Торфинн пошатнулся. Ингольв хотел было поддержать его, но старик с отвращением оттолкнул его и вышел, сильно хлопнув дверью. Почти сразу же в комнату всунулся Феронт.
- Что-нибудь угодно, ваше благородие?
- Да, - ровным голосом ответил Ингольв, снова усаживаясь в свое кресло. - Сними с меня сапоги и убирайся.
Оставшись, наконец, один, капитан подошел к своей кровати и пристроился на краю. Кровать безмолвствовала. Ингольв пошарил рукой под лоскутным одеялом.
- Аэйт, ты где?
Из-под подушки показался красный от духоты Аэйт. Он молча воззрился на капитана.
- Дело серьезное, - сказал Ингольв. - Торфинн по-настоящему испуган.
- Я слышал, - сдержанно отозвался Аэйт.
Ингольв вдруг улыбнулся и погладил его по волосам.
- Похоже, я действительно стал рабом, раз вы с Торфинном утверждаете это в один голос.
- Я не утверждал, - побагровев от смущения, запротестовал Аэйт. - Я только спросил. И то в порядке отрицания.
Ингольв поднял левую бровь.
- Что? - протянул он, стараясь не рассмеяться. - Спросил в порядке отрицания?
Мотая белыми косичкам, Аэйт несколько раз кивнул. Ингольв вздохнул.
- Расскажи-ка ты мне, братец, как это тебе удалось выбраться из подвала…
Великан в волнении бегал по поляне. Наконец, он налетел на ведро с краской и опрокинул его.
- Все, - сказал Синяка. - Можешь сесть и передохнуть. На сегодня ты поработал достаточно.
Сконфуженное чудовище принялось пальцами собирать краску с травы, обтирая их о край ведра. При этом оно бубнило приглушенным басом:
- Ничего, вот мы ее быстренько, пока не впиталась, и того…
Синяка махнул рукой.
- Черт с ней, с краской. Все равно нет никакого настроения работать.
Он вцепился пальцами в волосы и мрачно задумался. Хорошо ему сидеть на Пузановой сопке и отдавать распоряжения. Он представлял себе, каково Аэйту в недрах огромного замка, полного темных тайн.
Собственно, увидеть в магическом кристалле сам замок Синяка не мог - слишком сильна была магия Торфинна. Он видел лишь сплошную тьму и на ее фоне различал крошечное светлое пятнышко. И это пятно было слабым свечением светлой силы, заключенной в маленьком воине с Элизабетинских болот. Отыскать в этой кромешной тьме Мелу Синяке так и не удалось.
Обтирая о штаны перепачканные в краске лапы, великан приблизился к своему хозяину и трусливо заморгал. Однако чародею было не до Пузана. Неожиданно он произнес, задумчиво покусывая ноготь большого пальца:
- А может, нам с тобой прогуляться до Красных Скал и разобраться с Торфинном лично?
Такого Пузан не ожидал. Лучше бы господин Синяка избил его за пролитую краску. Правда, Синяка никогда его не бил. Но тут пусть уж ударит, можно даже в нос, лишь бы не говорил таких ужасных вещей.
- Господин Синяка, - пролепетало чудовище. - Да что вы такое придумали? Какие Красные Скалы? Вот и ремонт у нас еще не закончен. Опять же, сваи надо забить толком. Как же мы отправимся, да еще в такую даль?
- Ох, - вздохнул Синяка, - хоть бы раз ты, Пузан, подумал о ком-нибудь, кроме самого себя…
Этого великан уже вынести не мог. Нос у него мгновенно покраснел, и голос задрожал от обиды.
- Да я только об вас и думаю… Вот уже сто с лишком лет, как ни об ком другом… А вы…
Он шумно всхлипнул.
- Садись, - сказал Синяка и привычным движением вытер великану сопли двумя пальцами. - Не реви. Никуда мы не идем. Останемся здесь.
- А чего пугаете?
- Прости, - сказал Синяка. - Я не подумав, брякнул глупость.
- Во-во, - поддакнул оживший великан. - Глупость вы брякнули, господин Синяка. Самое верное слово.
Синяка невольно усмехнулся. И ведь сам пригрел этого холуя, подумал он и, вздохнув, склонился над кристаллом.
Торфинн стоял у окна. Синяка сразу узнал эти широкие плечи, никогда не сгибавшиеся под тяжестью черной кольчуги, эти длинные седые волосы, схваченные золотым обручем. Но Синяка не успел как следует разглядеть черного мага и его замок. Словно его окликнули, Торфинн вздрогнул и резко обернулся. На Синяку уставились широко раскрытые черные глаза и, казалось, будто изображение Торфинна придвинулось и вышло из магического кристалла на склон Пузановой сопки.
- Ты!.. - выдохнул Торфинн, пораженный.
Синяка не мог не заметить, как осунулось и постарело его властное лицо, словно черного мага подкосил и выжег изнутри какой-то неисцелимый недуг. Но присмотревшись, он понял, что Торфинна всего-навсего снедал страх. Обыкновенный страх. И это было так удивительно, что Синяка едва не выронил кристалл.
Усевшись на траве поудобнее, он взял камень в обе ладони, бережно, точно баюкая.
- Здравствуй, Торфинн! - сказал он.
- Ты жив! - Торфинн все не мог поверить увиденному. Он выпрямился и твердо сжал губы.
- Да, - подтвердил Синяка. - Ну и что?
Оживая на глазах, Торфинн с каждым мгновением все больше превращался в прежнего господина Кочующего Замка, каким помнил его Синяка.
- А этот дебильный великан все еще при тебе? - спросил он.
- Конечно.
- И как он тебе не надоел… - Торфинн покачал головой. - Верно говорит Ингольв, ты всегда был со странностями.
- Как поживает Ингольв?
- Отлично. - Черный маг улыбнулся, широко и уверенно. Он вновь обрел себя. - Из него получился прекрасный начальник моей личной охраны. Преданный, в меру ограниченный, в меру самолюбивый.
- Я рад, что вы нашли общий язык, - сказал Синяка, не вполне искренне. - Но почему тебя удивляет, что я еще жив?
Торфинн на миг заколебался, но потом сказал:
- Пожалуй, тебе лучше знать это, сынок. Я решил, что ты мертв, потому что в Кочующий Замок явился некто, несущий гибель Черному Торфинну, согласно предсказанию, записанному в книге деяний Черной и Белой магии. Но раз ты жив, то не все еще потеряно.
- Почему же?
От синякиной улыбки Торфинну стало не по себе.
- Не вздумай делать глупости, - торопливо проговорил он. - Мы с тобой исчезнем из миров Элизабет одновременно. Будь осторожен, сынок, береги себя… - Он посмотрел Синяке в глаза и значительно добавил: - И меня. Помни: моя гибель - это твоя гибель.
Синяка немного помолчал, а потом сказал:
- Торфинн, ты держишь в плену двух братьев из мира Ахен.
Черный маг сразу насторожился.
- Ну и что? Тебя-то это не касается, не так ли?
- Отпусти их, - сказал Синяка.
- Почему я должен отпускать их?
- Я прошу тебя, Торфинн.
- Нет! - срываясь, крикнул черный маг. - Не лезь в мои дела, Синяка.
- Они мои друзья, - сказал Синяка.
- Идиот! - взорвался Торфинн. - Вспомни, кто ты такой! Откуда у тебя могут быть друзья? Ты никогда не будешь таким, как все люди! У тебя не может быть друзей. Запомни это, наконец! У тебя не может быть никаких друзей. Только подданные, только рабы, холопы и слуги!.. - Он перевел дыхание и, увидев злые глаза своего собеседника, замер от внезапно подступившего ужаса.
- Отпусти их, Торфинн, - повторил Синяка.
Торфинн закрыл лицо руками. Ему невольно подумалось, что время проходит впустую. За целое столетие Синяка ничуть не изменился. По-прежнему оборванный и бездомный, он все с тем же упорством отвергает власть и все так же забивает себе голову участью каких-то жалких, совершенно ничтожных существ. И все такой же упрямый.
- Хорошо, я объясню тебе, - глухо произнес Торфинн. - Один из них погубит меня. Если моя жизнь тебе безразлична, то ты можешь хотя бы понять, что это значит для тебя?
Синяка опустил ресницы.
- Прощай, Торфинн, - сказал он и сжал пальцы над кристаллом.
Изображение в магическом камне давно уже померкло, но низкий голос Торфинна все еще громыхал у него в ушах:
- Ты погибнешь вместе со мной! Дурак! Мальчишка! Боги морского берега, зачем вы вручили мою жизнь этому недоумку?
Синяка вскочил, размахнулся и с силой швырнул магический кристалл о камень. Сверкающие осколки брызнули во все стороны. Голос Торфинна исчез, утонув в веселом звоне.
- К черту! - закричал Синяка и схватил великана за руки. - Сваи, говоришь? А это что? Это ты краску разлил?
Великан засопел.
- Господин Синяка, - сказал он. - Ну что вы так расстраиваетесь, честное слово… Выберутся они, выберутся. Они храбрые, умные ребятки… - Он осторожно положил лапы на плечи своему хозяину и заглянул ему в лицо. - А вы… только не обижайтесь, господин Синяка… вы можете увидеть будущее?
Синяка через силу улыбнулся.
- Зачем тебе, а?
- Ну… волнительно все-таки.
- Я могу увидеть любой из вариантов будущего, - сказал Синяка. - Но никто, даже боги, не может сказать, какой из этих вариантов воплотится в жизнь.
- То есть, как это? - Великан так растерялся, что это выглядело забавным.
- А вот так, Пузанище. Существует множество вариантов будущего. Все зависит от того, какой выбор будет сделан. У большинства людей огромные возможности выбора. Даже у тех, кто связан судьбой по рукам и ногам.
- А может так быть, чтобы был только один выбор? - жадно спросил великан.
- Меньше двух не дано никому… даже мне, - сказал Синяка. - А сейчас почти все зависит от того, что решит Ингольв Вальхейм…
Ингольв сидел в своем кресле, обхватив голову руками. Устроившись на волчьей шкуре у его ног, Аэйт время от времени поднимал голову и бросал на него короткие, цепкие взгляды. Хотя душа маленького воина с Элизабетинских болот и противилась такой безоглядной доверчивости, Аэйт, тем не менее, рассказал этому хмурому человеку почти все: и о своей заколдованной ладони, и об изгнании Мелы, и о том, как Синяка убил победоносного Гатала и его воинов в лесу у черной речки, заросшей душистыми белыми цветами…
Ингольв молчал. Если бы конопатый хотя бы не был нечистью из гибельных трясин! Если бы он хотя бы был человеком!..
Ингольв скрипнул зубами. Скальные хэны тоже не были людьми. Но они и не похожи на людей. С самого начала он думал о них как о хэнах, и может быть, поэтому они не вызывали в нем отвращения. Аэйт же казался ПОЧТИ человеком.
Ингольв отнял руки от лица и встретился с ним глазами.
- Может быть, ты все-таки никакая не нечисть, Аэйт? - выговорил он почти умоляюще. - Может, ты человек, а?
Но младший брат ответил точно так же, как старший:
- Нет, Вальхейм. Возможно, и не стоит называть нас нечистью, но мы все-таки сильно отличаемся от вас. - Он помолчал немного и тихо добавил: - Неужели для тебя это так важно?
- Нет, - тут же ответил Ингольв.
Аэйт встал и оказался вровень с сидящим капитаном. В конце концов, подумал Ингольв устало, действительно - какое имеет значение, кто он на самом деле? Вот стоит мальчишка, переживший войну и плен… хорошо, пусть не мальчишка, раз он так упорно на этом настаивает, пусть детеныш. И кровь у него вовсе не зеленая и не зловонная, как говорили о его племени досужие болтуны, а обычная - горячая, красная.
Он снова вспомнил, как Мела обтирал разбитые губы во дворе замка, когда солдаты Вальхейма глазели на него, а капитан готовился его убить. Сейчас Ингольв уже не понимал, как мог взять на себя роль палача. Но стоило ему об этом подумать, и тут же, точно наяву, он увидел потускневшие глаза Торфинна, только что горевшие веселым и злым огоньком; и снова к нему на миг вернулось острое отвращение к болотной твари, которая так безжалостно нашла ключ к его душе.
Ахен.
Проклятье, лучше бы это слово никогда больше не звучало в его ушах.
- Покажи ладонь, - попросил Ингольв. - Ту, заколдованную.
Помедлив, Аэйт разжал пальцы левой руки и протянул ее капитану. Он отвернулся, и Ингольв видел его запылавшее ухо. Капитан осторожно взял крепкую, еще детскую руку, привыкшую к оружию, которое отныне запретно для прикосновения. На красноватой коже отчетливо чернел крест.
- Можно потрогать? - нерешительно спросил Ингольв. Он упорно отвергал любое колдовство, хотя и встречал его на каждом шагу. Начисто лишенный каких-либо магических талантов, армейский капитан относился к магии с опаской и по возможности обходил ее стороной.
Аэйт кивнул. Ингольв провел пальцем по кресту и ничего не ощутил. На мгновение капитану подумалось, что его опять дурачат.
Аэйт тихонько заметил:
- Ты напрасно не веришь мне.
Ингольв бросил руку Аэйта.
- Ты всегда угадываешь то, что другие не хотят говорить вслух?
Он хотел скрыть свое смущение и отделаться шуткой, но Аэйт ответил с убийственной серьезностью:
- Иногда. Я немножко читаю мысли.
Это было уж совсем невыносимо. Ингольв решил разом покончить с неловкостью. Он положил на плечи Аэйта свои тяжелые руки и прямо спросил:
- Вы, болотные морасты, все такие? Скажи уж сразу, чего от вас ожидать.
Аэйт опять покраснел.
- Н-нет, - запнувшись, ответил он. - Мела другой. Он почти как ты. Он воин. И у нас много таких, как ты. Просто я ВИЖУ. Знаешь,
- он понизил голос, - я вижу лучше, чем Асантао.
Вальхейм все пытался найти какое-то слово, которое бы ему все объяснило.
- Значит, ты колдун?
Конопатый подросток так мало подходил под это определение, что Ингольв невольно усмехнулся. Аэйт опять остался серьезен. Видимо, разговор коснулся болезненной для него темы.
- У нас так не говорят, - ответил Аэйт. - Потому что это неправильно. Я ВИЖУ, понимаешь?
Ингольв сдался.
- Видишь так видишь, - пробормотал он и пошевелился в кресле, устраиваясь поудобнее. - Теперь полезай под кровать, в темный угол, и не ерзай там, понял? И ничего не бойся.
Аэйт не стал спрашивать, зачем ему лезть в темный угол. Он просто молча подчинился, как привык подчиняться Меле, и Вальхейм отметил это про себя. Протянув руку к шнуру, висящему на стене, Ингольв резко дернул.
В коридоре затопали шаги. Из-под кровати не донеслось ни звука.
Через несколько секунд чудо услужливости по имени Феронт возникло на пороге. Оруженосец сонно моргал. Белая полотняная рубаха едва прикрывала его колени. Сапоги он натянул прямо на босые ноги. Феронт ежился и мялся, недоумевая: что понадобилось его благородию среди темной ночи? Спал бы, как все, и горя бы не видал…
Ингольв еле удостоил взглядом тощую взъерошенную тень.
- Что угодно? - хриплым спросонок голосом осведомился оруженосец.
- Принеси вина, мяса и хлеба, - велел бессердечный капитан.
- И поживей.
Но оруженосец еще медлил.
- Ваше благородие, - шепотом сказал он, видя что на него не обращают более никакого внимания.
Ингольв очнулся от задумчивости и удивленно посмотрел на оруженосца.
- В чем дело?
- Можно, я не буду разогревать мясо? Оно и холодное - очень вкусное и это… питательное. Разгоревать - это надо повара будить, а он как пить дать по шее надает. Вы же его знаете, ваше благородие, тут хоть чей приказ, хоть вашего благородия, хоть его светлости, все равно по роже-то он съездит мне и никому иному…
Стражники были такой же частью замка, как, скажем, мебель или гобелены, и в каждом новом мире они имели другой облик. Но всегда Ингольв находил в их среде вполне развитую и достаточно сложную систему взаимоотношений. Точно так же, как все люди, они умели дружить и ссориться, одни оказывались алчными, другие преданными, третьи глупыми, встречались порой изощренно- подлые, а иногда - поразительно добродушные. И даже зная наперед, что они исчезнут, когда Торфинн уйдет из этого мира, Ингольв каждый раз привязывался к ним - как это было еще в те дни, когда он командовал своей ротой в Ахене…
Сейчас неплохо бы вспомнить о том, что несчастный заспанный Феронт с острыми коленями, торчащими из-под рубахи, всего лишь мебель, вроде кресла или стола, и если ему съездят по роже, то от него явно не убудет…
- Ладно, тащи холодное, - распорядился Вальхейм, - только побыстрее.
Оруженосец благодарно улыбнулся и ушел. Он появился на удивление быстро. Бухнув на стол корзину, тяжело нагруженную провизией, оруженосец поклонился и поспешно удрал, пока его не заставили искать в этакой темени скатерть и бокалы. Вот жулик, подумал Ингольв, расставляя на столе тарелки с мясом и хлебом и кувшин вина. Обнаружив на дне корзины свои любимые оливки, капитан улыбнулся: каким бы сонным ни был оруженосец, а подлизаться к его благородию не забыл.
Ингольв тихонько свистнул:
- Эй, ясновидец…
Под кроватью зашуршало, и оттуда вылез Аэйт, покрытый пылью. При виде съестного он невольно глотнул и побледнел. Ингольв вдруг ощутил беспокойство и неловко спросил:
- Вы… ваш народ… у вас едят такое?
Аэйт молчал. У него так обильно текли слюни, что он не мог говорить. К тому же, морасту и воину должна быть присуща сдержанность. Наконец он с достоинством кивнул.
- Это все тебе, - сказал Ингольв немного более резко, чем хотел. - Ешь по-быстрому. У нас мало времени.
Аэйт не заставил себя упрашивать. С великолепным презрением к столовым приборам юный дикарь проглотил несколько кусков мяса, отчаянно морщась, сжевал одну оливку, потом глотнул вина и закашлялся. Ингольв, внимательно наблюдавший за ним, быстро отобрал у него кувшин.
- Ты когда-нибудь пил такое?
- Нет.
- Если раньше не пил, то не пей.
- А что это? - спросил Аэйт, облизывая пальцы.
- Яд, - коротко ответил Ингольв, странно напомнив юноше Эогана.
Аэйт страшно отупел от сытости и, осознав это прискорбное обстоятельство, сильно тряхнул головой и прошептал имя брата, словно призывая его на помощь.
Ингольв быстро склонился к нему.
- Что ты бормочешь?
- А? - Аэйт поднял глаза. - Нет, ничего… Ингольв, - тихо сказал он, - что ты будешь со мной делать?
- То, что ты просил. Отдам тебе брата, если он еще жив, и выведу вас из замка. Но сначала поклянись, что ни он, ни ты никогда не приблизитесь к обители Торфинна.
Аэйт заморгал.
- Нужен нам твой Торфинн… А что будет с тобой?
- Не твоя забота, - коротко ответил Вальхейм.
Аэйт все еще мялся. Тогда Вальхейм улыбнулся и неожиданно обнял юношу за плечи.
- Скорее всего, ты не поймешь, Аэйт, - сказал он, - а может, и поймешь, если ты действительно "видишь". Много лет назад Черный Торфинн отнял у меня свободу, мой Ахен, мою сестру. Потом в бесконечных мирах Элизабет я потерял и себя. И если теперь Торфинну вздумается меня уничтожить, то человеку по имени Ингольв Вальхейм это будет уже безразлично. А теперь идем.
Он оттолкнул от себя Аэйта, взял свечу со стола, и они тихо вышли из комнаты.
Святыня скальных хэнов не видела такого обилия молящихся и приносящих подношения вот уже немало веков. Пожалуй, в последний раз такой наплыв паломников наблюдался здесь в прискорбные годы гражданских и религиозных войн эпохи лже- кумиров.