- Заключение? Состав преступления? Кто виновный?
- Да какой там состав преступления? - возмущается напарница, смахивая пыль бывшего красного уголка с плеч. - Ты, конечно, Лесик, извини, но я не стала долго разбираться. Вправила кому нужно мозги и перекрыла весь стояк. Дождемся, пока водопроводчик под кличкой Жора-сантехник вернется из загранкомандировки. Уверена, его рук дело. Отпечатков пальцев полно, инструмент под раковиной именной, ботинки в прихожей. Все на Жору указывает. Можно даже в Интерпол заявку посылать. А у тебя есть что новое?
Выуживаю из секретной папки заявление товарища Пейпиво. Мария быстро просматривает скупые строчки информации. Несколько раз хмыкает, показывая два выбитых в боевой операции зуба. Или не показывая? Все относительно, как посмотреть.
- Не повезло парню. Я на его месте бросила бы все к чертовой бабушке и смылась куда подальше. В Мурманск, например. Ни одна мама не сыщет.
- А если сыщет и начнет являться по ночам вместе с образом брошенной жены? - парирую я. - В этом деле рано делать выводы. На выходных займемся. Ты, как всегда, в засаде посидишь, а я в Таганрог смотаюсь, мамашу придержу на трое суток. Посмотрим, что получится.
Вздрагивает на столе телефон. Приученный нервной Баобабовой не трезвонить во всю силу, звякает осторожно, но настойчиво. У Машки сегодня отличное настроение, и пистолеты остаются в кобуре.
- Отдел "Подозрительной информации"! - томно дышит Мария в трубку, теребя серебряное колечко в ухе. Амур в памперсе на ее могучем плече задумчиво улыбается и грозит мне острой стрелой. - Говорите же, проказники.
Трубка неожиданно громко изрыгает на весь кабинет голосом капитана Угробова: "Ко мне!" и выдает серию неопознанных пискливых звуков.
Под мощным натиском ладони трещит пластмасса. Баобабова нервничает.
- Капитан вызывает, - сообщает она, бледнея лицом.
- Кто пойдет?
В последнее время Угробов вызывает нас только за тем, чтобы пожурить за безделье. А кто виноват, что в нашем районе ничего примечательного с точки зрения подозрительности не происходит?
Прапорщик Баобабова решительно вытаскивает из-за пояса шестизарядный револьвер, высыпает на ладонь патроны, отбирает три штуки, вставляет обратно в барабан. Резко прокручивает его по руке, смешивая очередность.
- Кому не повезет, тот и пойдет. Вскидывает револьвер к виску и, не моргая, сухо щелкает три раза курком.
- Твоя очередь, Лесик. Вставляю дуло в рот.
- Аптечку приготовь.
Телефон тренькает еще раз и самостоятельно сообщает, что начальство желает видеть сотрудников вышеуказанного отдела в полном составе. Желательно без лишних дырок в голове.
Сваливается плохо закрепленный гвоздями график раскрываемости, выдвигаются и задвигаются ящики столов, злобно ухмыляется на шкафу бронзовый бюст французского завоевателя.
Со всей силой жму на курок, но он даже не шелохнется.
- Смазать забыла, - чертыхается Баобабова, заглядывая в черный ствол. - Извини, Лесик, в следующий раз не повторится. Пойдем, что ли? Угробов ругаться зовет.
В коридоре, освещенном двумя торцевыми окнами да рядом гудящих люминесцентных ламп, маленькая конопатая инспекторша из детской комнаты милиции втолковывает десятку подрастающих хулиганов основы жизни:
- Сила удара резиновой дубинкой в два, а то и в три раза сильнее удара ласковой маминой ладошкой по попе. Поэтому, для того чтобы быть достойными гражданами нашего общества, необходимо строить скворечники, обустраивать детские площадки, собирать металлолом и ходить строем.
- А мы не умеем ходить строем! - ухмыляется лопоухий пацан с синяком под глазом.
- А мы вас научим! - задорно отвечает инспекторша и свистит в свисток.
В коридор из дежурки вываливаются два омо-новца, выстраивают подрастающее поколение в колонну по одному и начинают отработку основных строевых движений. Лицом к стене, прямо марш по коридору и по одному для досмотра становись. Пацанам нравится. Особо смешливым веселые омо-новцы отвешивают шлепки за хихиканье.
- Идущий строем должен видеть сложенные за спиной кулаки впередиидущего товарища. Не горбиться! Четче шаг!
Баобабова задерживается на секунду поболтать с ребятами, а я распахиваю обитые дерматином двери с табличкой "Приемная".
Рыжая секретарша Лидочка играет десятью пальцами на пишущей машинке. Впечатление такое, что в приемной работает отбойный молоток.
- Лесик! - расплывается она напомаженной улыбкой и разворачивается фронтом навстречу. Фронт не для слабонервных. - А я только что о вас думала. Что вы сегодня вечером делаете? У меня два билета на футбол. А хотите яблоко? А конфету? Давайте я вам чайку налью. А когда вы жениться собираетесь?
Жениться - до генерала не дослужиться. Рано мне об этом думать. Мама ругаться будет.
От дармового чаю отказываются только работники чайных фабрик. Но воспользоваться приглашением Лидочки не успеваю. Дверь чуть не соскакивает с петель, и твердой поступью входит Баобабова.
- Привет бездельникам. - Для Баобабовой любой человек, не побывавший на боевом задании, потерянный для общества индивид. Тем более секретарша. - Наливай и мне, чего добру пропадать.
Лидочка мгновенно прячет выложенное яблоко, убирает вазочку с конфетами и плюет в только что налитый стакан чаю. Она Баобабову не переносит. Может, завидует, а может, и чего еще по личным причинам. Женский характер - загадка.
- Мы к капитану, - сообщаю я, сглаживая неловкую тишину.
- Капитан занят. - Лидочка демонстративно отворачивается и с помощью скоросшивателя пытается забить выползший на волю гвоздь в расшатанной крышке стола. Гвоздь ловко уклоняется от скоросшивателя и уверенно тянется к свету гудящих люминесцентных ламп.
- Так мы зайдем?
Лидочка, представив себя комиссаром, тела которого добивается все отделение, преграждает дорогу к начальству. Вечно сохнущие красные ногти растопырены, ноги уверенно стоят на шпильках, в глазах - убежденность в собственных действиях.
- Только через мой труп.
Мария Баобабова, которая всем сердцем ненавидит гражданских секретарш, кулаком вгоняет гвоздь по самую шляпку, подходит к распятой у дверей Лидочке и, облокотившись на стену, презрительно осматривает охранное устройство в виде человека женского пола.
- Вызывали. Нас. Деточка, - последнее слово Машка цедит сквозь зубы, и я явственно слышу в голосе напарницы неукротимое желание размазать гражданское лицо, ни разу не сидевшее в засаде и не умеющее даже заколотить кулаком гвоздь в крышку собственного дубового стола.
Под пронзительным взглядом Марии сдавались в руки правоохранительных органов закоренелые уголовники и до зубов вооруженные бандиты. Плакали, просили убрать от них злобного прапорщика, обещали сотрудничать до конца дней своих, лишь бы не видеть тяжелых глаз Баобабовой.
Лидочка, поняв, что проиграла схватку, безвольно отползает по стенке в сторону рабочего места, прячется за печатной машинкой.
- Спасибо, - благодарю женщин за обоюдное сотрудничество и, просунув голову в проем, интересуюсь: - Пономарев и Баобабова в дверях топчутся. Заходить или завтра забежать?
-Да.
Истолковываю ответ как положительный. Втискиваюсь в кабинет. Баобабова следом. Успевает в двух словах выдать характеристику Лидочке, называя ее "рыжей дурой".
В кабинете капитана Угробова сизый дым, засохший кактус на подоконнике и собственно сам капитан Угробов.
- Садитесь.
Пока мы с Баобабовой, отталкивая друг друга, боремся за право обладания единственным свободным стулом, капитан закуривает сигарету "Прима". Других не признает. Задумчиво, без комментариев, пялится в окно, где дымится под жарким солнцем городская свалка. Пепел смахивает в ладошку. Ни один мускул не дрогнет на лице боевого опера. Пахнет паленой кожей.
, Машка оказывается сильнее. Плюхается на стул и довольно улыбается. Я отступаю к книжному шкафу, где на полках стоит единственная книга - Уголовный кодекс с простреленными буквами "о".
- Расселись? Тогда начнем. - Угробов плюет в ладошку, там же тушит сигарету. - У меня три новости. Хреновая, поганая и совсем омерзительная.
- Давайте с поганой, - подсказывает Машка. Угробов переводит взгляд с городской помойки на Баобабову:
- Позвольте, прапорщик, в этом кабинете мне решать, с какой новости начинать! Ноги со стола уберите.
Присмиревшая Машка убирает не только ноги в новых армейских ботинках, но и бронежилет. Правильно ее капитан. Мы не в театре, а у начальства.
- Начнем с поганой новости, - самостоятельно решает Угробов. - Из министерства по здравоохранению благодарность пришла. Просят отметить грамотную работу наших сотрудников. Угадайте с трех раз, кого?
Мы с Машкой улыбаемся.
Два месяца назад пришлось нам выехать в область. В одном из поселков возникла сложная здравоохранительная обстановка. Заболевание жителей превысило все допустимые нормативы. Больницы переполнены, в поликлиниках очереди, врачи без сна, медсестры без выходных. Не успевают выписать больного из стационара, как непонятная болезнь возвращается снова. Симптомы всякие разные, но преимущественно заразные.
Врачи грешили на эпидемию, зеленые на плохонькую экологию, ученые на непрофессиональность и тех и других. По поселку поползли слухи о неизлечимой инфекции, занесенной инопланетянами. Когда нянечки объявили забастовку, а единственная спичечная фабрика встала по причине нехватки рабочих рук, администрация поселка приняла решение обратиться в наше отделение. А точнее, воззвало на помощь секретный отдел "Подозрительной информации".
По прибытии на место мы с Машкой тщательно собрали всю необходимую информацию, опросили половину жителей, взяли где нужно пробы, собрали где не нужно анализы. И пришли к удивительному, впоследствии научно доказанному, выводу.
Мною, старшим лейтенантом Алексеем Пономаревым, была замечена странная любовь жителей больного населенного пункта к иностранной жвачке с космическим называнием "Орбит". Как с сахаром, так и без. Одурманенные рекламой, жители пережевывали неимоверное ее количество. Продажа "Орбита" превышала реализацию хлеба, сахара, табачных изделий и даже исконно русского продукта - водки.
Проведя исследования, мы отметили, что жвачка вышеуказанного названия выплевывается быстрее, чем пропадают ее вкусовые качества. В результате улицы завалены белой массой. Тротуары покрыты ровным слоем того же названия. Дворники и мусоровозы не справляются с очисткой поселка.
Именно тогда я высказал мысль, в дальнейшем подтвержденную на самом высоком медицинском уровне.
Различные болезнетворные организмы, вирусы и мерзопакостные микробы, оседая на непережеванном "Орбите", размножались в огромных количествах, приобретая из поколения в поколение новые свойства. Жестокая мутация и родовой отбор сильнейшего. Не знаю, может, зубы отрастали, а может, уже имеющиеся крепче становились. Так или иначе, подросшие не в лучшую сторону на иностранной жвачке отечественные болезни захватили поселок и населяющих его жителей.
Рекомендации отдела "Пи" были короткими и внятными. Запретить продажу вредоносной жвачки, повысить зарплату дворникам и сделать упор на наши, российские продукты жевания.
Через неделю из больницы выписался последний больной, вновь заработала фабрика, зеленые успокоились, ученые защитили докторские и кандидатские, поселковая администрация назвала одну из улиц в честь нашего секретного отдела.
- Объявляю. - Капитан чуть приподнимается с места, раздаривая благодарности. - Хорошо поработали, слов нет.
- А почему новость поганая? - вспоминает Ба-обабова.
- Потому что производитель жвачки подал в суд на наше отделение. - Угробов недовольно морщится. - А мы работать должны, а не по судам таскаться.
- Послать их всех, - хмыкает Машка.
Угробов странно так замирает, прищуренным глазом опытного оперативного работника рассматривает Баобабову. Долго рассматривает, даже мне неудобно становится.
- Кстати, о посылках. - Не сводя с прапорщика глаз, капитан на ощупь достает из ящика стола кусок черствого хлеба и слегка засохшую колбасу. Ест хлеб, запивая водой из графина. Колбасу только нюхает. Пригодится. До обеда еще далеко, и никто не знает, удастся ли ему забежать в столовую. - О посылках и не только. У вас, прапорщик, смотрю, много свободного времени?
- Ну… - почему-то смущается Машка, поправляя бронежилет.
- Знаю - много, - отвечает за нее капитан, давясь хлебом. - Мне с утра уже начальство все уши прожужжало. Все вас, прапорщик, вспоминают.
- А что такое? - От смущенности до возмущенности один шаг.
- А вы не знаете? - Угробов тянется к пульту дистанционного управления, но вовремя вспоминает, что телевизор в кабинете старенький, отечественный, без всяких таких штучек. Просит меня включить аппарат на возможно большую громкость.
Машка поджимает губы. Кажется, она знает, в чем дело. А я нет. И мне интересно.
- Если вам, лейтенант, интересно, то не на меня смотрите, а в телевизор, - советует Угробов, смахивая крошки со стола и отправляя их в рот. - Вот как раз сейчас и смотрите.
В телевизоре реклама. Какой-то лысый мужик купает ребенка. Намыливает детские волосы, поливает кипятком. Потом в кадре Появляется Цашка Баобабова, вся такая из себя, и, гордо выпячивая вперед нижнюю челюсть, заявляет в глаза многомиллионной армии зрителей:
- В детстве мой папа часто говорил, если, дочка, хочешь иметь такие же волосы, как у меня, всегда мой голову вот этим шампунем.
Идут титры.
Следующий рекламный ролик.
Баобабова гонится за преступником. Зажимает его в подворотне. Преступник сопротивляется. Баобабова бьет его по лицу. Преступник улыбается, сверкая зубами. Баобабова в камеру: "Семь зубов и все целые? Какой пастой вы чистите зубы?"
Титры.
- Пономарев, выключи эту гадость, - требует Угробов. - Значит, так, прапорщик. Через час объяснительную на стол. И давайте договоримся: или голову мыть, или Родине служить. Третьего не дано.
Баобабова, проникшись низменностью своего поступка, добросовестно кивает.
- Это была омерзительная новость. А теперь, завершая нашу встречу, разрешите доложить, зачем, собственно, я вас вызывал.
В кабинет заглядывает секретарша Лидочка.
- Ваша жена звонит. Сказать, что вы на выезде, или как?
- Поговорю. - Угробов зажимает трубку плечом и долго пьет воду из графина. В трубке щебечут воробьи и иногда кричит выпь. Реже воет сирена.
Баобабова от безделья вытаскивает нож и вырезает на капитанском столе замысловатые вензеля, в которых с трудом, но можно разобрать название нашего отдела.
Угробов давится и отвлекается от водопоя:
- Сейчас у Пономарева спрошу. Лейтенант, что такое Каппа?
- Урод японский, - объясняю я, просматривая статьи Уголовного кодекса. - Обезьянья голова, тело черепахи. Ноги лягушки. Живет в японских водоемах, топит и кушает неосторожных купающихся японцев.
- Спасибо, лейтенант. Сама такая!
Последние слова предназначены трубке. Вой сирен стихает, капитан швыряет трубку на место. Баобабова согласно кивает. У нее с капитаном одинаковая нелюбовь к телефонным аппаратам.
Капитан Угробов, чтобы успокоиться, несколько раз выхватывает из-под мышки пистолет, имитируя вооруженное убийство неизвестной личности.
- Простите, - говорит он, боясь встретиться с нами взглядами. - Супруга побеспокоила. Вы зачем пришли? Отгулы выпрашивать?
- Вы нас сами, вроде того, вызвали, - подсказываю, разглядывая начальство через дырки в Уголовном кодексе.
- Верно. Спасибо, лейтенант. Вызывал, вспоминаю. Новость хреновая, последняя. - Капитан поворачивается к сейфу, достает папку, швыряет на стол. - У вас свежее дело. Лейтенант, прекратите юродствовать.
Возвращаю Уголовный кодекс на место.
- Документы присланы утром. Дело срочное, нужное и секретное. Как и любая другая работа в вашем отделе. Спрашивать будут строго. Кто, кто? Да уж не наш общий друг, Садовник. Не стоит так сильно волноваться за больных людей. Сидит в психушке, и пусть сидит. Без него начальства достаточно. И все сплошь умные.
Присоединяюсь к Машке. Баобабова пододвигается, освобождая краешек стула. А про Садовника капитан зря так негативно. Мужиком Садовник был неплохим. Помогал как умел. Если бы не он, и отдела "Пи" не существовало бы.
- Вашему отделу, - повторяется капитан, - поручено разобраться с весьма необычным и подозрительным заданием.
- Других не имеем, - бурчит Баобабова, откидывая обложку папки. - А подробности и начальные сведения будут?
- Аэрофлотчики помощи просят. У них там сложности какие-то на аэродроме. Если точнее, бардак полнейший.
Требуем более четкое определение бардаку. Капитан не отказывается.
- Из присланных документов известно, что над аэродромом вторую неделю подряд кружится неопознанное воздушное судно.
- Тарелка, что ли? - сладко замирает сердце в предвкушении долгожданного контакта и настоящей работы. Надоело с рисованными тещами разбираться.
- Я же русским языком сказал - неопознанное судно. Но не настолько, чтобы вдаваться в панику. Воздушное судно типа самолет. Два крыла, один хвост. Колеса где положено. Судно отечественного производства, опознанное специалистами как "Ту-104".
- А мы при чем?
Угробов вздыхает, недовольный сообразительностью личного состава.
- Две недели без дозаправки. Отечественный самолет над российским аэродромом. Но! На сегодняшний день неизвестно ни одно приспособление, способное держаться на лету так долго. Дирижабли не считаются.
- А если сбить? - предлагает Машка, рассматривая размытые очертания самолета. Фотографии сделаны с земли любительским аппаратом. - А как собьем, так и узнаем, почему так долго на посадку ребята не соглашались.
- Сбить не проблема. Сложность другая - некому соглашаться. С аэродромной башни пробовали вызвать экипаж. Никто не отзывается. Пытались привлечь самолет кострами. Черта с два: как кружил, так и кружит до сих пор. Вчера днем по специальной просьбе подняли в небо боевые перехватчики. Так вот. Летчики докладывают, что ими не замечено на борту ни одного живого существа. Ни экипажа, ни пассажиров. Даже стюардессы, обычно в свободное время пялящиеся в иллюминаторы, отсутствуют.
- За креслами прячутся? - предполагаю я.
- А ты, лейтенант, две недели пробовал за креслом отсидеться? Нет, лейтенант, самолет определенно подозрительный. Скажу больше. На аэродроме начинается паника. Диспетчера отказываются работать. Говорят, что прилетел так называемый "Летучий Ту". Рассказывают разные страсти. Про привидения, про души погибших самолетов. Даже про аэродромный треугольник.
- Кто-нибудь заявлял об угонах или об исчезновениях с личных аэродромов?
- Все бумаги приложены.
Копаемся в куче справок, в отчетах, графиках движения, списках и фотографиях. Чуть слышно переговариваемся, выдвигая предварительные версии. Машка убеждена, что без вмешательства военных нам не обойтись. Я более миролюбив. Выдвигаю версию о беспорядочном бегстве экипажа и пассажиров с судна. Общественность, естественно, забыли предупредить.
Но в обе версии никак не втиснуть две недели кружения над аэродромом.