойчивым тягучим басом выпрашивал у племяша Андрюшки гривенник на опохмелку.
– О мудхи! – вдохновенно и громогласно продолжал не долетевший до Гимнолайских гор мудрец, – Расшивану парвати ом давати кумарис брахмапутрати!
– Ниче не понятно, чего он там бухтит. Одна ботва! – авторитетно высказался плюгавый мужичок.
Я шепотом попросила Василису Прекрасную перевести.
Однако в тезкином переводе надобность отпала, поскольку на крылечко рядом с закутанным в простыни махатмой явилась собственной персоной узурпаторша Аленка. По-прежнему облаченная в просторную хламиду из небеленой холстины, с распущенными по плечам волосами, перевязанными грязноватой веревочкой, она игриво покручивала четками. Следовавшие за нею девицы (по-моему, в одних исподних сорочках) осыпали лжецарицу какими-то лепестками. Зрелище долженствовало быть внушительным и впечатляющим, но такового впечатления не произвело. Аленку народ приветствовал недовольным гудением. Примерно так гудит пчелиный улей, предупреждая пчеловода о том, что в него лучше не соваться. Но Аленка, как показали дальнейшие события, оказалась женщиной политически безграмотной и недальновидной.
– Народ мой! – выкрикнула Аленка. Жители Тридевятого царства и столицы его, града Кутежа! Отряхните пелену невежества с очей ваших и воззрите на великого просветленного махатму, спустившегося к нам из священного града присномудрых, Вашнапупом именуемого! Сей махатма милостиво снизошел до вас, недостойных, и взял на себя непосильную работу по очищению и просветлению ваших погрязших в распутстве, пороках и лености душ! Возрадуйтесь и почтите великого махатму!
В толпе произошло шевеление, но никто из стоявших на площади и не подумал приветствовать вашнапупского гостя. Мало того. В дальней группке приходских священников достаточно громко прозвучало конкретное мнение о том, что заезжих мудрецов нам и даром не надо, и с деньгами не возьмем. Жили по одной, святой праотеческой вере, и никакими вашнапупскими Махатмами просветляться не намерены. Кое-где пронзительно засвистели. Однако было понятно, что Аленка этого просто так не оставит.
– Великий махатма в долгой ученой беседе открыл мне, недостойной, что все вы, люди, находитесь в глубокой гуне невежества и низменных желаний! – заголосила Аленка. Время Кали-юги должно подойти к концу, и нам предстоит в нашем отдельно взятом государстве свершить торжество Высшего Учения!
– Оба-на! – высказался стоявший рядом со мной высокий парнишка хлипкого телосложения. Че она гонит? В какой такой мы гуне?! Сама она это слово!
– Суесловие сие есть неподобное, – авторитетно пробасил некий поселянин с пыльной, похожей на растрепанное мочало бородой. О прошлом годе было в нашей волости похожее происшествие. Барин наш ни с того ни с сего перестал водку пить да баб тискать, надел на себя посконную рубаху да штаны своего конюха Еропки и принялсси босиком ходить из деревни в деревню. Я, бает, мужики, такой же,: как вы, простой человек, а пред Высшим Разумом мы все равны. Просветитесь, бает, мужики, фортки в избах понаделайте, а то больно дух у вас тягостный. Ребятишек наших велел не пущать по грибы, по ягоды, а сбирать в избу, именуемую Домом Народного Образования, о как! Ну, это, конечно, правильно, не след пострелятам неучами, расти, токмо образование там было какое-то неправильное. Дитенок стих там али басню не выучит, так барин его-то не порет розгой, не-пе-да-го-гично, дескать. А родителев ребенка вызывает и на конюшне – в батога. Вот тебе и просветление!.. К рассказу мужичонки прислушивались, и он стремился не упустить народного внимания. А еще, слышьте, – вещал он таинственным полушепотом, – Барин-то наш под конец жития своего совсем сбрендил. Начал грамотки писать, как лучше в стране все обустроить. В своих хоромах не жил, велел себе избу поставить, да чтоб соломой была крыта. И в этой избе принимал всех гостей, что к нему приезжали: бояр там, князей, знать высокородную… Да, чего еще любил! Сидит он, бывалоча, в своей избе, мудреную грамотку пишет, тут к нему нарочный мальчишка поселковый скачет: сообчает, значит, что едут к барину знатные гости. Барин тут подхватывается да в поле…
– Зачем?
– А пахать! У него там всегда наготове кобыла да соха находилися. Гости приезжают, все таковые расфуфыренные, особливо дамочки, а барин наш – в вонючей посконной рубахе да пестрядинных штанах на соху налегает, только борода по ветру развевается. Все и взахают: ах, каково просветление ума и духа! Ах, сколь важна близость к земле и природе! Уедут, а барин зовет деревенских мужиков, они за него надел и допахивают. Зимой только трудно приходилось барину нашему: на пашне-от уже не покрасуисси. Так он придумал в кузне, кузнецу помогать: плуги да лемехи править. Хотя, сказать по чести, кузнец от такой помощи даже повеситься хотел, что это за работа, когда барин рядом толчется, да еще графиньки-княгиньки в своих крупнолинах в кузню понабьются и веерками восторженно машут!..
– Что ж стало с вашим барином? – поинтересовалась я.
– А что с ним, с таким толстым, станется! Так и живет: по весне пашет, летом на покос выходит – мужики разбегаются, осенью на мельницу ездит, учит мельника, как правильно жернова крутить, а зимой то в кузне греется, то книжки все какие-то пишет. Через энти книжки он большую известность в чужеземных странах приобрел! За границей ему даже прозвание дали Зеркало Деревенской Революции, о как! Им не понять, как мы-то с энтим "зеркалом" маемсси!
– Где ж это вотчина-то ваша? – спросила сострадающим голоском баба с дитятей на руках.
– Да недалече отсела, верст двести будет. Лесов у нас, почитай, нет, все одни поляны, ясные такие… Зеленые…
– Тихо вы! Аленкин махатма ручками машет, нешто сказать чего хочет! Послухать дайте, балаболы!
И в самом деле, смуглый учитель, красиво поводя руками над толпой, принялся что-то выкрикивать гортанным голосом:
– Нарадхама, мудхи! Душкрити маяяпахритагьнях! Асурам бхвавм хавам не шридам ашритах!
– Видать, ругается, – высказал предположение мой Иван, поскольку речь заезжего махатмы приобрела уж очень грозные интонации.
– Чего он там пургу метет! Толмача давайте! Непотребство всякое слушать! – раздались в толпе выкрики.
Тут Аленка взмахнула рукой с четками, и в народе примолкли даже самые шумливые и недовольные.
– Так, – сказала Аленка. Я потом обязательно узнаю, кто тут больше всех выражал непочтение к великому учителю и проведу… курс разъяснительной работы. А теперь слушайте, что хотел донести до ваших немытых ушей премудрый махатма. Я, говорит махатма, есть воистину просветленный и достигший всех вселенских тайн брахман. Прописаться в нирване мне – раз плюнуть. Но мое истекающее вселенской любовью сердце не позволяет мне вкушать все сладости избавления от сансары в то самое время, как в этой сансаре паритесь вы, люди злые и жестоковыйные! Эй вы там, двое! А. ну хорош таранку жрать, вы сюда зачем пришли, а?!
– Шудра лахудра ом чайтанья дурипхупада! – речитативом проговорил махатма.