– Э… ну, в общем, есть один анекдот про больного, который просыпается у себя в палате после того, как ему, то есть после операции он просыпается, и – вообще-то это не очень хороший анекдот, ну ладно, – в общем, он просыпается у себя в палате после операции и спрашивает своего врача: "Доктор, доктор, что со мной случилось – я не могу нащупать свои ноги". А доктор ему говорит "Видите ли, я очень сожалею, но мы вынуждены были ампутировать вам обе руки". Так оно и было на самом деле. Э… м-м… поэтому больной и не мог нащупать ног, понимаете?
Одну-две минуты Стэндиш смотрел на нее так, словно прицеливался.
– Вы у меня на заметке, сестра. – Он снова повернулся к Кейт. – А есть какой-нибудь анекдот про цыпленка, который переходит дорогу, или что-то в этом роде?
– Да, есть, – немного неуверенно сказала Кейт. Она почувствовала, что оказывается втянутой в какую-то неловкую ситуацию.
– И как он выглядит?
– Ну, – сказала Кейт, – он выглядит так; "Зачем курица переходила через дорогу?"
– А дальше?
– Ответ: "Чтобы попасть на другую сторону".
– Понятно. – Стэндиш обдумывал некоторое время.
– А что делает курица, как только оказывается на другой стороне?
– Об этом там ничего не говорится, – ответила Кейт.
– Я думаю, это выходит за пределы анекдота, который сводится к рассказу о путешествии курицы по дороге и о целях этого путешествия. В этом смысле он напоминает японское хайку.
Кейт неожиданно поймала себя на том, что вовсю веселится. Она незаметно подмигнула медсестре, которая вообще перестала соображать, что делать и как реагировать на происходящее.
– Понятно, – снова произнес Стэндиш и насупился. – А требуют ли эти… м-м… анекдоты предварительного употребления каких-либо искусственных возбуждающих средств?
– Это зависит от анекдота и от человека, которому его рассказывают.
– Гм, видите ли, должен сказать, вы, без сомнения, открыли для меня абсолютно новый пласт, мисс… Мне кажется, немедленное и тщательное исследование сферы юмора может сказаться на ней самым благоприятным образом. Несомненно, потребуется провести четкое разграничение между анекдотами, представляющими подлинную психологическую ценность, и теми, которые побуждают к злоупотреблению наркотических средств и потому должны прекратить свое существование.
Он повернулся к научному сотруднику в белом халате, чье внимание было обращено на телемонитор, на котором выводились каракули миссис Мэй.
– Что-нибудь новое и ценное от Эйнштейна? – спросил он.
Научный сотрудник продолжал смотреть на экран. Он ответил:
– Идет запись следующего содержания: "Какие яйца вы предпочитаете? Вкрутую или пашот?"
Стэндиш помолчал.
– Интересно, – сказал он. – Очень интересно. Продолжайте вести тщательное наблюдение за всем, что она пишет. Пойдемте.
Последнее относилось к Кейт, и, сказав это, он вышел из комнаты.
– Физики – очень странные люди, – сказал Стэндиш, как только они вновь оказались в коридоре. – Все, кого мне пришлось узнать, если и не умерли, то определенно нездоровы. Но уже ивы наверняка спешите к себе, чтобы сесть за написание вашей статьи, мисс э… Да и меня ждет немало срочных дел и пациентов, которым я должен уделить внимание. Если у вас больше нет вопросов…
– Один-единственный, мистер Стэндиш. – Кейт решилась разом со всем покончить. – В статье необходимо сделать упор на то, что речь идет о самой последней информации. Если у вас найдется еще пара минут, не будете ли вы так добры показать мне самого последнего пациента, поступившего в вашу клинику.
– Думаю, это будет не так просто. Последним пациентом была женщина, поступившая к нам около месяца назад, и спустя две недели после поступления она умерла.
– А-а. Тогда, возможно, не стоит упоминать о ней. Так. А никто не поступал за последние два дня? Не было ли одного человека чрезвычайно высокого роста, крупного и светловолосого, скандинавского типа, возможно, в меховой шубе или с кувалдой? К примеру, скажем, – внезапно к ней пришло озарение, – было какое-нибудь повторное поступление?
Стэндиш посмотрел на нее со все возрастающим подозрением.
– Мисс э…
– Шехтер.
– Мисс Шехтер, у меня начинает появляться ощущение, что целью вашего пребывания в клинике является совсем не…
Он не успел закончить, так как дверь в этот момент позади них распахнулась. Стэндиш оглянулся посмотреть, кто там, и как только он понял это, манера его полностью изменилась.
Он жестом показал Кейт, чтоб она отошла в сторону, как только в дверях показалась широкая каталка, которую вез санитар. Следом шли медсестра и няня в качестве дополнительного обслуживающего персонала, и со стороны они напоминали скорее участников некой процессии, чем просто медперсонал, занятый своим обычным делом.
На каталке лежал благородно дряхлый старик, кожа которого была похожа на старинный пергамент.
Задняя стенка каталки была слегка приподнята, чтобы старик мог обозревать мир, окружающий его, и он его обозревал с выражением снисходительного презрения. Рот его был слегка приоткрыт, а голова лежала на подушке несколько расслабленно, так что когда каталка проезжала по чуть менее ровной поверхности, голова откатывалась в одну или другую сторону. Несмотря на свое апатичное состояние, он излучал тихую и спокойную уверенность человека, которому принадлежит все.
Все это можно было прочесть посредством его единственного глаза. На чем бы он ни задерживался – будь то вид из окна, или медсестра, которая придерживала дверь, чтобы каталка могла беспрепятственно проходить в нее, или мистер Стэндиш, ставший вдруг до подобострастия предупредительным, – все эти вещи собирались воедино в сферу контроля, осуществляемого его глазом.
Кейт на минуту задумалась, как может быть, чтобы глаза передавали такое несметное количество информации о своих владельцах. Ведь они представляют собой всего лишь стекловидное тело. Что нового могло появиться в них с возрастом, если не считать покраснения и слезливости. Радужная оболочка то открывалась, то закрывалась – вот и все. Как могли они отражать такой поток информации, в особенности если речь шла о человеке, у которого этот орган был в единственном экземпляре, а на месте второго находилась лишь вялая складка кожи?
Ход ее мыслей был прерван тем, что как раз в этот момент вышеупомянутый глаз переключился со Стэндиша на нее. Цепкая сила его приводила в такую жуть, что Кейт чуть не закричала.
Едва заметным, почти призрачным жестом старик дал понять санитару, который вез каталку, чтоб он остановился. Как только она была остановлена и звуков от колес не стало слышно, воцарилась тишина, которую нарушал лишь отдаленный шум работающего лифта.
Но вот затих даже лифт.
Кейт ответила на его взгляд, изобразив недоумение, словно хотела спросить "Простите, мы знакомы?", а потом этот же вопрос задала и себе. В его лице ей почудилось сходство с кем-то, но до конца она так и не уловила. Она не могла не заметить, что хоть это и была обычная каталка, но белье, в котором утопали его руки, было белоснежным и только что отутюженным.
Мистер Стэндиш деликатно кашлянул и сказал:
– Мисс э… это пациент, которым мы больше всего гордимся и дорожим, мистер…
– Вам удобно, мистер Одвин? – поспешила прийти ему на помощь старшая сестра. Но это было излишне. Единственное имя, которое Стэндиш помнил всегда, было как раз имя этого пациента.
Одвин предупредил ее расспросы самым невесомым жестом.
– Мистер Одвин, – обратился к нему Стэндиш, – это мисс э… – Кейт собралась в который уже раз подсказать ему свое имя, как вдруг произошло невероятное.
– Я прекрасно знаю, кто это, – сказал Одвин тихим, но отчетливым голосом, посмотрев на нее своим единственным глазом так же многозначительно, как аэрозоль посмотрел бы на осу.
Кейт постаралась говорить официально и в" английской манере.
– Боюсь, – сказала она холодно-чопорно, – у вас есть передо мной преимущество.
– Да, – подтвердил Одвин.
Он сделал знак санитару, и процессия возобновила свое неторопливое шествие по коридору. Стэндиш и старшая сестра переглянулись, и вдруг Кейт обнаружила с изумлением, что в коридоре кроме них было еще одну существо.
В его внезапном появлении не было, по всей видимости, ничего сверхъестественного. Все это время он находился за каталкой, а поскольку его рост, вернее, недостаток роста, делал его невидимым, она не заметила его раньше, пока каталка не сдвинулась.
До его появления мир был намного лучше.
Есть люди, к которым вы проникаетесь симпатией с первого взгляда, другие начинают вам нравиться с течением времени, а есть и такие, которых хочется оттолкнуть от себя подальше какой-нибудь палкой с острым концом. Кейт сразу стало ясно, в какую из этих категорий попадал Тоу Рэг. Он ухмыльнулся и уставился на нее или, скорее, на воображаемую муху, которая кружилась около ее головы.
Он подскочил к ней, схватил ее руку, прежде чем она смогла этому помешать, и дернул ее изо всех сил вверх и вниз.
– У меня тоже есть перед вами преимущество, мисс Шехтер, – сказал он и в каком-то диком веселье побежал вприпрыжку по коридору.
12
Большой, респектабельно-важного вида фургон плавно проехал вниз по подъездной аллее, показался в выложенных из камня воротах и так же плавно и степенно свернул с гравия аллеи на основную дорогу. Это была деревенская дорога с односторонним движением, окаймленная с двух сторон рядами застывших деревьев – дубов без единого листочка и мертвых вязов. Высоко в небе серые тучи громоздились друг на друга подобно подушкам. Некоторое время еще можно было видеть величественное продвижение фургона по дороге, но вскоре он затерялся в ее бесчисленных изгибах и поворотах.
Несколько минут спустя в воротах с гораздо менее степенным видом показался желтый "строен". Неуклюже выбравшись на дорогу, вихляя в разные стороны, он медленным аллюром двинулся в том же направлении.
Кейт была совершенно выбита из колеи.
Последние минуты были не из приятных. Нельзя сказать, что и перед этим Стэндиш был особенно любезен, но уж после их встречи с пациентом по имени Одвин он уже не скрывал своего откровенно враждебного отношения. Враждебность его была пугающей враждебностью человека, который сам чего-то боится. Но чего, Кейт не знала.
Ему наверняка не давал покоя вопрос: кто она такая? Как ей удалось заполучить рекомендацию самого Алана Франклина, одного из самых известных и уважаемых специалистов в его области. Что ей надо? И – этот вопрос, пожалуй, волновал его больше всего – чем она могла вызвать неудовольствие мистера Одвина?
Тяжелее всего ей приходилось на поворотах, когда машину страшным образом заносило, и чуть легче, но ненамного, когда она проезжала прямые участки. Однажды эта машина стала причиной вызова ее в суд – когда одно из передних колес отвалилось и решило совершить небольшую прогулку в своей собственной компании, что чуть не явилось причиной аварии на дороге. Полицейский – свидетель происшествия в речи на суде именовал ее не иначе, как "обвиняемая машина", и впоследствии это имя за ней закрепилось. Кейт души не чаяла в обвиняемой машине по многим причинам. Если, например, какая-нибудь дверца отваливалась, она спокойно могла сама без посторонней помощи поставить ее на место, что вряд ли было бы возможно, если б это был, скажем, какой-нибудь "БМВ".
Ей было бы очень интересно узнать, совпадало ли то, что она ощущала, с тем, как она выглядела, если да, то лицо ее должно быть бледным и измученным, но зеркальце заднего вида валялось где-то под сиденьем, так что ей не суждено было удовлетворить свое любопытство.
Стэндиш прямо весь побелел и затрясся от одной только мысли, что кто-то мог осмелиться рассердить мистера Одвина. Он тут же отверг все попытки Кейт отрицать, что ей что-либо о нем известно. Если это правда, то почему, спрашивал он ее, мистер Одвин ясно дал понять, что знает ее? Она хотела уличить мистера Одвина во лжи? В таком случае ей несдобровать.
Кейт не знала, что ему ответить. Встреча с мистером Одвином была для нее какой-то сплошной загадкой. Но одно она должна была признать: от него исходили какая-то мощь и энергия.
Он хотел смотреть на тебя – и ты никак не мог противодействовать, не мог не повиноваться его желанию. Но за этой его неприятной способностью смотреть остановившимся взглядом скрывалось, подобно подводным течениям, что-то еще неприятно-тревожащее. Этими подводными течениями были слабость и страх.
Что касается второго существа…
Несомненно, именно оно было причиной появления в последнее время многочисленных статеек в бульварной прессе, в тех разделах, где обычно печатали о самых гнусных и темных вещах под заголовком "Нечто гадкое в "Вудшеде". Все эти статейки, конечно, носили оскорбительный характер, и почти никто в стране не обращал на них никакого внимания, кроме всего-навсего нескольких миллионов, которые обожали оскорбительные и жестокие вещи.
Во всех этих историях утверждалось, что жителей окрестностей Вудшеда "терроризировало" какое-то ужасно уродливое, гнусное существо, "похожее на гоблина", которое регулярно покидало пределы Вудшедской клиники и устраивало такие безобразия, описать которые язык не поворачивается. Кейт, как и большинство, считала, что на самом деле все было гораздо проще – просто какой-то бестолковый псих во время прогулки по окрестностям заблудился и до смерти напугал двух старушек, проходивших мимо, а остальное сочинили дебильные слюнявые репортеришки с Воппинг-стрит.
Она не успокоилась, а, наоборот, еще больше разнервничалась. Он – оно? – знал, как ее зовут. И что из этого следует? Из этого последовало то, что она повернула не туда, куда нужно. Занятая своими мыслями, она проскочила поворот на главную дорогу, которая вела в Лондон, и теперь нужно было думать, как выходить из положения. Можно было сделать тройной поворот и вернуться обратно, но она очень давно уже не практиковала задний ход и не была уверена, чем все кончится, если попробовать проделать это сейчас.
Она решила повернуть два раза направо и посмотреть, что из этого выйдет, – авось снова попадет на нужную дорогу, но слабая надежда на успех, естественно, не оправдалась. Она проехала еще две-три мили вперед, и хоть дорога была не та, судя, по расположению посветлевшего серого пятна в серых облаках, направление в целом было правильным.
Через некоторое время она уже чувствовала себя на ней достаточно уверенно. Из попавшихся на пути нескольких дорожных знаков она поняла, что это дорога В, которая вела прямо в Лондон, и это устраивало ее во всех отношениях. Если бы она знала о ней раньше, то выбрала бы именно ее, а не перегруженную трассу, по которой обычно ездила.
Итак, поездка оказалась крайне неудачной – лучше бы она осталась дома и целый день отмокала в ванне. Столько всего пережить, изнервничаться – и в результате так и не добиться цели. Цель, правда, была весьма абстрактной и не особо понятной ей самой, и уже одно это было достаточно неприятно. Ощущение тщеты, бесполезности и жуткой усталости навалилось на нее, не менее пасмурным было состояние неба, затянутого облаками.
Уж не начинала ли она понемногу сходить с ума, спрашивала себя Кейт. В последние несколько дней жизнь словно вышла из-под ее контроля, ей было жутко осознавать, насколько все хрупко и как мало зависит от нее, если какой-то удар грома или метеорит может разом все разрушить.
Выражение "удар грома" вошло в ее раздумья без предупреждения; и совершенно не зная, что с ним делать, она оставила его лежать на дне сознания, так же как оставила полотенце на полу, в ванной, не потрудившись его поднять.
Как же она тосковала по солнечному свету! Внизу колеса ее машины перемалывали милю за милей, сверху давили тучи, и она все больше и больше оказывалась во власти пингвинов. В конце концов она почувствовала, что не в силах больше этого выносить, и решила, что вывести ее из этого состояния сможет только пешая прогулка на свежем воздухе.
Кейт поставила машину на обочине, и не успела она это сделать, как в нее тут же врезался старый разбитый автомобиль марки "ягуар", который непрерывно ехал за ней уже семнадцать миль.
13
Ощутив порыв благородного негодования, Кейт, вся кипя, выскочила из машины и бросилась к водителю другой машины с намерением высказать ему все, что она о нем думала, водитель же в этот момент вылезал из своей машины, чтобы то же самое высказать Кейт.
– Вы что, не видите, куда едете? – заорала она на него.
Это был мужчина довольно пухлого телосложения, одетый в длиннющее кожаное пальто и достаточно уродливую красную шляпу – не самая удобная для вождения одежда. Последнее пробудило сочувствие Кейт.
– Почему это я не смотрю, куда еду? – ответил он возбужденно. – А вы разве не смотрите в свое зеркальце заднего вида?
– Нет, – вызывающе сказала Кейт, воинственно подбоченясь.
– Ах вот как, – изумился ее противник. – И можно узнать почему?
– Потому что оно лежит под сиденьем.
– Понятно, – усмехнулся он. – Спасибо за откровенность. У вас есть адвокат?
– Обычно да, – ответила Кейт. Это было сказано с надменным и вызывающим видом.
– Стоящий адвокат? – спросил мужчина в шляпе. – Мне он понадобится. Моего адвоката на время засадили в тюрьму.
– Но вы никак не можете пользоваться услугами моего адвоката.
– Почему же?
– Не стройте из себя идиота. Речь идет о столкновении противоположных интересов.
Ее противник скрестил руки на груди и облокотился на кожух своей машины. Некоторое время он обозревал окрестности. Узкая дорога становилась все менее различимой по мере того, как на местность опускались зимние сумерки. На секунду он влез в машину, чтобы включить подфарники и предупреждающие задние огни. Мерцая янтарным светом, задние огни уютно осветили чахлую траву на обочине. Передние фары не было видно, так как они были погребены в фарах "ситроена", принадлежащего Кейт, так что мигать они были просто не в состоянии.
После этого он вновь занял прежнее положение и оценивающим взглядом принялся рассматривать Кейт.
– Вы водитель, – начал он, – причем я употребляю это слово в наиболее условном смысле, подразумевая под ним того человека, кто занимает сиденье у руля в том, что я буду именовать – используя данный термин без всякого заднего смысла – машиной, в тот момент, когда она передвигается по дороге, который справляется с этой функцией потрясающе, можно сказать – невероятно отвратительно, не обладая ни малейшими представлениями, как это нужно делать. Вы улавливаете ход моих рассуждений?
– Нет.
– Я хотел сказать, что вы плохо водите машину. Знаете ли вы, что уже на протяжении более чем семнадцати миль вы занимали чуть не всю дорогу?
– Семнадцать миль! – вскричала Кейт. – Вы что, все это время ехали за мной?
– Лишь до какого-то момента, – ответил Дирк. – Я пытался придерживаться этой стороны дороги.