Страх перед колдовскими способностями молодого князя, однако, не помешал Летучему Зену заломить совершенно непомерную цену. Достойнейший магистр попробовал было поторговаться, но кентавр Семерлинг только рукой махнул:
– Тебе заплатят.
И Летучий Зен мгновенно снял перед Семерлингом свою просоленную шляпу. Как ни прискорбно было это сознавать достойнейшему из мудрых, но слово кентавра на планетах Светлого круга стоит все-таки побольше, чем слово сиринца.
– В Мессонию,– распорядился Семерлинг.– У меня есть вопросы к Гигу Сигирийскому.
Что это за вопросы, кентавр уточнять не стал, а достойнейший Пигал не спрашивал, пробурчав при этом, что с какой стати он станет суетиться, если его все здесь считают за назойливую муху, жужжание которой лишь раздражает просвещеннейшее ухо.
– Я поражен твоими словами, достойнейший Пигал.
Если судить по интонации, то кентавр Семерлинг действительно был поражен. Разговор происходил на корме "Жемчужины Арлиндии", где в этот момент никого, кроме двух старых друзей, не было.
– Если ты поражен моими словами, просвещеннейший Семерлинг, то позволь и мне выразить свое мнение о твоей скрытности. Мне казалось, что наша многолетняя дружба предполагает большую степень откровенности, но, видимо, я ошибался.
– Есть подозрения, достойнейший Пигал, настолько страшные, что в них трудно признаться даже самому себе, а уж тем более поделиться ими с кем-то другим, даже если этот другой твой самый преданный и надежный друг, не раз проверенный в испытаниях.
Достойнейший Пигал крякнул от досады. Каким же все-таки дураком и невежей он себя показал, вот и воспетая в балладах сиринская чуткость. Не сумел понять состояние ближайшего друга, захлебнулся в собственных надуманных обидах и проглядел чужую настоящую боль. Конечно, магистр мог догадаться обо всем сам, а не терзать вопросами и без того истерзанную душу друга. Просвещеннейший Семерлинг действительно сомневался, но не в старом проверенном друге Пигале Сиринском, а в своем воспитаннике, и, надо признать, для этих сомнений у него были весьма серьезные основания.
– Я давно хотел спросить тебя, просвещеннейший,– осторожно начал Пигал,– почему ты решил, что мальчик, найденный тобой на развалинах Лорк-Нея, именно Андрей Тимерийский?
– Нет, достойнейший Пигал, здесь ошибки быть не может.– Кентавр печально покачал головой.– Я видел этого ребенка на руках его отца буквально за неделю до печальных событий. Нет, дело не в подмене.
– Тогда в чем же, просвещеннейший Семерлинг?
– Не знаю, дорогой друг, а может быть, просто боюсь сформулировать. Андрей Тимерийский часто ведет себя совсем не так, как хотелось бы.
– Очень непредсказуемый человек и очень скрытный,– подтвердил Пигал.– А может быть, все дело в том, просвещеннейший Семерлинг, что мы с тобой перестали быть молодыми, и уже очень давно.
– Хотел бы я надеяться, достойнейший Пигал, что ты прав, а я просто глупый кентавр, который взялся на склоне лет за воспитание чужого ребенка, и это почетное занятие оказалось мне не по плечу.
– Но если все-таки предположить нечто иное...– Пигал смутился и покосился на собеседника.
Лицо кентавра было сосредоточенным и строгим.
– Не будем, достойнейший Пигал, путаться в предположениях, а просто понаблюдаем, подумаем и сопоставим.
Иного выхода у них просто не было, и магистру волей-неволей пришлось согласиться. К тому же ему пришла в голову одна интересная мысль: а что, если Андрей Тимерийский догадывается о подозрениях своего воспитателя и здесь кроется причина его весьма прохладного отношения к кентавру? Быть может, достойнейшему Пигалу удастся растопить лед взаимного недоверия и снять тем самым очень многие вопросы, мучившие небезразличных сиринцу друзей. Конечно, найдутся моралисты, которые обвинят достойнейшего магистра и дознавателя во всех смертных грехах. Но ведь слежка им велась исключительно в интересах самого молодого человека, да еще в интересах всей цивилизации Светлого круга. Как намекнул просвещеннейший Семерлинг, тут уж выбирать не приходилось.
Впрочем, ничего заслуживающего внимания Пигал пока не обнаружил. Князь просто проспал чуть не всю неделю пути до Мессонии. Все попытки его разговорить заканчивались ничем. Тимерийский отшучивался и зевал, демонстрируя великолепные зубы. Пожалуй, единственной его странностью оказалась привязанность к Черному скомороху, которую, однако, можно было объяснить самым тривиальным образом. Наверняка он играл этой игрушкой в детстве и сохранил ее как память об утраченном мире.
Пару раз князь разговаривал с Летучим Зеном, но ничего подозрительного в этих беседах не было. Насколько мог выяснить достойнейший магистр, речь шла о вещах обыденных – мессонских девушках, мессонских легендах, о страшном колдуне Зеиле, проживающем в заколдованном замке, ну и о прочей подобной чепухе. Летучий Зен клялся и божился, что больше никаких вопросов князь ему не задавал, но глаза его при этом бегали, и достойнейший Пигал ему не слишком верил.
Город Бусон, столица Мессонии, встретил путешественников шумом и гамом торговой площади, расположенной, как водится, в нескольких шагах от порта. Пигала немного обидело то обстоятельство, что взгляды бусонцев целиком были прикованы только к кентавру Семерлингу, а на всех остальных, под которыми достойнейший из мудрых подразумевал, собственно говоря, самого себя, не обращали внимания, но тут уж ничего не поделаешь: сиринцев природа умом не обделила, а вот что касается статей, то тут оставалось желать много лучшего.
Кентавр горделиво плыл впереди, раздвигая толпу любопытных мощным торсом, достойнейший Пигал шел следом, рядом с князем Тимерийским, свысока поглядывая на толпу, что при незавидном росте сиринца было настоящим искусством. Летучий Зен с одним из своих матросов замыкали шествие.
Князь Андрей в высокомерии отнюдь не уступал достойнейшему Пигалу, но значительно превосходил сиринца в росте, что было сразу замечено бусонцами. Несколько язвительных замечаний послышалось из толпы в адрес надутого молокососа, на что князь не замедлил ответить оплеухами по ближайшим загривкам, не утруждая себя разбирательствами. Вспыхнул небольшой скандальчик, в который была втянута и команда "Жемчужины Арлиндии", изрядно пострадавшая в потасовке. Бусонская публика по всей Либии славилась своей горячностью. Локальная стычка стремительно перерастала в грандиозную драку, в которой, похоже, готовилась принять участие вся собравшаяся на площади городская рвань. Причем бусонцы с поразительной быстротой разделились на противников князя Тимерийского и его сторонников. Противники кричали сиятельному "негодяй" и почему-то "предатель", а сторонники – "да здравствует" и "благодетель". Чем князь Тимерийский облагодетельствовал одну часть бусонцев, ступивши на землю Мессонской империи буквально полчаса назад, и когда успел так жестоко насолить другой, понять было трудно, но крик поднялся невероятный.
Появление на площади гвардейцев Гига Сигирийского быстро утихомирило разгоревшиеся страсти. В драке пострадал и достойнейший Пигал, который не успел или не захотел вскочить на спину кентавру и поплатился за нерасторопность или самоуверенность отдавленной ногой. Князь Тимерийский, проявивший неслыханную прыть и успевший расквасить за короткое время десятка два сильно не понравившихся ему мессонских рож, отделался разорванным воротом камзола. Синяки и шишки Летучего Зена и его матроса никто считать не собирался. А Семерлинг не пострадал вовсе, да и кому бы пришло в голову поднять руку на кентавра?
И тем не менее именно кентавру Семерлингу в первую очередь принес свои извинения Гиг Сигирийский, красивый рослый мужчина, упакованный в золото и серебро, словно сиринская кукла. Пигалу он не понравился с первого взгляда, может быть потому, что во время приветствия нагло проигнорировал магистра, сосредоточив все свое внимание на кентавре Семерлинге и князе Тимерийском. И только после того, как просвещеннейший Семерлинг представил ему своего друга, нехотя протянул унизанную перстнями руку и небрежно, свысока кивнул.
У достойнейшего Пигала создалось впечатление, что Семерлинг и Гиг Сигирийский видятся отнюдь не в первый раз, а, похоже, знакомы очень даже хорошо.
– Я ведь говорил тебе, достойнейший, что был на Либии лет двадцать назад. Наша встреча была почти случайной.
Может быть. Но тогда непонятно, почему этот авантюрист ведет себя так, словно знаком с просвещеннейшим тысячу лет, и твердит без умолку, что всем ему обязан? Нет слов, и величественными жестами, и властным выражением лица Гиг Сигирийский являл миру образец владыки и императора, но, увы, как поговаривают злые, но весьма осведомленные языки, даже титул барона он получил из рук Сайры Великодушного, который, видимо, решил, что получить рога все-таки приличнее от благородного барона, чем от пирата по прозвищу Веселая Рожа. В молодые годы этот бесспорно влиятельный человек промышлял делом малодостойным, и о его бесчинствах могли бы поведать арлиндские, мессонские, земейские и зарийские торговцы, если бы нашелся любопытный, которому пришла бы в голову идея прогуляться на дно Либийского океана для сбора свидетельских показаний.
Судьба благоволила Гигу, он имел счастье понравиться прекрасной супруге незабвенного Сайры Великодушного и дослужиться до звания адмирала мессонского флота. Победа при Абидане над земейским флотом сделала Гига правителем империи. Ибо Сайра Великодушный, да не икнется ему в гробу, был посредственным полководцем и неизменно проигрывал земейцам все сражения. Гиг Сигирийский не только разгромил земейцев на море, но изрядно потрепал их и на суше. Поговаривали, правда, о помощи ему нечистой силы, но это уж как водится. Чужой успех всегда кажется недоброжелателям лишь результатом усилий волосатой руки. Однако Веселая Рожа и сам был расторопным парнем, в этом ему не могли отказать даже враги. Он в два счета упрятал капризного императора Сайру в отдаленный замок и утвердился не только на ложе императора, но и на его троне, объявив себя заместителем прихворнувшего Сайры. Поначалу все для Гига Сигирийского складывалось хорошо, если не считать мелких неприятностей вроде народных бунтов и баронских заговоров, но на исходе третьего года его правления случилась самая настоящая беда, едва не стоившая Гигу не только власти, но и головы. Императрица Бренгильда Мессонская, от имени которой Сигирийский управлял империей, скончалась при родах, оставив любовнику прелестную девочку, названную Асольдой. Ситуация, что ни говори, создалась щекотливая. Выдать ребенка за дочь законного императора Сайры, три года до этого пребывавшего в местах отдаленных, не было никакой возможности. Ну и, как водится, у прихворнувшего Сайры появились другие наследники, вроде Птаха Арлиндского, как уверяли, дальнего родственника еще не почившего в бозе императора. Зарождающаяся смута грозила захлестнуть и Мессонию, и Арлиндию, надолго погрузив оба государства в пучину беззакония и усобиц. Кому и как удалось привести к соглашению враждовавшие стороны, так и осталось неясным. Зато был обнародован документ, а точнее, завещание Сайры, за которое он и получил свое прозвище – Великодушный. Асольда, признанная Великодушным дочерью, должна была отправиться в Арлиндию по достижении восемнадцати лет в качестве супруги овдовевшего короля Птаха, а наследницей императора Мессонии объявлялась Елена Арлиндская, но только по достижении ею совершеннолетия, а пока местоблюстителем престола оставался все тот же Гиг Сигирийский. Двадцать лет пролетели так быстро, что никто и охнуть не успел, и опять для Веселой Рожи наступили нелегкие времена. Давно уже спал вечным сном великий путаник Сайра Великодушный, но заложенная им мина только-только собиралась взорваться.
Однако, к удивлению достойнейшего Пигала, нашелся опытный минер, который ее, к большому удовольствию барона и местоблюстителя, обезвредил. И сообщил об этом магистру не кто иной, как Летучий Зен, укоризненно при этом вздыхая. Сказать, что достойнейший из мудрых был потрясен, значит не сказать ничего. Одним мановением чьей-то э... руки была сокрушена наработанная многолетними трудами репутация Пигала Сиринского, магистра и дознавателя, известного не только на ближних планетах Светлого круга, но и на дальних. Какое коварство, какая неслыханная низость! Да это просто невероятно, это не может быть правдой! Ведь достойнейший Пигал самолично, вместе с королем Птахом, охранял покои несравненной Асольды.
– Вот-вот,– подтвердил Летучий Зен.– Так и говорят: пока один королю зубы заговаривал, другой все и провернул. За Асольдой из Бусона уже послали корабль, в ее беременности уже ни у кого нет сомнений.
– А король Птах?
– Рвет и мечет, шлет проклятия виновникам своего бесчестия, но ничего поделать уже не может. Его подпись стоит под договором. Словом, большое спасибо и вам, магистр, и вашему князю от всего Арлиндского королевства. Гиг Сигирийский уже объявил своего неродившегося внука наследником мессонского трона, а себя, естественно, регентом при ожидаемом малолетнем государе.
– Какой кошмар! – простонал в отчаянии достойнейший Пигал.
Слава о коварном сиринце разнесется теперь по всем планетам Светлого круга. О князе Тимерийском никто и не вспомнит, все шишки непременно падут на голову магистра. Негодяй Пигал! Предатель Пигал! Нет, он должен бороться. Должен доказать, что не причастен к чудовищному обману. Не исключено к тому же, что и князь здесь абсолютно ни при чем, а все дело в происках Гига Сигирийского, который пытается свою гнусность прикрыть чужой кристально чистой репутацией.
Просвещеннейший Семерлинг внимательно выслушал сбивчивую горячую речь своего друга.
– А вы уверены, что к Асольде Мессонской ночью никто не заходил?
– Абсолютно уверен! – возмутился достойнейший Пигал.– На окнах ее спальни решетки толщиной в руку, а в прихожей были мы с королем Птахом.
– Быть может, вас отвлекли ученые занятия и вы просмотрели барьер невидимости, удачно кем-то поставленный?
Достойнейший Пигал обиделся: уж кому-кому, а просвещеннейшему Семерлингу известно, что с магистром Белой магии подобные фокусы не проходят. Не было никого, кроме глупой дылды-служанки, не ко времени отправившейся за вином для своей хозяйки.
– Она ходила за вином один раз?
– Нет, дважды. Вечером и утром.
– Ну вот, достойнейший Пигал, и разгадка.
– Но позволь, просвещеннейший, я сам разговаривал с ней. И даже выпил вина из принесенного ею кувшина.
– Это было вечером?
– Нет,– потерянно отозвался Пигал, покрываясь мелкими бисеринками пота.– Утром.
Какой же он дурак! Служанка, выходившая из комнаты своей госпожи, была действительно служанкой, но это было вечером, а поутру спальню покинул совсем другой человек, навеки погубивший репутацию магистра, негодяй, каких свет еще не видывал, коварная и недостойная личность. Кому же можно верить в этом поганом мире, в конце концов? Нет, оправдаться Пигалу Сиринскому уже не удастся. Магистр-идиот – это еще хуже, чем магистр-негодяй.
– Не все еще потеряно, достойнейший Пигал,– утешил друга кентавр Семерлинг.– Если удастся найти пропавшую Елену Арлиндскую, то вся грязь смоется с твоего честного имени слезами благодарного отца и его не менее благодарных подданных.
Слова Семерлинга вернули магистру утерянную веру в себя. Именно так. Просвещеннейший прав. Вселенная еще узнает, кто такой Пигал Сиринский! А этому сиятельному негодяю Тимерийскому магистр даже взглядом не позволит прикоснуться к прекраснейшей из прекрасных.
– Кажется, наш молодой друг увлечен новой красавицей. Если не ошибаюсь, это прекрасная Лилия, дочь барона Садерлендского, ближайшего сподвижника Гига Сигирийского.
Достойнейший Пигал был удивлен осведомленностью просвещеннейшего кентавра. До сих пор он считал, что его друг интересуется только древнейшими манускриптами Мессонии, пылью веков, так сказать, и далек от проблем текущей жизни.
– И в пыли веков можно кое-что отыскать, дорогой друг,– отозвался Семерлинг.– Ну, скажем, трехсотлетней давности историю о бароне Силисе Садерлендском, спутавшемся с нечистой силой.
Достойнейший Пигал, несмотря на минорное настроение, не сдержал улыбки:
– Я слышал о бароне Силисе от Летучего Зена. Кажется, эта история происходила в замке Крокет и до сих пор волнует воображение простонародья.
– И неспроста,– со значением взглянул на магистра Семерлинг.– Очень занятная история, смею тебя уверить, дорогой друг. А началась она весьма романтично, когда барон обнаружил неподалеку от своего замка на берегу Либийского океана прекрасную чужестранку и не нашел ничего более умного, как жениться на ней. Красавица родила ему двух сыновей, и, возможно, их жизнь и дальше протекала бы столь же безмятежно, если бы несчастный барон Силис не увлекся Черной магией под влиянием своей жены, как считали соседи, за глаза называя Зебу Садерлендскую ведьмой.
– Зебу? – Удивленный Пигал даже привстал.
– Да, я тоже сразу же обратил внимание на это имя. Итак, однажды, темной дождливой ночью в замке Крокет произошло нечто ужасное. Настолько ужасное, что пережить это смогли только двое: младший сын барона, совсем младенец, и сам барон, сошедший, впрочем, с ума. Все слуги и домочадцы барона умерли. И, как пишет летописец, не было сил смотреть на их перекошенные ужасом лица. Красавицу Зебу Садерлендскую не нашли ни живой, ни мертвой. Барон Силис, так и не вернувшись в ум, вскоре скончался, а еще раньше умер простудившийся в ту страшную ночь младенец. Из всей семьи уцелел только старший сын барона, который не присутствовал в ту страшную ночь в замке, он-то и продолжил старинный и блистательный мессонский род баронов Садерлендских.
– Так ты полагаешь, просвещеннейший, что Лилия Садерлендская – и есть дама пик?
– А кроме того, она уж не знаю сколько раз правнучка нашей знакомой ибсянки Зебы, которая, по словам дракона Сюзи, если ты не забыл, дорогой друг, именно триста лет тому назад покинула Либию, предупредив его об опасности. Впрочем, не исключено, что дракон и сам почуял Нечто.
– Нечто, выпущенное в наш мир ибсянской ведьмой и бароном Силисом?
– Очень может быть. Хотя это всего лишь наши предположения.
Достойнейший Пигал ненадолго задумался:
– А какое отношение эта покрывшаяся пылью история имеет к замку Лорк-Ней и Андрею Тимерийскому?
– Это я и хотел бы узнать, магистр. К сожалению, мне довольно трудно присматривать за своим воспитанником, не возбуждая при этом его недовольства, и я буду тебе очень благодарен, дорогой друг, если ты избавишь меня от этой нелегкой обязанности.