* * *
- Значит, он шел за тобой? - повторил Минц за соседкой.
- Шел и молчал.
- И если ты быстрее, то и он быстрее?
- А еще дождь ледяной, буквально ледяной.
- И что ты испытывала?
- Как что? Ужас испытывала.
- Как во сне? Как кошмар?
- Во сне - это еще детские штучки. Хуже! Я думала, что умираю. Что уже умерла, безвозвратно.
- А когда увидела…
- Он был такой… как я и боялась! Именно такой. Человек-смерть.
- И ты поняла…
- В тот момент мне некуда было бежать: ни щелочки, ни окошечка, ни дырочки - ничего. Дверь одна, а он на меня от двери идет. Свет зажег и идет.
Удалов всхлипнул - он переживал за жену. Но Минц вел себя совсем иначе:
- Великолепно! Исключительно! О таком можно только мечтать! Я всегда утверждал и пытался вколотить эту свою мысль в головы оксфордских так называемых мудрецов, что организм при достижении определенного уровня страха уходит в мир эскапизма.
- Чего-чего? - не поняла Ксения. Она была напугана, подавлена и очень хотела спать.
Минц продолжал:
- Психологически затравленный индивидуум убегает от действительности. Чтобы спастись. Он может перелететь в другую точку времени или пространства, он может, оказывается, стать невидимым. Это же открытие века! Мы с тобой, Ксения, наверное, прославимся.
- А можно мне вернуться обратно в свой прежний вид? - робко спросила Ксения.
- Зачем это тебе?
- Завтра у внука в детском садике День примирения и согласия.
- Обойдутся, - сказал Минц. - Несовместимые по важности события. И прошу тебя, Ксения, не выступать!
- Слушай, Лев, - подал голос Удалов, - а когда это пройдет?
- Пройдет, пройдет, не беспокойся. Но в наших интересах сделать так, чтобы прошло не очень скоро.
- Ой, почему? - испугалась Ксения.
- Потому, что мы должны тебя замерить, все вычислить и, главное, понять, что же такое невидимость.
- И что это такое?
- Вот это нам и нужно выяснить. А если повезет и природа подарит нам день-другой, то надо будет выделить в тебе чистое вещество. Скажем, "невидимий".
- Во мне нечистых вещей не бывает! - горячо откликнулась Ксения. И потом поинтересовалась: - А можно без анализов обойтись? Уж очень я утомилась.
- Можно, но не нужно, - ответил профессор. - Мы несем ответственность перед наукой. Сейчас сделаем анализ крови, и пойдешь баиньки.
Ксения вздохнула и позволила Льву Христофоровичу взять кровь из вены и из трех пальцев по очереди. Потом она побрела спать, а Минц, конечно же, остался у центрифуги и электронного микроскопа. И не сомкнул глаз до самого утра.
* * *
Супруги поднялись к себе в квартиру, Ксения стала раздеваться перед сном, и тут Корнелий возблагодарил судьбу за то, что остальные члены семьи уже спят. Зрелище было не для слабонервных.
Рубашка гуляла при свете ночника до тех пор, пока Ксения, со свойственным женщинам легкомыслием, не уселась на табуреточку у трюмо, чтобы перед сном помазать себя увлажняющим кремом. Уселась, глянула в зеркало, и тут пальцы ее ослабли. Она переползла к постели и на ходу тихо завыла:
- Гаси свет, гаси свет, негодяй! Прекрати издеваться над женщиной.
В темноте стало полегче. А когда зашла луна, то стало совсем хорошо. И спали они подобно небесным созданиям, пока их не разбудили утренние птицы. Тут все началось снова.
За ночь Ксения забыла о своем недостатке. Спокойно отправилась в ванную, из которой в этот момент выходил ее внук, Максимка-младший.
Внук увидел бабушкин халат в розочках, который плыл по воздуху сам по себе и напевал песню из бабушкиного детства:
Нас утро встречает прохладой,
Нас блеском встречает река.
Кудрявая, что ж ты не рада
Веселому пенью гудка?
- Мама! - крикнул внук и зарыдал. - Бабуся голову потеряла! И ноги тоже!
- Голову твоя бабуся давно потеряла, - откликнулась из своей комнаты невестка. - Забыла, что обещала с утра в домовую кухню за кефирчиком сбегать!
Но мальчик продолжал рыдать, поэтому невестке пришлось выйти в коридор, где она и лишилась чувств. В общем, когда Ксения явилась к профессору Минцу лечиться от невидимости, в ее доме царила полная разруха.
Вся закутанная и очкастая, она являла собой зрелище устрашающее.
- Профессор! - заголосила прямо с порога. - Признавайся, я теперь обречена?
- Против каждого яда есть противоядие, - сказал Минц.
Тихонько вошел Удалов и присел на стул в углу.
- Я убежден, - продолжал Минц, подготавливая документацию, - что мы победим эту болезнь.
- Все-таки болезнь? - спросил Удалов.
- Любое ненормальное состояние организма мы зовем болезнью, хотя на самом деле тут вовсе не болезнь. Это защитная реакция. Я убежден, что в отдаленном прошлом, в конце кайнозоя, когда наши еще примитивные предки были беззащитны перед страшными хищниками, эволюция сделала человеку подарок: в момент смертельной опасности он становился невидимым!
- Так чего же он потом снова видимым стал? - спросил Корнелий. - Гулял бы себе!
- Невидимость имеет недостатки, - возразил Лев Христофорович.
- Имеет, - согласилась Ксения. Невидимость ей уже надоела, тем более что пока оставалось неясным, как ее использовать в хозяйстве.
Минц продолжал:
- Мне удалось выделить несколько молекул активного компонента. Сейчас мы поместим его в питательный раствор, и надеюсь, что через несколько дней получим достаточно вещества, чтобы начать работу над антидотом, то есть лекарством от невидимости.
- Ты с ума сошел, Лев Христофорович! - воскликнул Удалов. - На что ты обрекаешь нашу семью?
- Можно подумать, что это я запугал твою жену чуть не до смерти! - обиделся Лев Христофорович. - Если ты мне не доверяешь, то можешь отправить Ксюшу в Москву или даже в Токио.
- А помогут?
- Кто знает! Наука с этим еще не сталкивалась… Но скорее всего, вокруг этого дела, то есть Ксении, столкнутся интересы крупных финансовых и политических группировок. Ее разберут на атомы и забудут собрать обратно.
- Шантаж! - подвел итог дискуссии Удалов. - Пошли, Ксения, домой. Нет в мире правды!
Минц пожал плечами и крикнул им вслед:
- Вернетесь ко мне - куда вам еще деваться, бедные вы мои!
Но Удаловы его уже не слушали…
Когда в дом приходит горе, то семья, как мелкая человеческая ячейка, зачастую закукливается, отгораживается от внешнего мира и старается пережить беду в изоляции. Так и Удаловы. Даже Минц, считавший себя другом Удалова, не мог понять, что семья ищет спасения в самой себе. Поэтому, проводив взглядом несчастных соседей, он принялся рассуждать далее.
Возможно ли, чтобы всемогущая природа ограничилась только изобретением невидимости для своих беззащитных фаворитов? Или природа придумала что-то еще? Например: жертва, спасаясь от хищника, мгновенно перемещается в пространстве. Скажем, так: пещерный лев или саблезубый тигр кидается на человека, который прижался к стене пещеры, но вдруг жертва исчезает, и когти смыкаются в пустоте! А жертва в этот момент уже вкушает дикую редиску в двух километрах от пещеры.
Забавно? Но почему бы природе не пойти и на такой эксперимент?
Теперь стоит задуматься над тем, почему впоследствии человек утерял такие чудесные способности. Пропали ли они совсем или…
Поток плодотворных размышлений профессора был прерван стуком в дверь. Минц давно собирался починить звонок, но руки никак не доходили, потому и крикнул привычно:
- Заходите, всегда открыто!
Корреспондент "Гуслярского знамени" Михаил Стендаль, очкастый, сутулый, теперь уже поседевший, но, как всегда, рассеянный, начал с упрека:
- Лев Христофорович! Весь город шумит, а вы - молчок.
- Михаил, я тебя не понимаю! - удивился профессор.
- Страдания Ксении Удаловой - ваша работа?
- Это работа матушки-природы.
- Без шуток, Лев Христофорович! Правда ли, что Ксения Удалова стала невидимой вся или… или только частями тела?
- Спрашивай у нее.
- Она не отвечает.
- М-да, вопрос деликатный, - заметил Минц. А потом понял, что в любом случае феномен Удаловой уже не утаить. И тогда пусть выгоду извлечет Миша Стендаль, а не какие-то приезжие писаки. Эти тут же налетят!
И он доступно разъяснил сотруднику "Гуслярского знамени" теорию эволюции человека, с поправками на то, что удалось понять прошедшей ночью:
- Именно способность становиться невидимым позволила неандертальцу или кроманьонцу выжить в тех тяжелых условиях!
Но Мишу Стендаля так легко не проведешь.
- Лев Христофорович, а что же Ксения все ходит и ходит невидимой? - спросил он. - Если так будет продолжаться, то это приведет к трагедии. У нее же нервная система не выдержит. Вот у древних, кажется, было проще: исчез - появился, исчез - появился, и без проблем. А Ксения?
- Может быть… Может быть, тело нашей Ксении не приспособлено к таким превращениям?
Стендаль ушел, торопясь передать в редакцию сенсационный материал, а Минц глубоко задумался.
* * *
Минц сидел дома и думал, а Ксения, закутанная и в черных очках, сходила в магазин.
Но по городу уже поползли слухи о случившемся с ней несчастье. Люди подходили, пытались заглянуть под очки, тыкали пальцами в ее одежду. И в конце концов внимание народа Ксении надоело. Когда в очереди за детским кефиром какая-то незнакомая старуха принялась уговаривать: "Покажи личико!" - Ксения одним движением сорвала с себя черные очки, платок, развязала шарф и обернула к старухе черный провал вместо головы.
- Убивають! - завопила старуха и кинулась прочь.
В мигом собравшейся толпе сначала посмеялись, а потом стали смотреть на Ксению-без-головы с подозрением: не заразная ли она, а может, это влияние радиации?
- Ну что, нагляделись? - спросила у народа Ксения.
Корнелий Удалов, отправившийся следом за женой в магазин, подошел к Ксении, но не для того чтобы вмешиваться, а лишь подстраховывать ее. Ибо взволнованная Ксения опасна в первую очередь самой себе.
А старуха, которая убежала с криками, Удалову не понравилась. Он полагал, что всех старух в городе знает в лицо. Поэтому и пошел за ней сразу.
Тем временем к Ксении протиснулась Ванда Казимировна Савич и сказала:
- А я тебя буквально не узнала. Только потом узнала - по пальто. Я всегда считала, что сидит оно на тебе, как на корове седло. Но теперь лица нет - и проблемы с одеждой у тебя тоже нет.
- Давай не будем суетиться, Ванда, - ответила Ксения. - Завидуешь мне, так бы и сказала.
- Это почему я должна завидовать несчастному уроду? - удивилась Ванда Казимировна.
Ксения усмехнулась, обозначив на невидимом лице невидимую улыбку:
- Уроду не уроду, но теперь я в любую заграничную группу могу внедриться. В любой поезд или автобус, даже на любой самолет. Ты денежки выкладываешь, в очереди за визой мучаешься, на пограничном контроле унижаешься, а я, как тень невидимая, проскользну на любые Гавайские острова, поняла?
- Тебя определят! - возмутилась Ванда Казимировна, но как-то смущенно, потому что Ксения задела чувствительную струну в ее сердце.
С тех пор как рухнула Советская империя и наступила демократия, супруги Савичи открыли для себя иностранный мир. Они побывали в ряде круизов и съездили на автобусе по странам Бенилюкса. В наступающем году планировали Таиланд. Ванде удалось в жизни кое-чего поднакопить, но она слишком верила в незыблемость советских рублей, и когда рубли растворились в реке истории, положение Савичей пошатнулось. Теперь круизы давались ой как нелегко!
Ванда Казимировна почувствовала, что идея Ксении, рожденная в ходе их сегодняшней дискуссии, вполне плодотворна. Но теперь плоды достанутся не Савичам, а Ксении, которую раньше даже в Париж пряником нельзя было выманить!
- Поймают, разоблачат! - продолжала свое Ванда Казимировна, шагая рядом с товаркой.
А Ксения, нанеся сокрушительный удар по самолюбию Ванды, успокоилась и сказала вполне добро:
- Ты не расстраивайся. Лев Христофорович у меня анализ крови взял, хочет вывести невидимое вещество, и тогда его будут в аптеках продавать.
- Чепуха! - откликнулась Ванда. - Такого вещества быть не может.
- Почему это?
- Потому, что тогда каждый террорист, любой бен Ладен, сможет невидимость в аптеке купить, и наступит гибель всему человечеству.
- Это как?
- А так! Он в Кремль войдет, как к себе домой, дверь в кабинет президента ногой откроет.
- Ты что такое несешь? Замолчи сейчас же! - Ксения даже перепугалась, будто это она подвергла опасности жизнь президента нашей державы.
- То-то! - Ванда почувствовала, что взяла реванш. - Отказываешься от своих слов?
- Конечно, конечно!
Ксения была готова даже все покупки отдать Ванде. Ведь в ней жила неистребимая боязливость и нежелание связываться с властью. Но как отказаться от обсуждения самого события - ее невидимости? Тем более когда уже весь город об этом трезвонит.
Но трезвонил не только город.
Затрезвонил телефон в кабинете директора ЦРУ, то есть американского разведывательного управления, которое так гордится тем, что ему известно все - ну, может быть, за исключением того, что еще не успело случиться.
Незнакомая нам старуха, которую даже Удалов не знал в лицо, нырнула в глубокий овраг за речным техникумом и вытащила из кармана мобильник.
Движения ее стали резкими, уже сугубо мужскими, но осторожными. Слова же, тем более сказанные на английском языке, еле-еле долетали до слуха Корнелия Удалова. Но он был горд: все же выследил подозрительную старуху!
* * *
Как обидно устроена жизнь, подумал Удалов. Раньше, в годы молодости, мы все верили в шпионов, выслеживали их и подозревали всех вокруг. Но тогда, как теперь стало понятно, шпионы жили только в нашем воображении, а военные тайны мы берегли для того, чтобы холодные враги не догадались, как мы от них отстали.
Теперь же, продолжал размышлять Удалов, я вижу настоящего американского шпиона, и он докладывает своему начальству о настоящем секрете. Что делать? Бежать в районную милицию, раз наш отдел ФСБ до конца месяца закрыт на учет? В милиции ведь сочувствия не дождешься! В лучшем случае отыщется шустрик, который постарается внедриться в американскую сеть, чтобы и ему что-то от щедрот противника перепало.
Но Удалов был не из тех, кто капитулирует.
- Эй! - крикнул он с обрыва. - Прекратите связь!
- Экскьюз ми, - быстро проговорил шпион в трубку, - дзереиз интерфиренс. - Потом он посмотрел на Удалова и спокойно спросил: - Вы ко мне?
Удалов кивнул:
- Именно! Не вмешивайтесь в наши внутренние дела! Отстаньте наконец!
- Это не ваше внутреннее дело, - почти без акцента ответил шпион. - Это проблема всего человечества, и вы, Корнелий Семенович, отлично об этом осведомлены.
- Я - Иванович.
- Простите, компьютер ошибся.
Шпион вскарабкался на верхушку обрыва и присел рядом с Удаловым на поваленное дерево.
- Войдите в мое положение, - начал он. - Я готовлюсь к зимней сессии в Академии языка и литературы восемнадцатого века, и вдруг - вот буквально час назад - мне приказывают из Вашингтона лететь сюда. В богом забытый городишко на краю северной тайги! Зачем? Мне сообщают: там открыли невидимость. Проверь и пресеки, но, конечно, лучше бы купить. Много не обещай - русские так мало зарабатывают, что у них каждый доллар на счету… Конечно, я не поверил про невидимость, но вертолет, зафрахтованный совершенно официально, уже ждал меня у дверей общежития. Закурить не найдется?
Шпион снял маску старухи, и под ней оказалось милое интеллигентное лицо литературоведа в очках.
- Невидимость - это моя жена, - сказал Удалов.
- Сочувствую, - вздохнул шпион. - Потому что спокойная жизнь у вас кончилась. Мы работаем оперативно, но это не значит, что ваше ФСБ не спохватится и через полчаса не увезет вашу жену в концлагерь.
- Времена не те.
- Времена всегда те. Когда речь идет о безопасности государства. Я бы на вашем месте эвакуировал жену подальше.
- У меня вся надежда на профессора Минца, - честно признал Удалов. - Это мой друг.
- Как же, как же, он у меня есть в разработке. Гений вчерашних дней, опасности для мира уже не представляет.
- Это как сказать.
- У нас свежие данные.
Удалов уже был готов сказать шпиону о том, что не сегодня-завтра Минц выделит чистое вещество невидимости и заодно вернет Ксению в вещественное состояние, но тут спохватился. Все-таки чужой человек, еще сделает Ксюше какую-нибудь гадость! Понятно: какое им там, в США, дело до переживаний простого русского человека?
- И что вам еще сообщили из Вашингтона? - спросил Удалов, чтобы переменить тему беседы.
- Там встревожены. В любой момент этот секрет может попасть в руки террористов. Тревога в Вашингтоне была бы не так велика, если бы невидимость открыли в Швейцарии или Чехии, где существуют нормы морали.
- А у нас что, морали не существует?
- У отдельных лиц она есть, но лишь по отношению к близким. За пределами семьи мораль продается и покупается.
- Ну, это вы слишком! - обиделся Удалов. - Русский народ издавна известен своим бескорыстием, открытостью натуры, честностью и отзывчивостью.
Шпион смотрел на Удалова так странно, что тому расхотелось продолжать, и он замолчал. А шпион заговорил:
- Ну, Удалов, даешь! Как будто из советских времен вывалился без перемен… Я помню, как в мои юные годы, на закате Советской империи, наши таможенники обычно не досматривали вашего брата, потому что знали: русские ничего дурного провезти не посмеют. Вы гордились своей невинностью, потому что с детской колыбели до гроба были перманентно напуганы. Вы отлично умели воровать внутри страны, но вовне оказывались как бы во враждебном вакууме, под микроскопом. Вы ждали провокаций и старались остаться хрустально чистыми, чтобы вас снова удостоили права съездить за рубеж и привезти оттуда шмотки или проигрыватель. Когда же удерживающие инстанции приказали долго жить, к нам кинулся непуганый народ. А непуганый русский хуже гунна. Он может пройти по миру с саблей и при этом еще посмеет кричать, что он честный, благородный и готов отдать последнюю рубашку.
Не то чтобы Удалов внутренне возражал шпиону, но слушать такое от чужестранца неприятно. В своем кругу, среди друзей-соотечественников, Корнелий Иванович мог бы выступить куда категоричнее и суровее.
А шпион все продолжал: