– Это, конечно, радует, – вздохнул хёвдинг. Раньше, поглощенный заботами по восстановлению разоренного хозяйства и горем по сыновьям, он как-то не подумал, что фьялли могли оставить и другие следы, но сейчас осознал всю глубину несчастья. – Однако теперь, дочь моя, мне будет так же трудно найти тебе приличного жениха, как если бы ты оказалась и впрямь беременна. От конунга фьяллей. Что и как мы им докажем? А если слухи пошли, всегда найдутся люди, которые им поверят. И любой мужчина десять раз подумает, прежде чем свататься к женщине, которую, может быть , обесчестили фьялли. И даже если сам не будет в это верить, не захочет выглядеть дураком в глазах соседей. Даже не знаю, сколько я должен дать тебе в приданое теперь, чтобы хоть кто-то нашелся…
Йора рыдала, видя, что жизнь ее окончательно разбита, причем без малейшей ее вины! Сигмунд хёвдинг встал, подошел и стал гладить дочь по голове: он понимал, что девушку ни в чем нельзя упрекнуть, даже если бы это несчастье и правда случилось, но не знал, как помочь делу. Да и сам он после всего случившегося сумеет ли сохранить за собой звание хёвдинга округи Камберг?
На пир в Бобровый Ручей они не пошли. Но Бьярни настоял, чтобы Йора надела белую рубаху и с факелами в руках вошла в гридницу, где собрались все домочадцы новой усадьбы. Он стремился хотя бы собственную семью заставить поверить, что Йора не пострадала. Или хотя бы сделать вид, что верят. Иначе как ей жить даже среди своих? Йора и правда немного развеселилась, на лицах домочадцев появились улыбки, и День Фрейи в новой усадьбе прошел не так уж и плохо. Но вечером после пира, укладываясь спать, Бьярни снова вспомнил о фьяллях с чувством мучительной досады. Эти люди причинили округе и самой усадьбе Камберг столько всяческого зла, что кровь кипела от возмущения при мысли, что они никак за это не заплатят. Но где теперь их искать?
Глава 4
Зима вообще неподходящее время для дальних походов, зимние бури не всегда дают возможность выбрать направление. Почти через месяц после йоля, после нескольких вынужденных стоянок на землях квиттов, хэдмаров и вандров, два корабля Торварда конунга, унесенные ветрами далеко на запад, оказались в виду Козьих островов. Это были первые после большой земли острова, не принадлежащие собственно сэвейгам, хотя своим происхождением местные жители были обязаны и им тоже. В течение долгого времени сюда устремлялись беглые рабы, объявленные вне закона, навлекшие на себя гнев могущественных людей, пострадавшие в кровных распрях, сыновья без наследства и прочие, кого разные причины гнали прочь с родных земель. Тут они смешивались с местным населением – низкорослым, смуглым народом, который ко времени их появления здесь еще жил в полуземляночных хижинах и бился бронзовым оружием. Этих людей сэвейги называли свартхедами – черноголовыми, а улады – круитне, что значит "разрисованные", потому что они любили украшать свои лица и тела сложными священными узорами, нанесенными синей глиной. Несколько веков пришельцы и местные отчаянно сражались за пастбища и охотничьи угодья, пока наконец не помирились, смешались и образовали странный, ни на кого не похожий народ. Говорили, что чистокровные круитне еще живут где-то в самых укромных уголках, в пещерах или под землей, выходя на поверхность только по ночам. Правда это или нет, было неизвестно, поскольку они славились злобным и коварным нравом и искать с ними встреч желающих не было. Поселенцы иногда жаловались, что у них пропадает скотина и даже оставленные без присмотра дети, а еще кто-то иногда видел дым, выходящий прямо из-под земли или из скальных расщелин.
Население Козьих островов жило небогато. Пахотной земли на островах имелось мало, жители пасли коз и овец, ловили рыбу, били морского зверя и птицу, собирали яйца, продавали торговцам шерсть и шкуры в обмен на железо и зерно. Но в последние лет пятьдесят-шестьдесят этот край света посещался сэвейгами довольно часто, потому что отсюда уже открывалась прямая дорога к богатым островам уладов – вот те уже несколько тысячелетий торговали солью, добываемой в соляных шахтах, и благодаря этому нажили огромные богатства. Сами Козьи острова тоже могли дать отважному вождю неплохую добычу, хотя взять здесь можно было разве что скот и пленных. Здесь даже имелись племенные вожди, скопившие, по слухам, какое-то количество золотых колец и серебряных обручий. Особенно любопытны были рассказы о местной священной роще, в которой-де единственный на весь остров дуб обмотан золотой цепью толщиной с женскую руку. Никто пока этого дуба своими глазами не видел, но слухи о нем и в этот убогий край привлекали искателей поживы.
Проведя трое суток в открытом зимнем море, усталые, насквозь промокшие, голодные и измотанные борьбой с ветром и волнами фьялли были искренне рады увидеть вдали первые скалистые вершины, под которыми вскоре обозначились и зеленые пастбища Козьих островов. Последние полсуток они все, не исключая самого конунга, только тем и занимались, что вычерпывали воду из своих низкобортных судов, и теперь даже самый захудалый скалистый островок показался бы им прекрасной и желанной Землей Блаженства из сказаний. А Козьи острова и сами по себе были не так уж плохи – благодаря мощным теплым течениям, омывавшим их берега, здесь даже зимой не выдавалось больших холодов, снег лежал лишь на вершинах, где все равно ничего не росло, а скот можно было держать на пастбищах круглый год.
Выбрав подходящее место, корабли причалили. Вытащить их на берег было нельзя, и их просто привязали прочными канатами к выступам береговых скал. Радуясь возможности наконец-то согреться, хирдманы живо собрали топляк, приготовили себе лежанки из веток и лапника, забросили в море сети и устроились возле ярко горящего огня, завернувшись в промокшие шерстяные плащи и надеясь со временем подсохнуть.
– Как бы местные дым не увидели! – приговаривал осторожный Сёльви. – Ты бы, конунг, послал дозорных еще вон на ту вершинку, а из этой дыры мы заранее ничего не увидим.
– Да ну тебя, дай людям отдохнуть! – рычал Ормкель. – В такую троллячью погоду местные по своим норам сидят.
– А если кто и увидит дым, то подумают на "черноголовых" и обойдут стороной! – поддержал его Торфинн Длинный. Он был старшим первого дозорного десятка, и ему не хотелось посылать людей еще и "вон на ту вершинку".
Погода и впрямь выдалась не самая приятная: было не так чтобы холодно, но при влажном воздухе всегда мерзнешь сильнее, и хирдманы в промокшей одежде дрожали даже возле костров и лезли чуть ли не в самый огонь, чтобы согреться. От ветра их прикрывали прибрежные скалы, но в воздухе висел то ли туман, то ли мелкий дождь, не давая одежде сохнуть. Вслух никто не возмущался, – на то они и мужчины, чтобы стойко терпеть все трудности похода! – но наверняка не один и не двое про себя досадовали на злую судьбу конунга, которая не дает дружине проводить зиму как приличные люди – в теплом доме, с пивным рогом в одной руке и красивой женщиной в другой, с умелым сказителем возле горящего очага!
– Не ворчи, ехидна! – бросил Торвард Эйнару, который бурчал себе под нос что-то про "троллиный туман, чтобы его великаны взяли". – Завтра найдем себе теплый дом и отдохнем недельку. После такого перехода мы это заслужили. Не все же местные живут в пещерах!
– Да я бы и на пещеру согласился, а то замерз весь, как тыща троллей! – ворчал Гудбранд.
Проснулся Торвард совсем рано, пока еще все спали и только дозорные вполголоса переговаривались через костры, чтобы не заснуть. По небу быстро бежали сумрачные рваные облака, и среди них Торвард отчетливо видел серых скачущих коней и всадников, вцепившихся в длинные, больше самих лошадей, развевающиеся гривы. Несмотря на холод и сырость, ему снился теплый, какой-то весенний и радостный сон, и Торвард удивлялся, лежа в спальном мешке из новых, купленных в Винденэсе овчин, – очень давно ему не снилось приятных снов. Он видел девушку лет семнадцати, стройную, высокую, с полной грудью и белыми руками. У нее были густые рыжеватые волосы, окутавшие ее стройную фигуру блестящей волной, и умные серые глаза; она смотрела на него приветливо и в то же время требовательно, будто чего-то от него ждала. На ней было белое платье, на плечах черный плащ, на шее красные бусы, а в руках она держала большой рог безо всякой оковки. Даже во сне Торвард понял, что к нему явилась богиня, – так ярок и значителен был образ, и взгляд девушки проникал в самую глубину души. Та богиня, с которой он так жаждал помириться и которую так настойчиво искал во всех встречных женщинах, пришла к нему сама, и это, несомненно, был знак. Но что она хотела сказать? Девушка из сновидения так и не произнесла ни слова, а может, он не запомнил.
Торвард выбрался из мешка и пошел обходить дозорных. Никто не спал, Торир Овечка и Ульв Новый обсуждали какую-то Унн из Винденэса, Льот Северный с таким удовольствием вспоминал свой сон, – что, дескать, спит он не на земле у костра, а у себя дома, в Аскефьорде, в овчарне на ячменной соломе, и так ему тепло и хорошо! – что Бруни и Свейн тихо выли и требовали, чтобы он заткнулся. При виде конунга все замолчали.
– Ничего не слышали за своей болтовней? – спросил он.
– Мы не всегда болтаем, конунг, – ответил Льот. – Мы слушаем. У нас ничего, а с полуночной стражи ребята говорили, что там, со стороны берега, слышали вроде бы вой, или плач, или что-то такое. Вон Хьёрт лежит, разбуди, он тебе расскажет.
– Что за вой и плач?
– А они не поняли, конунг. То ли это люди, то ли волки, а то ли злые духи.
– Тут на островах нет волков.
– Значит, духи или эти ихние нелюди, "черноголовые" которые. А потом было тихо.
– Чего ты поднялся, конунг? – К ним подошел, позевывая, Сёльви Рассудительный. – Что-то не так?
– Какой сегодня день, ты не помнишь?
– Полнолуние, а у нас уже идет "волчий месяц"… О! – Сёльви замер. – Нет, подожди, я пойду посох достану.
Как один из самых опытных и умных людей в дружине, а также потому, что приходился сыном Стуре-Одду, кузнецу и мудрейшему чародею Аскефьорда, Сёльви и сам был в дружине кем-то вроде чародея, что вовсе не умаляло его заслуг и способностей как воина. Жертвы, если бывала надобность, приносил сам Торвард, но именно Сёльви лучше всех знал, когда именно это делать.
Покопавшись в своем мешке, он нашел "рунный посох" – уменьшенное подобие того, которым владел его отец, длиной всего в локоть. Присев к огню, Сёльви погрузился в вычисления, но вскоре уже подошел к Торварду:
– Конунг, в самом деле! Ты прав, сегодня необычный день. Сегодня День Врат, День Невесты! А мы и не заметили, как от йоля время прошло! День богини Фрейи!
– Не очень-то нам повезло – подойти к островам именно в этот день! – фыркнул Эйнар, который тоже проснулся, услышав голос Торварда.
– Это почему?
– Потому что в такой день воевать неприлично, это даже Ормкель поймет, тупое и необразованное медведище! Или ты не так думаешь, конунг? – с беспокойством спросил он.
– Ну, если воевать нельзя, мы можем попасть в гости на праздник к какому-нибудь местному вождю! – Хедлейв сын Альвора тоже вылез из своего мешка и потянулся. – А если мы будем его гостями, он сам нам отдаст своих лучших баранов. И я бы не сказал, что такой оборот дела меня сильно огорчит!
– Вот еще! – ревниво возразил Эйнар. – А воевать? Нам мало его баранов, нам еще нужно его золото и серебро! Его прекрасные золотоволосые дочери, его огненноглазые жеребцы, его пурпурные ткани и ковры, его золотые чаши и серебряные блюда, его заговоренные мечи!
– Р-размечтался! – зевая во весь рот, отозвался Ормкель.
– Ты перепутал Козьи острова с Эриу! – засмеялся Хедлейв. – Да местные вожди сами о таких сокровищах даже в сагах не слышали! А их дочери, скорее всего, ростом мне по плечо, черноволосые, смуглые, скуластые и с глазками как мокрые черные камешки. Мне дядька Торлейв рассказывал, он здесь бывал в молодости. Ты, наш красавчик, даже в походе на таких не польстишься.
– Ну, если в темноте или глаза закрыть… – ухмыльнулся Бруни Носатый. – Я бы попробовал… На безрыбье и щуку раком!
– Если так, то я жажду подвигов и славы! – Эйнар изобразил благоразумие и готовность удовольствоваться возможным. С прилипшими ко лбу влажными светлыми кудрями, несколько осунувшийся и побледневший, с красным от холода носом, он все же держался с гордостью истинного героя.
– А повоевать можно на других островах, завтра или через недельку. Тут этих островов с десяток, и на каждом свой вождь. Дядька Торлейв говорил, тут есть еще несколько островов, которые "черноголовые" отстояли и до сих пор не пускают туда никого.
– Что, правда? – Торвард, до того едва слушавший одним ухом их болтовню, заинтересованно повернулся к Хедлейву.
– Торлейв ярл так говорил.
– Тогда мы, возможно, будем первыми, кто туда попадет!
– Ну чего, я разбужу Кольгрима, раз уж мы все проснулись? – в нетерпении спросил оголодавший Эйнар. – Пусть пожрать приготовит, и двинемся. За подвигами и славой.
– Нет, сперва ступай выбирать сети, – осадил его Торвард. – Если там ничего нет, то незачем зря будить старика.
Эйнар скроил самую недовольную рожу, какую сумел, и удалился к морю, предварительно тычком пригласив с собой Ормкеля. Но труды их были не совсем напрасны, и на похлебку улова хватило.
После завтрака Торвард приказал отчаливать. С рассветом стало ясно, что местность необитаема – с вершинки были видны только скудные луговины, без скота или строений. Дул восточный ветер, и два корабля пошли на запад, огибая остров и высматривая следы пребывания людей. Местные поселки, как говорили бывавшие здесь, располагаются поблизости от воды, поскольку рыбная ловля многим тут служит единственным источником пропитания. Но пока никакого жилья не показывалось – только скалы, кое-где поросшие редким лесом.
– Торлейв говорил, он слышал от местных, что за ними на север нет уже больше никакой земли, – сказал Хедлейв. Его сменили на весле, и он подошел к Торварду, который, стоя на носу, оглядывал безрадостную зимнюю картину. – Это правда, как ты думаешь, конунг?
– Не знаю. – Торвард повел плечом. – Но может быть. Я никогда не слышал, чтобы от Козьих островов на север еще была земля. Все улады отсюда на запад, даже на юго-запад.
– Их вождь говорил: "Мы обитаем на самой дальней земле, а за нами нет ничего, кроме ветра и волн. Уединенность наша служит нам защитой, и сумрак наших древних тайн оберегает нас!"
– А это Торлейв не присочинил? – Торвард с насмешливым подозрением покосился на него. – Уж слишком красиво.
– Мог и присочинить, – согласился Хедлейв и шмыгнул простуженным носом.
– Они все такие! – крикнул со своего места Эйнар. – Песнопевцы, чтоб их!
Хедлейв, третий из четырех сыновей Альвора ярла из усадьбы Горный Вереск, происходил из рода знаменитых во Фьялленланде сказителей и скальдов. Его отцу принадлежал целый свод песен о подвигах Торбранда конунга, с которым он сам ходил в походы всю свою молодость и зрелость, его брат Флитир сложил несколько песен о Торварде, а сам Хедлейв очень увлекался сказаниями о глубокой древности. Он расспрашивал стариков, помнивших какие-то любопытные мелочи, собирал все воедино и пытался сплести разрозненные пряди повествования так, чтобы вся жизнь, скажем, древнего конунга Торгъёрда Принесенного Морем или его сына Бельгейра Отважного была ясна от рождения и до смерти. Эйнар вечно над ним смеялся, попрекая пристрастием к "стариковскому ремеслу", но Хедлейв не обращал внимания на глупые насмешки.
– Э, Хьёрт! – Торвард, что-то заметив на берегу, обернулся и махнул кормчему. – Держи к берегу.
– Что там?
– Вижу вроде дом… – Торвард вгляделся. – Или не дом… Тролль их разберет, но, по-моему, это крыша!
Сильное волнение и опасность подводных камней не позволяли кораблям подойти к берегу, и к "Ушастому" подтянули лодку, которую тащили сзади.
– Я, я, конунг, пусти меня! – Эйнар чуть не прыгал от беспокойства, как бы кто его не обошел.
На берег высадилось шесть человек. Замеченная Торвардом крыша действительно принадлежала жилью, но покинутому и заброшенному. У хижины, сложенной из дерна, было когда-то всего две стены, а две другие заменяли склоны скальной расщелины. Сейчас из этих двух стен уцелела всего одна, дерновая же крыша частично оказалась обрушена. Внутри, куда все-таки залез неугомонный Эйнар, сохранился очаг с затоптанными углями и глиняные черепки на полу. Эйнар поднял один, украшенный ярким спиральным узором из желтых и красных линий.
– Да ты никак золотой кубок нашел? – хохотнул Коль Красный.
Эйнар бросил осколок в воду.
– Не так уж давно это все разрушено, – заметил Сёльви, пощупав одну из жердей кровли. – Крышу чинили только прошлым летом.
– А тут тропинка! – крикнул Эйк Нежданный с задней стороны хижины. – Куда-то вглубь.
Лодку подтянули назад к кораблю, на берег высадилось еще восемь человек во главе с самим Торвардом. Он решил пойти по тропинке и посмотреть, нет ли дальше еще жилья. И оказался прав: за первой же горой открылась маленькая долина, несколько травянистых полян, сжатых бурыми каменистыми склонами, а у подножия горы – деревенька из таких же хижин-полуземлянок.
– Как бы и этой не оказаться пустой! – заметил Торвард.
Поселение выглядело подозрительно тихим. Не виднелось ни людей, ни скота, ни собак, не поднимался дым над крышами.
– Может, они сбежали, увидев нас? – Хольм Опасливый стал озираться, держа щит на изготовку. – Регне, ну-ка, быстро принюхайся: может, они тут затаились и луки держат наготове?
– А следы замели? – Сёльви еще раз посмотрел под ноги. – Разве если колдовством. В такой грязи все видно, а мы сколько прошли, наши следы тут единственные. Ни ног, ни копыт. Хоть одно козье копытце ты заметил?
– Сёльви, не пугай меня! – взмолился Эйнар. – Мне потом будет во сне являться местный дух в виде одноногой козы!
Хирдманы негромко засмеялись, не переставая озираться.
– И дымом нигде не пахнет. – Регне Песий Нос покачал головой.
Они шли через луговину, от которой хорошо заметная тропа вела прямо к первым домам поселения, но на луговине не было ни следов, ни свежего навоза. Фьялли подошли уже вплотную, но при их приближении в поселке ничто не шевельнулось, только влажный ветер трепал прелую траву на низких крышах.
– Уж не "гнилая смерть" ли у них тут или еще какая зараза? – опять начал Хольм. – Не пойти ли нам отсюда, ясно же, что добычи тут не дождешься.
– Пожар был! – Торвард кивнул на третий с краю дом, весь почерневший и совсем развалившийся.
– Ой, вон где их скот! – крикнул вдруг глазастый Регне.
Все повернулись, Эйнар схватил себя обеими руками за горло. У четвертого дома лежала огромная куча разрозненных костей и черепов – овечьих, козьих, несколько коровьих. Копыта, хребты с ребрами, обрывки сгнивших шкур – все это, пролежавшее осень под дождями и зиму под снегом, так отвратно выглядело и еще ощутимо пахло, что не только Эйнару стало нехорошо. Было похоже, что тут лежали остатки чуть ли не всего деревенского стада.