- Мы допрашиваем тебя, - просипел Люкориф, - потому что, хотя я никогда не стану возражать против изменений, дарованных варпом, я куда менее терпелив, когда дело касается предательства настолько близко к пророку. Сейчас нам жизненно важна стабильность. Он планирует что-то секретное, что-то, чем не хочет поделиться. Мы все чувствуем это как… как электрическое напряжение в воздухе. Мы живем в предчувствии шторма.
- Мы доверяем ему, - сказал второй раптор.
- Мы не доверяем тебе, - заключил третий.
В голосе Люкорифа послышалась улыбка.
- Стабильность, Кирион. Запомни это слово. А теперь отправляйся куда велено и полюбуйся на ущербное воскрешение военного теоретика. И запомни этот разговор. Кровоточащие Глаза видят все.
Рапторы снова рассыпались по туннелям, ползком пробираясь в глубь корабля.
- Это нехорошо, - сказал сам себе Кирион в безмолвном мраке.
Он прибыл последним, войдя в Зал Раздумий через тридцать минут после первого вызова. Обычная бурная активность, царившая в зале, замерла, и все застыло в странной неподвижности. Ни один из сервиторов не занимался своими обязанностями. Десятки адептов Механикум низкой степени посвящения столпились в относительном молчании. Если они общались друг с другом, то так, что легионер не мог услышать их разговор.
Кирион подошел к Первому Когтю. Те выстроились у круглого люка, ведущего в один из атриумов. Сам люк был открыт, и за ним виднелось стазис-помещение. Кирион уловил что-то на самой границе слышимости, словно громовой рокот за горизонтом. Он переключил несколько режимом аудиодатчиков, но на всех частотах обнаружил все тот же инфразвуковой гул.
- Ты это слышишь? - спросил он Талоса.
Пророк, стоявший рядом с Меркуцием и Узасом, ничего не ответил. Вариил и Делтриан приглушенно совещались о чем-то у центральных столов управления.
- Что случилось? - поинтересовался Кирион.
Талос обернул к нему череполикий наличник шлема.
- Мы пока не знаем.
- Но Малкарион пробудился?
Талос провел его в стазис-помещение. Эхо их шагов отражалось от железных стен. Саркофаг Малкариона оставался на своем мраморном пьедестале, прикованный цепями и опутанный сотнями медных проводов, силовых кабелей и трубок системы жизнеобеспечения. На саркофаге в мельчайших деталях была изображена триумфальная смерть Малкариона: золото, адамантин и бронза сплелись, воздавая честь торжествующему Повелителю Ночи, который, закинув голову, оглашал звездные небеса победным криком. В одной руке его был шлем воина Белых Шрамов, увенчанный конским хвостом; в другой - шлем чемпиона Имперских Кулаков. И наконец, его ботинок вдавливал в терранскую грязь горделивый шлем лорда-капитана Кровавых Ангелов.
- Стазисное поле отключено, - заметил Кирион.
- Так и есть, - кивнул Талос, подходя к одной из дополнительных консолей, окружавших центральный постамент.
Его пальцы простучали по нескольким пластэковым клавишам. Как только он нажал на последнюю клавишу, зал огласился мучительными воплями, живыми и человеческими, но с примесью металлического лязга, треска и жужжания.
Крики были настолько громкими, что Кирион вздрогнул. Его шлему потребовалось несколько секунд, чтобы приглушить звуки до терпимого уровня. Насчет источника криков у воина сомнений не возникло.
- Что мы с ним сделали? - охнул он.
Крики затихли, когда Талос отключил связь саркофага с внешними колонками.
- Как раз это сейчас и пытаются выяснить Вариил и Делтриан. Похоже, раны, полученные Малкарионом на Крите, необратимо повредили его рассудок. Невозможно предсказать, что он сделает, если мы подключим его к ходовой части дредноута. Насколько я могу судить, накинется на нас.
Кирион очень тщательно обдумал следующие свои слова.
- Брат…
Талос повернулся к нему.
- Говори.
- Я ведь поддерживал тебя, так? Ты носишь мантию нашего командира, но она тебе не совсем подходит.
Пророк кивнул.
- У меня нет и желания быть вождем. Я этого и не скрываю. Разве ты не видишь, что я делаю все, чтобы возродить нашего настоящего капитана?
- Я понимаю, брат. Ты живое воплощение фразы "не в том месте не в то время". Но ты справляешься. Рейд на Тсагуальсу прошел отлично, и мы обратили Саламандр в бегство на Вайконе. Мне плевать, что ты планируешь. Остальные либо готовы доверять тебе, либо предаются излишествам по мере сил. Но это…
- Я знаю, - ответил Талос. - Поверь, я знаю.
- Он герой легиона. Твоя жизнь и смерть зависят от того, как ты обращаешься с ним, Талос.
- И это я знаю.
Талос провел ладонью по вырезанной на саркофаге картине.
- Я сказал им, чтобы ему позволили умереть на Крите. Он заслужил покой забвения. Но Малек - будь он проклят, где бы ни находился, - отменил мой приказ. И когда Делтриан пронес гроб на борт, это все изменило. Он так и не умер. Возможно, я ошибался, полагая, что он утерял вкус к жизни в этой оболочке, - ведь он так отчаянно боролся за существование, когда с легкостью мог умереть. Мы могли бы воспользоваться его советами, Кирион. Он должен был снова встать рядом с нами.
Кирион сжал наплечник брата.
- Делай следующий шаг с осторожностью, брат. Мы стоим на краю полной анархии.
Несколько долгих мгновений он сам смотрел на саркофаг.
- Что предложили Живодер и техножрец?
- Оба они считают, что раны его неизлечимы. Они также сошлись на том, что он все еще может быть свирепым - пускай и ненадежным - бойцом. Вариил предложил контролировать Малкариона с помощью болевых инъекций и точечных пыток. - Талос покачал головой. - Как зверя, которому злые хозяева нацепили ошейник и учат битьем.
Кирион от этих двоих ничего другого и не ждал.
- И что ты собираешься сделать?
Талос заколебался.
- А что бы ты сделал на моем месте?
- Честно? Сбросил бы органические останки в космос, не оповещая никого из легиона, и поместил бы в саркофаг одного из тяжелораненых. Распространил бы слухи, что Малкарион умер во время обряда воскрешения. Тогда обвинять было бы некого.
Пророк уставился ему в лицо.
- Как благородно с твоей стороны.
- Посмотри на наши доспехи. На плащ из человеческой кожи, который носит Узас, на черепа, висящие у нас на поясах, на содранные лица на наплечниках Вариила. В нас не осталось ни капли благородства. Необходимость - это все, что мы знаем.
Талос смотрел на него по меньшей мере целую вечность.
- И в чем причина этой внезапной пламенной проповеди?
Кириону вспомнился Люкориф и слова вожака Кровоточащих Глаз.
- Просто моя природная заботливость, - улыбнулся он. - Так что же ты все-таки сделаешь?
- Я приказал Вариилу и Делтриану успокоить его с помощью синаптических супрессоров и медикаментов. Возможно, есть еще способ до него достучаться.
- А если нет?
- Я разберусь с этим, когда буду знать наверняка. А теперь пришло время разыграть карты. Пришло время Октавии.
- Навигатора? А она к этому готова?
Чем бы "это" ни было, - мысленно добавил он.
- Ее готовность не имеет значения, - ответил Талос, - потому что у нее нет выбора.
"Эхо проклятия" мчался по темным волнам, подгоняемый плазменным реактором, ведомый машинным духом в сердце корабля и направляемый третьим оком женщины, рожденной в колыбели человечества.
Талос стоял у ее трона, закрыв глаза, и прислушивался к воплям эфирного моря. О корпус корабля бились сонмы душ, смешанные с жизненной субстанцией демонов. Они мотали судно и перекатывались через него бесконечными ревущими валами. Он слушал, впервые за многие десятилетия по-настоящему вслушивался в эти звуки и снова погружался в музыку тронного зала своего отца.
С его губ сорвался свистящий вздох. Сомнения ушли. Ушла тревога о том, как и куда вести оставшуюся с ним горстку воинов и на что потратить жизни его рабов. Почему он не сделал этого раньше? Почему он никогда прежде не замечал сходства этих звуков, пока ему не сказала Октавия? Он знал все легенды, предостерегающие тех, кто слишком внимательно вслушивается в песню варпа, но ему было сейчас все равно.
Навигатор, истекая потом, смотрела в темноту, состоящую из тысяч оттенков черного. Темнота то сердито кричала на нее, выплескивая боль в ударах душ о корпус корабля, то звала - безымянные твари манили ее теми же когтистыми клешнями, которыми пытались разорвать металлическую обшивку.
Волны варпа ворочались, как клубок свившихся в норе змей. Между бесплотными громадами мелькали отблески тошнотворного света: то ли далекий Астрономикон, то ли уловки демонов - Октавии было плевать. Она направляла корабль к каждому импульсу света, мерцавшему впереди, рассекая волны со всей мощью и тяжестью одного из древнейших боевых кораблей человечества. Холодные волны ирреальности расступались перед его носом и пенились за кормой, формируя образы, недоступные человеческому глазу.
Сам "Эхо" постоянно присутствовал в глубине ее сознания. В отличие от мрачного духа "Завета", так и не принявшего девушку, "Эхо проклятия" имел большое и пылкое сердце. На Терре не было акул, но Октавия знала о них по архивам Тронного мира. Хищники древних морей, которым следовало вечно оставаться в движении, чтобы не умереть. Это, в нескольких словах, и был "Эхо". Он не желал ничего другого, кроме как мчаться во всю прыть, прорываясь сквозь завесы варпа и оставляя позади материальный мир.
Ты слишком долго и внимательно прислушивался к зову варпа, - упрекнула она корабль, стараясь не обращать внимания на текущий по вискам пот.
Быстрей, быстрей, быстрей, - отозвался он. - Больше энергии на двигатели. Больше мощность реактора.
Она ощутила, как в ответ корабль увеличил скорость. Сигналы ее собственной нервной системы понеслись по нейросенсорным кабелям, подключенным к вискам и запястью, обуздывая рвавшееся вперед судно. В ответ ее тело пронзило животное возбуждение "Эха" - оно передалось через те же порты, заставив девушку задрожать от восторга.
Успокойся, - мысленно приказала она. - Успокойся.
Корабль, упорствуя, снова попытался разогнаться. Октавия почти видела, как команды рабов на огромных инженерных палубах исходят потом, вопят и гибнут в попытке подать на генераторы топливо с той скоростью, какую требовало судно. На мгновение ей показалось, что она чувствует их так, как чувствует "Эхо" - сонм бессмысленных и ничтожных блох, щекочущих ее кости.
Навигатор вырвалась из этой путаницы ощущений, подавив примитивные эмоции корабля и сосредоточившись на собственных. Холодный поцелуй струящегося из вентиляционной решетки воздуха обжег ее потную кожу и снова заставил вздрогнуть. Она почувствовала себя так, словно долго задерживала дыхание в кипящем бассейне.
- Правый борт, - прошептала она в шар вокса, парящий у ее лица.
Миниатюрные суспензоры поддерживали в воздухе половину черепной коробки, переделанную в мобильный вокабулятор. Вокс передавал ее приказы команде и сервиторам на командной палубе над ее покоями.
- Правый борт, три градуса, направленный импульс для компенсации сопротивления варпа. Осевые стабилизаторы на…
Она бормотала и бормотала, уставившись в темноту и управляя судном совместно с его командой и яростным сердцем самого корабля.
Снаружи корабельное поле Геллера терзал целый пантеон эфирных сущностей. Волны, наткнувшись на невидимую преграду, отступали, обожженные и истекающие кровью. У Октавии не было времени задуматься о холодных и бездонных созданиях, прячущихся в бесконечной пустоте. Все ее внимание уходило на то, чтобы проложить узкую тропу сквозь Море Душ. Она могла вынести эти крики, потому что была рождена для того, чтобы видеть незримое. Варп таил не много тайн для нее. Но бурлящая радость "Эха", как ничто другое, мешала ее концентрации. Даже ослиное упрямство "Завета" было легче преодолеть. Для борьбы с "Заветом" требовалась сила. А здесь - сдержанность. Надо было лгать самой себе, убеждать себя, что она не испытывает той же свирепой радости, что не хочет, как и "Эхо", спалить двигатели в порыве мчаться быстрее и нырять глубже, чем любая - машинная или нет - душа до нее.
Темный восторг "Эха", просочившись сквозь нейросоединения, затопил ее кровь пряным вкусом азарта. Тело реагировало на это симбиотическое наслаждение самым животным образом. Октавия ослабила связь и заставила себя дышать спокойнее.
Медленней, - выдохнула она, посылая слово-импульс к сердцу корабля и одновременно произнося его вслух. - Поле Геллера колеблется.
Это ты колеблешься, - отозвалось смутное сознание "Эха". - Рабыня рассудка.
Корабль снова вздрогнул в унисон с ней. Этот рывок был жестче - его породили наряженные мышцы и сжатые зубы. Он свидетельствовал о сосредоточенности и контроле и знаменовал то, что воля Октавии одолела машинный дух судна.
Я - твой навигатор, - мысленно прошипела она. - И я тебя направляю.
"Эхо проклятия" никогда не общался с помощью слов - его эмоциональные импульсы и желания преображались в слова только тогда, когда человеческий разум Октавии пытался придать им смысл. Однако, сдаваясь, он не издал даже этих мнимых звуков. Девушка просто почувствовала, как машинный дух отпрянул под давлением ее воли и возбуждение пошло на спад.
Лучше, - улыбнулась она сквозь пот, струящийся по лицу, как слезы. - Куда лучше.
Уже близко, навигатор, - ответил корабль.
Я знаю.
- Маяки, - пробормотала она вслух. - Маяки в ночи. Клинок света. Воплощенная воля Императора. Триллионы кричащих душ. Все мужчины, женщины и дети, отданные машинам Золотого Трона с первого дня существования Империи. Я вижу их. Я слышу их. Я вижу звук. Я слышу свет.
В ушах зашептали голоса. Известия передавались от палубы к палубе мучительно медленно - ведь говорившие были людьми, ограниченными человеческой речью. Октавии не требовалось сверяться с гололитическими звездными картами. Ей ни к чему был весь лязг и гудение ауспиков дальнего действия.
- Полная остановка, - прошептала она блестящими от слюны губами. - Полная остановка.
Спустя минуту, или час, или год - Октавия не была уверена - на ее плечо опустилась рука.
- Октавия, - произнес низкий рокочущий голос.
Она закрыла свое тайное око и открыла человеческие глаза. Их залепил прозрачный гной, и пришлось с силой поднимать веки. Это было больно. Девушка почувствовала мягкую ткань повязки, закрывающей лоб.
- Воды, - прохрипела она.
Ее служители переговаривались неподалеку, но руки, поднявшие грязную фляжку к ее губам, были закованы в полуночно-синюю броню. Даже мельчайшие из сочленений доспехов на костяшках приглушенно порыкивали.
Она сделала глоток, отдышалась и глотнула снова. Трясущимися руками навигатор стерла холодный и липкий пот со лба, а затем вытащила иголки инжекторов из запястий. Кабели на висках и на горле пока подождут.
- Сколько? - наконец спросила она.
- Шестнадцать ночей, - ответил Талос. - Мы прибыли туда, куда надо.
Прикрыв глаза, Октавия вновь осела на троне. Она заснула прежде, чем Вуларай накрыла ее дрожащее тело одеялом.
- Ей надо поесть, - заметила служительница. - Больше двух недель… Ребенок…
- Делай, что хочешь, - сказал Талос замотанной в повязки смертной. - Меня это не касается. Разбуди ее через шесть часов и приведи к камерам пыток. К тому времени все будет готово.
Она снова нацепила респиратор. Дыхание в нем звучало низко и сипло. Маска, закрывавшая рот и нос, убивала все вкусы и запахи, кроме запаха ее несвежего дыхания и хлорной вони, обжигавшей язык и нёбо.
Талос встал у нее за спиной, предположительно для того, чтобы наблюдать за происходящим. Но Октавии невольно подумалось, что он хочет помешать ей сбежать.
Шести часов сна было недостаточно, далеко недостаточно. Октавия ощущала усталость как настоящую болезнь, делающую ее медлительной и слабой и заставлявшую кровь медленнее течь в жилах.
- Сделай это, - приказал ей Талос.
Она не подчинилась - по крайней мере, не сразу. Она прошлась между скованных цепями тел, меж хирургических столов, на которых они лежали. По пути Октавия огибала сервиторов, запрограммированных на единственную задачу - поддержание жизни в этих останках еще на какое-то время.
Остовы, лежавшие на каждом столе, очень мало напоминали людей. От одного осталась только мешанина мышц и голых вен, трясущихся последние секунды агонии. Освежеванные выглядели не лучше тех, кому отрезали языки, губы, руки и носы. Все они были изувечены до последнего предела - мир еще не видел такого разнообразия надругательств. Она шагала сквозь живой монумент страха и боли - фантазии легиона, обретшие плоть.
Октавия оглянулась на Талоса, втайне радуясь, что он так и не снял шлема. Если бы навигатор заметила в его глазах хоть искру гордости содеянным, она не смогла бы больше находиться рядом с ним ни секунды.
- Галерея Криков, - сказала она поверх приглушенных стонов и писка датчиков сердечного ритма, - была похожа на это?
Повелитель Ночи кивнул.
- В очень большой степени. А теперь сделай это, - повторил он.
Октавия вдохнула затхлый воздух, подошла к ближайшему столу и сняла бандану.
- Я закончу твои мучения, - шепнула она сгустку крови и кости, некогда бывшему человеком.
Существо из последних сил двинуло глазными яблоками и, встретившись взглядом с третьим оком навигатора, уставилось за грань бытия.
XVIII
ПЕСНЬ В НОЧИ
Планета Артарион III.
В Башне Вечного Императора Годвин Трисмейон смотрел на то, как астропат бьется в своих путах. В этом не было ничего необычного. Работа Годвина состояла в том, чтобы присматривать за его подопечными во время сна, когда они отправляли свои сновидческие послания псайкерам в других мирах. Трисмейону казалось забавным - в его собственной, туповатой манере, - что в империи, состоящей из миллиона планет, самым надежным способом передать сообщение было доставить его самостоятельно.
Однако и его питомцы играли важную роль. Астропатические контакты широко использовались на Артарионе III, как и в любом мире, где сталкивалось столько торговых интересов различных гильдий.
Из носа астропата пошла кровь. Это также не выходило за пределы допустимого. Годвин щелкнул стальным переключателем и заговорил в вокс-микрофон панели управления:
- Жизненные показатели Юнона колеблются… в пределах допустимого… - Он замолчал, впившись взглядом в цифровую распечатку.
Пики графика становились все острее с каждой секундой.
- Внезапная остановка сердца и…
Когда Годвин оглянулся на астропата, тот уже содрогался в настоящем припадке.
- Остановка сердца и… Трон Бога-Императора!
Что-то красное и влажное забрызгало наблюдательное окно. Сквозь эту массу невозможно было разглядеть, что произошло, но, когда спустя шесть минут явилась бригада уборщиков, выяснилось, что это были сердце и мозг астропата Юнона. Они взорвались под беспрецедентным психическим давлением извне.
К этому времени Годвин на грани паники лихорадочно стучал по клавишам своей консоли. Его руки были полны распечаток смутных образов из сознания других астропатов, а в ушах звенели звуки сирены, оповещавшие о новых и новых смертях.