- Ты пришел кстати, брат долгожданный, трапеза поспела.
- Ему бы человечинки, брат кормилец, - вставил Тагет, свешиваясь с печки. - А ты его зайчатиной потчуешь.
- Молчи, брат недомерок, - беззлобно огрызнулся Ларс.
Тагет подскочил в ярости, стукнувшись макушкой о низкую закопченную балку.
- Издеваешься над Уставом? Высмеиваешь Орден? Смотри, Разенна…
Боги, сидевшие рядком на лавке против Великого Магистра, нервно заерзали. Видно было по всему, что им очень хочется поддержать оппозицию в лице маленького демона, но не решаются они. Против Ларса, как известно, не попрешь, потому как потомок этрусских царей и нравом бывает свиреп.
Тагет сполз с печки и самым первым запустил пальцы в общую кастрюлю, выбирая кусочек поинтереснее.
- Тагет, нельзя ли потише, - сказал Сефлунс, забрызганный соусом.
Демон проигнорировал это замечание с поразительным равнодушием. Он деловито обкусал заячью ножку и, как бы между прочим, сказал:
- А я знаю, почему наш дорогой магистр стал злее, чем ядовитая жаба с Черного Болота.
Ларс усмехнулся и отправил в рот основательный сноп кислой капусты.
- Влюбился наш Ларс, - безжалостно продолжал Тагет, - и не знает, бедняга, что ему делать.
Разенна смутить себя не позволил.
- А ты, конечно, знаешь.
- А я, представь себе, знаю, - объявил Тагет. - Я, если хочешь знать, во время проведения рекогносцировки утащил у тролльши Имд ее полное собрание шпаргалок, именуемое "Книгой заговоров и заклинаний".
- Форточник, - сказал Ларс с оттенком восхищения в голосе. - А ну, почитай братьям долгожданным, что там написано.
Тагет поучающе поднял сухонький пальчик.
- Ибо щекочущая нервы беседа много способствует пищеварению, - процитировал он из Устава, после чего обтер об одежду пальцы и полез на печку за книгой. Через минуту он высунулся снова и захрустел старыми страницами. Спустя некоторое время он уяснил себе содержание прочитанного и изрек:
- Древний маг Сунтаппур делит мужчин на семь типов. - Он похрустел еще немного толстой пожелтевшей бумагой и объявил замогильно: - Да, Ларс, ты у нас "ципунда".
Разенна подавился капустой, но справился с собой, поднялся, сохраняя достоинство, и подошел поближе к Тагету, развернув корпус так, чтобы тому лучше была видна его мускулатура. На маленького демона эта демонстрация силы не произвела ни малейшего впечатления.
- А что тут такого? - сказал он невозмутимо. - Ципунда - это, поверь мне, еще не самое худшее. Послушай, что у старухи написано: "Обладает интеллектом, способен управлять людьми, требует к себе внимания, тщеславен, любит командовать, навязывать свое мнение, двуличный…" Ты слушай, Ларс, слушай, старуха правду пишет…
- Я сейчас тебе покажу ципунду, - сказал Разенна. - Двуличного и тщеславного. И очень-очень жестокого и беспощадного, учти.
- Ну ладно, не хочешь слушать правду, дело твое, Ларс. Ты магистр, тебе виднее. Давай я советы почитаю. Тут все сказано о том, как ее приворожить.
Разенна смирился. Когда на демона накатывало, лучше было покориться и дать ему высказаться. В противном же случае пришлось бы применять грубую физическую силу, а учинять над Тагетом насилие было бы негуманно и не отвечало бы интересам Ордена. Поэтому Ларс присел на скамью рядом с богами и принялся уничтожать тушеного зайца, в то время как Тагет читал с выражением:
- "Выкопать корень сосны примерно в локоть длиною, лицом на восток, под звездою Истарь. Высушить оный и в мелкую стружку искрошить без изъятия. Добавить полстакана своей крови жильной, взятой от надреза серебряным ножом. В фарфоровый сосуд, смешавши между собою, залить и на медленном огне дать закипеть при полной луне на исходе часа коровы. Небольшой гвоздь поместить в смесь сию и пусть лежит так. В пятницу же выбрать момент и вбить оный гвоздь в порог дома, где предмет пылкой страсти споспешествует бысть."
- Вот это да! - простодушно сказал великан и посмотрел на свои руки, на которых вздувались мощные синие вены.
Тагет неодобрительно дернул носом, но от комментария воздержался.
- А вот еще здорово. Ты слушай, Ларс, внимательно. Запоминай. Тебе без магии все равно не видать Анны-Стины…
- Убью, - невыразительным голосом сказал Ларс.
- "Возьмите глаз старой жабы, причем чем больше бородавок на жабе сией обретается, тем для целей ворожбы и приворота драгоценнее. Поместите в рюмку и залейте крепким напитком, сиречь самогоном. Дайте так постоять седмицу, а на исходе седьмого дня в час тигра положите туда лепестки роз, шишки сосновые числом общим девять, и в полночь окропите все это мочой черного кота…"
- А кота на руках держать или мочу заблаговременно в бутылку налить?
- заинтересовался великан.
- Здесь не сказано. Не перебивай, Пузан. "Глядя строго на восток и отнюдь не опуская глаз, повторить десять раз волшебные слова ким-ким-дуем-дым".
- И баба твоя, - басом вставил Фуфлунс.
Великий магистр посмотрел на него, но промолчал.
- А мне понравилось, - сказал Сефлунс. - Отличная форма кормежки, брат кормилец, спасибо тебе и поклон низкий. Чтение вслух эзотерической литературы способствует усвояемости зайчатины…
- Между прочим, мы собрались здесь не для того, чтобы читать вслух эзотерическую литературу или усваивать зайчатину, - сказал Ларс. - Это так, попутные занятия. Лично меня беспокоит Торфинн. Он самовольно поселился на землях Ордена, никого не кормит и ни к кому не входит в дом братом долгожданным. Разведка доносит, что Торфинн впал в жесточайший запой. При его магической силе это может иметь непредвиденные последствия.
- А чего, - подал голос великан, - по мне так все просто. Гнать Торфинна надо. Я у него в замке двести лет на цепи сидел, претерпел от его рук немало и точно вам скажу, братья кормильцы-поильцы-спать-уложильцы: второго такого злыдня на свете нет…
Тагет с печки поддержал предыдущего оратора.
- Верные слова, брат Пузан. От него одни только пакости и неприятности. Ясновидение кто замутняет? Отчего, спрашивается, помехи? Ответ один: Торфинн и только он! Давеча вот поглядел в магический кристалл, полюбопытствовал, как там в Ахене, а в кристалле, в темных его глубинах, понимаешь ли, ничего не видать: муть одна.
Фуфлунс сказал злорадно:
- Муть, потому что третьего дня на этот кристалл Сефлунс щи пролил. Так и без всякого Торфинна помехи начнутся.
Сефлунс, побагровевший от несправедливого поклепа, раскрыл уже было рот, чтобы разразиться возмущенной тирадой, но тут великан заворочался за столом, гулко прокашлялся и сказал:
- Дозвольте, еще скажу.
- Говори, - величественно разрешил Тагет. Ларс Разенна покосился в сторону печки, однако промолчал. Подбодренный таким образом, великан продолжал:
- Нам Синяка нужен. Он великий. Он могущественный.
- Кто могущественный? Этот хлюпик? - презрительно фыркнул Фуфлунс. - Как же, лечили! Убожество приютское! Мы, хвала Вейовису, видели вблизи, на что он годен. Ни на что он не годен. Верно я говорю, Сефлунс?
Но Сефлунс, еще не простивший собрату-богу заявления насчет пролитых щей, мрачно отмолчался.
- Синяка погряз в людских делах, - задумчиво сказал Тагет. - Магу и чародею такого уровня не должно жить на людях. И уж тем более, незачем их жалеть. Они еще начнут приставать к нему с просьбами погадать и прочими глупостями… Людям только дай воли - на голову сядут.
В этот момент за рекой Элизабет, далеко в городе, грохнул взрыв. Сотрапезники замерли, прислушиваясь.
- Вот, пожалуйста, наглядный пример, - неодобрительно сказал Фуфлунс.
- Все не могут успокоиться.
- Тихо! - рявкнул Ларс.
В тишине стали слышны выстрелы. Магический кристалл, несмотря на замутненность ясновидения, звуки передавал хорошо. Запертый в сундуке, он гремел, трещал и подскакивал, как живое существо.
- Это уже серьезно, - заметил Великий Магистр, снимая со стены бинокль и карабин. - Пока мы тут совещаемся, они там разнесут Ахен к чертям. Я на скалу.
Он выдернул из-под Тагета теплое одеяло, набросил его себе на плечи, как плащ, и вышел из избушки под холодный северный ветер.
5
После того, как мятежники взорвали пороховые склады у южных ворот, прошло уже около двух суток. Косматому Бьярни так и не удалось толком поспать за все это время, и он валился с ног. Первые сутки за ним по пятам ходил Тоддин, словно кто-то поручил ему следить за тем, чтобы командир не совершил какой-нибудь самоубийственной глупости. Потом Бьярни озверел и велел ему заниматься ранеными.
Весь южный район города был перегорожен баррикадами. Штурмовать их без пушек Косматый Бьярни не хотел - неизвестно было, сколько человек примкнуло к мятежникам. Разумнее всего было отправить гонца к Альхорну, чтобы тот со своими орудиями подошел к Ахену с юга. По расчетам капитана "Медведя", если гонцу удалось беспрепятственно выбраться из этого проклятого города, Альхорн должен появиться через два дня. А пока что нужно было не давать заразе распространяться и удерживать ее.
Бьярни, наконец, уснул возле костра, горевшего на перекрестке. Был серый предрассветный час, когда человеку лучше не видеть того, что происходит на земле. И Косматый Бьярни спал, как привык с детства, прямо на снегу. Внезапно ему показалось, что прямо над ним на колокольне Соледад разрушенного храма ударил колокол. Тревожная низкая нота прогудела и стихла. Бьярни вскочил, огляделся по сторонам. Вокруг все спали вповалку, и капитану вдруг подумалось, что у него осталось очень мало людей. Ничего, сказал он себе, скоро с юга ударит Альхорн, и с мятежом будет покончено.
Больше ему не спалось. Кроме него, похоже, никто не слышал колокола, и вполне могло статься, что этот звон ему просто приснился, но он уже растревожился. Кутаясь в плащ, капитан пошел проверять посты. Снег хрустел у него под сапогами.
Возле башни Датского замка Бьярни остановился. Потом пошел быстрее. Потом побежал по скользкому снегу вверх по улице. Но глаза его не обманули: на перекрестке, так, чтобы издалека было видно, лежало тело гонца, которого Бьярни посылал за Темный Лес. Бьярни заскрежетал зубами. Он понимал, что эти люди хотели его запугать и - что признавать было совсем уж невыносимо - это им удалось. Слишком уж уверены в себе. Похоже, они не сомневаются в том, что ни одни человек от гарнизона не доберется до основных частей.
Бьярни сел на снег рядом с убитым. Это был рулевой "Медведя", носатый Меллин, старший из восьми братьев. Все они ушли с Бьярни под полосатым парусом, и Меллин погиб последним. Бьярни смотрел на него, и полуразрушенный, но все еще гордый Ахен втайне наблюдал за ним и насмехался.
Сзади заскрипели шаги. Косматый даже не обернулся: знал, что это Тоддин. Старый друг присел рядом, мельком взглянул на убитого и сказал:
- Я пришлю сюда Хилле.
В обязанности Батюшки-Барина последнее время вошло хоронить убитых.
Капитан покачал головой - он думал совсем о другом. Свалявшиеся черные волосы разметались по его плечам, горбатый нос уныло уставился в землю.
- Почему они так уверены в успехе? - спросил он. - Как ты думаешь, Тоддин, сколько у них людей?
- Меньше, чем тебе кажется, - спокойно отозвался Тоддин.
- Но хватит для того, чтобы перерезать нас всех.
Деревянный Тоддин помолчал немного, а потом сказал:
- Если будем тут сидеть и огрызаться, то да. Они навязали нам правила игры, и мы их сдуру приняли.
Бьярни встал.
- Я буду посылать людей к Альхорну одного за другим каждый день. Кто-нибудь дойдет. И даже если мы все тут погибнем, не дождавшись помощи, Ахен все равно будет нашим.
Тоддин тоже поднялся.
- На том и порешим, - сказал он и еще раз посмотрел на убитого Меллина. - Только посылай гонца скорее. У нас скоро не останется хлеба.
- Меллин убит? - Норг подскочил, будто его ударили.
Хильзен неторопливо кивнул.
- Ты уверен?
- Да. Прибегал Косматый, бледно-зеленый от злости, заявил, что подмога близка, а потом отправил за Темный Лес Иннета. Тот чуть не помер со страху.
- Бьярни молодец, - сказал Колдитц, светловолосый верзила, который тоже пришел на "Медведе", - своего не послал. Если Иннета зарежут, как Меллина, будет на так жалко.
- Интересно только, что запоет Бракель Волк? - возразил Хильзен.
- Бракель уже ничего не запоет. Вчера его принесли от баррикады на Караванной улице, истекающего кровью, и я не думаю, что после этого он проживет очень долго.
Норга эти подробности, похоже, не интересовали. Он сидел, глядя в одну точку, и беззвучно шевелил губами, пока Хильзен не ткнул его в бок.
- Что с тобой?
- Если они перехватили Меллина, значит, они контролируют берег залива.
- Ну и что? - мгновенно сказал Хильзен. - Даже если это и так, они все равно не станут нападать на нас открыто. Будут сидеть за баррикадами и отбрехиваться. Они чего-то ждут, Норг, поверь мне.
- Чего они могут ждать? - вмешался Колдитц.
- Не могу знать, - ответил Хильзен, пожимая плечами. - Здесь, говорят, в лесах шляются бандиты по прозванию Веселые Лесорубы. А может быть, ахенская армия передумала и решила с нами пообщаться.
- Это вряд ли, - пробормотал Норг.
- Так что же тебя беспокоит?
- Понимаешь ли, если они контролируют побережье, значит, могут предпринять налет на район Морских улиц. Хлеба-то у них тоже нет…
Норг замолчал с несчастным видом. Колдитц вопросительно посмотрел на Хильзена, и тот пояснил:
- У Норга на Морской улице жена.
- Тоже мне, сложности, - фыркнул Колдитц. - Пусть заберет ее оттуда и отправит в башню к Тоддину. Деревянный разрывается, не успевает перевязывать раненых. Все женщины умеют делать это. Все польза.
Слушая этот диалог, Норг слегка покраснел. Он никогда еще не позволял себе называть Даллу своей женой. Однажды в хорошую минуту она показала ему портрет своего погибшего мужа: рыжего парня с веселым ртом и глазами как у Унн. Норг взял портрет в руки и вгляделся пристальнее. Далла говорила, что он был среди защитников форта, когда последний оплот Ахена разнесли в клочья пушки с "Медведя" и "Черного Волка".
Норг вернул ей портрет и крепко обнял женщину. Он подумал еще о том, что любой нормальный Завоеватель счел бы в порядке вещей убить своего врага и завладеть его женщиной. Рыжего парня застрелил Бьярни, когда они вошли в разгромленный форт и осматривались среди развалин. Он хотел сдаться в плен, хотя должен был знать, что Завоеватели пленных не берут.
И Далла не была Норгу женой. Она была его военной добычей. И даже та минутная откровенность была вызвана тем, что он принес в ее дом большой кусок солонины и краюху хлеба.
В районе форта было тихо. Снег хрустел под сапогами Норга, когда он стремительно шел по улице, круто спускающейся к заливу. Солнце пробивалось сквозь золотисто-розовый туман. Одежда Норга была запачкана кровью, лицо почернело, глаза горели зеленым огнем. Он перепрыгнул через деревянные ступеньки, заметенные густым снегом, и почти бегом помчался к дому с зелеными ставнями.
Дверь, как всегда, не была заперта. Он вошел и остановился на пороге, слишком грязный и слишком страшный для этого острова тишины. В комнате, казавшейся очень светлой из-за чистой беленой печки, тихо звенела мелодия менуэта из синякиной шкатулки. Унн и Далла медленно кружились, взявшись за руки.
Услышав шаги, Далла остановилась, и ее золотисто-карие глаза, все еще сияющие нежностью, обратились в сторону Норга. Эта нежность, которая предназначалась дочери, погасла не сразу, но несколько мгновений спустя ее ласковый взгляд стал тусклым и испуганным, как обычно.
Зато Унн с визгом повисла у Норга на шее. Он схватил девчушку и забросил ее на печку, откуда тут же свесилась довольная рожица. Далла стояла перед ним, опустив руки. Менуэт, уже ненужный и бессмысленный, звучал все медленнее, и когда он стих, оборвавшись на середине мелодии, Норг решительно подошел к женщине и взял ее за подбородок. Ее губы задрожали. Норг увидел, как в карих глазах тихо зажигается золотистый свет. Далла слабо улыбнулась.
Норг осторожно привлек ее к себе. От его волос пахло порохом.
Вдалеке опять что-то взорвалось, и стаканы в буфетике Даллы тоненько задребезжали. Норг отстранился от нее и вынул нож. Женщина доверчиво смотрела на его руки. Она не боялась, и он поймал себя на том, что благодарен ей за это.
Он сорвал с постели простыни и распорол их на полосы для перевязок. Та же участь постигла чистые скатерти Даллы. Присев на край постели, Далла принялась быстро сматывать куски полотна.
Оглядев комнату, Норг взял с полки салфетку, вынул из-за пазухи краюху хлеба и мешочек с сахаром, завязал все это в узелок и сунул в руки Далле. Потом снял с печки Унн и завернул ее в старый плед. Девочка с готовностью пристроила голову у него на плече.
Далла накинула серый платок, взяла полотно, нарезанное на полосы, и узелок с хлебом. Норг с ребенком на руках вышел из дома; женщина пошла за ним. Они поднялись по Первой Морской улице к башне. Норг спешил. Далла следовала за ним, как привязанная, шаг в шаг.
На втором этаже башни, где размещались раненые, Хилле таскался с кадушкой, в которой плескалась горячая вода.
Норг усадил девочку на сундук возле печки. Далла осталась стоять посреди комнаты, и серый платок упал ей на плечи.
Коренастый Тоддин уставился на нее со спокойным любопытством. Краем уха он, конечно, слышал, что Норг загулял с какой-то местной женщиной, но он никак не предполагал, что она окажется суровой золотоволосой красавицей, да еще с ребенком. Тоддин почему-то считал, что подругой Норга непременно должна была стать какая-нибудь пышная пятнадцатилетняя девица, смешливая и безмозглая до святости.
Далла строго посмотрела на Хилле, который, в свою очередь, вытаращил на нее свои оленьи глаза и прижал к груди кадушку, как родную. Он пробормотал несколько бессвязных слов, таких же грязных и невинных, как он сам, а потом заметил Унн, поставил кадушку и небрежной походкой двинулся к сундуку - знакомиться.
Норг сказал Тоддину:
- Если меня убьют, женись на ней, Деревяха.
Тоддин еще раз посмотрел на женщину и завистливо сказал:
- Вот бы тебя убили.
Но Норг не поддержал шутки.
- Я не хочу, чтобы она пошла по рукам.
Тоддин с сомнением покосился на серьезное лицо Даллы.
- Как ее хоть зовут? - спросил он.
- Далла.
Услышав свое имя, женщина обернулась. Норг улыбнулся ей и снова заговорил с Тоддином.
- Она поможет тебе с ранеными.
- Весьма кстати, - буркнул Тоддин.
- Пока, Деревяха, - сказал Норг. - Я пошел.
Он двинулся к выходу. Далла даже не посмотрела в его сторону. Но как только Норг громко хлопнул тяжелой дверью, женщина подошла к окну и долго стояла, не шевелясь, хотя Норг давно уже скрылся за баррикадой, которой наспех перегородили улицу Свежего Хлеба.