Хозяйка, кстати говоря, была из тех девиц, которых Авантюра года полтора назад собрал в своем скандальном "модельном агентстве". Поэтому Горыныч ее и знал. Он хотел всего-навсего выяснить, была ли у "известного в городе имени" привычка бегать налево.
Но стоило ему донести суть своего вопроса до заспанной красавицы, на дворе послышались крики.
Горыныч выглянул в окно и увидел, что обслуга сгрудилась у стены, причем все так нагнулись, что Горыныч сверху видел лишь спины да зады. Наконец садовник выпрямился.
В руках у него была пара мужских туфель. Изгвазданных, но если отмыть – не хуже тех, в которых щеголял Горыныч. Горничная признала их – это были хозяйские парадные.
Тогда Горыныч, выйдя на балкон, возглавил поиски. И очень скоро в декоративных зарослях отыскался хозяйский дипломат. Неподалеку лежала мобилка. Еще подальше нашли неимоверно грязный пиджак…
Похоже было, что "известное в городе имя" тупо ломилось сквозь заросли, зачем-то на ходу раздеваясь.
А вот последняя находка была уж совсем неожиданной.
Горынычу принесли легчайшую накидку с бахромой, удивительного лазоревого цвета. Такие накидки недавно вошли в моду, их полагалось надевать к сильно декольтированным вечерним платьям, а эта – словно из мастерской какого-то светила мировой моды выпорхнула, так была изысканно очаровательна. Горыныч понюхал ее – и замер, совсем обалдев.
Запах был из тех, что цепляют слабую мужскую душу и тянут ее на крючочке незнамо куда, освобождая по дороге от лишних мыслей.
Горыныч принюхался – и пошел, и пошел…
Напрасно хватал его за плечо начальник охраны – Горыныч отмахнулся, как от младенца. Напрасно звали в шесть голосов, напрасно даже звонили ему на мобилку.
Он ничего не слышал.
* * *
Ромка забаррикадировался в энергоблоке и кричал оттуда, что если его не выпустят и не доставят обратно, он тут все взорвет к соответствующей матери. Естественно, первым делом с него сорвали визуализацию, которая, как ни странно, даже немного грела, и потому среди всех этих железок ему было холодно и неуютно. Но больше экипаж загадочного космического корабля с ним ничего сделать не мог. Пока…
– Ага! Магия! – вопил Авантюра. – Ща я вашу магию!
И хохотал.
Но кроме воплей, он ничего не затевал. И в самом деле, нажмешь на какую-нибудь крутую кнопку – и гикнешься на фиг…
Он только изучал технику со всех сторон, имея в качестве ориентира двигатель внутреннего сгорания из собственного джипа. Эту хреновину он видел неоднократно – автомеханик Полищук всякий раз подводил его к разверстым джиповым внутренностям, тыкал пальцем в нутро и говорил слова, которые были хуже матерных, потому что матерные хоть понять можно.
В дверь ударили – не то чтобы тараном, но увесисто.
– С тобой говорит вахтенный капитан корабля, – услышал Ромка. – Подойди ближе к пульту, там микрофон.
– Капитан – а дальше?
– Элианд Среброцвет.
– Роман Авантюра, – со своей стороны, представился Ромка. – Мои условия: доставить меня на землю, а за моральный ущерб – по куску за сутки.
– Ты хочешь сказать, что понес моральный ущерб? – осведомился капитан.
– А то! Так вот, для начала я отключу подачу энергии по всему кораблю! Вот, кажется, уже отключил! – выдал Авантюра вполне понятный в его положении блеф. И нажал на кнопку, рядом с которой была наклейка – картинка с фонариком. Фонарик этот держал над головой смешной длиннобородый гном, так что вряд ли кнопка была связана с чем-то серьезным.
Тут же освещение в энергоблоке изменилось – длинные лампы голубого света погасли, зато включились круглые розовые. А из коридора Ромка услышал шум неимоверный. Казалось, весь экипаж, собравшись за дверью, переругался насмерть. Во всей суматохе он неоднократно выловил знакомые слова "Элберет Иланиэль".
Шум стих.
– Эй, Роман Авантюра! – позвал капитан. – Что ты называешь куском?
– Тысячу зеленых, – объяснил Ромка.
– Ты… Тысячу? – в капитанском голосе был священный ужас. – Где же мы ее тебе возьмем? И что ты с ней будешь делать?
– Что буду делать – это моя проблема. А где вы их возьмете – ваша! – отрубил Ромка и сосредоточился, пытаясь выловить из общего галдежа за дверью что-то конструктивное. Надо полагать, сумма насмерть перепугала экипаж корабля, а почему – Ромка не мог взять в толк.
– А если не будет компенсации морального ущерба – все тут разнесу к чертовой бабушке! – закричал он. – Весь энергоблок!
И, подобрав с пола какую-то железяку, запустил ею в стенку – для грохота.
В коридоре стало очень тихо. Ромка отчаянно прислушивался, но экипаж, похоже, совещался шепотом.
А потом экипаж запел.
Это была песня однообразная, но исполненная внутренней силы, и напряжение в ней все нарастало и нарастало, пока не сделалось совсем пронзительным, так что Авантюре пришлось зажать уши.
Воздух в энергоблоке задрожал и заискрился. Ромку сжало в ком и даже сплюснуло. Тут уж было не до смеха.
А потом металлическая дверь сама собой вдавилась вовнутрь и рухнула в помещение энергоблока.
Тут же дрожь и искры прекратились, настала полная тишина. Ромка в ожидании, что сейчас сюда прыгнут бойцы брать его живьем, изготовился к бою. Но никто не прыгал, не орал, пытаясь деморализовать захватчика, из коридора вообще не доносилось ни звука.
Ромка на цыпочках подкрался к дверному проему и очень осторожно выглянул.
В коридоре было темно. Он освещался только теми розовыми лампами, что горели в энергоблоке. И в этом слабом свете Ромка увидел, что весь пол устлан телами. Экипаж как стоял – так и повалился, весь, без исключения, и в основном – лицом вниз.
– Эй, вы чего? – спросил Ромка. – Вы это… вставайте, что ли?..
Не просто молчание, а гробовое молчание было ему ответом.
– Ну, попал… – прошептал он. Его прошибла дрожь.
И в самом деле – он остался один живой на космическом корабле с мертвым экипажем. И летел неизвестно куда. И не знал, где тут теплая одежда и продовольствие.
Если вдуматься – ничего хорошего…
* * *
Горыныч никогда не был гурманом. Ел все, что не шевелится (впрочем, в каком-то эксклюзивном тайском ресторане его накормили тем, что в тарелке шевелилось, и ничего – остался жив), пил все, что горит. Его совершенно не волновали запахи – вот разве что какую-нибудь особую, многодневную тухлятину он еще мог неодобрительно отметить. Он умел спокойно спать в комнате со свежепокрашенными полами.
Ароматы духов тоже его не интересовали. Ну, надо же бабам на что-то деньги тратить, – примерно так думал он, – ну, пусть французский "Шанель" покупают, а не наркоту.
И того, что он, как пес на поводке, пошел за тонюсеньким запахом, Горыныч сперва сам не понял. Ему казалось, будто он что-то вспомнил и должен спешить, а куда спешить – он даже не задумался.
Он торопливо шел по улице отвыкшими от ходьбы ногами – коренастый мужичок, нос – картошкой, коротко стриженая голова – шишковатая, и вообше внешность взывает о густой бороде, чтобы скрыть заметную асимметричность физиономии.
Многие здоровались. Он их не замечал. Он был озабочен – ловил ускользающую мысль. Так бывает, когда забудешь, казалось бы, общеизвестное слово.
След запаха завернул за угол, пересек сквер, а потом – улицу в неположенном месте. Горыныч – тоже. Гудки машин несколько озадачили его – он не понял, чего бы ради.
Запах, угнездившись в голове серебристой змейкой, свернулся там, обжился – и понял Горыныч, что ничего более прекрасного на свете нет.
А насчет прекрасного этот мужичок был далеко не овощ. На охраняемой медведем вилле висели подлинники Куинджи, Бакста, Добужинского, и не наемным дизайнером подсунутые, а выбранные самолично и купленные на аукционах.
Равным образом он знал откуда-то разницу между бриллиантом, стразом и фианитом, да и прочие изумруды с сапфирами и рубины с бериллами сами, без принуждения, признавались ему в своей подлинности, достоинствах и недостатках.
Ниточка окрепла, змейка зашевелилась…
Горыныч, прошагав пешком чуть ли не полгорода (о том, что за ним, выдерживая минимальную скорость и тормозя во всяких неожиданных местах, едет встревоженный руководитель Авантюриной пресс-службы, он не знал), вошел в панельную пятиэтажку, поднялся на четвертый этаж и увидел чуть приоткрытую дверь. За нее и уводил запах.
Он вошел и обнаружил такое зрелище.
В небогато обставленной и неубранной комнате, полуприкрытая пледом, лежала на тахте большая розовая свинья. Она спала. А у окна стояла тоненькая, стройная, фантастической красоты девочка. Ее золотые волосы кудрявились и светились, так что вокруг головы дрожал легкий ореол.
Девочка держала обеими руками большой шар, похоже – хрустальный, и не просто держала, а разговаривала с ним.
– Наин, наин, Иланиэль-те! – услышал Горыныч. – Элел-ранна ансенел туи? Наин, наин, Иланиэль веанна! Веанна лум Иланиэль би Элианд Митриделлан! Веанна лум Иланиэль Инглорион деанел! Эла, эла, кавуи дамбан?
Это не был ни один из знакомых Горынычу языков, даже на китайский и то не смахивал. Но так безупресно красива была девочка, такое сияние шло от ее бледно-золотистых кудрей, схваченных серебряным обручем с большим зеленым камнем посередке, что перевода не потребовалось. Словно бы внутри Горыныча проснулось и распустилось еще одно, не положенное по физиологии, знающее древние наречия ухо.
– Борт, борт, я – Иланиэль! – прозвучал в голове мгновенный перевод. – Почему никто не отвечает? Борт, борт! Вызывает Иланиэль! Иланиэль вызывает Элианда Среброцвета! Иланиэль вызывает ветвь Инглориона! Да что же это такое?!.
– Эла рианна? – неожиданно для себя спросил Горыныч.
Девочка повернулась к нему.
Она не ожидала увидеть в комнате постороннего. Не ожидала также, что посторонний – невысокий мужичок средних лет и страшноватой внешности. А потом, прижав одной рукой шар к груди, второй она выхватила из поясных ножен палочку с кристаллом на конце. Кристалл, нацеленный в грудь Горынычу, слабо засветился.
– Тай дианай! Самеанай! Эаренал ку!
Горыныч, схлопотав крепкий тычок прямо в солнечное сплетение, отлетел и затормозил спиной о дверной косяк.
Тут же на пороге возник руководитель Авантюриной пресс-службы.
Видя, что Горыныч медленно сползает на пол, руководитель одной рукой подхватил его, а другой – поднес к устам мобилку.
– Полундра! – заорал он в микрофон. – Максимыч, всех сюда! На Вторую Красноармейскую!
Руководитель был молод, но сообразителен. Он понимал, какая суматоха начнется, если кто-то, свой или залетный, причинит вред самому Горынычу.
– Миданна ку… эаруале-би… отставить, на хрен… – распорядился Горыныч. – Тай леанна… выруби технику…
А потом на коленях, прижимая к груди полупрозрачную накидку, пополз к девочке.
– Тинувиэль…
С этим словом на устах и повалился у ее стройных, затянутых в лазоревые лосины и узкие сапожки с отворотами, ножек.
Руководитель пресс-службы уставился на девчонку, с виду – пятнадцатилетнюю соплюху, с прижатым к груди хрустальным шаром и палочкой в правой руке. Соплюха же стояла, разинув рот, и слова выговорить не могла. Ни на каком языке!
И тут шар ожил.
– Эй, есть кто живой?! – раздался знакомый, чуть картавый голос. – Мужики! Братаны! Вытащите меня отсюда!
Руководитель пресс-службы заметался по комнате, не понимая, где же тут спрятан Авантюра. Девочка же ахнула и подняла шар на вытянутых руках.
– Эстель Лаудорит! Наин-дей есси-дей элерандасса! – и, поняв, что Ромка этого наречия не разумеет, перешла на русский, – Надежда мечты моей, что там на борту, почему ты так испуган?
– Все померли, я один остался! – заорал в ответ временно незримый Ромка. – Лечу куда-то к долбанной матери!
Тут руководитель пресс-службы сообразил, что голос идет из шара. Он выхватил у девочки это странное устройство и увидел в его глубине, посреди круглого зеленого пятна, физиономию Авантюры.
– Сашка! Ну, хоть кто-то! – заголосил Авантюра. – Звони Горынычу, ставь всех на уши! Меня инопланетяне похитили! Я тут один, они все померли! Пусть с фэ-эс-бе свяжется, у него там какой-то кореш был! Пусть ракету-перехватчика высылают!
– Инопланетяне? – начав просекать ситуацию, руководитель пресс-службы повернулся к девочке. – Вот эта, что ли, инопланетянка?
– Не вижу! Поверни палантир, еще, еще… так! Наверно! Тут, на борту все такие, с патлами! Сашка, придержи ее, пока Горыныч приедет!
Горыныч, услышав знакомый голос, приподнялся на локте.
– Тинувиэль… – произнес он. – Ну, так. Кончай базар. Сашка, давай сюда шар.
Все в городе знали – если за дело берется Горыныч, толк будет. Поэтому пуководитель пресс-службы положил шар на пол, подле локтя Горыныча.
Авантюра с надеждой уставился на щекастую физиономию.
– Никаких тебе фэ-эс-бе, – сказал Горыныч. – Кто ее пальцем тронет, того асфальтовым катком раскатаю.
– Ага, – ответил Ромка. Он знал, что у хозяйственного Горыныча после прокладки персональной шоссейки к загородной вилле как раз каток и остался на всякий пожарный случай, стоит в сарае и ждет своего часа.
Девочка, опомнившись, подхватила с пола хрустальный шар и заворковала что-то вдохновенное.
– Ну не понимаю же! – взвыл Ромка. – Что мне теперь делать в этом морге?
– Ты возле энергоблока, надежда моей мечты? – спросила девочка. – Иди по коридору в сторону рубки…
– Откуда я знаю, где здесь рубка?!
– У дверей схема эвакуации. Рубка под номером первым.
Авантюрина голова в зеленом пятне повернулась профилем – он искал схему.
– Тут вообще ни одной цифры нет, – растерянно сказал он. – Только кружочки с рогами…
– Кружочек с рогами вниз, – помогла девочка. – Ты дойдешь до рубки и на пульте найдешь два ряда больших белых кнопок. Это управление анабиозными камерами. Выведешь на экран схему камерного блока…
– Да как выведу?!
Тут Ромка покачнулся и исчез.
– А Эстель Лаудорит! Лихайно рема! Ку! Ку рема эдасса! – закричала девочка.
А из шара на нее глядело уже совсем другое лицо. Крошечный рот открылся и выплеснулись слова, от которых девочка едва не уронила шар.
– Эйе… – прошептала она.
Опершись о край тахты, Горыныч поднялся – и тут только осознал, что под пледом лежит и сопит живая свинья. Но не до свиньи ему было. Он встал рядом с девочкой – коренастый, коротконогий, угрюмый, повернул к себе шар и сказал грозно:
– Келедгар крао кретта! Казад Барук!
– Ты чего это, Горыныч? – наконец догадался спросить руководитель пресс-службы.
– Чего-чего… Мочить их всех буду, – ответил Горыныч. – Казад аи-мену!
– А на каком это ты языке?
– На каком? На русском!
– Нет, Горыныч, – прошептал руководитель пресс-службы, пятясь. – Это не на русском!.. Это… это…
И вылетел за дверь.
* * *
Ромка безумно обрадовался тому, что хоть кто-то из экипажа уцелел. Даже когда от резкого тычка отлетел в сторону и ударился плечом о стенку.
Тот, кто отнял у него шар (откуда Авантюра узнал, что это палантир, он и сам понять не мог, однако был убежден – угадано точно), был сердит до чрезвычайности. Сказав девчонке, маячившей в хрустальных гранях, пару ласковых, он взял палантир подмышку и быстрыми шагами пошел по железному коридору, а Ромка – за ним, чтобы не оставаться больше в одиночестве.
Они вернулись туда, откуда в ужасе сбежал Авантюра, чтобы не видеть горы трупов, – к выбитой двери энергоблока.
Первым делом незнакомец в таком же синем комбинезоне с золотыми кнопками и защелками, как у прочего экипажа, пробежался по кнопкам длинными тонкими пальцами, отчего круглые розовые лампы потухли, зато включились длинные голубые. Затем он вытащил из нагрудного кармана проводок, вставил штырек в разъем, достал палочку с кристаллом на конце и подождал, пока этот кристалл нальется ровным, четко пульсирующим зеленым светом. При этом кристалл вырос и стал не меньше мужского кулака – правильного мужского кулака, сопоставимого с чайником. А свет его разделился на четыре ярких луча, каждый в палец толщиной.
– Ни фига себе! – воскликнул Ромка.
– Эласса ку! – ответил на это очень недовольный незнакомец. И нацелил один луч на Ромку.
Ромку кинуло к стене. Но не боль он испытал, приложившись затылком, а нечто иное. Может, потому, что луч, метнувшись, попал ему в глаза, а может, и по другой причине – но в голове у Авантюры произошло быстрое движение всех молекул и атомов, которые на тот момент в ней находились. Он ощутил это, как если бы кто сунул туда палочку, старательно размешал содержимое против часовой стрелки, и тут же четким движением направил вихрь по часовой стрелке.
– Эласса ку! – повторил незнакомец, но в настойчивости уже сквозила растерянность.
– Элиа ку басса… – прошептал один из покойников.
Незнакомец, словнео опомнившись, пустил четыре луча гулять по трупам.
К огромному Ромкиному удивлению, трупы понемногу стали оживать. Кто-то еще лежал пластом, кто-то отполз к стенке и сидел, прислонившись. Навстречу сердитому незнакомцу поднялся с пола Гилдор.
– Слава Гил-Гэладу, Элродан, – прошептал он, держась за стенку. – Как хорошо, что ты стоял на вахте…
– Воистину так, – ответил Элродан. – Я проверял датчики, когда освещение вырубилось. Я побежал к энергоблоку, вдруг вижу – этот человек, которого притащила на борт принцесса, держит в руках палантир! Хотел бы я знать, как ему в руки попал палантир!
– Я его на столике взял… – виновато признался Ромка. – Он лежал, никого не было, а оттуда голос шел. Я взял, смотрю – девчонка…
И тут он заткнулся. Да и кто бы не заткнулся, увидев, что от звуков его голоса один слушатель невольно присел, другой – чуть не уронил палантир. Да и оживающий экипаж тоже дружно и с ужасом уставился на Авантюру.
– Ты знаешь Всеобщий язык? – изумленно спросил Элродан. – Ты знаешь Вестрон?
– Он не должен знать Вестрон, – вместо Ромки ответил Гилдор. – Когда принцесса привезла его сюда, он не знал…
– Вы о чем, мужики? – спросил Ромка. – Я что-то не так сказал?
– Нужно будить командира, – сказал Элродан. – Нэлдор Ирвалитар, вставай, иди в анабиозный блок. Это как раз тот случай, когда решать должен командир.
– Сперва нужно доложить вахтенному командиру. А потом уже Среброцвет распорядится, поднимать главного или не поднимать, – подал голос кто-то из воскресших покойников.
– Хорошо бы Среброцвет распорядился отправить его вниз… – этот слабый голос, очевидно, выразил общую надежду.
Элродан на секунду задумался.
– Похоже, мы нашли то, что искали, – вдруг очень тихо произнес Гилдор. – Ты подумай, ведь принцесса…
– Принцесса еще дитя! Пусть решает командир! – крикнул Элродан. – А пока – заприте его где-нибудь! Или он до пробуждения командира весь корабль разнесет! На мелкие осколки!
Ромка хотел было протестовать, но несколько членов экипажа, выглядевших уже бодрее, достали свои палочки с кристаллами и подключились к едва заметным на железной стенке разъемам. Лучи, белые, желтые и зеленые, перекрещиваясь, ломаясь друг о друга, отражаясь под неожиданными углами, сплели непреодолимую решетку. И эта решетка отжала Ромку от стены, заключила его в клетку, повлекла за собой по коридору. Он вынужден был подчиниться.