Так вот, лишь сделав добрый глоток, я обратил внимание на то, что столик, за которым я сижу, похоже, уже занят. Напротив меня расположился на редкость занюханный и хорошо одетый тип (сплошной бархат, кружева и золотые цацки) и цедил что-то из ма-ахонького кубка (я бы в таком и зубы не намочил). Вообще-то я человек вежливый, но мой зад под влиянием "Отравы", "залакированной" элем, отчаянно протестовал против поднятия и перенесения его куда б это ни было. Да и откуда я тогда мог знать, что этот тип-недавно избранный местный мэр Джадур Кривоус?
- Тебе ч-че? - спросил я у достойного горожанина, когда больше не мог игнорировать его влюбленный взгляд, накрепко приклеившийся к моей скромной персоне. Не знаю, почему именно влюбленный, - мой мозг в ту минуту просто не мог найти лучшего определения. Зато я отметил, что длинные рыжие усы, щегольски закрученные кверху, делают моего соседа похожим на таракана-переростка. Какая гнусь!
- Да я… так… - мой вопрос явно застал его врасплох, однако пялиться на меня он не прекратил. Допив свой эль, я вежливо подождал пару минут, чтобы дать понять Таракану, что кое-кто тут лишний. Естественно, не я. Только до него, видать, туго доходили совершенно простые вещи, - он сидел, будто прибитый к лавке ржавыми гвоздями, и продолжал пялиться на меня самым неприличным образом.
Вот теперь я начал понемногу сердиться. Любой скажет, что Сэд из Сосновой Долины - парень мирный и никому зла попусту не желающий, но всему же есть предел! Я - свободный человек и имею право на уединение!
- С-ушай, у-ди, а? - в последний раз предложил я, старательно скрывая раздражение. - Мне щас охота побыть наедине с собой…
Иллюстрируя свои слова, я широко и звучно зевнул. Только Таракана и видели. И хотя Черч меня впоследствии долго убеждал в обратном, я все же считаю, что мозги у него были не в порядке. Как иначе объяснить то, что, едва оказавшись на улице, мэр принялся вопить, что какой-то пьяный в дымину полутролль-полухримтурс собирается откусить ему голову? Даже если не брать в расчет эту дурацкую характеристику, подумайте сами: на кой мне его голова?!
Ну ладно, по крайней мере, он убрался, а горожане были достаточно широких взглядов, чтобы не верить подобным заявлениям человека, только что вылетевшего из трактира. А может, никто не захотел связываться с мужиком, желающим (и, скорее всего, могущим) откусывать головы. На радостях я заказал еще эля и двойную порцию фирменного жаркого, чем истощил вконец свой скудный денежный запас. Правда, мясо оказалось пережаренным и на первый взгляд напоминало подошву моего сапога, но я никогда не претендовал на звание гурмана. Да и потом, едал я в своей жизни такое, по сравнению с которой эта говядина казалась пищей богов.
Добросовестно пережевывая свой нехитрый ужин (или завтрак?), я стал слегка клевать носом, и тут слева послышалось:
- А ты, часом, не заливаешь, приятель?
Оглянувшись, я увидел троих мужчин, сидящих за кувшином вина. Двое, судя по добротным кожаным курткам и длинным ножам у пояса, были зажиточными мясниками, а третий был облачен в невероятную хламиду кричаще-оранжевого цвета. В таких обычно щеголяют купцы, приплывающие к нам с дальнего юга, но этот тип был южанином не больше меня. Никакого сомнения - заинтересовавшая меня фраза была обращена к нему.
- Да говорю ж вам, друзья, все так и было. Мы с братцем тогда плавали по морю Сапоговых и торговали с жителями прибрежных городов. Ну, там, знаете: Лоранна, Эзир, Аламеф… Эх, видели бы вы наш кораблик! Небольшой, но верткий, - лучше не придумаешь для петляния между Аламефскими рифами.
"Что он несет?" - промелькнуло у меня в голове. Бывал я в Аламефе. Городишко паршивый, женщины черные, мух бог весть сколько, пиво кислое и мутное - это да. Но вот рифов там в округе отродясь не было.
Тем временем носитель хламиды продолжал вещать с видом философа, истосковавшегося по аудитории:
- Везли мы, стало быть, раз полный трюм всевозможных пряностей в… ну… как же эта дыра зовется?.. Ну да не важно!
- Что же ты за торговец тогда, если не помнишь, куда товар вез?! - сплюнул один из мясников, но товарищ дернул его за рукав:
- Вот вечно ты, Хогард, перебиваешь. Подумаешь, беда, - забыл человек. Ну и что дальше-то было?
- Ну, так я и говорю, везли, значит, везли, и вот однажды видим: блестит что-то далеко в море. Братец тут же загорелся: плывем, говорит, посмотрим, что за диво. Я ему: далеко, дескать, еще с курса собьемся, а он - ни в какую, плывем, и все тут. Ну, поплыли. День плывем, другой плывем, а не приближаемся ничуть. Тут уж и команда зароптала: а вдруг, мол, это западня пиратская для таких вот лопоухих? Только братец уперся, что твой бык. Я, говорит, никого не держу, и кто плыть со мной не хочет, пусть сигает за борт и гребет до берега. А пиратов я видал там-то и там-то!
- Молодец, мужик! - одобрил Хогард. - И что, нашли чего?
- Найти-то нашли, да только… Короче, на третью ночь, как мы за светом этим подались, наплыл туман, аж воды не видать. Боцман наш говорит: вы, мол, как хотите, но если дальше плыть, то или команда взбунтуется, или заплутаем вконец. Делать нечего, поскрипел братец зубами, отругал нас всех на чем свет стоит, но все-таки отдал приказ поворачивать обратно. И только он рот закрыл, - тут же задул ужасный ветер и понес корабль неведомо куда.
- Врешь! - хором воскликнули оба мясника, не забыв, правда, скрестить два пальца левой руки, отгоняя злых духов.
- Клянусь памятью святых блаженных мудрецов Марка, Энгельта и Ульяниса, коих на моей родине почитают наравне с богами!
"Интересно, - подумал я, - и почему это у всех мудрецов, особенно святых и блаженных, всегда такие идиотские имена? Профессиональное, не иначе…"
Тем временем многие посетители трактира также заинтересовались историей, прочие голоса понемногу стихали, народ стал подтягиваться поближе к столику троицы. Человек в хламиде будто этого и ждал. Он отсалютовал слушателям кубком, сделал добрый глоток и продолжил рассказ:
- Носило нас по морю дня три. Парус сорвало вместе с мачтой, пятерых из команды смыло, а остальные уже по нескольку раз перебрали в молитвах всех известных богов. Но вот проклятущий ветер стих, туман тоже сгинул, и мы тотчас намертво засели на мель. Протираем глаза - земля: песчаное побережье, лес. Только уж больно много разбитых кораблей у берега. И не просто разбитых, а прям в решето! Как из катапульт в упор расстреливали. И ничего - ни костей, ни других следов человека, только остатки парусов на ветру хлопают. Б-рр-р!
Нас тогда осталось четверо: мы с братцем, старший помощник Заступ и юнга Диксенд пятнадцати лет от роду, мир их праху. И на четверых - фляга тухловатой воды, сухарей промокших на двое суток и ни одной мысли по поводу того, где находимся.
Тогда братец говорит: "Сами мы с этой мели не слезем. А даже если и слезем, то без парусов, один шут, никуда особо не уплывем, поскольку я лично ладошкой грести не обучен. Да и воды надолго не хватит. Значится, нужно искать помощи, ведь живет же здесь кто-нибудь".
Поохали мы, посетовали на судьбу… Только как ни крути - кругом прав братец получается. Самое главное, что кто-то и впрямь живет, - на разбитых кораблях хоть шаром покати, одни доски голые, да и те кое-где оторваны подчистую. Не зверюшки же лесные все растащили.
Порешив на том, добрались мы вплавь до берега, на песочек вылезли и стали по сторонам глядеть. Что за диво! Где это видано, люди добрые, чтобы лес на побережье из земли пер чуть не по самой береговой кромке? И ладно бы еще, начинайся он с кустиков или, там, поросли молодой, как нормальному лесу и положено, так ведь нет! Вот прямо у берега торчат такие деревца, что, обходя вокруг, заблудиться можно. А уж до чего высокие! Ежели на макушку залезть, небось, прямо на небе и окажешься.
- Иди ты! - послышался восхищенный возглас кого-то из зрителей. Возможно даже, меня. Рассказчик принял это как должное, благодарно кивнул Черчу, подлившему ему еще вина, и продолжал:
- Понятное дело, проверять высоту деревьев дураков не нашлось… И стоит этот самый лес, будто крепость какая. А главное - тишина. Ни тебе птички поют, ни тебе ветерок листвой шелестит. Жутко, одним словом.
Ну, деваться некуда, потопали мы вперед, да только - что за новое безобразие?! - дорожка. Причем не простая, зверями или человеком проторенная, а широкая, ровная и ухоженная.
- Это как же?
- А вот так, мил человек. Точно кто выметает ее каждое утро и травку вручную выщипывает. И убегает эта самая дорожка в самую что ни на есть лесную глушь, насколько глазу видать, а там ветвится во все стороны. Прямо не лес, а прогулочный парк какой-то… Ладно, мы люди бывалые, и не такое видали, так что поплевали через плечо и двинули по ней. Вот тут-то все и началось, - рассказчик сделал зловещее лицо и на несколько минут многозначительно замолчал. Атмосферу нагнетал, не иначе.
- Где-то через полчаса слышим - никак, ручеек журчит. И так, знаете, по родному журчит, среди всей-то этой мертвой тиши, что прям сердце радуется. Юнга наш как журчание услыхал, схватил флягу - и бегом на звук через кусты. Мы сказать ничего не успели, а его уже не видать. Стоим, ждем, - нет и нет. Стали кричать - не отзывается. Заволновались, понятное дело, пошли искать. Только завернули за одно особенно здоровое дерево, как видим - и впрямь, ручеек. А возле него, чуть не всю голову в воду засунув, лежит наш паренек. Заступ как рявкнет: ах, ты, дескать, так тебя и разэтак, чего молчишь?! Мертвый бы вскочил, а Диксенд не только не отвечает, а и не шевелится. Смекнули мы тогда, что что-то здесь не так, подошли поближе, подняли юнгу, - а у него голова мотается, как у куклы. Шея, стал-быть, сломана.
И тут напал на нас такой ужас, что бросились мы бежать, не разбирая дороги. Бежали, бежали, бежали, - и вернулись на то же самое место у ручья.
- Брехня!
- Да как такое может быть?!
- А вот так! Тут-то мы и смекнули, что кто-то или что-то, вроде как, в ловушку нас поймало. "Ладно, - говорю тогда, - нечего нам по этому лесу круги нарезать", - а у самого от страха зуб на зуб не попадает.
Делать нечего, отошли в сторонку, насколько глазу видать, закопали поскорее бедолагу, а тут уж и ночь наступила. Разожгли мы костер, условились насчет дежурства - братцу первая очередь выпала - и улеглись спать. Думали, что от страха глаз не сомкнем, да куда там!
В общем, проснулся я утром - костер потух, братец похрапывает, а Заступа нашего нет нигде. Растолкал я братца, он глазами хлопает: вырубился, мол, только на секунду веки опустил, ничего не помню, и все такое.
Поорали мы с полчаса, по округе пошарили, потом еще раз уйти попытались. Результат, как говорил мой учитель математики, нулевой. Сидим по обе стороны от костровища, зубами дробь выбиваем, оба давно уже с жизнью простились. И тут потухший костер вдруг как вспыхнет, да так ярко, словно на него масла плеснули. Зажмурились мы, а как снова глаза открыли, глядь - стоит прямо перед нами не человек, не зверь, а что-то среднее: высоченный, угловатый, черный плащ с капюшоном, лица словно и нет, только глаза угольями светятся. А на ручищах мохнатых, что из-под плаща высовываются, вот такенные когти. И грохочет это самое страшилище так, что воздух дрожит: чего, дескать, в лесу моем забыли?! Ну, тут у братца нервы сдали. Заорал он, схватил топор, да только жуть лесная пальцами щелкнула, - братец и окаменел.
- Застыл, что ли?
- Куда там "застыл"! Как был - весь каменный сделался, - отозвался рассказчик и вновь залпом осушил кубок, причем руки его так дрожали, что большая часть вина пролилась на грудь.
- Извиняйте, мужики. Сколько уж времени прошло, а все едино - как вспомню, так всего трясти начинает.
- Понятное дело!
- Нормально!
- Ничего! - громче всех заорал я, удивляясь, как меня зацепила история.
Благодарно кивнув, жертва лесного кошмара продолжила рассказ:
- После того, как это из братца статую сделало, вроде как засмеялось, и говорит: "Нет, не нужно мне в лесу такого украшения". Щелк еще раз пальцами - братец тут же весь трещинами покрылся и рассыпался пылью.
Сил не было больше глядеть на эти страсти. Попрощался я с белым светом и зажмурился крепко-накрепко, потому как, вроде и не так страшно, не видя-то…
Стою, жду смерти, и тут слышу: "А ну, мерзавец, говори по честному, если жить не надоело: кто какие и что делали в Спящих Дубравах?"
"Ничего, - говорю, - не делали, и никаких таких Дубрав не знаем. Купцы мы, бурей нас сюда вынесло", - а сам глаз на всякий случай не открываю…
Оно опять засмеялось. Ну, думаю, амба! Сейчас и меня окаменит да по ветру пустит. Ан нет, насмеялось чудище и говорит: "Ладно, червяк, уж больно ты жалок, стыдно о такого руки марать. Как окажешься в Большом мире, расскажи всем: я - Френгис, Верховный Лесничий Спящих Дубрав, и кто в лес мой заповедный сунется, тотчас с жизнью расстанется".
И не знаю, что уж этот Лесник там сделал, а только отключился я.
"Спящие Дубравы… Где-то я уже слышал это название… - пронеслось в моей голове. - Только вот где? У-у, проклятая "Отрава"!.."
Меж тем драматическая история подходила к концу:
- Очнулся я от того, что кто-то меня за ногу тянет. Открываю глаза - мать честная! - лежу, мокрый до нитки, на берегу моря, солнышко светит, невдалеке вроде как город, а рядом со мной стоит дед какой-то и за ногу меня держит. "Извини, - говорит, - милок, думал, утоп ты, хотел сапоги снять, уж больно добрые". "Где я?" - спрашиваю. "Известно где, Трейси энто". "А какой день-год сейчас?" Старикан так и закатился: "Ну, соколик, и набрался же ты, однако!"
Короче, оказалось, что только пять дней, как мы с братцем отплыли. Я сначала разрыдался: понял, что спасен, а потом… - человек в хламиде вновь приник к кубку, а когда вновь заговорил, язык его уже изрядно заплетался:
- Потом… А что же потом? Вот ты - з-забыл вконец… Да ну и ладно!
- И куда ты сейчас? - спросил Малыш Черч.
- Что з-значи-т, "куда"?.. Домой, стало быть, в Меруду…
- Какую Меруду?! - возмутился кто-то из слушателей. - Меруду князь Сорон Ланжский уже три десятка лет назад с землей сравнял, а место солью засыпал. Доподлинно знаю, потому как батю там моего кончили, и я теперь как есть круглый сирота!
- Да-а? - удивленно протянул рассказчик и, глупо хихикнув, заключил: - Ну и хрен с ней!
С третьей попытки попав в карман, он выудил кошелек и высыпал его на стол. По столешнице с отрадным уху звоном запрыгали серебряные кругляшки, блестящие, будто только что с монетного двора.
- Х-зяин! Сем за м-е здровье, а я… пйду… нужно… - провозгласил хламидоносец таким торжественным тоном, будто по меньшей мере раскрыл миру секрет философского камня. И, держась рукой за стену, а второй тщетно пытаясь расстегнуть пряжку пояса, проследовал к выходу. Посетители же, напротив, дружными рядами потянулись к стойке. Рассудив, что ко мне "все" так же применимо, я двинул туда же.
- Как думаешь, набрехал мужик? - кивнув на дверь, спросил меня Черч. Поскольку мой рот в тот момент был занят дармовой выпивкой, я лишь пожал плечами. И правда, чего только в мире не случается?
- Что-то он долго, - заметил Хогард, на что его приятель глубокомысленно ответил:
- Что же ты хочешь, выпил-то тоже немало. На все время нужно…
Но прошло уже достаточно времени, чтобы основательно справить нужду дюжину раз, а рассказчик все не появлялся.
- Пойду-ка я гляну, небось, отрубился, - со вздохом поднялся сердобольный Черч. - Еще простудится, бедолага: дождь ведь, земля холодная… Пол, замени меня за стойкой.
Мало я встречал в жизни более душевных и отзывчивых людей, чем ушедшие на покой костоломы. Недаром многие из них, оставив свою профессию, открывают питейные заведения. А чего бы стоил этот мир без трактиров и кабаков, где можно расслабиться за кружечкой-другой?
Вернувшись, Черч скинул с плеч насквозь промокший плащ и с изумлением развел руками:
- Как испарился. Чудеса, да и только.
Пока посетители обсуждали странный рассказ и еще более странное исчезновение, я вернулся на свое место и уже вновь начал клевать носом, как тут на плечо мое опустилась рука.
Первой мыслью было: Домби-Крюк решил сквитаться за три выбитых зуба и сломанную руку. Или Элис вспомнил о том, как год назад я возил его красивой физиономией по мостовой, делая ее еще более красивой. Физиономию, в смысле. Или Жаннет напомнила своим кузенам, что по-прежнему чувствует себя оскорбленной и в отместку жаждет стать моей женой. Или…
На всякий случай нащупав под столом ножны с кинжалом (меч остался притороченным к седлу Изверга), я медленно обернулся.
М-да, Черч любит вспоминать тот вечер, и каждый раз его рассказ звучит все более невероятно. Совсем недавно он утверждал, что в тот момент об мою голову можно было расколоть дубовый стул, а я бы ничего не заметил. Вчера стул сменило кресло. Интересно, как скоро он дойдет до комода? Судя по паскудной ухмылке, ждать придется не так уж долго…
Хотя надо отдать старику должное, я и впрямь слегка остолбенел.
Дело в том, что вместо ожидаемых громил передо мной стояла девушка. В первый момент я отметил лишь, что она моложе меня, темноволоса, одета в дорожный костюм, а с ее новомодного плаща, пропитанного каучуком, стекает вода. Ах да, дождь…
- Послушай, мне сказали, что это ты хозяин того черного убожества, что ошивается на улице возле моей Лаки…
Я неопределенно пожал плечами, поскольку ничегошеньки не понял. Явно раздосадованная моим тугодумием, девушка слегка топнула хорошенькой ножкой в сапоге отменного качества:
- Я говорю о драконозавре. Здоровенная скотина грязно-черного цвета с наглой мордой и паршивыми манерами. Кстати, немного похожая на тебя.
Любому, кто посмел бы в моем присутствии говорить так о Изверге, я немедленно и доходчиво объяснил бы: впредь за своим языком надо следить. Но не драться же с девчонкой. Тем более, если девчонка молода, красива и смотрит мне прямо в глаза. Неизвестно почему, но меня прямой женский взгляд всегда обезоруживает. Поэтому я сглотнул и коротко мотнул головой:
- М-е…
- Понятненько…
Незнакомка уселась на место, до того занимаемое Тараканом (вот против такой компании старина Сэд ни в жизнь возражать не станет!), предоставив мне возможность разглядеть себя как следует.
Скажу сразу: если кому-то охота меня упрекнуть, что поехал с совершенно незнакомой девушкой на край света сугубо из-за ее внешности, он не прав по меньшей мере наполовину. Хотя боги явно не обделили ее привлекательностью - примерно сто один балл по стобалльной шкале. Будь я трезв, еще неизвестно, чем бы все закончилось, но я был пьян. Очень-очень пьян.
Пока я откровенно пялился на эту крошку, она времени даром не теряла. На столе мгновенно материализовались два кубка, кувшин чего-то и тарелка с чем-то. Видно, Черч тоже не устоял перед милой улыбкой, легким румянцем, трепетанием нежных ресниц и всем прочим, при помощи чего женщины испокон веков делают из нашего брата дураков.
- Не стесняйся, - девушка махнула в сторону снеди.
В отличие от многих моих знакомых я никогда не имел ничего против того, чтобы меня угощали представительницы прекрасного пола, и не стал дожидаться повторного приглашения.