Щавель, закутавшись в простыню, сидел на лавке, дул травяной чай. Мужики притащили кувшинчики диковинных деликатесов, угощали тихвинского боярина, но Щавель берёгся. Даже мёд из цветков сортовой алтайской конопли, собранный высокопродуктивными пчёлами-убийцами, не смог его соблазнить. Душа помнила отчаяние подступающей смерти, а такую сытность изведанного напитка Силы было не перешибить ничем. Алкоголя на столе не было. Пиво в бане оставили для рабов. Впрочем, ждали, что самая упоротая шлоебень всё равно полезет в парилку с водкой, и обсуждали возможные потери.
Красные, исхлёстанные ввалились караванщик с Митрошей. Беседа значительно оживилась.
- Впервые моюсь в бане с боярином, - признался караванщик Анфим. - У нас их не встретишь. В Муроме Великом знати как комаров, но и то оне в господскую баню ходят, куда мужикам вроде нас хода нет. Будь ты хоть купец и меценат, а в аристократическую баню тебя не пустят. Как же так, боярин?
- Я солдат, - скромно ответил Щавель, - и баня у меня солдатская. В аристократическую баню я, конечно, могу пойти, но не нужны мне их мраморные бассейны с нимфами и амурами.
Обозники попримолкли, потом уткнулись в кружки. Начальник охраны, белобрысый Митроша с рожей озверелого чухонца, происходивший, однако, не из Ингерманландии, а из племени мокшан, с древних времён населяющих Великую и Проклятую Русь, подлил старому лучнику чаю.
- Мы тут о тебе слышали, боярин, - заговорил Анфим, стрельнув глазами по своей команде, - что ты намедни москвичей пожёг, а коих не пожёг, тех перестрелял, и никто не ушёл из обиженных. Пошто их так?
- Они пакость, - обронил Щавель, но пар и травяной чай сделали дело, и старый лучник пустился в объяснения: - Зело поганы и видом своим страхолюдны. Глупы, амбициозны, заносчивы, вороваты. По всему Владимиру окрались, паскудники. Сидели бы у себя Вомкадье, ещё пожили бы, но они полезли на Русь грабить, душегубствовать и смущать людей. Подначили местный образованный класс захватить особняк городничего, а тот позволил им надсмеяться над собой. Да ладно бы над собой. Насмеялись, получается, над должностью, которую светлейший князь ему дал. А над князем смеяться нельзя! Так скажу, что ежели кто скажет супротив князя, убейте хулителя, бросьте тело на дороге и кровь его на нём. Потому опьянённые смехом похмелились слезами, огнём и кровью. Я привёл город в порядок, чтобы пред светлейшим не стыдно было.
- Жестокий ты человек, оказывается, - сказал Митроша.
- Кто-то должен, - отрезал Щавель. - Если сам городничий уступает свой дом мятежникам, а начальник городской стражи не хочет взять на себя ответственность с ними справиться, придётся мне выжигать рассадник смуты и назначать нового главу Владимира. В противном случае мы город потеряем.
Обозники затаились. От закутанного в простыню человека, с которым они только что парились, повеяло таким остужающим ветром, что зады прилипли к скамейкам.
- По закону князь должен был судить, - осторожно начал Анфим, - а ты вот так запросто сместил и назначил другого мэра?
- Потому что я здесь Закон, - ответствовал Щавель. - Светлейший мне доверил исполнять его волю в дальних краях Святой Руси порядок наводить, мне перед ним и ответ держать.
Потрясённым обозникам захотелось немедленно выпить.
- Долго тебя здесь вспоминать будут, - подал голос десятник охраны Андрей, больше похожий на басурманина, однако бывший сородичем Митроши, только из каратаев. - Говорят, ты всех татар во Владимирский централ заточил?
- Заточил, - подтвердил Щавель. - Да мало успел.
За безразличным тоном отца Жёлудь уловил тоску прилежного мастера по недоделанной работе и от того сам утвердился доводить начатое до конца всенепременно.
Как-то сами собой мужики потянулись в начавшую остывать парилку, но не засиделись, а молча помылись и отправились восвояси. Щавеля по возвращении в нумер рубануло так, что хоть не вставай, но он наказал сыну разбудить через час, пробудился, собрал волю в кулак и сел дописывать светлейшему князю доклад. Завтра его увезёт в Новгород спецпочта.
* * *
Шарафутдинову не спалось. На галёре творилось что-то странное. С утра в одиночку через камеру от него засадили волка! Зверь выл, метался, царапал когтями дверь и переполошил весь этаж. Капитан погранвойск приник к щели в кормушке и пытался выяснить, что удумали цирики. Неужели хозяин устроил на продоле собачий питомник? Это было нецелесообразно, невообразимо и дико, но среди урысов Асгат навидался столько невообразимого и дикого, что мог допустить даже это. Кто знает, может гражданина начальника настолько нахлобучила служба, что он решил дрессировать животных исключительно в условиях крытки или выводить особую породу, начав непосредственно с волков. Шарафутдинов был способен предположить любые версии кинологических экспериментов Князева. Соловью нечем было занять мозг и он представлял себе сцены оголтелого скрещивания, в которых принимала участие не только гипотетическая волчица, но и заместитель начальника тюрьмы по оперативной работе, контролёр Поносов, баландёр Витушка и сам хозяин лично.
В дверь дальней камеры забарабанили. По галёре простучали каблуки надзирателя. Соловей сорвался со шконки, приник к кормушке. Душа встревоженного непонятной движухой зэка не ведала покоя. Шарафутдинову одновременно было интересно, кто кипишует, и при том хотелось, чтобы всё побыстрее улеглось и не возобновлялось.
Вместо этого непонятки нарастали. Цирик переговаривался с зэком, а затем лязгнул замок и скрипнули дверные петли!
- Всё страньше и страньше, - прошептал Асгат и затаил дыхание.
Он вытаращил глаза. С продола донеслись явственные звуки ударов, падения тела и борьбы.
Всё стихло. По галёре протопали подошвы, но не цириковские, другие. Клацнул замок. Сбежавший зэк открывал камеры!
В щель кормушки разглядеть ничего не удавалось, Асгат приник к ней ухом и обалдел.
- Подъём! - рявкнул незнакомый голос, не цирика Прохорова, нет.
Что-то проблеял растратчик купец Чекрыжин. Послышались смачные удары дубинки - Соловей по привычке сжался - жалобные вопли Чекрыжина, падение тела. Дубинка всё била и била. Скулёж перешёл в стон и утих. Раздался тяжёлый удар и противный громкий хруст ломаемого позвоночника.
"Кранты", - подумал Шарафутдинов. Встал и отошёл к окну. Следующая хата была его.
Шаги застучали по галёре.
- Э! - заорал из соседней хаты вор Никанор. - ЭЭЭ!!! Атас! Беспредел, начальник!
В ответ на крики о помощи из другой камеры засвистели. Тюрьма ожила, заулюлюкала, но человека за дверью это не остановило. Ключ провернулся. Шарафутдинов обалдел. На пороге стоял мент.
- Ты откуда, братуха? - только и нашёл что сказать Асгат.
Милиционер был самый настоящий, по полной форме, с резиновой дубинкой на ремне и с кобурой. Кобура была, как сразу просёк пограничник, не пустая.
Мент не ответил, профессионально крутанул измазанную в крови надзирательскую дубинку и шагнул через порог. Он был вполне обычный сержант с нагрудным знаком патрульно-постовой службы на груди. Лицо славянское, но мало ли в милиции славян? Он не был похож на взятого в плен. Это был самый настоящий сотрудник органов внутренних дел, находящийся при исполнении.
Только это исполнение капитану Шарафутдинову совсем не нравилось.
- Ты чего? Я свой. Капитан Шарафутдинов, в плену с две тысячи триста тридцать третьего года, - скороговоркой выпалил он.
- За капитана песец тебе, жулик, - обозначил милиционер, глядя на Асгата свирепо и неумолимо.
Соловей прижался лопатками к стене.
Мент бросился в атаку.
Здоровье у Шарафутдинова давно подкачало, но тело помнило боевые навыки. Соловей принял мента ногой в живот. Отпихнул, поднырнул под удар, встретив дубинку подставленной рукой, той же левой ухватил за рукав, правой до самого плеча поддел под мышку, развернулся, подсел, подбивая задом, и швырнул через спину. Бросил хорошо, как ударил об пол. Милиционер хакнул. Из него вышибло весь воздух. Дубинка выпала из разжавшихся пальцев и покатилась. Соловей ногой отправил её под шконку.
"Пистолет!" - засела в голове мысль, и других мыслей, кроме неё, не осталось.
Шарафутдинов упал на колени, расстегнул кобуру, выхватил ПМ. Глазам своим не веря, оттянул затвор, дослал патрон в патронник. Противник сипел, засасывая воздух в отбитые лёгкие. Асгат, не обращая на него внимания, вытащил запасной магазин, сунул в карман. "Ремешок!" Проклятый карабинчик заколдобило. Асгат дёргал, а тот никак не желал отцепляться.
Капитан пограничных войск знал одно - тревогу уже объявили, сейчас прибегут надзиратели, откроют дверь на этаж. У него будет пистолет, а у них нет. И тогда начнётся веселье.
Шарафутдинов не думал, откуда в строго охраняемой тюрьме города Владимира взялся сержант МВД Татарстана в форме и при оружии. А также почему милиционер забивает насмерть осужденных.
По трапу уже грохотали сапоги цириков. Соловей наконец справился с карабином. Пустой ремешок полетел на пол, когда мент неожиданно приподнялся, рванул на себя и сгибом руки взял на удушающий захват.
Асгат захрипел. Стрелять было неудобно. Он саданул противника локтём в голову, но получилось слабо. Гад уже основательно сдавил горло, перед глазами поплыли точки. Шарафутдинов двумя руками оттянул душащее предплечье и с отчаяния впился зубами в волосатую кисть.
Надзиратели ворвались в камеру и с перепугу били вооружённого короткостволом особо опасного Соловья-разбойника, пока он не испустил дух.
Глава двенадцатая,
в которой караван оставляет Святую Русь и Владимир вздыхает привольно, а шаман Мотвил даёт ратникам урок истории с географией, источая идеологический яд
От дороги, ведущей мимо Централа, до ближайшего забора было порядка ста саженей плюс-минус лапоть. Ближе к тюрьме никто не желал селиться, и целая сторона улицы пустовала. Именно там собрался пикет наиболее стыдливых представителей образованного класса.
Выразители общественной совести всех возрастов, среди которых находились девушки, женщины и даже бабы, выстроились в шеренгу как безлоточные частники на рынке. Пикетировали здание городской администрации молча. Разум в правовом сознании стал пробуждаться, и появилась опаска отхватить дубинала за крики и вызывающее поведение. Потому держались скромно, но неравнодушно. Стояли кто со скорбными, требовательными гримасками, кто улыбался с лёгкой, непринуждённой дерзостью прямо в лицо цепным псам режима, прижимали к груди листы чертёжной бумаги с крупно намалёванным значком решётки - "#".
- Подлые уловки слабых людей, - пробурчал Князев, обозревая с крыльца сброд.
- Есть такая профессия - укоризну воплощать, - заметил стоящий рядом Щавель. - Им кто-то платит. Проверишь, узнаешь, потом доложишь светлейшему.
Командир был одет по-походному. Со сборами проволынились, солнце уже поднялось и светило в лицо пикетчикам. Шеренгу демонстрантов озаряло как дуговым прожектором, хоть сейчас выноси на крыльцо пулемёт и расстреливай, зато фасад административного корпуса отбрасывал густую тень, и находившиеся там фигуры командира опричников и начальника тюрьмы казались правозащитникам сгустками мрака.
Ворота Централа стали медленно отворяться. Интеллигенция содрогнулась. "Не по нам ли звонит этот колокол?" - разом возникло предположение в головах собравшихся. Думали одинаково. Недаром все они были единомышленниками. Дальше - больше! На улицу начали выезжать конные ратники. Правда, не в доспехах, а в пыльниках, но все неполживые люди знают иезуитское коварство цепных псов компрадорского режима. Интеллигенты с дрожащими коленками подались назад. Девушки устояли, а с ними бабы и женщины. Студенты нерешительно поглядывали на заборы, прикидывали, успеют ли? Зрелые несогласные избрали путём отступления проулок, по которому было удобно бежать с гордо поднятой головой, зная, что всадник там не проедет.
К их великому облегчению, дух которого ощутимо повис в воздухе, опричники не собирались атаковать, а выстраивались на улице в колонну по двое.
- Когда мы уедем, - распорядился Щавель, - задерживай этих - и на допрос. Выясни, кто организовал, кто подстрекал, кто на митинге главный, кому платили, кто платил, сколько, потом отпусти. Возьми проскрипционные списки и всех подписавшихся под кляузой арестуй. Затем вызывай на допрос по списку люстрационного комитета, пусть дают на ябедников показания. Протоколы будешь показывать арестованным и с них показания возьмёшь на тех, кого по списку допрашивал. Арестованных освободи. Пусть дальше учат студентов на благо Отечества и князя, но помнят, что есть на них материал. Нет ничего лучше разобщённой интеллигенции. Когда она боится и друг дружке не доверяет, тогда работает исправно. Бояться их заставит участь басурманских коллег. От страха они даже на время интриговать перестанут. А ты басурман для острастки прессуй по полной, чтоб из тюрьмы только ногами вперёд и по частям. Не жалей. Басурмане новые приедут, никуда не денутся. Только ты обяжи учебные заведения об их появлении докладывать и сразу обыскивай понаехавших на предмет шпионского оборудования. Найдёшь - повысишь показатели. Не найдёшь, пусть налаживают учебный процесс.
Воля Петрович крякнул.
- Ты, должно быть, в шахматы хорошо играешь?
- Я среди эльфов живу. Вот у них гадюшник так гадюшник, владимирскому не чета.
- С эльфами ты так же?
- Нет, эльфы сами по себе, мы сами по себе, чухна сама по себе. У эльфов рулит не оставляющий следов на снегу строгий вегетарианец Энвироментаниэль, чьё дыхание освежает полость рта. Да и столица их, Садоводство, далеко от нашего Тихвина.
Из ворот выкатились телеги. Последним показался Лузга на муле.
Жёлудь подвёл к крыльцу кобылу.
- Увидимся, боярин, - склонил голову Воля Петрович.
- Не прощаюсь, - ответствовал Щавель. - Смотри тут. На обратном пути загляну, проверю.
- Так точно! - отрапортовал временно исполняющий обязанности главы администрации города Владимира и широко улыбнулся.
Щавель продел ногу в стремя, легко запрыгнул в седло, занял своё место в строю.
- Они отступают! - зычным лекторским голосом гаркнул профессор Политехнического университета.
- А-а-а-а!!! - возликовали пикетчики.
Ещё не до конца веря в увиденное, они проводили глазами скрывшуюся за поворотом последнюю телегу, побросали плакаты и кинулись обниматься. Девушки с бабами, студенты с бородатыми преподами. Целовались взасос, слюнявили щёки. В миг фуррора триумфаторы не ведали различий. Возле их голов порхали маленькие гадкие ники - вестники победы. Справедливость восторжествовала. Плакаты с решётками сделали своё дело, как и было задумано. Так должно было случиться, обязательно случиться. Опричники бежали, поджав хвост, а, значит, падение тоталитарного режима неизбежно. С минуты на минуту отворятся железные двери и на волю выйдут узники. Дальше будет свержение марионетки Князева и свободные выборы главы города из числа наиболее образованных и достойных людей, которых назначит глубокоуважаемый Джоуль Электрикович.
Воля Петрович сплюнул, дёрнул на глаза козырёк фуражки, зашёл в комендатуру.
- Готовы? - спросил он начальника городской стражи.
* * *
На привале в Андреево только и разговоров было, что о произошедшем ночью в тюрьме. Оборотень каким-то чудом вырвался на волю и в обличии мента устроил по камерам резню, как волк среди овец. Это был настоящий зверь, не имеющий в себе ни капли человеческого. Дружинники гудели по своим десяткам, расспрашивали братьев, как им удалось сладить с монстрами, высказывались неодобрительно о напасти с Проклятой Руси. Что ещё подкинут осквернённые заразой Большого Пиндеца земли, когда придётся ехать ловить рабов за Арзамас? Какую неведомую срань господню исторгнут тамошние густые леса? Дружинники готовы были сражаться с целым войском человеческим, зачищать вехобитов в гиблых топях болот и набегать на Москву, но подвергаться угрозе со стороны неведомой драной муйни было жучковато.
Бард Филипп, признанный на Руси знаток ленинианы, порадовал коллектив душераздирающей балладой "Ленин и мясник", от которой новоиспечённым рабам поплохело.
Свою долю в колебания личного состава вносил бывший вырховный шаман Ордена Ленина. На больнице он с Альбертом Калужским самым первым набрался тюремных слухов, но, в отличие от лепилы, имел большое понимание и потому высказывался веско, предметно, мигом обретя среди ратников несомненный авторитет в области паранормального.
- Со старых воинских частей, с допиндецовых питомников вывели басурмане особую породу сторожевых собак, которые собираются в автономные стаи и сами кормятся в лесу. При том охраняют границы Орды от чужаков с нашей стороны. В ответ колдуны Проклятой Руси произвели гибридизацию волков с пленными милиционерами, а потомство их обратили в нечистую силу, что по ночам превращается в мусоров с дубинками и неработающим огнестрелом. Порода получилась обоюдоопасной. Ведь известно, что волка на собак в помощь не зови, ибо лекарство будет хуже болезни. Так и получилось. Сторожевых собак поубавилось, но волки стали забегать и в Великую Русь, а теперь сюда добрались.
К телеге, на которой восседал, скрестив ноги, слепой шаман, стали подтягиваться из трактира дружинники. Интересно было послушать, что скажет знающий человек об опасностях, подстерегающих в неведомых землях.
- В северной и восточной области Великой Руси свирепствуют крысокабаны, которых ради мяса вывели в голодные послепиндецовые годы муромские манагеры. Ведут они род от скрещивания кабана и огромных метрополитеновских крыс, специально ради этого изловленных в Москве и доставленных в Муром, который не был тогда ещё великим городом. Московские манагеры почитают крысу как тотем и знают многие её свойства, неведомые и ненужные вам, пришлым. Крысокабаны спасли Муром своей плотью, но потом надобность в них отпала. Некоторые убежали и расплодились в лесу. Их истребляют что есть силы, но всех не перебьёшь. Крысокабан - зверь свирепый, сметливый и хищный. Крестьяне вельми страдают от него. В Проклятой Руси на крысокабанов активно охотятся ради мяса. Жизнь там совершенно не мёд. Население прозябает в серости и страхе, так и живут безвестно, пока жизнь не исчерпает себя. Рожи у всех смурные, никогда не улыбаются. По мимике их узнаете их. И это ещё цветочки! Когда наступил Большой Пиндец, из крепости в Ульяновске пендосы подняли летающие машины и распылили по окрестным землям жутчайшую заразу. Был тогда мор великий, и были мутации зверские, а кто не умер, тот извратился природой своей. Басурман это тоже коснулось. Вдобавок к чуме огненный пиндец настал всем крупным городам, небо погрузилось во мрак, а земля в холод. Аллах не помог им, но Тенри было угодно, чтобы ракета ПВО поразила боеголовку, летящую в Белорецкий металлургический комбинат, и у наших врагов осталась мощная материально-техническая база, на которой они построили своё проклятое ханство.
Сказав это, Мотвил умолк. Обратил перевязанное тряпками лицо книзу, словно тщась рассмотреть пупок. Собирался с мыслями.
- А как басурмане с населением Проклятой Руси обходятся? - задал конкретный вопрос опытный Сверчок.
Мотвил поднял голову и как будто посмотрел на него. Во всяком случае, старый десятник почувствовал на себе пристальное внимание.