Парфюмер Сэм никогда раньше не пил крепких напитков. Он заполз под вагончик, снял зубами пробку и приложился к горлышку. Длинный глоток закончился диким кашлем. Глотку зверька обожгло, резкий запах ударил в чувствительный нос, из глаз полились слезы. Сэму стало жарко. Он отдышался и глотнул еще. Терпимо. Можно было отпить и в третий раз.
Через минуту в голове Парфюмера стало светло. Он отбросил бутылку. Скунсу подумалось, что, в принципе, жить-то легко и просто! Он ощущал способность сейчас же подняться и совершить множество нужных, хоть и тяжелых дел. Теперь-то они были ему вполне по силам. Сэм поднялся с травы и устремился к цитадели.
Правда, это ему показалось, что он устремился. В реальности же скунс двинулся на подкашивающихся лапках вперед, но его тут же мотнуло в сторону. Парфюмер не упал исключительно оттого, что уперся боком в колесо вагончика.
– Не толкайся, – буркнул американец, топая дальше.
Отчего-то вспомнив о Ман-Кее, скунс мгновенно расклеился. Вернулись мысли, передуманные им за дни депрессии, стало запредельно грустно. Сэм жалобно всхлипнул. Жалко, жалко себя.
Он худо-бедно добрел до развалин, заполз под древний забор, где и забылся тягучим несчастливым сном пьяницы. Его не разбудил даже пронзительный волчий вой, переполошивший строителей.
Эм Си, весь день дремавший на дереве, очнулся к вечеру. Можно было топать к братьям-бурундукиборгам. Беспечный шимпанзе вытащил банан из кармана, перекусил и побрел к танцполу.
В ночь Серегиного сольного выступления Ман-Кею было суждено испытать самое острое разочарование в жизни. Он появился на гремящем и сверкающем танцполе затемно, радостно хлопая в ладоши и скандируя: "Хай, друзья, вот и я!", но никто ему не ответил. Наоборот, бурундуки брезгливо расступались, словно боялись коснуться афро-англичанина. Шершавый, заприметивший движение на дальнем краю толпы, подал музыкантам знак остановиться.
Музыка смолкла.
– Эй, йо, парни! Это же я, ваш друг! – весело крикнул шимпанзе, еще не чувствуя нового настроения бурундукиборгов. – Давайте отдохнем угарно! Чего вы умолкли вдруг? Я был в такой переделке, что просто не хватит слов. Чуть не попался на воровстве мелком, о чем вам поведать готов.
– Знаешь, Эм Си, нам почему-то неинтересно, где ты был. Был, и ладно. Вот иди туда, откуда явился. Правда, братья?
– Да! Вали, нахал! Убирайся, пока цел!
Ман-Кей был обескуражен. Он надеялся, что это такой тупой розыгрыш, только фраза "А, попался!" почему-то все не звучала и не звучала.
– Но что случилось?.. Почему?.. – не в рифму спросил афро-англичанин.
– Сначала предаешь, потом делаешь вид, будто удивлен, – укоризненно промолвил бурундук, стоявший рядом с Эм Си.
– Я всего лишь ходил за едой, – хлопая глазами, пролопотал шимпанзе.
– Мы не дурачки! У нас гордость есть! – провозгласил Шершавый. – Что скажете, бурундукиборги?
Толпа загудела:
– Пусть уходит! Топай восвояси! И больше не появляйся! Греби, греби!
Ссутулившийся Ман-Кей покинул танцпол. Бывшего циркача переполняла обида. Его изгнали, но за что?! Эм Си терялся в догадках.
Зато Шершавый спокойно объявил, что вечеринка продолжается, и счастливо улыбался, отплясывая под очередной зубодробительный ритм. Интрига удалась, конкурент на лидерство отправлен в нокаут!
У шимпанзе действительно все плыло перед глазами, будто ему врезали по носу. Ман-Кей ушел подальше, чтобы не слышать барабанных россыпей, затем набрел на овражек с перекинутым через него поваленным деревом, уселся на него и просидел до самого утра, предаваясь чернейшему отчаянью.
Утром из ложбины поднялся мерзкий туман, и афро-англичанин поспешил убраться с дерева. Он бродил по лесу полдня, злясь то на бурундукиборгов, то на себя. Как теперь можно вернуться к своим друзьям, если обидел одного из них? А вдруг они уже уехали, улетели, ушли дальше? Без него… Нет, они не могли так поступить! Что говорил Колючий? Он им нужен для какой-то борьбы. Простят ли?
В те часы Эм Си испытал примерно то, чему сам подверг Парфюмера Сэма. Воистину правы те, кто считает, что всякое зло может вернуться к злодею, причем подчас с самой неожиданной стороны.
Глава 2
В овраге, на утреннем общем сборе зверей Михайло Ломоносыч задвинул речь:
– Преподношу вашему вниманию краткую сводку событий и задач. Тактика порчи дороги практически исчерпала себя. Мы и так затрачивали куда больше усилий, чем люди, на переноску стволов. Огромная заслуга на истекшем этапе принадлежит бригаде бобров. Ребята, спасибо вам, вы потрудились по-стахановски. Отныне люди сторожат новоиспеченную дорогу. Мы можем совмещать запугивание сторожей с мелкими диверсиями. Если бобры будут готовить одно или два дерева за ночь – это просто здорово. Потянете?
Бобры закивали, мол, не волнуйся.
– Вот и ладушки. Наладим систему раннего оповещения. Люди ходят с фонарем и светят на близстоящие деревья и кусты. Значит, команда, подпиливающая деревья, должна прятаться за несколько минут до того, как мимо пойдут сторожа. Так что договаривайтесь с птицами. Кстати, они отлично сработали. Особенно впечатляет отлов мальчика. Точно проинформировав Гуру Кена, вы позволили ему максимально вовремя и незаметно подскочить к пареньку и, что называется, нейтрализовать его. Думаю, пан Войцех объявит вам благодарность.
Бобер-воевода кивнул, мол, будет им благодарность, не беспокойтесь.
– Наконец, переходим к ночному концерту Сереги. Я знаю, многие из вас были напуганы, услышав волчий вой. Извините, конечно, но враги были напуганы еще сильнее. Разведка доносит, что в стане противника бродят слухи мистического свойства. Каждое наше действие подрывает их боевой дух. Суеверия, на протяжении веков охранявшие вашу цитадель, возвращаются. Сейчас главное не потерять преимущества и не допустить начала работ на территории замка.
Медведь перевел дух и продолжил:
– Ну, что еще? Ах, да! Василиса находится в деревне, вызнает последние новости и следит за человеком, которому мы с вами доверились. Она отмечает, что старика в чем-то стали подозревать, избегать встреч с ним. Очевидно, люди не так бесчувственны, как мы предполагали ранее. Следить-то они за ним не следили, но что-то почуяли. Помните, мы противостоим очень коварному врагу. У меня все.
Войцех тоже обратился к звериному ополчению:
– Братцы! Диверсионная тактика переходит в новое качество. С этой минуты наша задача состоит в том, чтобы растаскивать лагерь врага по винтику. Что можете – относите подальше. Остальное прячьте под камнями, в кустах, под корнями, в оврагах. Суйте мелкие вещицы в муравейники и… так далее. В общем, проявляйте фантазию. Птичьему отделению Ордена – особая благодарность. Да поможет нам золотой горностай!
После общего собрания Ломоносыч спросил Колючего:
– Как там твой дружок Парфюмер?
– Похоже, лучше. Ночью болтался где-то, сейчас не знаю, я же только-только с поста.
– Поищи, – велел косолапый. – Мало ли… Про обезьянина ничего не слышно?
– Нет. Неужели не вернется, Михайло Ломоносыч?
– Куда он денется, Колючий? – усмехнулся медведь. – Лес маленький, земля круглая. Друзей у него – ровно семеро. А эти, как их, бурундукиборги – проходящее явление. Это что у тебя в лапах?
– Зажигалка.
– Зачем?
– Ну, Сэма хотел развлечь.
– Смотри, пожар не устрой, – сурово сказал лесной губернатор.
Подошел бобер-воевода.
– Пан Михайло, – Войцех не скрывал радости. – Наш Орден, да что там, весь лес получил с вашим появлением замечательное подкрепление. Сейчас мы все как никогда верим в победу. Ополченцы рвутся в бой. Спасибо вам! Вы все – замечательные ребята, а Лисена ваша – просто урода редкостная!
– Что ты сказал, чучело полосатое?! – мгновенно завелся еж.
– Охлони, Колючий, – сурово велел медведь. – "Урода" по-польски означает "красота".
Шкодник смутился, скомкано извинился и сбежал.
– Не за что, пан Войцех, – сказал Ломоносыч. – Подкрепление – это хорошо. Но важно не переоценить собственные силы, а то обожжемся. Сколько раз бывало, что слишком самоуверенные бойцы при первой же неудаче проигрывали все. Как считаешь, твои сопротивленцы не опустят лапы, если мы вдруг начнем проигрывать?
Воевода задумался. Теперь к нему вернулся холодный расчет. Михайло был прав. Следует разделять уверенность и самоуверенность, которая до добра не доведет.
– Да, я еще раз предупрежу всех, чтобы не зарывались, – проговорил Войцех.
– Добро, – кивнул медведь. – Я вот еще чего хотел узнать. Название у вашего Ордена красивое. Горностай – зверек благородный. А откуда название?
– Раньше во главе Ордена действительно стояли горностаи. Это были самые родовитые дворяне среди нас. Но со временем горностаев извели люди, а название осталось.
– Послушай-ка, их же разводят на специальных фермах. Может, вам…
– Нет-нет, – промолвил бобер. – Горностай, выросший на воле, отличается от горностая, живущего в клетке, так же, как настоящий монарх от конституционного. Осанка гордая, вид напыщенный, клетка золотая, а сразу ясно – это не лидер.
– Понятно, – сказал Михайло. – Мир меняется не в лучшую сторону. И сдается мне, меняют его люди.
Мелкое зверье, получив ценные указания тамбовского губернатора, занялось планомерным растаскиванием имущества строителей по кустам да оврагам. Пропадало все, от отверток до вилок с ложками. Еда также не залеживалась. Вагончики, не закрытые на день, подверглись практически беспрерывному набегу. Хулиган Кшиштов оставлял после себя разгром, он сбрасывал одеяла на пол, рвал подушки. Беснующийся енот был подобен маленькому полосатому дьяволенку, дорвавшемуся до вагончика-бытовки.
Вороны садились на трактор прямо на глазах у рабочих и нагло воровали открученные болты и гайки. Клесты навострились откручивать золотники и спустили все колеса бытовок. Птичья авиация регулярно совершала налеты на работающих строителей, которые и так работали без энтузиазма. Непрерывные сюрпризы, устраиваемые зверями, сказались на настроении людей.
Пан Казимир начал не на шутку закипать. Он стал подозревать собственных работяг в том, что они филонят и чуть ли не сами устраивают все это. Сообщения о пропаже запчастей, молотков, посуды выводили его из себя.
Тем не менее за первую половину дня удалось перевезти из хутора оставшиеся вагончики. Настала пора разворачивать серьезные работы. Начальник стройки вызвал пару ребят, исполняющих функции взрывников, и велел им произвести замеры и расчеты: сколько потребуется тротила для того, чтобы сровнять графские развалины с землей.
Нехорошие предчувствия не покидали пана Казимира. "Скорей бы взяться за настоящее дело. Ребята хоть отвлекутся от россказней про волка", – думал он.
Прибежал тракторист и сказал, что видел енота, утаскивавшего гаечный ключ.
– Ты издеваешься? – поинтересовался начальник.
– Нет. Клянусь трактором, не вру! – затараторил парень. – А вороны таскают гайки. Нечисто тут, пан Казимир. И волк…
Глава строительства зажмурился, жестом остановил тракториста, досчитал до десяти.
– Лучше молчи. Ключ потерял?
– Нет, енот меня заметил и бросил его.
– Вот и славно. А теперь иди и ремонтируй бульдозер отвоеванным у енота ключом. Только чтобы машина к вечеру заработала, понял? – К концу фразы пан Казимир зарычал почище тигра.
– Д-да, – выдавил тракторист и был таков.
– Дурдом, – прошептал начальник. – Эх, хорошо бы успокоительного принять.
Колючий облазил все овраги, пробежался вокруг цитадели, спросил у местных малиновок, не видели ли те Парфюмера Сэма. Птички не видели, но пообещали поискать.
На небольшой полянке еж встретил гамбургского петуха. Знаменитый тенор неспешно вышагивал, изредка выхватывая клювом из травы аппетитных жучков.
– Пасешься? – вместо приветствия спросил Колючий.
– А что мне еще оставаться делать? – печально проговорил петух.
– Ух ты, Петер загрустил… А ты птичьего гриппа боишься?
– Ко-ко-конечно! – Петух испуганно завертел головой, будто надеялся разглядеть коварные вирусы.
– Да не напрягайся так, просто при Сереге будь повеселее. А то он ведь к этому вопросу очень ответственно подходит. Санитария – штука опасная, – с тайной подколкой изрек еж. – Так о чем печалишься?
– Я иметь чувствовать себя лишним, – признался Петер.
– Погодь, пестрый. Ты каждый вечер поешь для наших польских друзей, да и мы с удовольствием тебя слушаем. Считай, что ты артист, скрашивающий минуты партизанского досуга. Или тебе не хочется скрашивать?
– О, я-я! Хочется. Я быть рад, начав давать концерты. Только это есть мало. Я желать приносить гроссе польза, ферштейн?
– Понимаю, понимаю. По-моему, ты слишком много от себя требуешь. Ты поешь, и этого вполне достаточно. Ты певец, я боец, каждый отвечает за свой участок. А агитация и насаждение хорошего настроения, как говорит Михайло Ломоносыч, есть первейшая задача актерского звена. Так что не комплексуй.
Петух, кажется, ободрился, и Колючий пошел дальше. Между холмами пасся Иржи Тырпыржацкий. "Хм, вот кто у нас остался совсем без полезных функций, – подумалось ежу. – И, кстати, тоже домашний товарищ-то. Начинаем превращаться из лесного воинства в скотный двор".
Лошак обрадовался тамбовчанину.
– Салют, Колючий! Покатаемся?
– Привет, Иржи. Конечно, покатаемся, только позже. Ты не видел Сэма?
– Нет. Найдешь – приходите. Покатаю обоих.
– Да что ты все "покатаю" да "покатаю"? – в сердцах спросил еж.
– Так это все, что я умею, ясный пан. – Тырпыржацкий тряхнул головой, отгоняя слепня. – Мне с вами весело, травы здесь тоже навалом, но и поработать хочется. Мы, копытные, созданы для дела.
– Да это просто сговор какой-то, – пробормотал тамбовчанин. – Я уверен, Михайло что-нибудь придумает на твой счет. Обязательно.
"Поздравляю, Колючий, ты заделался нянькой", – мысленно усмехнулся еж. Он даже не представлял себе, насколько оказался прав.
Через четверть часа одна из пичуг вывела ежа к стене, под которой спал скунс.
Американец сопел и причмокивал. Вокруг стоял невыносимый запах перегара. Колючий оторопел.
– Сэм! Ты что, напился, что ли?
Скунс не ответил, лишь перевернулся со спины на бок.
– Эй, Парфюмер! Просыпайся, алкаш несчастный! – Еж бросил зажигалку наземь и стал трясти друга.
– Уберите свои ракеты с Кубы! – еле ворочая языком, ляпнул Сэм.
– Давно уже убрали, ты чего?.. А! – Колючий смекнул, что американец бредит во сне, и заорал ему прямо в ухо:
– Подъем! Перл Харбор бомбят!
– А?! Где? – Скунс вскочил, выпучив глаза, и тут же рухнул. – О, моя голова!..
– Чего стонешь, болит?
– Да…
– Где же ты, пьяница, выпивку взял?
– У людей. Ты не сходишь за бутылочкой? – прохрипел Сэм.
– Угу, сейчас все брошу и пойду тебе опохмел добывать, – сказал Колючий.
– Боже, храни Америку, – проблеял Парфюмер, пряча голову под лапы.
Еж критически осмотрел товарища. Жалок был Сэм, весьма жалок. Шерсть потеряла блеск, свисала клочками, глазищи красные, как запрещающие сигналы светофора, нос побледнел, щеки впали.
– Да-с, краше в гроб кладут, как говорят твои любимые люди, – оценил Колючий. – Как же они тебя напоили-то?
– Я сам. Умыкнул из вагончика.
– Герой, блин. Пойдем отсюда, вдруг строители захотят тут пошариться.
Скунс еле-еле встал на дрожащие лапки, сделал шаг, другой и снова повалился на живот.
– Не могу. Мутит, и слабость страшная, – выдохнул он. При этом муха, пролетавшая перед его мордочкой, вдруг резко изменила траекторию полета, бедняжку заболтало в воздухе, она смачно влепилась головой в древний кирпич, отскочила и затихла где-то в траве.
– Силен, – прокомментировал еж. – Лежи тут, я гляну, чем люди заняты.
Тамбовчанин пробежался до края стены.
– Ну, почему я такой везучий? – пробормотал Колчючий себе под нос. – А вот и люди.
Двое рабочих шли к развалинам, неся какие-то инструменты, назначения которых еж не знал.
– Ломать тоже с умом надо, – рассуждал один из строителей. – Сейчас примеримся, а потом жахнем.
– Хех, тебе лишь бы с тротилом поиграться, – противным голоском сказал второй.
– Не выпендривайся! Я знаю, что тебе тоже нравятся хорошие взрывы, – ответил первый.
Колючий решил, что слышал достаточно. Замок собираются взорвать! Надо было срочно предупредить Михайло.
Еж засеменил обратно к скунсу.
– Ходу, Сэм! Сюда идут рабочие. Капец развалинам, разнесут тротилом.
Стонущий Парфюмер не пошел, а практически пополз в глубь развалин. Колючий прихватил зажигалку – ну, нравилась ему эта опасная человеческая вещица! – и стал подталкивать Сэма сзади.
– Ой, не колись! – вскрикнул американец.
– Терпи, казак, атаманом будешь, – пропыхтел тамбовчанин.
Стали различимы голоса людей.
– Черт, черт, черт! – запаниковал еж. – Можешь ты шевелиться быстрее, бухарик заокеанский?
– Нет, – с тупым безразличием признался скунс. – Брось меня, Колючий. Спасайся сам, предупреди всех о взрывах.
– Тоже мне, герой похмельного сопротивления. Мы друзей не бросаем, мог бы это и запомнить. Блин!
Обернувшись, тамбовчанин увидел двух мужиков, с интересом рассматривающих его и Сэма. Рабочие медленно подходили к друзьям, не успевшим спрятаться.
– Тихо, сейчас зверюшек заловим. Ты хватай ежа, а я енота, – сдавленно прошептал один из строителей.
– Почему как ежа, так сразу я? – запротестовал другой.
– Заткнись, спугнешь.
От отчаянья у ежа заработала творческая мысль, да так, что он потом долго собой гордился.
– Можешь выстрелить своей химией? – спросил Колючий у скунса.
– Попробую, – неуверенно вякнул Сэм.
– Дурында, сзади тебя два человека! Они уже тянутся к тебе хищными лапами! – громко сказал тамбовчанин.
Испуг оживил Парфюмера. Он задрал хвост в боевую позицию и, не глядя, шарахнул струей в направлении людей. В этот момент Колючий щелкнул зажигалкой и поднес ее к струе Сэма.
Огненный факел жахнул в любопытных строителей.
– А-а-а!!! – завопили они, еще сильнее пугая скунса.
Сэм пулей пролетел сквозь можжевельник. Еж за ним.
Ловцы-неудачники посмотрели друг на друга, и окрестности огласил новый истошный крик – крик ужаса.
Лица строителей алели. Ни ресниц, ни бровей, ни щетины на этих лицах не было. Челки тоже сгорели. Кожу страшно щипало. Рабочие побежали к лагерю и синхронно засунули головы в бочку с холодной водой.