Туро с трудом перекатился на колени, попытался встать, но тут силы окончательно ему изменили. И он беспомощно смотрел, как всадники обнажают мечи, увидел блеск торжества в их глазах, услышал злобу в их возгласах. Его взгляд метнулся к Лейте. Она стояла спокойно, натянув лук так, что тетива касалась ее щеки.
Время, казалось, замедлило свой бег, и Туро словно со стороны наблюдал, как Лейта неторопливо выдохнула и, перед тем как сделать новый вдох, спустила тетиву.
Стрела поразила переднего всадника между ключицами, и он свалился с седла.
Но двое остальных уже приблизились настолько, что времени тщательно прицелиться не оставалось, и вторую стрелу Лейта пустила слишком поспешно. Стрела ударилась в шлем второго всадника так, что его голова откинулась. Он чуть было не потерял равновесия, и его лошадь шарахнулась вправо. Тут, когда лесовичка уже почти выдернула из колчана третью стрелу, третий всадник прыгнул на нее прямо с седла. Ее рука метнулась к охотничьему ножу на поясе, но всадник со всей мочи ударил ее кулаком в подбородок, и она без сознания упала на снег. Его товарищ справился с лошадью, спрыгнул на землю и направился к Туро, занося меч.
– Ну что же, принц-недомерок, надеюсь, охота пришлась тебе по вкусу.
Туро промолчал, с трудом поднялся на ноги и посмотрел убийце прямо в глаза.
– Ты что, не будешь молить о пощаде? Вот жалость-то! А я-то думал, ты нам посулишь по крайности королевский выкуп.
– Я тебя не боюсь, – произнес Туро ровным голосом. – Ты ничтожный трус. Так подойди же, убийца детей. Отработай свой хлеб.
Тот напрягся, но внезапно его взгляд скользнул куда-то за Туро.
– Ты кто? – спросил он, и Туро оглянулся. Позади него, словно возникнув из воздуха, стоял мужчина в плаще из шкуры белого медведя. Волосы у него были черные, но подернутые серебром на висках. Лицо с квадратным подбородком было бритым. Глаза были серые. Темная кожаная туника ниспадала на зеленые вязаные гетры, а в руках он держал серебряный посох с двумя перехватами из черного дерева – вверху и посередине.
– Я спросил, кто ты, – повторил убийца.
– Я тебя слышал, – ответил незнакомец глубоким басом, более холодным, чем ветры зимы.
– Так отвечай!
– Я Кулейн лак Фераг, а ты напал на мою воспитанницу.
Тот покосился на бесчувственную девушку.
– Она только обмерла. И она ведь убила Пагиса!
– Быстро и метко. Я похвалю ее, когда она очнется. Ты, мальчик, – мягко сказал он Туро, – встань позади меня.
Туро послушался, и Кулейн шагнул вперед.
– Не люблю убивать, – сказал он. – Но, к несчастью, нельзя допустить, чтобы ты и твой товарищ покинули это место живыми, так что у меня нет выбора.
Защищайтесь!
Секунду оба убийцы тупо смотрели на человека с посохом, затем один бросился вперед с боевым кличем.
Рука Кулейна скользнула к перехвату и резко повернула его верхнюю половину. Посох распался, и в правой руке Кулейна оказался серебряный клинок. Он отбил неуклюжий удар и обратным движением лезвия рассек шею нападавшего. Голова убийцы медленно отделилась от плеч и скатилась на землю. Жуткое мгновение туловище продолжало стоять, затем правое колено подогнулось, и тело упало рядом со страшной головой.
Туро судорожно сглотнул и заставил себя отвести глаза от трупа.
Оставшийся убийца бросился к своему коню, уронил меч и одним движением вскочил в седло. Кулейн перешагнул через труп, поднял лук Лейты, выбрал стрелу, натянул тетиву и пустил стрелу без всякой спешки, но с таким искусством, что Туро счел беглеца убитым еще до того, как она вонзилась ему между лопатками. Кулейн бросил лук, подошел к Лейте и бережно поднял ее на руки.
– Так никогда ничему и не научишься, Гьен, – прошептал он. – Еще одна лань для твоей коллекции?
– Он сын короля. Эльдаред ищет его смерти.
Кулейн обернулся и впился взглядом в принца. Туро заметил в его взгляде что-то новое, какое-то чувство, но не сумел распознать какое. И тут же лицо Кулейна вновь стало непроницаемым.
– Добро пожаловать к моему очагу, – сказал он просто.
Глава 3
Эльдаред, король бригантов, владыка Северной Стены, сидя выслушивал в молчании доклады своих охотников. Его сыновья Кэль и Морет, сидевшие рядом с ним, знали, что под видимым спокойствием их отца нарастает черная ярость.
Эльдареду шел пятьдесят второй год, и он был ветераном темных интриг и злоумышлении. Двадцать лет назад он внезапно перешел на сторону молодого римлянина Аврелия Максима в его споре за трон, предав собственного брата Касьока. С тех пор его власть все росла, а поддержка, которую он оказал Максиму, принесла ему большие богатства, но теперь его честолюбию было уже мало владычества над краем холмов и гор. В течение последних пяти лет он мало-помалу заручился поддержкой горских племен, постоянно воюющих между собой, и укрепил свое влияние на южных бриттов.
Теперь, чтобы опрокинуть трон, ему требовалась только смерть Аврелия и его слабосильного сына. А затем внезапное нападение на Эборакум сделает его положение неуязвимым.
И вот поразительной простоты план развеялся пеплом из-за глупого просчета. Трое королевских дружинников бежали, а мальчишка Туро бродит неведомо где в горах. Эльдаред хранил невозмутимость, глаза под тяжелыми веками ни намеком не выдавали снедавшую его тревогу. Мальчишка сам по себе никакой опасности не представлял: бесхребетный заморыш, уверяли все.
Но стоит ему добраться до Кэрлина, и Луций Аквила, хитрейший стратег, сделает его своей куклой в поисках союзников против Эльдареда. Не говоря уж о том, что стоит хоть одному из уцелевших добраться до Аквилы, и поход на Эборакум может обернуться гибелью.
Эльдаред отослал дружинников и посмотрел на своего сына Кэля, воина с ястребиными глазами, которому едва сровнялось двадцать.
– Что скажешь? – обратился к нему король, и Кэль улыбнулся.
– Отец, тебе же не нужно, чтобы я объяснял очевидное.
– Да, но мне нужно, чтобы ты показал, насколько понимаешь очевидное.
Кэль поклонился.
– Мальчишка пока не так уж важен. Укрылся где-то в сердце наших земель, и мы успеем заняться им на досуге. Прежде надо настигнуть троих беглецов.
Главное, римлянина Викторина. Аврелий прочил его себе в полководцы, и, думаю, именно он отговорил двух других искать короля.
– Отлично, малый. Но что нам следует предпринять?
– Сосредоточить поиски на юго-западе. Викторин проберется за Стену в Норчестере. Оттуда повернет на восток, а потом на юг к Эборакуму.
– Зачем ему выбирать окольный путь? – спросил Морет. – Это же только увеличит для него опасность.
В глазах Кэля блеснуло презрение, но он ответил невозмутимо:
– Викторин не дурак, братец. Он знает, что мы пошлем погоню на юго-восток, и таким маневром выиграет время. Придется воззвать к Горойен.
Морет кашлянул и заерзал на сиденье. Эльдаред промолчал.
– Есть ли у нас выбор, отец? – продолжал Кэль.
– Выбор? – гневно перебил Морет. – Еще один мертвый бригантский младенец для этой мерзкой бабы?
– А сколько бригантских воинов падет под стенами Эборакума, если мы не заручимся помощью Ведьмы? – возразил Кэль. – Верь я, что это принесет нам победу, я бы принес в жертву Ведьме хоть сотню младенцев.
– В чем-то Морет прав, – негромко сказал Эльдаред. – В этой смертельной игре я хочу властвовать над событиями. Туманные Чары могут послужить на пользу нам, но какой ценой? Думается, она ведет свою игру. – Он откинулся в кресле и уперся подбородком в сложенные домиком ладони. – Дадим охотникам еще два дня на поимку дружинников. Если они потерпят неудачу, я воззову к Горойен. Ну а мальчишка… наверное, его труп стынет где-то под сугробом. Тем не менее пошли в холмы Алантрика.
– Ему это не понравится! – засмеялся Морет. – Послать Королевского Бойца за сбежавшим мальчишкой!
– Что ему нравится и что не нравится, решаю я, – сказал Эльдаред. – Это относится и к тебе. А весной у Алантрика будет достаточно случаев показать свое искусство бойца.
– А как же Меч? – спросил Морет.
Глаза Эльдареда блеснули, лицо потемнело.
– Не смей напоминать мне о нем! Никогда!
* * *
Викторин сидел возле узкого окошка харчевни и смотрел на развалины Стены Антонина, построенной много севернее грозных укреплений Адриана и протянувшейся от берега до берега на сорок с лишним миль.
Стена эта была сложена из торфяных брусков поверх каменного основания, и ее руины казались молодому римлянину зримым воплощением упадка Римской империи. Триста лет назад тут несли бы дозор три легиона и через каждую римскую милю стояла бы крепость.
Теперь тут вольно гулял ветер и царило почти полное безлюдье, если не считать деревушек вроде Норчестера у торговых дорог. Он прихлебывал пиво и искоса поглядывал туда, где Гвалчмай и Карадок сидели рядом чуть в стороне от бригантов, коренных местных жителей. Трое дружинников пробирались на юг уже девять дней. По дороге им удалось купить провизию и одежду у греческого купца.
Викторин теперь был облачен в длинное шерстяное одеяние и меховую куртку сборщика заказов. С плеча у него свисала кожаная сумка, в которой лежали стило, пергамент и письмо Публия Аристарха, удостоверявшее, что он Вар Сенека, сборщик заказов из Эборакума.
Хозяин харчевни, пожилой римско-британский ветеран, опустился на скамью рядом с Викторином.
– Как скоро доставят товары, которые я закажу у тебя? – спросил он.
– Они будут здесь на вторую неделю весны, – ответил Викторин, всей кожей ощущая близкое соседство бригантов. – И, конечно, зависит это от того, что тебе требуется, – продолжал он. – Для галльских вин год выдался плохой, и привозят их мало.
– Ну, соль мне куда нужнее галльских вин, – сказал хозяин. – Дичи в холмах хоть отбавляй, да как без соли сохранить мясо? А сколько твой торговец берет за соль?
Викторин глубоко вздохнул. Он никогда хозяйством не занимался и понятия не имел ни о чем подобном.
– А сколько с тебя запрашивали в этом году? – спросил он.
– Шесть сестрицей за фунт. Пять, если я возьму все и сам продам в розницу.
– Расходы возросли, – вздохнул Викторин, – и, боюсь, такая цена мне не подойдет.
– А какую запросишь ты?
– Шесть с половиной. Но если ты соберешь заказы с окрестных деревень, я сделаю скидку. За десять проданных мешков один будешь получать бесплатно.
– И как у вас, торговцев, духу хватает заламывать такие цены! Другое дело, будь у нас война. Дороги же сейчас безопасны как никогда.
– Ту друг, не видишь дальше своих краев. Может, в земле бригантов дороги и безопасны, но на юге-то идет война – и плакали наши прибыли.
Высокий воин – бригант с глубоким рубцом поперек щеки, встал из-за стола и подошел к Викторину.
– Я тебя прежде не видел, – сказал он.
– А что тут странного? – возразил Викторин. – Или ты часто бываешь в Эборакуме?
– Ты больше смахиваешь на воина, чем на сборщика заказов.
– Но, собирая заказы, друг мой, денег я получаю больше и с меньшей опасностью.
– И ездишь один?
– Как видишь. Ведь денег же при мне нет. Кто станет нападать на сборщика заказов? Ведь куда сподручнее выждать, когда я доставлю товар, и подстеречь фургоны на обратном пути.
Бригант кивнул, но его настороженные голубые глаза продолжали сверлить молодого римлянина. Потом он вернулся к своим товарищам, а Викторин возобновил разговор с хозяином харчевни, незаметно следя за бригантом.
– Задира с рубцом теперь уставился на Карадока с Гвалчмаем.
– Откуда вы? – спросил он.
– С юга, – ответил Карадок.
– Ты белы, а?
Карадок кивнул.
– То-то рыбой завоняло.
Его приятели захохотали, Карадок покраснел, но заставил себя отвести глаза от задиры.
– Как-то я поимел женщину бельгов, – продолжал Рубец. – Брала она медяк. И была очень на тебя похожа. Может, она тебе матерью доводится?
Гвалчмай перегнулся через стол и вцепился Карадоку в плечо, а воин ухватился за меч.
– Может, и доводится, – негромко сказал Гвалчмай. – Помнится, ей нравились скоты.
Рубец вскочил со скамьи.
– Не стоило бы задираться в чужих краях.
– Так уж я воспитан, – сказал Гвалчмай, плавным движением поднявшись со скамьи. – Меня учили всегда затыкать пасть тявкающей собачонке.
Железные клинки с шипением вырвались из ножен.
Гвалчмай опрокинул стол и отскочил вправо, обнажив свой гладий. Карадок, выставив меч перед собой, шагнул влево.
– Вшестером на двоих, – ухмыльнулся Гвалчмай. – Чего же еще ждать от бригантов?
– Цель битвы – победа, – объявил Рубец. Глаза у него блестели, лицо налилось кровью.
Левая рука Карадока метнулась к поясу, сжала рукоятку тяжелого кинжала, и в тот миг, когда бриганты были готовы атаковать, кинжал просвистел в воздухе и вонзился в горло Рубца под подбородочным ремнем его бронзового шлема. Верзила рухнул с булькающим криком, а Карадок с Гвалчмаем ринулись на его товарищей, рубя наотмашь.
Викторин выругался, выхватил гладий из-под одеяния, прыгнул к дерущимся и погрузил лезвие в спину коренастого бриганта. Харчевня содрогнулась от какофонии боя – железо гремело о железо, железо с чавканьем погружалось в плоть. Через несколько секунд все было кончено. Викторин сразил двоих противников, как и Гвалчмай. Карадок разделался со своим и опрокинулся на пол. Викторин упал рядом с ним на колени, в отчаянии глядя на меч, торчащий из живота бельга.
– Думается, он меня прикончил, – пробормотал Карадок, скрипнув зубами от боли.
– Боюсь, что так, – печально согласился Викторин.
– Оставьте меня тут. Мне надо о многом поразмыслить.
Викторин кивнул.
– Ты был хорошим товарищем, – сказал он.
– Ты тоже… для римлянина.
Гвалчмай спросил:
– Могу я чем-нибудь помочь?
– Можешь позаботиться о моей женщине, Гвалч.
Она опять в тягости. Ты можешь… – Глаза у него помутнели, в горле заклокотало.
Гвалчмай выругался.
– По-твоему, они смекнули, кто мы?
– Может быть, – ответил Викторин. – Но скорее все сводилось к британской склонности разжигать племенную рознь. Пошли. Нам надо торопиться.
– А до Стены Адриана еще далеко?
– Слишком далеко. – Разве что боги будут к нам благосклонны.
* * *
Обескураженное лицо брата, когда они направились через мощенный булыжником двор к казарме дружинников, вызвало у Кэля усмешку.
– Дернуло же тебя упомянуть про Меч, – сказал он с высоты своего роста.
– Давай-давай, злорадствуй, Кэль! Но что я видел, то видел. Когда он швырнул Меч за кромку льда, из воды поднялась рука и опустилась с ним под воду.
– Как же, как же, братец! И была это рука мужчины?
– Смейся сколько хочешь. Руку видели еще двое, пусть и не ты.
– Я наносил последний удар по шее римлянина, и мне некогда было глазеть по сторонам, – огрызнулся Кэль.
– Удар сзади, как я заметил. Хоть он остался безоружным, у тебя недостало смелости напасть на него спереди.
– Кто бы говорил о смелости! – язвительно усмехнулся Кэль, остановившийся перед дубовой дверью казармы. – Где сам-то ты был? Ни единого удара не нанес.
– Я полагал, что восемнадцати против одного достаточно, чтобы придать храбрости даже тебе, Кэль.
– Овца трусливая! Можешь блеять сколько хочешь! Но что-то я не слышал, чтобы ты подал голос против, когда отец рассказал о том, что задумал.
– Только исполнено это было по-подлому. Такое убийство чести не приносит. И клянусь всеми богами загробного мира, погиб он достойно. Даже ты должен признать это!
– А по-твоему, у него был выбор? Даже крыса Дерется, если загнать ее в угол.
Кэль отвернулся от брата и вошел в тускло освещенное помещение казармы, чтобы поговорить с Алантриком. Морет зашагал обратно через двор в свои покои к своей молодой жене Альхиффе. Она была темноволосой, темноглазой, и с каждым днем страсть Морета к ней становилась все сильнее. Он не хотел жениться на сакской девушке и спорил с отцом до поздней ночи, хотя и знал, что в конце концов уступит. И уступил.
Тайная помолвка была заключена, и он отправился на корабле за своей невестой вдоль побережья до земель, которые теперь назывались Южной Саксонией. Ее отец встретил его в проливе вблизи Андеридского леса и сопроводил в длинную залу знакомиться с невестой.
Сердце у него наливалось свинцом, пока она не вошла в залу, а тогда… чуть было не остановилось. Как зверь-варвар вроде Хенгиста мог стать отцом подобной девушки? И когда она приблизилась к нему, он в нарушение всех обычаев склонился перед ней. Если ее это удивило, она не подала и виду. И он не позволил ей опуститься перед ним на колени.
– Тебе никогда не придется стоять передо мной на коленях, – шепнул он.
И сдержал слово, чем совсем поразил Альхиффу: она ведь столько наслышалась от отца об этой семейке предателей.
"Не бойся, – обещал он ей в утешение. – Через год-другой я войду с войском в Дейчестерскую крепость, и тогда мы найдем тебе хорошего мужа".
И вот теперь Альхиффа не знала, так ли ей уж хочется, чтобы отец явился за ней на север. Могучим мужчиной ее муж не был, хотя и никак уж не слабым.
Зато он был нежным, любящим и пробудил в ней чувство, близкое к любви. И когда он теперь вошел в покой она заметила, как его обычно грустное лицо озарилось почти детской радостью. Он схватил ее в объятия и поднял высоко-высоко.
Она обвила руками его широкие плечи и коснулась губами щеки.
– Я совсем истосковался без тебя! – сказал он.
– Лгун! Тебя не было меньше часа.
– Нет, правда! Клянусь!
– Что говорил твой отец?
Он пожал плечами и поставил ее на пол. Лицо у него вновь стало грустным и потерянным.