Вечером, в канун той страшной для Гурия ночи, когда он прощался со своим изобретением на берегу городского пруда, сотрудник цирка-шапито, смотритель животных Колян Топорыгин, принял на грудь лишнего, в связи с планировавшимся на утро отъездом всего коллектива в поселок городского типа Жилохвостово, отчего и сделался весьма рассеянным. Задавая корм зверью, Колян кое-что напутал, а именно: попугаям выдал порцию мяса, предназначавшуюся бенгальским тиграм, тем, в свою очередь, была предложена рыба из рациона морского котика Лехи, а несчастному котику соответственно, перепала еда с птичьего стола. Но самую главную оплошность Колян допустил, не закрыв клетку с семейной парой слонов Борькой и Машкой. Слоны, недолго думая, использовали уникальную возможность вырваться на простор и вспомнить далекую теперь уже юность в африканской саванне. И хотя ночь была подозрительно холодной, животным все же захотелось освежиться в кои-то веки не под струей из брандспойта, которой ежедневно одаривал их Топорыгин, а в настоящем водоеме, благо городской пруд заманчиво поблескивал буквально в семи слоновьих шагах. Радостно фыркая и поливая друг друга из хоботов, слоны проторчали в пруду до рассвета, и совсем не успевшего разложиться эликсира с лихвою хватило на них обоих.
Рано утром самыми первыми увидели их рыбаки, в ужасе побросавшие удочки и кинувшиеся врассыпную. Ведь как раз тогда по телевизору активно муссировали тему размороженных мамонтов, а кто ж не знает, что все древние зверюги слыли весьма свирепыми. Рыбаки и сообщили о мамонтах куда следует. Приехала милиция. Но что она могла сделать? Свистка животные не испугались, но и агрессии не проявляли, так что стрелять повода не было. В общем, пруд оцепили, и на всякий случай позвонили в цирк. А куда еще? Зоопарка-то не было в городе. На удивление быстро пожаловали дрессировщик и ветеринар, которые почти сразу узнали своих неузнаваемых питомцев. Шкура, конечно. странноватая, но глаза-то, глаза-то – родные! И такие несчастные!.. Айболит слоновий тут же засвидетельствовал, что животные сильно простужены, несмотря на теплую шерсть, выросшую за одну ночь. Ну, вызвали, понятно, спецподразделение Водоплюева, автокранами погрузили животных на платформы армейских тягачей и увезли лечить. Куда? Понятно, куда – на спецобъект.
Несчастные жилохвостовцы оказались лишены самых ярких номеров цирковой программы, да и в городе волосатых слонов больше не видели. Зато поползли слухи. Слоны-то якобы расплодились, разбрелись по полутайге, одичали, стали нападать на людей, и доблестные спецназовцы вынуждены теперь отстреливать их из гаубиц и гранатометов. Возможно, все это так и есть. Но Пимушину доподлинно известно лишь одно: слон Борька до сих пор жив и здоров. Даже к русской зиме адаптировался.
– Откуда вы это знаете? – удивился Шарыгин.
– Дайте срок, – загадочно ответил профессор. – Если повезет, сами сегодня Борьку увидите.
Шарыгин почел за лучшее не расспрашивать дальше и принялся изучать ландшафты, открывавшиеся взору по берегам реки.
Мышуйка, украшавшая город в его лесопарковой части, была речкой тихой, неширокой, но при этом – довольно глубокой и очень извилистой. Оставив позади район старинных деревянных домишек, в одном из которых и обитал Гурий Серафимович, наши путешественники миновали сначала промзону, потом парковые заводи, где почти не ощущалось течение и нужно было интенсивно работать веслами, затем по правому борту засверкали на солнце белоснежные известковые выходы Бобрячих каменоломен, и наконец, впереди замаячило устье. Странное это было место. Шарыгин раньше не забирался так далеко за черту города, но то ли Иннокентий Глыба, то ли Парфён Семечкин (оба они заядлые туристы) как-то рассказывал, что никому доподлинно неизвестно, какая из рек является притоком другой. И теперь Михаил вынужден был согласиться с этим парадоксальным утверждением.
Мышуя – безусловно, главная городская артерия, – раза в два шире Мышуйки, а в самом центре даже окантована была в гранит, однако во многих других местах горожане переходили ее вброд, о судоходстве речи не шло. А ведь основным руслом в гидрологии считают то, которое более полноводно. Короче, было сейчас пред ними не столько устье, сколько просто место слияния рек. Но так уж повелось от века, ниже по течению за рекой сохранялось более солидное имя – не Мышуйка там какая-нибудь легкомысленная, а знающая себе цену Мышуя.
Здесь, по берегам возвышались величественные кедры, иные из которых достигали в полутайге шестидесяти метров и больше, щерились скалы, поросшие мхом, а под огромными хвойными лапами зеленел густой подлесок – пейзаж был красив, но однообразен, да еще и солнышко скрылось, а течение стало быстрее и ветер дул попутный, так что грести совсем не требовалось. В общем, Шарыгин задремал, так и не спросив у Пимушина о цели их путешествия, а когда проснулся, лодка уже вплывала обратно в город.
То есть вначале-то он подумал, что плывут они теперь в новых, незнакомых краях, достигли, скажем, соседней губернии, и вообще это не Мышуя уже, а другая, более крупная река, и по ней легко можно будет доплыть аж до Северного Ледовитого океана, а оттуда и до Балтики – рукой подать. Но потом пригляделся Михаил к типовому району новостроек, и не смог не заметить до боли знакомые лозунги, типа: "Мышуйцы, достойно встретим очередной юбилей нашего города!"; патриотические рекламные щиты, на которых румяные юноши и соблазнительные девушки с прямотой идиотов признавались: "Я люблю Мышуйск!"; и, наконец, по глазам ударил набивший оскомину рекламный слоган на крыше городского банка: "Вдохни и не дыши. О, как мы хороши!" Дезодоранты-репеленты "Дух города".
– Мы уже возвращаемся? – решил уточнить Шарыгин, напряженно вспоминая, куда и зачем они вообще плыли.
– В том то и дело, что нет, молодой человек, – улыбнулся Пимушин. – Мы плывем дальше. В этом месте пути по первому разу все засыпают почему-то. Но уж поверьте мне, лодку я не разворачивал, да и смотрите сами: мы все так же плывем по течению, а в каком месте в город втекает Мышуя, надеюсь, вы помните? То есть мы сейчас как раз, что называется, в верховьях и скоро будем проплывать центр города.
Шарыгин попытался представить себе, как именно текут две реки, попадая в город с разных концов и притом дважды, – до слияния и после, – попытался и не сумел. Новая мысль посетила его.
– Гурий Серафимович, – а карта Мышуйска существует? Я почему-то никогда не видел.
– Помилуйте, Михаил! Какая карта? Мышуйск абсолютно засекреченный город, на картах России и мира его, естественно, нет, а топографические полукилометровки есть только в распоряжении генерала Водоплюева. Но вы себе даже не представляете, как эта ценность охраняется. Легче выкатить танк за ворота и вынести весь оружейный склад, чем получить из сейфа хоть один экземпляр карты.
– Странно, – сказал Шарыгин, – но ведь карту можно составить и самому.
– Правильно рассуждаете. Ваш покорный слуга несколько лет назад этим и занялся. Отчего и загремел опять к Вольфику.
Шарыгин совсем загрустил. Они уже проплыли центр, и вновь потянулись по берегам сады, да огороды.
– Так и в чем же суть нашего сегодняшнего эксперимента?
– Видите ли, мне очень хотелось, чтобы кто-то еще кроме меня убедился в странностях местной географии. Вы сейчас пронаблюдаете за впадением рек одна в другую и поймете всю глубину моего отчаяния. Ведь тогда, уже выйдя из больницы, не понятый никем, всеми забытый, я решил покинуть Мышуйск. Но ни на какой транспорт денег не было. Пешком – несерьезно: медведи в полутайге сожрут. Вот я и решил плыть. Я же рассуждал как? Всякая река впадает рано или поздно в другую, с тем чтобы в итоге влиться в большое озеро или в мировой океан.
– И я так полагал в какой-то момент, тоже надеялся уплыть из города, только все некогда было, – признался Шарыгин. – А сегодня ужасно захотелось на Рижское взморье. Сам не знаю, почему…
– Сочувствую вам, Михаил. Мышуйка, как вы уже изволили видеть, впадает в Мышую, а Мышуя, в свою очередь… в Мышуйку. Да, да. Смотрите вперед. Внимательней.
Шарыгин ничего не ответил, потому что они уже приближались к новому устью – вполне очевидному месту впадения мелкой Мышуи в более полноводную Мышуйку.
А после они плыли молча, яростно помогали себе веслами, и потому очень быстро вернулись по Мышуйке к месту начала путешествия. Шарыгин затосковал ужасно. Но на всякий случай спросил таки:
– А если против течения поплыть?
– Пробовал. Неинтересно. Верховья они и есть верховья. Речки превращаются в ручьи, а дальше – болота и глухая полутайга.
– Понятно. Ну, и зачем все это?
– А вот зачем. Мы с вами наблюдаем настоящий природный феномен. Тут ведь не просто замкнутое экологическое пространство, образованное двумя реками, – тут присутствует некий нонсенс. Да, да, элемент логического абсурда. Я сформулировал так: Мышуя и Мышуйка "вытекают и впадают из друг в друга". Вы топологию изучали, Михаил?
– В самых общих чертах. Лента Мёбиуса, бутылка Клейна…
– Вполне достаточно. Я как раз об этом. Простая логика подсказала мне, что река не может течь по кругу, а значит, есть подводные артерии, связывающие нашу Мышую и Мышуйку с бассейнами других рек, а в итоге и с мировым океаном.
– Значит, выход все-таки есть? – спросил Шарыгин с надеждой.
– Конечно, есть. И нашел его, знаете, кто? Борька.
– Да не может быть!
– Может, молодой человек, может! Я-то уж в пятнадцатый раз плаваю тут по кругу. А вам, полагаю, и одного хватило, чтобы поверить. Так что давайте лодку мою в дом занесем, да и отправимся к городскому пруду.
– Так ведь темнеет уже, – как-то по-детски встревожился Шарыгин.
– Вот и хорошо. Борька как раз по ночам приплывает.
– Постойте, постойте, так это из-за него по всему городу слухи, что в пруду лохнесское чудовище завелось.
– Не знаю, не знаю. В городе много о чем говорят. Еще и про гигантских рогатых пиявок рассказывают, а ведь это именно Борька из пруда их прогнал, так что они теперь только в озере Бездонном и прячутся. Вы, надеюсь, поняли уже, что городской пруд с Бездонным озером тоже подземной рекою связан.
– Догадался, – кивнул Шарыгин, опуская уже почти просохшую лодку на пол сарая и в рассеянности почесав затылок.
Надо же, вроде и впрямь волосы появились там, где их раньше не было! Вот только прилива интеллектуальной энергии что-то пока не ощущается…
Перед ночным походом на пруд они сделали еще один перерыв на чай с бутербродами, ничего более серьезного не готовили – не до того. Но об Анюте Шарыгин все-таки вспомнил и позвонил ей, чтоб не беспокоилась. Для простоты наврал, конечно, что из-за аварии на сервере его во второй раз подряд на ночную смену поставили. Нет, разумеется, потом все расскажет, как есть, но не сейчас, по телефону…
– …Я еще вот о чем хотел предупредить вас, Михаил. Вы Борьки-то моего не пугайтесь – он вовсе никакой не свирепый мамонт, а наоборот, очень разумный слон, поразумнее людей, между прочим, я бы сказал, говорящий.
– Вы это серьезно? – не понял Шарыгин.
– Абсолютно серьезно. Помните, я рассказывал о побочном, точнее, попутном действии моего эликсира. В новой формуле я сумел избавиться от влияния на интеллект, да и концентрацию основного компонента уменьшил, подобрав правильный растворитель. Но слоники-то мои искупались в том, самом первом составе. И мозги у них заработали – дай Бог каждому. Даже речевые способности прорезались. Вот только голосок… отвратительного тембра, высокий, скрипучий, а тихо говорить они не умеют, ревут, что твоя иерихонская труба. Меж тем, обиднее всего другое: по наследству, как выяснилось, отлично передается мохнатая шерсть, но не интеллект. Дети у моих слонов полнейшими дебилами выросли, а уж следующее поколение и того страшнее – массовое озверение началось. Так что родители, перехитрив всех, из этой бешеной популяции сбежали. Полутайга, она большая, конечно, на всех хватит, но Борьке с Машкой хотелось обратно в Африку вернуться. Однажды ночью решили прийти на городской пруд – ни для чего, так, ностальгия замучила по тем местам, где однажды они стали совсем другими. Ну, поплескались, поныряли, да и обнаружили в глубине туннель, ведущий в Бездонное озеро. А дальше – больше: из Бездонного нашли выход то ли в Байкал, то ли в Каспий, Борька в названиях путался поначалу, но в любом случае, до океана добраться уже не проблема…
– Ну и что дальше? – несколько рассеянно спросил Шарыгин.
– Что дальше, не знаю, а Машка теперь уже в Кении живет постоянно, и Борька с нею, но он по Мышуйску дюже тоскует, да и без меня грустно парню. Какими-то своими путями, раз или два в год приходит, приплывает. Есть у нас условленные дни, вот сегодня как раз такой, а если меняется что-то, он мне бросает мышагу по мылу.
От этого молодежного жаргона Шарыгин как-то совсем приуныл, верить Пимушину перестал абсолютно, даже чуть-чуть испугался – не то за него, не то за себя – и хотел рубануть с плеча, мол, не пора ли вам, Гурий Серафимович, обратно к Вольфику? Но тут они как раз и пришли.
Тихо было над городским прудом и очень темно. Потом на удачу из-за облака полная луна выглянула, и в этот самый момент задрожала поверхность воды, заволновалась, и поднялось из пучины сказочного вида чудовище – лохнесское, не лохнесское, но впечатляющее. Огромный, местами облезлый, но все еще очень лохматый слон. Подошел к берегу, присел, как человек, на ступени променада, и Пимушин стал с ним разговаривать. Шарыгин смотрел скептически, не очень-то и слушая, какие слова шепчет профессор в огромное волосатое слоновье ухо. А Борька реагировал все больше движениями хобота, голоса не подавал, чтобы всю округу не перебудить, а глаз его в темноте да за мохнатыми бровями было не разглядеть толком.
– Молодой человек, – окликнул вдруг Пимушин. – Я специально задал ему ваш главный вопрос – как отсюда на Рижское взморье попасть? Вот, послушайте, точнее, посмотрите, что он ответит.
Шарыгин послушно оглянулся на слона. А тот поискал вокруг хоботом что-нибудь пишущее, потом, не найдя, по-хамски, передней ногой развалил столбик балюстрады, подхватил обломок кирпича и принялся тщательно выписывать им на гранитных плитах:
"Мне-то известен путь отсюда к морю, но я умею очень долго не дышать, а у вас не получится, нужен запас воздуха часов на шесть. Если к следующему году подготовитесь технически, готов взять вас с собой. Удачи, Михаил! А теперь мне пора".
Шарыгин был сражен наповал этой информацией. Он больше ни слова не сказал профессору Пимушину. Только молча кивнул и пошел себе, пошел по притихшим в ночи аллеям парка куда-то к центру…
Собственно, оставалось у него теперь два пути: либо – домой к любимой жене (так ведь, черт, уже третий час, спит она, и не ждет его!); либо к друзьям-полуночникам в "Пену дней" (а как раз этим летом владелец пивбара Марио Абдуллашидзе сделал свое заведение круглосуточным).
Если подумать, второй вариант представлялся более логичным.
АНГЕЛ В МЕТРО
Свет в шахте погас неожиданно.
Аварийное питание не включилось, и вообще вся техника разом смолкла: отбойные молотки, транспортер, вентиляционные вытяжки… Тишина, навалившаяся на Африканыча, оглушила не меньше, чем рев турбореактивного двигателя, посредством которого по большим зимним праздникам сдували наледь с центральной площади Мышуйска.
Первой мыслью было: "Ну, вот и накрылось наше метро!" Права оказалась бабка-колдунья, которая еще полгода назад вынесла дерзкому проекту градостроителей смертный приговор. Африканыч тогда посмеялся: что может понимать старуха в современной жизни? А теперь было не до смеха. Отбойники, лента, подъемник, вытяжка… Еще какого-то звука не хватало… Ну, конечно! Водонасос.
О нем знали только двое. Но даже бригадир не понимал до конца, чем грозит остановка насоса, ведь Африканыч молодому начальнику всех подробностей не докладывал. Сам же понадеялся, как обычно, на авось. Грунтовые воды к вечеру обещали отсечь от туннеля полностью, а до конца смены оставалось всего ничего. Кто ж мог подумать, что именно теперь случится авария. Пять минут без электричества, и вода пойдет в шахту. Полчаса – и всех затопит – никому не выбраться. Африканыч один понимал это в полной мере, и если б уже не был белым как лунь, наверняка поседел бы. Вот почему и случилось с ним то, что случилось: душа благополучно отделилась от тела и воспарила к потолку недостроенного туннеля...
Все говорят, мол, при демократах только в столицах жизнь лучше стала, а поедешь в глубинку, повсюду нищета, запустение и безобразия всяческие. Так ничего подобного! Глубинка глубинке рознь, и к тому же именно в новые времена у провинции маневр появился. Возьмите для примера метро. При Советах где его рыли? Только в городах-миллионерах, и с этим было строго. А теперь, если местный бюджет позволяет, делай себе хоть циклотрон, хоть космодром. И даже бюджетные средства – не главное, любой человек с деньгами может профинансировать любой проект.
Вот так и получилось в Мышуйске. Самый богатый в городе человек – банкир и нефтяной король Кузьма Собакин объединил свои усилия с сибирским золотопромышленником Федотом Зубакиным да и запустил строительство первой очереди получастного метрополитена. Почему полу? Да потому что местная власть поддержала: глава администрации Никодим Поросеночкин и денежки кое-какие пробил из федерального округа, и людей выделил, и территорию под стройплощадки организовал, даже транспортные потоки велел перенаправить на время. А надо заметить, что общественный транспорт в городе работал отвратительно, так что население и трудящиеся идею подземки приветствовали и готовы были мириться с неудобствами. В общем, когда на торжественном митинге по поводу закладки первой секции туннеля выступал уполномоченный Президента России по Мышуйску господин Худохрунов, собравшиеся не подтрунивали над ним втихаря, как обычно, а искренне приветствовали все заявления.
Мышуйцы – это ведь маленький, но гордый народец. Диковин всяких у себя насмотрелись, чем похвастаться есть – хоть перед Москвой, хоть перед заграницей. Однако на достигнутом останавливаться здесь не привыкли, и все новое традиционно воспринимают с энтузиазмом.
Куда тянуть самую первую ветку местного сабвея, решали всем миром, был даже проведен городской референдум, и только после этого начали прокладывать туннель – с двух сторон открытым способом – от района старых дач, мимо городского пруда, через центральную площадь, где церковь, и от Вернисажа в лесопарковой зоне вдоль проспекта Героев Мира. Пожалуй, и впрямь именно в этих местах максимум народу передвигалось в одну сторону утром, а в другую – вечером.
Так же, все вместе придумывали названия станциям. У старых дач для конечного пункта лучше всего годилось название "Большая Мышуйка", там ничего примечательного, кроме реки, и не было. Следующую остановку, где пруд городской, предлагали назвать "Волосатослоновской", потому что именно на пруду чаще, чем в других местах, можно было повстречать этих диковинных обитателей полутайги. То ли волосатые слоны на водопой по ночам приходили, то ли они, как лох-несское чудище, в этом пруду и жили... В самом центре выбирали из трех вариантов: "Филармония", "Храм Божий" и "Университет", к окончательному выводу не пришли. Так же долго ломали голову, что важнее для города: "Стадион Юннатов" или соседствующий с ним "ДК пивзавода". И только в двух названиях не сомневались: "Больница имени Мессинга" и "Вернисаж" – другая конечная станция.