Мать присела на край кровати, сложив руки на коленях. Ее волосы намокли и потемнели - она недавно мыла голову. Вообще-то у матери были светлые волосы, что для жителей города считалось редкостью.
- Ты скажешь мне, что с тобой происходит? - спросила она.
Мальчик сел рядом с ней, и руки матери легли ему на плечи.
- Я не понимаю, зачем мы учимся, - ответил он. - Мы должны ходить на уроки, но я не знаю зачем.
- Чтобы стать лучше, - сказала она. - Чтобы ты мог жить на Городской Периферии и работать где-нибудь… в каком-нибудь хорошем месте.
Последние слова она произнесла тише, почесывая татуировку с клеймом владельца на руке.
- Этого не будет, - сказал мальчик и улыбнулся, чтобы мать не расстраивалась.
В ответ она прижала его к себе и принялась тихо укачивать, как в те ночи, когда хозяин ее бил. В те ночи кровь, текущая у нее по лицу, капала на волосы мальчику. Нынешней ночью крови не было - только слезы.
- Почему нет? - тихо спросила она.
- Я вступлю в банду, как мой отец. И Ксарл вступит в банду, как его отец. И мы оба умрем на улицах, как и все остальные.
Мальчик выглядел скорее задумчивым, чем печальным. Те слова, что разбивали сердце его матери, почти не тревожили его самого. Факты остаются фактами.
- И потом, на Периферии ведь ничем не лучше, так? Если по правде?
Теперь мать плакала, как та женщина в аллее. Та же пустота и обреченность сквозили в ее глазах.
- Нет, - шепотом признала она. - Там все то же самое.
- Так зачем мне учиться в школе? Зачем ты тратишь деньги на книги? Зачем мне их читать?
Ей потребовалось время, чтобы ответить. Мальчик услышал, как она сглотнула, и почувствовал ее дрожь.
- Мама?
- Ты можешь сделать кое-что еще.
Сейчас она укачивала его, укачивала так же, как раньше, в раннем детстве.
- Если ты будешь лучше других детей, если станешь самым умным и самым сильным, тебе никогда не придется возвращаться в этот мир.
Мальчик взглянул на нее снизу вверх. Он не был уверен, правильно ли расслышал и, если да, нравится ли ему эта идея.
- Покинуть наш мир? Кто…
Он почти спросил: "Кто будет заботиться о тебе?" - но от этого она снова бы расплакалась.
- Кто останется с тобой?
- Не волнуйся за меня. Со мной все будет в порядке. Но пожалуйста, пожалуйста, отвечай на вопросы учительницы. Ты должен показать, какой ты умный. Это важно.
- Но куда я пойду? Что буду делать?
- Ты пойдешь, куда захочешь, и будешь делать, что пожелаешь. - Мать улыбнулась ему. - Герои могут делать все, что захотят.
- Герои?
Эта мысль заставила мальчика рассмеяться. Его смех радовал мать больше всего на свете - он был достаточно взрослым, чтобы это заметить, но слишком маленьким, чтобы понять, почему такая простая вещь может ее утешить.
- Да. Если ты пройдешь испытания, тебя возьмут в легион. Ты станешь героем, рыцарем, покорителем звезд.
Мальчик смотрел на нее долго и пристально.
- Сколько тебе лет, мама?
- Двадцать шесть циклов.
- Ты слишком старая, чтобы пройти эти испытания?
Прежде чем заговорить, мать поцеловала его в лоб. Внезапно она разулыбалась, и напряжение, повисшее в тесной комнатке, рассеялось.
- Я не могу участвовать в испытаниях. Я женщина. И ты не сможешь, если вырастешь таким, как твой отец.
- Но в легион все время берут мальчишек из банд.
- Так было не всегда.
Она пересадила его на кровать и вернулась на кухню помешать макароны в кастрюле.
- Помни, что легион берет только некоторых мальчишек из банд. Они всегда ищут самых лучших и самых умных. Обещай мне, что станешь таким.
- Хорошо, мама.
- Ты больше не будешь молчать на уроках?
- Нет, мама.
- Хорошо. Как там твой друг?
- Ты знаешь, он мне не настоящий друг. Он всегда злится. И он хочет вступить в банду, когда повзрослеет.
Мать снова улыбнулась мальчику, но на сей раз улыбка была печальной и чуть-чуть неискренней.
- Все вступают в банды, мой маленький ученый. Таков порядок вещей. У всех есть дом, банда, работа. Просто запомни: можно делать плохие вещи потому, что вынужден это делать, а можно потому, что это тебе нравится. Чувствуешь разницу?
Она накрыла к обеду маленький стол, натянув на руки узкие перчатки, чтобы не обжечься об алюминиевые миски. Когда все было готово, мать бросила перчатки на кровать и улыбнулась, глядя, как сын делает первый глоток.
Он взглянул на нее снизу вверх и увидел, как странными рывками меняется ее лицо. Улыбка превратилась в кривую усмешку, глаза удлинились, сошлись к переносице и одновременно нечеловечески вытянулись к вискам. Влажные волосы встали дыбом, словно от электрического разряда, и превратились в плюмаж цвета свежей крови.
Она закричала на него - так пронзительно, что от визга вылетели оконные стекла, рассыпав осколки по мостовой внизу. Вопящая женщина потянулась за лежащим на кровати изогнутым клинком - и…
Он открыл глаза в умиротворяющей тьме зала для медитаций.
Но покой длился не больше секунды. Эльдарская ведьма тоже была здесь, последовав за ним из сна в реальный мир. Ведьма произнесла его имя. Женский голос разбил бархатную тишину, а застоявшийся воздух корабля заполнился чужим запахом.
Воин схватил ее за горло. Огромный кулак сомкнулся на бледной шее. Талос вскочил на ноги, увлекая ведьму за собой. В слабой попытке помешать она задергала ногами и разинула рот в беззвучном крике.
Талос разжал пальцы. Женщина пролетела метр и, ударившись ватными ногами о палубу, рухнула на четвереньки.
- Октавия?
Навигатор закашлялась, с трудом втягивая воздух и отплевываясь.
- А вы думали, кто?
В дверном проеме, ведущем в зал для медитаций, скорчился один из ее служителей. В перемотанных бинтами пальцах коротышки подрагивал ржавый обрез.
- Должен ли я напомнить тебе, - холодно сказал Повелитель Ночи, - что, целясь в одного из воинов легиона, ты нарушаешь законы "Завета"?
- Ты сделал больно госпоже. - Человек как-то ухитрялся смотреть сквозь зашитые нитками веки. Несмотря на нескрываемый страх, он не опускал оружия. - Ты сделал ей больно.
Талос опустился на колени и протянул Октавии ладонь, чтобы помочь ей встать. После секундного колебания девушка приняла руку.
- Похоже, ты вызываешь в своих служителях истинную преданность. В отличие от Этригия.
Октавия ощупала опухшее и саднящее горло.
- Все в порядке, Пес. Все в порядке, не волнуйся.
Служитель опустил обрез, засунув его куда-то в складки грязного и дырявого плаща. Навигатор сдула с лица выбившуюся прядь.
- Чем я заслужила такое приветствие? Вы говорили, что я могу заходить свободно, если дверь не заперта.
- Ничем.
Талос вернулся на холодную металлическую плиту, служившую ему кроватью в минуты отдыха.
- Прости меня - я был встревожен тем, что видел во сне.
- Я постучала перед тем, как войти, - добавила девушка.
- Не сомневаюсь.
На мгновение он прижал ладони к глазам, избавляясь от образа ксеносской ведьмы. Но боль осталась и была сильнее, чем когда-либо прежде. Боль пульсировала в виске, расползаясь оттуда паучьей сеткой по всему черепу. Раны, полученные месяц назад, только усилили ее. Теперь даже сон превратился в мучение.
Талос медленно поднял голову и взглянул на навигатора.
- Ты не в своих покоях. И корабль, к моей величайшей радости, больше не трясется. Но мы еще не могли добраться до места назначения.
Было совершенно ясно, что девушка не хочет об этом говорить.
- Нет, - сказала она, не вдаваясь в объяснения.
- Понимаю.
Значит, ей снова потребовался отдых. Вознесенный вряд ли пришел в восторг.
Все трое замолчали. Октавия водила лучом фонарика по стенам. Каждый сантиметр личных покоев Талоса был покрыт нострамскими письменами - поспешно нацарапанными строчками рун, перетекающих одна в другую. Кое-где новые пророчества были выцарапаны поверх старых. Видения, переполнявшие разум Талоса, выплеснулись на стены словами мертвого языка. Такие же рунические пророчества были выгравированы на некоторых участках его брони.
Талоса, похоже, не задело ее любопытство.
- Ты плохо выглядишь, - сказал он девушке.
- Большое спасибо. - Она отлично знала, как паршиво выглядит: кожа цвета прокисшего молока, больная спина и глаза, настолько налившиеся кровью, что даже моргнуть было мучительно. - Вести корабль сквозь бездну душ не так уж легко, знаете ли.
- Я не хотел обидеть тебя. - Голос пророка прозвучал скорее задумчиво, чем виновато. - Галантность покидает нас в первую очередь. Способность вести светскую беседу. Когда мы перестаем быть людьми, это уходит первым.
Октавия фыркнула, но не позволила отвлечь себя от главного.
- О чем был твой кошмар?
Талос улыбнулся ей той кривой и насмешливой улыбкой, что обычно скрывалась под шлемом.
- Об эльдарах. В последнее время я вижу только их.
- Это было пророчество?
Она вновь собрала волосы в хвост, попутно проверив, плотно ли держится повязка на лбу.
- Я уже не уверен. Иногда нелегко ощутить разницу между кошмаром и пророчеством. Это было воспоминание, под конец извратившееся и оскверненное. Ни пророческое видение, ни настоящий сон.
- Казалось бы, после стольких лет вы должны были научиться различать их, - сказала девушка, стараясь не встречаться с ним взглядом.
Талос не ответил на укол, потому что знал, отчего навигатор злится. Октавия была напугана, потрясена тем, что он чуть не придушил ее при пробуждении, и старалась скрыть страх под маской раздражения. Почему люди позволяли таким мелочным чувствам управлять их поведением - оставалось загадкой для Пророка, однако он научился распознавать эти эмоции и не обращать на них внимания.
Ободренная его терпеливым молчанием, она наконец произнесла: "Прошу прощения".
Теперь их глаза встретились: ее орехово-карие, как у большинства уроженцев Терры, и его непроницаемо-черные, лишенные белка очи истинного сына Нострамо. Девушка быстро отвела взгляд. Когда она слишком долго смотрела на этих генетически усиленных полубогов, по коже начинали ползти мурашки. Лицо Талоса почти зажило за прошедший месяц, и все же он больше напоминал оружие, чем живого человека. Под тонкими чертами Пророка скрывался форсированный и слишком массивный череп: каменная глыба, твердая, как сталь. От обоих его висков тянулись хирургические шрамы, белые на белом, почти незаметные на матово-бледной коже. Гармоничные черты, украсившие бы любого человека, на лице этого громадного воина казались почти лишними. Глаза, которые могли бы светиться любопытством и добротой, вместо этого горели разочарованием и еще чем-то отталкивающим и пугающим.
Ненавистью, подумала она. Хозяева люто ненавидели все, включая друг друга.
В ответ на ее изучающий взгляд Пророк улыбнулся. По крайней мере, хоть это в нем оставалось человеческим. Насмешливая улыбка, когда-то принадлежавшая мальчику, знавшему намного больше, чем он желал показать. Изрезанная шрамами статуя гневного бога на секунду исчезла, уступив место чему-то большему.
- Полагаю, ты за этим и пришла, - сказал он, то ли спрашивая, то ли утверждая.
- Возможно. Что вам снилось, прежде чем… прежде чем пришли эльдары?
- Мой родной мир - до того, как мы вернулись и уничтожили его.
Пророк спал в полном боевом облачении, не считая шлема. Септимус с помощью Маруха починил его доспех. Октавия видела завершающий штрих этой работы, когда Талос вновь разнес изображение аквилы одним ударом ритуального молота.
- Какая у вас была семья?
Воин вложил золотой меч в ножны и закрепил за спиной. Рукоятка и крылатая гарда выглядывали из-за плеча Пророка, ожидая, пока за них возьмется хозяйская рука. Талос ответил, не глядя на девушку:
- Мой отец был убийцей, как и его отец до него, и отец его отца. Моя мать была шлюхой на договоре у сутенера и состарилась прежде времени. В пятьдесят она выглядела на все семьдесят. Думаю, подцепила какую-нибудь болезнь.
- Извините, что спросила, - с чувством произнесла девушка.
Талос проверил магазин своего огромного болтера и одним щелчком задвинул его на место.
- Чего ты хочешь, Октавия?
- Септимус однажды сказал мне кое-что.
Талос развернулся и взглянул на навигатора сверху вниз. Ее макушка едва доходила ему до груди.
- Он сказал, что вы убили одного из ваших слуг. Очень давно.
- Терциуса. Варп завладел им. - Талос нахмурился, словно замечание Октавии его оскорбило. - Я дал ему чистую смерть. Он почти не страдал. Это не было бездумным убийством, Октавия. Я никогда не действую безрассудно.
Девушка тряхнула головой.
- Я знаю. Не в этом дело. Но что произошло? "У варпа есть тысяча способов отравить человеческое сердце". - Октавия бледно улыбнулась, процитировав это древнее и напыщенное изречение навигаторов. - Что с ним случилось?
Талос закрепил двуствольный болтер на набедреннике.
- Терциус изменился, снаружи и изнутри. Он всегда был любознателен. Когда мы шли по Морю Душ, ему нравилось стоять на наблюдательной палубе и смотреть прямо в сердце безумия. Он вглядывался в бездну так долго, что она проникла в него. Поначалу никто почти не замечал признаков: судорог и носового кровотечения. А я тогда был младше и плохо знал, как обнаружить скверну. Когда я наконец понял, что он потерян навсегда, Терциус уже превратился в свирепую тварь. Он бродил по нижним палубам, выслеживая и пожирая смертных.
Октавия вздрогнула. Даже самым неопытным из навигаторов приходилось сталкиваться с тысячами чудовищных изменений, поражающих человеческое тело и душу в варпе. И сама Октавия во время тягомотной службы на "Звездной деве" успела наглядеться на призраков скверны, затронувшей неосторожных членов экипажа. Конечно, не столь жуткие, как в рассказе Талоса, но все же…
- А что случилось с Секундусом? - спросила она.
- Я не хочу говорить о втором. Мне неприятно вспоминать о нем, и даже месть эти воспоминания не успокаивает.
Пророк взял в руки шлем и добавил:
- Просто скажи мне, что не так?
Девушка сузила глаза.
- Почему вы думаете, что что-то не так?
- Может быть, потому, что я не законченный идиот.
Октавия с трудом выдавила улыбку. Он мог убить ее. И он убьет ее без малейшего колебания, если посчитает это необходимым.
"Сейчас или никогда", - подумала она.
- Я все время вижу Рожденную-в-пустоте.
Талос медленно выдохнул и ненадолго прикрыл глаза.
- Продолжай.
- Я слышу из-за угла ее плач. Я вижу мельком, как она проносится по пустым коридорам. Это она. Я знаю. Но Пес ее не замечает.
Служитель сконфуженно пожал плечами - его совсем не радовал испытующий взгляд Повелителя Ночи. Талос вновь обернулся к Октавии.
- Итак. - Она склонила голову к плечу. - Я заражена скверной?
В ответ Пророк устало вздохнул.
- От тебя одни проблемы.
Эти слова задели ее гордость. Девушка расправила плечи и выпрямилась во весь рост.
- Я могу сказать о вас то же самое. Вряд ли моя жизнь стала приятнее после того, как вы меня похитили. И это вы охотились на меня, помните? Вы притащили меня на борт, схватив за горло, словно пойманную зверушку.
Талос рассмеялся. У него был тихий смех - немногим громче, чем дуновение воздуха, выдохнутого сквозь кривящиеся в улыбке губы.
- Твой острый терранский язычок никогда мне не наскучит. - Воин перевел дыхание. - Будь осторожна, Октавия. Несмотря на то что ты боишься собственной слабости, беда не в тебе. Этот корабль провел в варпе целую вечность. Скверна не в тебе, а в "Завете". Самые его кости нечисты, и мы вдыхаем заразу с каждым глотком воздуха. Мы еретики. Такова наша судьба.
- Это… не очень-то утешает.
Пророк взглянул на нее настолько по-человечески, что у девушки перехватило дыхание. Заломленная бровь, кривая полуулыбка и выражение, в котором отчетливо читалось: "А чего ты от меня ожидала?"
- "Завет" ненавидит меня, - сказала девушка. - Я это знаю. Его дух отшатывается с отвращением каждый раз, когда я к нему прикасаюсь. Но он не стал бы нарочно запугивать меня призраками. Он слишком прост, чтобы додуматься до такого.
Талос кивнул.
- Конечно. Но "Завет" полон памяти о живших и встретивших смерть на его борту. На этих палубах умерло больше людей, чем числится сейчас у нас в экипаже. И корабль все еще помнит каждого из них. Подумай о крови, что впиталась в сталь вокруг нас, о сотнях последних издыханий, и сейчас циркулирующих в вентиляционной системе. Запертых здесь навечно, вновь и вновь проходящих сквозь легкие живых. Мы обретаемся среди воспоминаний "Завета", так что всем время от времени видятся странные вещи.
Октавия вздрогнула.
- Ненавижу этот корабль.
- Нет, - сказал Талос, снова взяв в руки шлем. - Это неправда.
- Но я воображала совсем другое. Вести боевой корабль легиона Астартес - об этом молится каждый навигатор. И "Завет" движется так, как бывает только в чудесном сне, - он извивается, словно змея в масле. Но все здесь настолько… пропахло тухлятиной… - Голос Октавии звучал все тише и наконец умолк.
Некоторое время девушка пристально всматривалась в лицо Пророка, ощущая острый кислотный запах его дыхания.
- Ты довольно невежливо пялишься на меня, - заметил он.
- Вам повезло, что вы не потеряли глаз.
- Интересно сформулировано. Учитывая, что полчерепа мне заменили металлическими пластинами и, по словам Кириона, левая половина лица у меня выглядит так, словно я проиграл бой скальному кугуару.
Он провел кончиками закованных в перчатку пальцев по медленно рассасывающимся шрамам. Даже его сверхчеловеческой физиологии было нелегко справиться со всеми увечьями. Рубцы на левой половине лица тянулись от виска к уголку губ.
- Это не метка любимца удачи, Октавия.
- Выглядит не так уж и плохо, - возразила девушка.
Что-то в тоне Повелителя Ночи заставило ее почувствовать себя свободнее - возможно, нотка почти братской близости в его ровном голосе и открытом взгляде.
- Что такое "скальный кугуар"?
- Хищник моего родного мира. Когда в следующий раз встретишь одного из Чернецов, присмотрись к его наплечникам. Ревущие львы на них - это то, что мы называли "скальными кугуарами" на Нострамо. Если главарь банды мог покинуть город ради охоты на них, это считалось признаком процветания.
- Госпожа, - перебил его Пес.
Урок истории оборвался. Октавия резко обернулась.
- Что?
Пес неловко переступил с ноги на ногу.
- Однажды я убил скального кота.
Девушка скептически хмыкнула, но Талос ответил прежде, чем она успела ввернуть хоть слово:
- Народец Холмов?
Его низкий голос эхом пронесся по комнате.
Изуродованная голова с венчиком седых волос дернулась в кивке.
- Да, господин. И я правда однажды убил скального кота. Маленького. А потом съел.