Когда случаются странные убийства, которые не объяснить иначе, чем сверхъестественными причинами, на помощь зовут сумеречных охотников. Эти люди могут уничтожать ночных тварей – вампиров, оборотней и призраков. Но мало кому известно, что способности сумеречных охотников, которые сами себя называют видунами, этим не ограничиваются. Благодаря особому дару видуны знают, откуда берутся ночные твари. Это не просто злые духи, как говорит двухбережная вера, это – ларвы, "тени" людей, порождаемые жадностью, жестокостью и страхом. Эту тайну видуны не открывают никому кроме надежных друзей. Ведь двухбережные братья учат, что добро и зло существуют вне человека, что мир разделен на тьму и свет. В руках двухбережников сосредоточена большая власть, идти против них опасно.
Сумеречная охотница Ярла Бирг приезжает в город Лоретт по просьбе старшин, чтобы истребить оборотня. Здесь она встречает молодого двухбережного брата Лорка, от которого узнает о философе Талвеоне, заключенном в городскую тюрьму по обвинению в еретичестве.
Ярла понимает, что этот узник похож на нее, он тоже видун. Лореттцы заперли в клетку такого же как она, а она должна помогать им, избавлять от ночной твари? Как же поступить – выполнить долг сумеречного охотника или помочь Талвеону? А тут ещё в дело оказывается замешан первый священник города отец Воллет…
Содержание:
1. За белыми стенами 1
2. Отступник 7
3. Встреча 10
4. Другая правда 15
5. Рукопись Талвеона 18
6. Хозяин тени 22
7. Промах 28
8. Крушение и обретение 31
9. Ловушка 37
10. Убить зверя 42
11. Неполная победа 46
12. Убедительный спектакль 51
Послесловие 55
Джей Эм
Убийца теней
© ЭИ "@элита" 2016
О маленькая девочка со взглядом волчицы!
"Крематорий". "Маленькая девочка"
Есть пламя, которое всё сжигает.
"Аквариум". "Маша и медведь"
1. За белыми стенами
Небольшая туго набитая матерчатая подушка маячит перед лицом. Разворот – сначала бедро, потом плечо. Кулак врезается в пружинящую поверхность. Подушка отскакивает чуть в сторону и возвращается на прежнее место.
– Меньше замах! – командует отец.
Подушка надета на его ладонь. Поэтому и от удара едва-едва отлетает. У него руки ой какие сильные.
Ярла хочет сдуть со лба прядь волос. Выбились из косы, в глаза лезут. Но сдуть не получается: прилипли волосы, пот по лбу ручьями течёт. Вытирает рукавом.
И снова – разворот, удар.
– Кулак разворачивай! Запястье жёстче!
Ярла бьёт ещё, ещё, и напоследок – не кулаком уже, а локтем. Вот теперь сильнее откачнуло подушку. Локтем раза в два мощнее удар, чем кулаком. И разворачивать его проще. И запястье…
– А, хитрюга! – отец в шутку легонько толкает Ярлу в плечо подушкой-"лапой". Сейчас можно ему пошутить, а ей – отдышаться. Перед следующим заданием.
– Локтем – оно, конечно, сильнее, – уже серьёзно говорит отец. – Только опаснее: ближний бой.
Садится на скамейку с резной спинкой, новую – недавно её под яблоней взамен старой, рассохшейся и потемневшей, поставил. Ярла косится недовольно сперва на отца, потом на деревянное завитушечное "кружево". Шлёпается на скамейку рядом и теперь уже только на свои худые руки, одна с другой сцепленные, смотрит.
Отец Ярлины мысли угадывает – про эти самые худые руки, про то, что им таких вот узоров по дереву никогда не вырезать: сил не хватит. Берёт отец её ладони в свои. Ярла хмурится. Вот ведь, точно: его один кулак – как её два, и запястье у него, как если её оба вместе сложить. Ему хорошо "жёстче"…
– Ты на природу-то не дуйся, – советует отец. Спокойно так, без насмешки. Если бы иначе – вскочила бы Ярла и в дом убежала, или наоборот, со двора прочь, на улицу. Но он её характер знает, давно выучил.
– Так уж оно есть, что чаще женщина слабее мужчины. Но, кроме одной силы, скорость существует. Тренировка, умение. Оружие, опять же. А в повседневной жизни тебя ещё и дар наш всегда обережёт. Были и до тебя среди видунов женщины, были и есть, не меньше их, чем мужчин. Были и такие, кто охотой занимались. – Отец достаёт из кармана длинную полоску плотной ткани, начинает туго бинтовать Ярле запястье и кисть. – Вот этим, когда к серьёзному делу готовиться будешь, не пренебрегай. Вроде, тряпка, а правильно намотаешь – крепкость дополнительная.
Свободной ладонью Ярла трёт нос.
– Оружие – вот и учил бы больше с оружием. Я, что ли, ларвов на честный поединок с пустыми руками буду вызывать?
Отец усмехается, качает головой.
– А я, что ли, тебя не учу с оружием-то? Сама знаешь: нам всё уметь надо. Даже если нашим делом решишь не заниматься, научить я тебя всему должен, что самому известно. Хотя бы для безопасности твоей. Потому что дар даром, но и угроза в нём… А ты в свой черёд своих детей научишь, если будут.
С левой рукой закончено, Ярла пересаживается от отца по другую сторону, чтобы ему удобнее было правую бинтовать.
– Что ты всё заладил: не станешь да не станешь нашим делом заниматься… Стану.
– Воля твоя. Это ведь мы сами, наш род, да ещё некоторые решили когда-то, что такой путь выбираем. Никто не приказывал, не заставлял. И не за всех потомков решили. А так – каждый сам решает за себя.
– А много тех, которые решают не охотой жить, а другим чем, как люди обычные?
– Много не много, а есть. И среди мужчин, и среди женщин. Женщина-видунья, случается, сама не охотится, а сына, если пожелает он, какому-нибудь воину на обучение бойцовскому искусству отдаёт. А прочие знания, помимо воинской науки, сама передаёт ему – вот и получается сумеречный охотник.
– А я так не хочу. Я сама хочу, как ты, охотником быть… – встаёт Ярла со скамейки. – Всё, отдохнула, давай продолжать.
– Давай, продолжай, – отец указывает на мешок с песком, подвешенный к толстой яблоневой ветке. – С разворота, по сто раз каждой ногой.
Ярла морщится:
– Сам же говорил, что с разворота удары в настоящей драке не годятся. Даже с людьми, а уж…
– В драке не годятся, если в совершенстве не научишься. А координацию неплохо развивают.
– А руки зачем бинтовал? – не рассчитывая на перемену задания, из одного упрямства приводит последний довод Ярла.
– Поработаем ещё и руками.
И вдруг всё это – летний вечер во дворе, красно-золотой с лиловым отсветом закат, скамейка под яблоней – начинает истончаться, таять, развеивается туманом. Последним тает отцовское лицо, такое знакомое, такое родное лицо в обрамлении курчавых волос и короткой бороды. Суровая складка губ, глаза, которые умеют, когда надо, холодом сверкнуть. Но на неё-то он смотрит не так. На неё – всегда по-доброму, и улыбается часто…
Растаяло, ушло. Открыла Ярла глаза – небо над головой. Хмурое небо и косой белый парус фелуки, как птица с подбитым крылом. Вот это уже не сон, это настоящее.
Рядом сидело человек десять или больше народу, но Ярла была уверена, что её пробуждения никто из них не заметил. Потому что никто и не знал наверняка, задремала она или просто полулежала, привалившись к своему заплечному мешку и веки смежив. А проснулась тихо, без всяких потягиваний и зевков. Уж в таких-то пустяках собственное тело её не подводит.
И всё-таки в лодке не стоило спать. Пусть попутчики с виду люди мирные: купцы, по одежде судя – из середнячков не богатых и не бедных, без большой поклажи, не по торговым делам плывут, по личным. Потом ещё двое ремесленников с коробами, в которых кожаные ремни, кошели и другие вещицы разные. Пожилая дородная крестьянка, укутанная в непомерных размеров вязаную шаль. Женщина помоложе, в городской одежде, с ней ребёнок. Старик в коричневой рясе служителя веры Двух Берегов. Парень с котомкой, из которой угол толстой книги виднеется. Может, в лореттскую учёную общину направляется юнец.
Обычные люди. Вот разве с одним из купцов де́ла никому бы лучше не иметь… Присмотришься – и сразу догадка царапается: нечист на руку. Есть в нём то неуловимое, что видуны "замутнённостью" зовут, или "затемнением". Замутнённость эта не глазами различается, а внутренним чувством, внутренним зрением, которому имени нет. Но с этим купцом однако не так ещё плохи дела, чтобы скаредность его совсем заела. Пока – не так.
А остальные попутчики и вовсе без всяких оговорок, без догадок. А Норола – не такая широкая река, чтобы до берега не доплыть, если в воде окажешься. Даже если бы внезапно это… Ну, если вообразить, представить: вдруг взяла и потонула фелука. И все за бортом. Не на воде, а под водой – ведь захлестнуло бы с головой, потянуло ко дну вслед за лодкой. Но она, Ярла, вынырнула бы, выплыла, и сомневаться нечего. Но всё равно днём-то спать не надо в пути. Не от попутчиков опасность, не от кораблекрушения, так мало ли от чего ещё. Такая уж у видунов жизнь, что всегда нужно начеку быть.
Это всё качка виновата, от неё клонит в сон. Да плеск воды за бортом мерный, монотонный. И погода какая-то тяжёлая, сонная – может, дождь будет к вечеру.
Почему приснился ей этот сон? Не настоящий сон, путаный и неясный, а сон-воспоминание. Воспоминание десятилетней давности, почти не искажённое кривым зеркалом сновидений, которое обычно всё с ног на голову переворачивает. Запястья-то теперь у неё потолще тогдашних соломин стали… Но всё же тонкие, женские. Поэтому отцовским советом насчёт бинтов Ярла не пренебрегает.
Скучает она по отцу, в этом всё и дело, весь секрет сна. Давно с ним не виделись. Скоро полгода, как ушёл Ольмар Бирг с караваном в Тар-Ниин, нанялся охранником. Великая пустыня Алнаара, которую торговые караваны на пути в эту восточную страну пересекают, небезопасна. И не хищных зверей, не львов да пустынных волков опасаются купцы. Большую часть времени приходится идти по землям племени тайфет, а за ним издревле дурная слава тянется. Народ чёрных колдунов. Боятся путники встреч с ночными духами, с вернувшимися к жизни мертвецами, которых своими заклятиями тайфеты якобы к жизни пробуждают. Вот и нанимают купцы в охрану не только таких дюжих молодцов, которые стреляют хорошо да кулаками махать горазды, но и сумеречных охотников. А им, охотникам, видунам то есть, от этого выгода одна: торговцы платят хорошо. Порадоваться можно, что веками это суеверие о племени тайфет живёт. Откуда взялось оно?.. Да кто ж его ведает. Ну, может, и было что-то когда-то. Совпало так, что несколько караванов подряд натолкнулись в землях тайфет на особо кровожадного упыря или зверя-оборотня. И пошла молва бродить через расстояния, через века. Но кому, как не видунам, знать: не чаще в тайфетском краю такие вот случаи, такие столкновения, чем в любом другом. В больших-то городах что тут, на западе, что на востоке, пожалуй, побольше свободных ларвов появляется, чем возле тайфетских деревень, далеко одна от другой разбросанных. Но молва – она молва и есть. Верят ей.
Пока Ярла в девчонках ходила, не уезжал отец так далеко. По окрестным-то селениям, конечно, приходилось ездить: в одном городе, да ещё в таком небольшом, как родной Ярлин Фейрен, не часто сумеречному охотнику дело находится. Отсутствовал, бывало, Ольмар дня три, пять, случалось, и целую неделю, по всему Илленийскому княжеству путешествовал. Ярла со старой своей нянькой Ниланой оставалась. Но надолго не покидал их в то время отец.
После, как минуло Ярле пятнадцать лет, стал Ольмар брать дочь в поездки по Иллении с собой. Надо же ей опыта набираться. На всю жизнь осталось с Ярлой воспоминание, как на одной такой их общей охоте сказал отец: "Сегодня ты стрелять будешь". В первый раз сказал.
У опушки Оленьего леса дело было. Оборотный зверь, в деревне Верхний Райл объявившийся, днями скрывался в чаще. Эту его повадку отец с дочерью угадали. Устроили засаду с вечера: ждать, когда оборотень под покровом ночи к деревне пойдёт. Вот тут-то и объявил Ольмар дочери: мол, будешь стрелять.
Ярла в грязь лицом не ударить постаралась, волнения не показать. В их деле самообладание нужно. А потеряешь его – пиши пропало: не только работу не сделаешь, сам ларву в лапы попадёшь.
И вот, дожидаются они появления зверя – у Ярлы сердце так и стучит. А вдруг окольной дорогой пойдёт? Вдруг про них, охотников, догадался? Вдруг промахнётся она? Вот это, последнее, хуже всего. Стыдно потому что. Отец, конечно, тут же сам по цели выстрелит, но про себя-то подумает: вот дурёха, чему только учил!.. А темно-то как… луна из-за туч смутным намёком на проблеск виднеется. Ничего-то при таком свете не разглядишь. Промчится зверь мимо чёрной тенью, и был таков. Не избежать промашки.
Помчался. Ярла вся в зрение обратилась, впилась взглядом в силуэт на фоне чуть светлеющего неба. Наложила стрелу на лук, натянула тетиву. Лук, стрела, мишень – отдельно ни на чём из этого не сосредотачиваться. На всём сразу – общая картина в уме. И – не целиться, а только видеть эту точку, одну-единственную, куда стрела пойти должна, в середине силуэта тёмного. Долго, годами учиться надо, чтобы вот так, интуицией руководствуясь, стрелять. По неподвижным мишеням – долго, а потом по движущимся – ещё дольше. Было у Биргов возле дома, на своём куске земли, стрельбище обустроено с разными учебными приспособлениями. Многие из них Ольмар сам выдумывал. По живым целям, по птицам не одобрял тренировочной стрельбы, даже обычной охоты – той, что на лесных обитателей – не любил. И Ярла по его примеру. А бывало, и без всяких хитрых механических мишеней обходились. Наберёт Ольмар яблок и знай себе швыряет в небо: упражняйся, стреляй. Или ещё велит дочери глаза завязать и на слух, по какой-нибудь шумящей искусственной цели метиться.
И – отпустила Ярла тетиву. Зверь за миг до того чуть сбавил ход, упростил задачу. Не промахнулась она в тот раз. После – бывало, и отец следом за ней стрелял. Потом, дома, днями напролёт изводил упражнениями на стрельбище. Пока не уверился, что из десяти Ярлиных стрел девять в любые мишени точно попадают, одну дочку охотиться не отпускал. Зато уж как отпустил – не было такого, чтобы на охоте раз за разом все её выстрелы мимо цели проходили. Если бы было, может, самой Ярлы уже бы не было.
Пока вместе Ольмар и Ярла ездили, случалось: видят их вдвоём – и не верят, что отец и дочь, так непохожи. Ольмар голубоглазый, волосы пшеничного цвета, лицо широкое, открытое. А Ярла узколицая, одни скулы да подбородок острый, волосы как медь, и глазища зелёные. Отец загорелый всегда, а к ней словно и не прикасается солнце, настолько кожа светлая. В общем, не девка, а бритва какая-то. Такое вот прозвище в округе ей дали, слышала его, бывало, за своей спиной. Как первый раз услышала – захотелось тому болтуну ответить, а может, и запустить чем-нибудь в него. Только не бритвой – чего нет, того нет. Ножом из перевязи, которая крест-накрест на груди, или кинжалом, который на поясе в ножнах. Но нельзя. Видуны на ларвов охотятся, а людей оберегают. Всяких. Не исключая таких вот, которые злят. А потом и гнев прошёл, и даже понравилось: бритва. Ну, пусть – Бритва.
Лет с двадцати Ярла одна охотиться стал. Илленийское княжество вроде как в её распоряжение отдал отец, а сам в далёкие путешествия стал отправляться. В Иллении-то других видунов нет, только на севере, на самой границе с Орнельским княжеством, Скергинов семья. Но они и заботятся больше об Орнели, а Бирги об Иллении.
Когда-то вернётся отец? Раньше чем ещё через месяц точно ждать нечего. Далёкая страна Тар-Ниин.
Далёкая страна… Что-то сегодня всё о прошлом да о прошлом мысли. Фейренская школа вспомнилась, как на уроки туда ходила Ярла, да как брат Тирен, учитель, про эти самые далёкие страны рассказывал. Про Тар-Ниин, где круглый год жара и можно в одной полотняной рубашке ходить. Только тар-ниинцы полотна не любят, предпочитают другую ткань, невесомую да лёгкую. Теперь она и у илленийских вельмож в моду входит, на чём купцы наживаются. Ещё рассказывал про Аюкку: там люди с чёрной кожей живут. Те и вовсе почти без одежды обходятся, зато золотые кольца носят в ушах и в носу все до единого, и мужчины, и женщины.
Интересно было брата Тирена слушать. Про дальние страны – там другое всё, люди другие. Выглядят иначе, говорят на других языках и двухбережной веры не исповедуют. Грамоте тоже интересно было учиться, потому что благодаря этой науке всякие книжки можно читать. А вот как заставит учитель какой-нибудь скучный текст переписывать, да ещё чтобы хорошим почерком, или подсчёты вести – вот это хуже некуда. Начнёт Ярла отцу на школьные уроки жаловаться. А тот смеётся: вот я скажу брату Тирену, чтобы ещё больше тебе заданий давал. Ярла тут же протестовать: чего это мне больше, а другим, значит, меньше? А Ольмар уже серьёзно глянет на дочь: нам многое надо знать. Мы и бываем много где, и много каких людей встречаем, и в какие только не попадаем переделки. Лишние знания да навыки – они не в обузу, в помощь, скорее.
Чайки низко летали над водой, кричали пронзительно. Их ли крики заставили Ярлу очнуться от воспоминаний, или что-то другое – но теперь перед её глазами был уже не школьный класс в Фейрене, а сегодняшнее: палуба фелуки, речная гладь, лодки на ней, дальше – холмистые зелёные берега. Среди этих невысоких холмов река делала поворот, и лодка вместе с ней, и вот показалось вдали… нет, не ещё одна деревня наподобие тех, мимо которых много уж раз проплывали. Крепостные стены показались, белые стены, зубчатые, с башнями.
Капитан фелуки крикнул что-то двум своим матросам, всех слов Ярла не разобрала, ветер их подхватил, унёс. Но одно – Лоретт – ясно расслышала. Вот, значит, какой он, Лоретт. Город с белыми стенами. Что там, за ними, ждёт? Будет ли эта охота дольше и опаснее других, или наоборот, быстрее и проще?
С попутным ветром стремительно быстро лодка по волнам летит. Меньше и меньше расстояние до города, ближе белые стены. А в небе – тучи плывут, словно фелуку обогнать стараются, текут, меняют форму. В детстве была у Ярлы такая игра: угадывать, на что облака похожи. Припомнилась сейчас, и представились там, высоко, не то звериные морды, не то лица человеческие, гримасами искажённые. Звери-люди или люди-звери. Ларвы?.. Может, это послание от того, к кому едет она в Лоретт? Точнее, из-за кого едет. Из-за кого позвали её. "Привет тебе, сумеречный охотник. Не надейся, что легко дамся в руки твои…"
Нет, глупости всё это. Нет у ларвов ни к каким особым предчувствиям способностей, этот, лореттский, о её приезде понятия не имеет. И сила их хотя велика, но не безгранична. А к облакам, ветру, огню и прочим стихиям никакого отношения не имеют ночные твари.
Есть выдумки и есть реальность, вот и всё. То, что для видунов – реальность, многие другие посчитали бы выдумкой. Кто в этом виноват? Кто виноват, что твоим глазам от рождения открыто то, чего остальные не замечают? Вопрос без ответа. Из тех, о которых лучше не задумываться, а то недолго в пустые и бессмысленные философствования впасть.