Тут появилась и внучка, которая первым делом обратила внимание на Конрада.
Католик Конрад всю свою одежду изукрасил мальтийскими крестами и даже к старинной пожарной каске, которая была у него вместо рыцарского шлема, сверху тоже был приварен крест.
– Крестоносец? – сурово спросила внучка, ткнув в эти художества пальцем.
– Борзописец, – ответил за Конрада Григ о'Раш.
До Катастрофы Конрад был московским корреспондентом какой-то немецкой газеты.
– Тогда еще ничего, – подобрела внучка. – А то крестоносцы нам не нужны. И так от них прохода нет.
И по секрету, как своим, рассказала про новое явление на Перыни. Появился мол, русский богатырь, который, как на картинке из сказок Пушкина, возит на своем коне попову дочку в белой фате и склоняет всех в крестовую веру.
И все бы ничего – тут и не таких видали, так ведь нашел он на Перыни старых знакомцев-былинников и нашептал им, что попова дочка замуж за него не пойдет, пока он всю Перынь в крестовую веру не обратит. И те по старой дружбе вроде как согласились ему помочь.
А еще привел он на Перынь варягов, а ведь был с ними договор – язычники платят откуп за свое спокойствие, и варяги в Перунов бор носа не кажут.
И как же им можно верить после этого? Вечно у этих крестововеров одно вранье на языке и кривда во всех делах. Опять колдовать придется, чтобы им к святым капищам пути не было. А то известное дело – куда бы ни пришли крестововеры, они прежде всех дел начинают жертвенники осквернять и богов из земли выкапывать.
А хуже всех – попы и разбойники. Вроде и не хочется делать им зла, не зря же говорят – твое зло к тебе и вернется, но как быть, если ты к ним с миром, а они твоих богов в огонь. Только колдовство и спасает.
– Мы их лесом покружим – и за озера, к немцам. Последний поп три раза так ходил. Отощал, как беззубый волк. Но настырный попался. "Мне, – говорит, – это на том свете зачтется. А если вы меня убьете, то и вдвойне". Чокнутый, наверное. Кому надо его убивать? Чтобы он тут упырем бродил, детей пугал? Пускай лучше живой ходит, пока сам не помрет. Только давно что-то не приходил. Может, у немцев остался.
– У каких немцев? – спросил Конрад.
– А у тех, что за озерами живут, – ответила внучка бабы Яги, чем повергла отряд девы Жанны в сильное недоумение.
Наличие за озерами каких-то немцев было для них новостью.
– Меня надо к ним проводить. Я хочу быть у них в гости, – загорелся идеей Конрад, говоривший по-русски бегло, но неправильно.
– Да запросто, – пожала плечами внучка, и немецкий рыцарь просиял.
И если посмотреть на дело здраво, то дело тут было вовсе не в его таинственных соотечественниках. Что он, у себя в Таборе немцев не видел?
Вот внучка бабы Яги – другое дело.
Жанна наметанным глазом перехватывала взгляды, которые Конрад фон Висбаден бросал на ее ладную фигурку и лицо в веснушках, и у валькирии не было никаких сомнений – рыцарю очень даже не помешало бы приворотное зелье.
Тут дело серьезное. Тут любовь с первого взгляда.
29
Возлюби ближнего своего – так учил Сын Человеческий, и это общеизвестно.
Споры вызывает другой вопрос – кого отнести к ближним.
Кажется – что может быть бесспорнее? А ведь это как раз та самая туманная догма, которая неоднозначностью своей привлекает широкие массы людей, не искушенных в тонкостях вероучения.
Ведь если бы сказано было: "Возлюби всякого человека больше чем самого себя", – то не осталось бы свободы для маневра. И как же быть тогда крестоносцам, инквизиторам, конкистадорам, нацистам и террористам, чтобы, не отрицая слов Бога, без оглядки на него заниматься истреблением людей?
Как уничтожать врагов, еретиков, иноверцев, нехристей и недочеловеков, если вера учит любить всех людей такими, какие они есть?
Но разве она и впрямь учит этому?
Ведь догма туманна и допускает разные толкования.
Вера учит любить ближних. А еретики, иноверцы, нехристи и недочеловеки – разве они ближние?
Ближний – это тот, кто думает так же, как ты, и делает то же, что и ты. А тот, кто отошел в сторону, тот, кто живет иначе – он уже не совсем ближний. И чем дальше его образ жизни и образ мыслей отстоит от твоего – тем меньше эта самая близость.
А тех, кто не ближний – разве обязательно любить?
Те люди, которые ворвались в здание университета на Воробьевых горах с криками "Ересиархов в огонь!" и "Смерть очкарикам!" тоже наверняка слышали эту заповедь:
– Возлюби ближнего, как самого себя.
Но ведь они стремились растерзать не ближних. Какие же это ближние, если они совращают людей соблазнами диавольскими и напускают на поля чумную саранчу?
Несомненно они слышали и другую заповедь:
– Не убий!
Но тут уже и без посторонней помощи нетрудно додумать, что она означает на самом деле.
"Не убий ближнего своего", – и никак иначе!
А тех, кто не ближний – отчего же не убить.
Вот и убивали в университетских коридорах последних спецназовцев, не успевших уйти. А главным разочарованием было то, что не оказалось в здании никаких очкариков и никаких масонов.
Спецназовцы и воины Великого Востока вывели всех до последнего человека, а сами остались, как капитан, который последним покидает палубу тонущего корабля.
Самураи желтого пути прорвались на оперативный простор, положив несметное число врагов, а за ними следом вышли и многие спецназовцы.
Но не все.
Те, кого внезапный прорыв фанатиков в здание заставил отступить наверх, оказались в мышеловке.
А дачники с факелами искали по всему зданию очкариков и свирепели оттого, что не могли найти.
А тут еще словно из-под земли вырос внутри здания блаженный Василий, который, оказывается, имел претензии не только к ересиархам, но и к безбожным книгам. Книги, увы, из университетской библиотеки, кабинетов и аудиторий вынесли далеко не все.
– Еретические писания – в огонь! – выдвинул он новый лозунг и сам запалил первый костер. Прямо там, где нашел книги.
Это было все равно, что поднести спичку к сухому хворосту.
Немедленно все, у кого был под рукой хоть какой-то огонь, принялись поджигать все, что горит. Книги, бумаги, мебель, обои, занавески и так далее вплоть до одежды друг друга.
А поскольку началось все с первого этажа, те, кого занесло выше, оказались в неприятном положении. Они слишком увлеклись поисками очкариков и масонов и прозевали момент, когда огонь охватил уже весь первый этаж.
Отряд Гюрзы нашел для себя путь к отступлению, когда столкнулся наверху с командой боевиков в такой же точно камуфляжной униформе, только со стилизованной свастикой на рукаве. Перебить эту команду и переодеть куртки было делом трех минут.
Но огонь по паркету бежит быстрее, чем человек по лестнице.
О первых этажах нечего было и думать. Но ведь можно спрыгнуть и со второго этажа. Одна беда – второй уже тоже подожгли, а от него занялся третий. А прыгать с четвертого без опасения сломать шею не рисковали даже суперэлитные бойцы Гюрзы. Внизу – бесноватая толпа, и со сломанной ногой долго не проживешь – затопчут.
И они пошли через огонь.
30
Первый Заратустра, создатель веры огнепоклонников, обновивший древнюю религию персидских магов, учил, что в мире вечно противоборствуют добро и зло. И тот, кто стоит на стороне добра, будет удостоен рая, а тот, кто на стороне зла, окажется в аду.
Второй Заратустра, вызванный к жизни фантазией философа Ницше, учил, что сильный всегда побеждает слабого, и процветание наступит тогда, когда слабых больше не останется под небом.
А третий Заратустра, единый в двух лицах, служил добру и злу одновременно. Он учил, что сила и слабость – это проявления зла. Добро не нуждается ни в силе, ни в слабости, потому что добро не знает противостояний, в которых проявляется то и другое. Добро не знает вражды.
Человек добра плывет по течению и не сопротивляется изгибам судьбы. Даже если люди зла грозят ему страданиями и смертью – он не станет сопротивляться, ибо всякое сопротивление обращает его на сторону зла.
А законы зла жестоки. Сильный продолжает жить, а слабый должен умереть. Но после смерти их обоих ждут чертоги тьмы. Только сильный в этих чертогах становится мучителем, а слабый – испытывает муки.
Так говорил Заратустра.
Идеальный человек добра – раб.
Идеальный человек зла – воин.
Из рабов и воинов состояла секта маздаев, которая исповедовала учение третьего Заратустры в наиболее чистом виде. В том самом первозданном, возникшем вскоре после восстания рабов в предгорьях Шамбалы, когда никто еще и не думал приписывать Заратустре свои собственные изречения.
Фальсификаторы появились позже.
Но пророк был сам виноват. Ведь это он сам нашептал своим первым приверженцам, что Царь Востока знает высшую истину и умеет связывать добро и зло.
Это он указал маздаям дорогу в Шамбалу, и с тех пор и рабы, и воины служили Царю Востока – и трудно сказать, кого они ценили больше.
Это он, пророк Заратустра, которого видели многие и не видел никто, не возражал ни единым словом, когда Царь Востока прилюдно произносил свои собственные слова, но заканчивал их формулой:
– Так говорит Заратустра!
И кажется, мудрый царь разгадал ход мыслей таинственного вероучителя.
Чего бы добился он, проповедуя свои неискаженные мысли из тайного убежища и не прибегая к посторонней помощи? Разве мало в Экумене пророков? Разве мало в ней сект, которые могут похвастаться едва ли сотней приверженцев?
Катастрофа, голод, страх, мятежи и бунты, разорванная связь времен и изломанная жизнь – это идеальная питательная среда для сект и пророчеств.
При таких условиях только и остается, что молиться. А раз традиционная церковь не уберегла мир от беды, а людей от бедствий, разочарованная паства покидала ее толпами и доставалась сектам.
И выиграть в этой конкуренции было не так-то просто.
А лучшего союзника, чем Царь Востока, даже придумать нельзя. Восстание в Шамбале сделало бывшего студента властителем полумира, и оказалось, что он действительно неплохо умеет увязывать добро и зло.
В мире мистики математические закономерности бессильны. Казалось бы, от сложения харизмы двух человек их общее влияние может максимум удвоиться. А на самом деле рейтинг зашкалил черт знает куда.
С поля битвы при рудниках Востоков увел с собой от силы двадцать тысяч человек. А теперь у него под властью было в сто раз больше, и с запада неиссякаемым потоком текли к Царю Востока все новые подданные. И чуть ли не каждый из них на вопрос, почему он решил служить Соломону Ксанадеви, а не кому-то еще, отвечал как по писаному:
– Так говорит Заратустра.
И было уже неважно, кто и как ссылается на слова Заратустры и перетолковывает их по-своему. Важно, что это делали буквально все.
Маздаи, которые твердо усвоили учение о рабах и воинах и довели до совершенства идею о страданиях на этом свете ради блаженства на том.
Демониады, которые взяли на вооружение тезис о том, что жизнь есть главная помеха всеобщему торжеству зла, а значит, ради победы тьмы над светом надо уничтожить все живое или по меньшей мере истребить всех живых.
Адамиты, которые перевернули этот тезис на 180 градусов и учили, что поскольку жизнь действительно главная помеха всеобщему торжеству зла, то ради победы света над тьмой необходимо оберегать жизнь всеми силами и в частности, без устали плодиться и размножаться подобно кроликам и тараканам. Правда, сами адамиты в качестве примера предпочитали пчел.
Сатанисты, которые целиком и полностью разделяли учение Заратустры о добре и зле и просто предпочитали выступать на стороне зла.
Митраисты, которые были уверены, что древний Заратустра противостоит новому Мессии, а поскольку Мессия выступает на стороне света, то Заратустра в этом перерождении, увы, заодно с силами тьмы. По этой причине митраисты никак не могли договориться между собой, на чьей стороне они сами и явился ли уже Мессия или только будет вскоре. Одни говорили, что Мессия – это Царь Востока, а других терзали смутные сомнения, и они со дня на день ожидали пришествия истинного Царя Света.
Альбигойцы, у которых были свои отношения со светом и тьмой, но тоже во многом почерпнутые из подлинных и ложных изречений Заратустры.
Каббалисты, астрологи и разные прочие колдуны, которые слышали, что Заратустра – это праотец магов и основатель магии.
Язычники, которые просто считали Заратустру одним из богов, разумно полагая, что лишний бог в хозяйстве не помешает. Некоторые даже уточняли, что Заратустра – это бог войны и воинов, опираясь, очевидно, на легенду о его мече, которым он собственноручно рубит головы своим врагам.
Христиане, которые старательно и детально опровергали в своих проповедях все вышеперечисленные ереси и тем самым способствовали их распространению.
И так далее, и так далее, и так далее…
Пророков было много, но Заратустра был один.
Всеобщий вероучитель, единый в двух лицах и трех ипостасях.
И никто не знал, где его искать.
Его соратник, союзник, антагонист или зеркальный двойник – Царь Востока Соломон Ксанадеви – тоже на время пропал из поля зрения масс. Только что был – и вдруг исчез, как будто растворился в ночной темноте.
Но прошло немного времени – и он снова предстал перед народом при свете дня. Однако не в Москве и не в Шамбале, а там, где его, кажется, никто не ждал.
Он объявился на юге.
Москва была ему больше неинтересна. Вавилон должен быть разрушен. А Соломона Ксанадеви ждала земля, которую стоило спасти от разрушения.
Местные группировки, которые собирательно именовали "южанами" независимо от их происхождения (а были тут разные люди и разные лидеры – от нацболов до кавказцев включительно), без конца враждовали между собой, а страдали от этого мирные дачники и хуторяне. И многие даже мечтали втайне, чтобы сюда пришел, наконец, Варяг, и навел хоть какой-то порядок.
Однако банды, погрязшие в бесконечной грызне, не до конца утратили инстинкт самосохранения и совместно держали единый фронт против общего врага.
Поэтому на их землю пришел не Варяг, а другой враг – гораздо более опасный.
Против этого врага бесполезны были привычные методы. Он начисто выбивался из традиционной системы координат.
Царь Востока не трудился устраивать разборки по понятиям. Он просто присылал гонца с коротким сообщением на словах.
Иногда вслед за гонцом приходили ассассины. Они не боялись смерти и несли смерть.
Воины-маздаи искали гибели в бою, и их не могла остановить никакая охрана.
А тут еще в разборки вмешалась жертвенная Алиса, которая в исступлении твердила, что Царь Востока – это не кто иной, как сам Люцифер, восшедший из ада судить живых и мертвых. И многие верили, ибо слышали краем уха, что Князь Тьмы непременно обязан самолично появиться среди людей в преддверии последней битвы Армагеддона.
А поскольку простые смертные все равно против него бессильны, то лучше и не рыпаться. А то как бы не было хуже.
И хотя царь говорил, что он вовсе не расширяет свои владения, а просто наводит порядок, потому что больше некому, все понимали – влияние Великого Востока расширилось уже до пределов запада, до самых границ Таборной земли.
Понятно, что это вызывало законное беспокойство в Белом Таборе. Все знали, что Царь Востока не раз предлагал Тимуру Гарину титул Императора Запада – но вряд ли он захочет сделать аналогичное предложение кому-то другому.
Что если вместо этого он пришлет ультиматум, а вслед за ним – ассассинов? Гарин мог этого не бояться – тут вопрос дружбы и чести, а как будет без Гарина – ведает только Бог.
Правда, из сообщений "Радио столицы" по-прежнему следовало, что Гарин где-то в городе и готовится взять власть в свои руки, а его местонахождение скрывается, чтобы запутать врагов. И в точности то же самое утверждали члены таборного Триумвирата – начальник службы безопасности Шорохов и архиепископ Арсений.
И лишь немногим посвященным было известно, что эти двое уже отправили особый отряд на поиски третьего члена триумвирата – Жанны Аржановой, затерявшейся где-то в истринских лесах.
31
Великого князя Иоанна VII Рюриковича занесло на Истру не от хорошей жизни. У него с собой была корона Российской империи из Алмазного фонда, а по пятам за ним гнался государь император Александр IV Романов. И нагнал-таки похитителя священной реликвии как раз там, где квартировал в это время вор в законе Олег Воронин по прозвищу Варяг.
Мордобой по итогам погони случился прямо у него на глазах, и короной, закатившейся в крапиву, завладел юродивый Стихотворец, который подвергал там себя ежедневной порции телесных мук.
Он и обнаружил, что изделие это не имеет никакой ценности кроме символической, потому что сделано оно из позолоченной меди и украшено стразами, то есть, проще говоря, цветными стекляшками.
Вопрос, куда и когда подевалась настоящая корона из драгоценных металлов с алмазами и самоцветами, остался открытым. Обе царственных особы обвиняли в краже друг друга, хотя у Варяга были сведения, что ее то ли продали, то ли перепрятали еще при Сталине.
Споры прекратил юродивый, который возложил корону на покровителя своего Варяга, мимоходом причислив себя самого к лику святых.
Юродивый объяснил, что поскольку он – человек божий, то и короновать по небесному соизволению вправе любого, кто покажется ему достойным.
А поскольку в родословной Варяга отчетливо прослеживался киевский след, и вор в законе сам под хорошую закуску любил щегольнуть тем, что он на четверть хохол, то начитанный юродивый ничтоже сумняшеся объявил его доподлинным варягом из древнего рода Киевичей, прямым потомком Аскольда и Дира.
– Исполать тебе, великий князь Олег Киевич! – громогласно объявил юродивый в завершение своей речи, и коронованных особ на Истре стало уже три.
А в том, что через несколько часов все трое вместе с короной попали к немцам, следовало винить исключительно язычников, которые никак не хотели переходить в крестовую веру.
Варяг еще помнил смутно, что коронацию решено было торжественно обмыть, но очнулся он уже за озерами. Кажется, его разбудили, чтобы познакомить с лешим, но это неточно. Возможно, то был водяной.
У Варяга слишком сильно болела голова, и он не мог сосредоточиться.
– Как я сюда попал? – хрипло спросил он и получил закономерный ответ:
– Леший его знает.
Но лешего уже не было поблизости. А может, его и вовсе не было, и он просто почудился похмельному Варягу, достигшему стадии белой горячки.
Зато, мучительным усилием собрав глаза в кучу, Варяг обнаружил, что находится в стане врагов. Его окружали валькирии и язычники. И даже рыцарь в пожарной каске и весь в крестах не внушал доверия.
– Так ты, значит, и есть Варяг? – произнесла валькирия в сапогах и шляпе.
– Я великий князь Олег Киевич всея Руси, – не согласился он. – Исполать мне!
Варяг понятия не имел, что значит "исполать", но слово застряло в памяти, израненной алкоголем.
– Очень приятно, – отозвалась на это валькирия. – В таком случае я – Орлеанская королева.
И коронованных особ, как нетрудно заметить, стало уже четверо.
Тут, однако, Варяг принялся буянить, требуя подать ему всю Русь, но внучка бабы Яги Людмила скороговоркой прошептала заклинание, и все прошло.