Он кое-как умудрился проскользнуть мимо мастера и жестом предложил ему перейти в комнату побольше. Маллана там не было - куда-то вышел.
- Клянусь Первым Яйцом - мне не терпится услышать эти самые объяснения! - заявил Лобирн. Шея его побагровела, глаза пылали. - Все это время - пять, если не шесть Оборотов - мне присылали музыку, сочиненную… тобой! Мало того, что ты сделался подмастерьем в пятнадцать лет, но десятилетний композитор!..
Лобирн швырнул пачку нот на стол, прижал их кулаком и сверкнул глазами. Робинтон дипломатично сел и даже постарался ссутулиться.
- На самом деле… - Робинтон пришел в ужас, но решил, что деваться некуда - нужно говорить правду. - На самом деле кое-что было написано, когда я был немного младше.
- Немного младше? - У Лобирна глаза полезли на лоб. Опершись об стол, он угрожающе навис над Робинтоном. - Так когда же ты написал свою первую песню? Сколько тебе тогда было?
- Я… ну, мама говорит, что сочинять я начал, когда мне исполнилось три Оборота.
Лобирн уставился на Робинтона, а затем настроение его внезапно изменилось - это вообще было ему свойственно, - и мастер, запрокинув голову, расхохотался. Он смеялся так, что ему пришлось ухватиться за край стола, чтобы не упасть. Потом Лобирн все-таки рухнул в кресло и вцепился в подлокотники. Поскольку дверь комнаты была открыта, хохот Лобирна далеко разнесся по коридорам, и вскоре на шум заглянула Лотриция - посмотреть, что же так развеселило ее мужа. Подмастерья, проживавшие по соседству, тоже высунулись в коридор - узнать, что творится.
- Что ты такого сказал Лобирну? - поинтересовалась Лотриция, изумленно подняв брови. - Последний раз он так хохотал, когда Фэкс свалился в бочку с вином.
Она тепло улыбнулась. На самом деле, улыбались все присутствующие - за исключением Робинтона. Ему по-прежнему было не по себе.
- Я… я ничего ему не говорил, - совершенно чистосердечно признался он. То, что вызвало смех Лобирна, до сих пор валялось на столе… Робинтон начал поспешно собирать листы пергамента.
Но Лобирн остановил его и, отсмеявшись, объяснил жене:
- Этот тип… вот этот самый… это он написал… все новые песни.
- Вовсе не все!
- Нет? Не все? Оставлял что-то и другим? И Лобирн снова зашелся от смеха. Лотриция подбоченилась.
- По-моему, ты несешь бессмыслицу, Лобирн, а это на тебя не похоже, - с легкой досадой произнесла она. - И раз это тебя так развеселило, я хочу услышать всю историю целиком. Давай-ка, успокаивайся. Роб, у тебя найдется кла?
Робинтон поспешно наполнил чистую чашку чуть теплым кла. Лотриция отняла у него чашку и вручила мужу, но тот, все еще сотрясавшийся от смеха, не сразу успокоился настолько, чтобы сделать глоток. Похоже, кла действительно помог мастеру взять себя в руки. Лобирн утер выступившие на глазах слезы и кивком подозвал зрителей поближе.
- Смотрите, это Робинтон. Наш свежеиспеченный, наш самый младший подмастерье. Автор большей части песен, которые мы здесь разучивали. Клянусь Первым Яйцом!
- Так это ты их написал, милый? - переспросила Лотриция, и ее голубые глаза радостно засияли. - Я же тебе говорила, что он - умный мальчик, и скромный к тому же, - добавила она, повернувшись к мужу. - А почему же эти песни не были подписаны твоим именем?
- Мне не полагалось их подписывать - я ведь был учеником…
- В том-то и вся соль - разве ты не улавливаешь, Лотриция?
- Нет, не улавливаю. Но считаю, что песни у него замечательные.
- Вот именно! В том-то и дело! - воскликнул Лобирн и погладил жену по руке, словно желая похвалить ее за сообразительность.
Лотриция вопросительно смотрела на мужа.
- Музыку, сочиненную его отцом, не рассылают по всем холдам и цехам, - пояснил Лобирн. - А песенки Робинтона рассылают с тех самых пор, как ему исполнилось три Оборота! Теперь понимаешь?
Увидев, что жена никак не может взять в толк, что же тут такого примечательного, он разволновался, и шея его снова принялась багроветь.
- Ты подумай, как судьба подшутила над Петироном! Наш утонченный, самодовольный, заносчивый великий композитор в подметки не годится собственному сыну!
С этими словами Лобирн выбрался из кресла. Продолжая давиться смехом, он хлопнул Робинтона по спине и, забрав со стола ноты, двинулся к двери. Потом он заметил, что прихватил и недописанный лист, и со смехом вернул его Робинтону.
- Покажешь мне, когда допишешь, а, Роб?
Когда за ним захлопнулась дверь собственных покоев, он все еще смеялся.
- Так что это было? - спросил у Робинтона озадаченный кузнец-подмастерье.
- Цеховая шутка, - глупо улыбнувшись, ответил Робинтон и попытался скрыться за дверью.
- Чего-о?
После этого происшествия взаимоотношения Робинтона и мастера Лобирна резко изменились - Лобирн стал обращаться с подмастерьем уважительно, как с равным. Робинтон удивлялся, радовался и искренне смущался, выслушивая похвалы. В цехе мастера присматривали за ним; они подбадривали Робинтона, поддерживали его, но относились к нему как к ученику. Лобирн же принял Робинтона как ровню, невзирая на разницу в возрасте и опыте. Робинтону перемена далась нелегко; он поставил себе за правило не злоупотреблять своим новым положением и трудился еще усерднее, выполняя поручения Лобирна. Однако возник неожиданный побочный эффект:
Робинтон очень остро осознал, чего именно Петирон так и не смог ему дать. И, чтобы заглушить горечь, Робинтон начал мысленно называть отца официально, по имени, а не отцом. Возможно, когда-нибудь в будущем он и сможет позабыть о боли, причиненной ему Петироном, но пока что это ему не под силу. Сейчас же дружеская поддержка Лобирна лишь напоминала ему, как он выбивался из сил, стараясь заслужить одобрение отца, - и воспоминания оставались яркими и болезненными.
Через некоторое время над Холдом Плоскогорье отбушевали последние зимние бури, началось весеннее таянье снегов. Дороги развезло. На деревьях набухли почки, а в долинах фермеры начали сев. А мастер Лобирн принялся составлять рабочее расписание для своих подмастерьев.
Именно тогда Робинтон заметил, что обширный район, расположенный на юго-востоке Плоскогорья, совершенно свободен от флажков, которыми отмечались их маршруты.
- Наверно, здесь и находится холд Фэкса? - спросил он.
- Именно так, - ровным тоном отозвался Лобирн. Маллан как-то странно усмехнулся.
- Он никогда не просит прислать к нему арфиста, - с кислым видом добавил Лобирн.
Робинтон удивленно взглянул на мастера.
- Но почему?
- Ему не нравится, что мы сообщаем его холдерам ненужные сведения и мутим народ, - пояснил Лобирн.
- Ненужные? Но ведь каждый имеет право научиться читать и считать!
- Роб, Фэкс не желает, чтобы его холдеры получали даже элементарное образование, - сказал Маллан, закинув руки за голову, и принялся раскачиваться на стуле. - Все очень просто. О чем они не знают, о том и не жалеют - в первую очередь о собственных правах.
- Но это же… это… - Робинтон запнулся, не в силах подобрать нужное слово. - Неужели лорд Фарогай не может настоять?
Лобирн недовольно крякнул.
- Он высказал предположение, что умение читать и считать, вероятно, стоит отнести к ценным качествам.
- Предположение?! - Робинтон от негодования даже вскочил со стула.
- Успокойся, парень. Нам пока хватает учеников.
- Но он же отказывает своим людям в правах, записанных в Хартии!
- Точнее говоря, он вообще отказывается признавать существование Хартии, - уточнил Маллан.
- И вспомни: в Хартии также записано, что всякий владелец холда обладает правом на самоуправление в пределах собственного холда, - подчеркнул Лобирн.
- Но его холдеры тоже имеют свои права!
- Не будь таким наивным, Роб. Именно это его и не устраивает, - сказал Маллан, с силой грохнув ножками стула об пол. - И не суй ты голову в змеиное гнездо. Из тебя в жизни не выйдет такого бойца, чтобы справиться с ним, а если ты попытаешься надавить на Фэкса, у него появится законное основание бросить тебе вызов. А тогда он попросту свернет тебе шею - вроде бы ненароком.
Робинтон в поисках поддержки взглянул на Лобирна, но мастер лишь покачал головой.
- Я не раз уже обращался к Фарогаю и говорил, что он дал Фэксу слишком много воли. Я предупреждал Фаревена и Баргена, старших сыновей Фарогая, чтобы они держались начеку. Я поговорю с Фаревеном еще раз; он - хороший борец и старается поддерживать форму. Барген же рассчитывает на то, что Конклав вряд ли утвердит в правах владетеля племянника, когда у лорда есть родные сыновья, способные управлять Холдом. На мой взгляд, они оба вполне подходящие правители. Но, боюсь, они не понимают, насколько Фэкс честолюбив. Честолюбив и алчен.
Лобирн помолчал, лицо его было холодным, отчужденным.
- Что же касается арфистов - здесь, в холде Плоскогорье, нашему цеху оказывают должное уважение. Хотя я слыхал, - Лобирн помрачнел, - что во многих местах нас едва терпят. И таких мест становится все больше.
Маллан и Робинтон изумленно уставились на мастера.
- Один торговец-северянин как-то упоминал… - начал было Маллан.
- Давайте не будем забивать себе голову, пока не столкнемся с этой проблемой напрямую, - твердо сказал Лобирн и вновь вернулся к рабочему расписанию.
Эта беседа надолго запала Робинтону в душу. Он еще в детстве заучил Хартию наизусть и даже ходил смотреть на оригинал, спрятанный для сохранности меж двух стекол. Текст до сих пор читался великолепно, хотя был написан множество Оборотов назад. Хартия была первым, что разучивали малыши в начале учебы - в виде обучающей Баллады, конечно. Потом ее изучали подробнее - по мере того, как ученики подрастали и могли осознать значение деталей. Холдер, скрывающий от подвластных ему людей эти знания, не выполнял свой долг перед ними.
С другой стороны, ни один закон не требовал наказания для холдера, скрывающего содержание Хартии. Видимо, об этом просто не подумали в свое время. Когда-то Робинтон спросил мнения мастера Уошелла. Тот лишь фыркнул в ответ, а потом заметил, что создателям Хартии даже в голову не приходило, что кто-то может покуситься на важнейшие из прав человека.
Робинтон искренне понадеялся, что люди, научившиеся читать и считать еще при прежнем холдере, теперь передадут знания своим детям - хотя бы тайком. Знание зачастую находит для себя обходные тропинки, как его ни запрещай. Оставалось лишь надеяться, что в холде Фэкса произойдет то же самое.
Глава 10
Три Оборота, которые Робинтон провел в холде Плоскогорье, пролетели стремительно, перемежаемые лишь зимними холодами. Он узнал много нового о ремесле арфиста и еще больше - об управлении огромным холдом, на территории которого проживают тысячи людей. Восседая по вечерам за главным столом, лорд Фарогай казался мягким, любезным и снисходительным человеком. Но у себя в кабинете, отдавая указания сыновьям и управляющим, он становился энергичным, проницательным и резким. Он знал обо всем, что творится в его владениях, - за исключением "белого пятна", как именовал Лобирн владения Фэкса.
- О, Фэкс умен, - сказал как-то Лобирн Робинтону. - Он проводит с Фарогаем не меньше времени, чем родные сыновья. Можно подумать, что он ему прямой родственник.
- А может, так оно и есть? - заметил Маллан, приподняв бровь. - Они очень друг на друга похожи.
Но Лобирн отмахнулся:
- Фарогай всегда обожал Эвелину. Это всего лишь фамильное сходство.
Маллан повел плечом.
- Мать Фэкса умерла родами, так что мы все равно никогда ничего точно не узнаем. Но вероятность существует. Эвелина так часто беременела, что Фарогай мог поискать развлечений на стороне.
- Выброси это из головы! - резко одернул его Лобирн. - Или держи свои мысли при себе.
- Я бы с радостью, но меня озадачивает привязанность Фарогая к Фэксу. Фэкс родился в тот период, когда у Эвелины случилось подряд несколько выкидышей. Еще до рождения Фаревена…
Но доводить свою мысль до конца Маллан не стал.
Внушающее тревогу поведение Фэкса оказалось единственной неприятностью, с которой довелось столкнуться Робинтону за время жизни в холде Плоскогорье. Он даже, при содействии Маллана, приобрел первый опыт общения с женщиной. Робинтон никогда особо не задумывался о своей внешности и в зеркало заглядывал лишь затем, чтобы проверить, не растрепались ли волосы; волосы он отпускал и заплетал в косу, подобно многим другим юношам. Но благодаря опеке Лотриции он начал понемногу избавляться от подростковой худобы, а пешие путешествия по горам сделали его ноги и грудь мускулистыми.
Поскольку он был арфистом, во время танцев он обычно играл для других, а не плясал сам. Но однажды Маллан заметил во время перерыва между танцами, что Робинтон болтает с тремя местными девушками, подошел и ткнул его локтем в бок.
- Я тебя подменю на время. Давай, выбирай себе пару.
Последовал еще один толчок под ребра, сопровождаемый подмигиванием. Робинтон попытался было возразить, но Маллан уже обратился к одной из девушек:
- Ситта, он у нас застенчивый. Он все время играет для танцоров, а сам танцевать не умеет.
- Это я не умею?! Еще как умею! - возмутился Робинтон и поспешил пригласить Ситту на танец.
Он и прежде поглядывал на эту стройную, миловидную девушку со слегка раскосыми глазами. Сейчас, ради Встречи, она облачилась в ярко-голубое платье, и этот наряд очень ей шел. Правда, Робинтон никак не мог сообразить, как же следует с ней беседовать, чтобы не ляпнуть что-нибудь неуместное.
- Я думала, ты никогда меня не пригласишь, - с притворной скромностью сказала Ситта, вложив свою изящную ручку в загрубелую от постоянной работы со струнными инструментами ладонь Робинтона.
- Мне давно этого хотелось, - чистосердечно признался Робинтон.
- Значит, пришла пора, арфист! - дерзко отозвалась Ситта, и они очутились на танцевальной площадке и поклонились друг другу, как и другие танцующие. А потом зазвучала музыка - на этот раз быстрая, так что Робинтону не представилось случая обнять девушку.
Ситта была благовоспитанной девушкой и потому после двух танцев предложила Робинтону пригласить кого-то из ее подруг - чтобы не давать окружающим повода для пересудов. Робинтон тут же согласился; все-таки он - арфист, и ему не следует открыто выказывать предпочтение только одной девушке. По крайней мере, пока что - не следует. А во-вторых, ему действительно хотелось танцевать. Это было так здорово! Он танцевал с Трианой и Марциной. Триана оказалась девушкой веселой и заводной, ее, похоже, больше интересовал сам танец, чем партнер. Марцина была милой и предупредительной. А потом Робинтону пришлось вновь вернуться на свое место и играть дальше.
Триана отправилась искать себе другого партнера - правда, на прощание сказала Робинтону, что он танцует замечательно и ей очень понравилось. А Ситта и Марцина устроились у помоста, на котором сидели музыканты, и стали ждать, пока Робинтон освободится.
Следующие несколько дней, куда бы Робинтон ни шел, ему все время попадались на пути Ситта и Марцина - как бы случайно, между делом. А потом он отправился в очередное путешествие, навестить своих подопечных, и отсутствовал четыре дня. Вернулся поздно вечером, и как-то так вышло, что Ситта в это время сидела в главном зале. А потому само собой получилось, что она принялась опекать Робинтона, раздобыла для него горячую еду и питье… И согрела ему постель - в честь возвращения.
Робинтон воспользовался тем же условным сигналом, которым пользовался Маллан: прислонил стул к столу. Теперь старший подмастерье должен был вообразить, что заглядывать в его комнату не следует. А потом они с Ситтой познали друг друга, и Робинтон счел, что эта сторона жизни воистину хороша. С тех пор Ситта ловко подкарауливала его вечер за вечером. Робинтон даже начал думать, что чутьем она не уступает дракону. Марцина, правда, с недельку дулась, но это не помешало ей и Триане танцевать с Робинтоном - правда, не больше двух танцев подряд.
Возможно, Ситта лелеяла мечту сделаться супругой арфиста, но Робинтон пока не мог позволить себе сколько-нибудь серьезных, длительных отношений - по крайней мере, до тех пор, пока не получит постоянное назначение. Зато он выяснил, что это очень приятно - когда о тебе заботится любящая подруга. Хотя и совсем не похоже на заботу любящей матери.