- Зарина. Пока Вельтона нет, я буду следить за порядком. Эвелина же к нам не просто так пришла.
- Да… да… - Настройщик взяла себя в руки, но всё её лицо продолжало светиться, а руки дрожать от всплеска эмоций.
Я была спокойнее, но и меня заразило волнительное ощущение того, что я вижу живьём человека, чьи песни тоже слышала, и чьё лицо видела в кино на большом экране. Будто к нам кто‑то пришёл из другого мира.
- Вы кого‑то потеряли?
Девушка, вскинув голову, пронзила нас таким взглядом, что вся оторопь от её знаменитости прошла.
- Да!
Зарина посадила её на диван, трепетно присела на краешек рядом и сказала:
- Расскажите нам всё…
- Прошу, на "ты"… в мире так мало людей, которые говорят мне "ты" и называют настоящим именем, что я уже будто и не живу.
- Хорошо, хорошо, Эвелина. Нам ты можешь рассказать всё.
Будучи на гастролях прошлой весной, она давала концерт в небольшом городе, и после, как всегда после выступления, в течение получаса раздавала толпе фанатов автографы. Не было ничего особенного, но один парень, протянув тетрадь, на вопрос "Кому подписать?", ответил, что не нужно подписывать. Это стихи, и он дарит их ей. Подарков у Марты Май было всегда много, - цветы, игрушки, украшения. Она дежурно улыбнулась и передала тетрадь охраннику, чтобы освободить руки и продолжать расписываться дальше.
Каким‑то образом этот же парень оказался и около её гостиницы спустя два часа, когда она собиралась садиться в машину, чтобы ехать на вокзал. Охрана метра за три предупредила его подход, и Марта, забыв его лицо напрочь, спросила "Автограф дать?", но он напомнил про стихи и попросил о встрече. Охранники посмеялись, Марта тоже. Наивный мальчик был явно моложе её лет на десять. Чтобы не огорчать поклонника отказом без предлога, она ответила в шутку:
- С удовольствием бы, но у меня поезд через полчаса.
- Можно я тебя провожу?
- Не стоит, - и села в машину.
Фанатиков она побаивалась, но этот отчего‑то не внушал ей страха. Он не похож был ни на одного из тех преследователей, которые неизбежно появлялись за всю её долгую карьеру и популярность.
Все цветы Марта оставила персоналу гостиницы, а подарки перебрала в поезде, - что действительно оставить в подарок племяннице, а что отдать в приюты и детские дома. Игрушек всегда было очень много. Тетрадь со стихами ей никто ещё не дарил, и она колебалась между желанием это выбросить, и желанием уделить подарку хоть минуту внимания, ведь она тоже писала стихи, и они же ложились на сочинённую ею музыку. Было кощунственно по отношению к самой поэзии, сразу отбросить стихи. Ожидая от молодого мальчика банальных виршей с притянутыми или массово - глагольными рифмами, она удивилась, едва прочитав первое стихотворение. Оно было хорошим, со смыслом, и сразу с каким‑то песенным сложением.
За дорогу она прочитала всю толстую тетрадь. Не было ни одного, которое бы ей не понравилось. Это был настоящий поэт. И разные стихи поразили её по - разному. Одни - своим далеко не наивным содержанием, жизненной солью, которую можно было вычленять двумя отдельными строчками и превращать в зарифмованные афоризмы. Но целое стихотворение придавало этой соли более полных вкусов, и так подводило к этому смыслу, что когда читались главные строки, то кололи они прямо в сердце. Другие стихи поразили её своим посвящением ей. Порой она читала такое, что ужасалась, - он либо подглядывал в её сны, либо подслушивал мысли, либо был богом и просто знал о ней самое сокровенное.
- Ночь в поезде, а я не спала, - продолжала Эвелина, - всё, что меня наполняло тогда, это острое сожаление, что наши пути с этим молодым человеком разошлись, едва пересекшись. Но у меня осталось… осталось то, что возвращает и возвращает меня к этому дню… а я ведь толком и лица его не помню, он не примечательный ничем.
- Связующая нить.
- Я пыталась его искать. Несколько стихов сделала песнями. На концертах и в интервью говорила, что прошу откликнуться этого неизвестного автора…
- Да! - Зарина подскочила, - я же читала об этом! Ах, извини. Многие подозревали, что это газетная утка ради романтического ореола для репертуара… какой ужас…
- Больше года прошло. Никто не отозвался. Я отчаялась, я найти его не могу… Помогите мне!
- Всем, чем сможем! А как ты оказалась здесь?
- Это мой родной город, здесь отец с матерью живут. Я пока не даю концертов, до августа в отпуске. Ходила - бродила по улицам, и вдруг вывеску вашу увидела. Сердце сразу стукнуло - вот оно. Но зайти всё же долго не решалась. Всё уж как‑то… нереально.
- Всё реально.
- А вдруг он умер? - со страхом вдруг произнесла девушка, - меня ещё и это пугает. Что же с ним может быть, если он не откликается?
- Да разное.
- Он не мог пропустить. Он следит за событиями моей жизни. Мне страшно узнать правду, но желание найти его во что бы то ни стало, сильнее любого страха. Живого или мёртвого. С этой струной в сердце я больше не могу.
Мне тоже сделалось тревожно.
И Пуля, и Нил, тихонько появившись, стояли незаметно в стороне, не мешая Настройщику работать.
- Нам нужно, чтобы ты пришла завтра, Эвелина. Мы сделаем всё, что сможем сделать, но ничего обещать не будем. Ты должна понять. Если он жив, и связующая нить существует и у него, всё будет хорошо. Завтра ты поработаешь с Реставратором, а потом с Летописцем.
Я и Пуля по очереди подняли руки как бы представляясь.
- Сможешь?
- Во сколько быть?
- Мы работаем с полуночи до шести.
Эвелина кивнула и встала с дивана.
- Я очень надеюсь на вас.
Когда девушка ушла, Нил показал пальцем на дверь:
- Это же Марта Май? - спросил он шёпотом.
- Да, - выдохнула Зарина с почтением.
- Моя Дина узнает - умрёт от восторга. Мы осенью на её концерт собираемся… я начало истории прослушал.
Зарина быстро пересказала, едва сдерживая слёзы:
- Какие же песни - его? Уму непостижимо, если нам удастся восстановить мост, это будет такое счастье для меня. Я! Я тоже поспособствую этому! Я и Марта Май, немыслимо…
Судя по тому, что наша Настройщик и после ухода своего кумира продолжает бурлить эмоциями - кумир был неподдельный. Поначалу я заподозрила, что она всё это нарочно. Эвелина привыкла к узнаваемости и восхищению, и как же не обнаружить очередного поклонника даже в агентстве "Сожженного моста"? Но Зарина в этот раз действовала от самого сердца, без тактики настроить и раскрыть посетителя.
Улучив до обеда минутку, я подсела к ней на подоконник кресла и тихо спросила:
- Тебе, правда, так нравятся её песни?
- Очень.
- А говорила‑то… значит, есть то, что любишь именно ты. Что по душе тебе не потому что это же слушает твоя мама или лучшая подруга, а потому, что это - твоё.
Зарина хлопнула ресницами.
- Чуть пристальней посмотришь, и найдёшь, - лукаво продолжила я, - в каждой мелочи найдёшь только своё.
Тристан сходил за обедом на который я заказала себе разных фруктов, а себе он купил молока и чёрного хлеба. Я с завистью смотрела как он ест и безумно хотела отломить ломоть и хлебнуть из кружки.
- Меняю одно яблоко и два мандарина на треть булки и половину молока, - я подошла к его столу со своим обедом.
- Неси кружку и садись сюда. Давно ты у меня ничего не клянчила, - ответил Трис и улыбнулся по - старому беззаботно.
Неужто он внял моим словам, и больше не будет ходить такой загруженный?
Позавтракать мы не успели, и вся булка хлеба исчезла вмиг. Трис достал из пакета вторую и ещё ряженки.
- Это я уже домой купил, но раз мы вдвоём насели, давай наедимся.
Ничего вкуснее не ела. Эти замудрённые холодные закуски на вчерашнем корпоративе, и уж тем более плавленые сырки на пикнике, ничто в сравнении с этим обедом. Трис жевал, играя желваками, и запивал так вкусно, что мой кусок казался мне вдвойне слаще, от того, что я ела то же, что и он.
- М… а как же ты домой купил? Тебе что, на работу не нужно?
- У меня два отгула вначале недели. Это всё долг висит за прошлый отпуск, так я на начало месяца попросил.
Как обед закончился, Нил увёл Триса на разговор, как обычно на лестничную площадку за дверь. А я стала размышлять о приходе Эвелины, и завтрашней работе с ней. Пошла в каморку, проверила - достаточно ли материалов. Слова о том опасении, что её поэта нет в живых, снова всплыли в памяти. Здесь столько слёз пролилось в память о былом, воскресшем на бумаге, и не хватало ещё слёз скорби по тем, кто не воскресает. Что с ней будет, когда увидит его лицо? И что с ней будет, если всё вдруг так сложится, что в будущем она не увидит его никогда?
Тристан заглянул ко мне и, увидев, что я ничем не занята, вошёл и закрыл за собой дверь.
- Нил зовёт сегодня вечером… в смысле завтра перед работой сходить в одно кафе отметить их с Диной помолвку. Всех звать не хочет, только нас, - пара на пару. Согласна?
- Согласна конечно.
Мысленно я переспросила: пара на пару?
- Гретт, меня к ужину не будет, у меня дела, так что готовь только на себя, хорошо? Я часам к пяти буду.
- Ладно. А во сколько встреча?
- Заводи на восемь.
Глава 42.Секрет
Занятия в мастерской прошли бурно. Подтянулись и мальчишки. Я опять не заметила, как пролетело время. Потом час потратила на работу над подарком, и, убравшись, отправилась к родителям и Гелене. Старой ведьмы отчего‑то не оказалось дома, и я встревожилась, потому что она знала, что я должна была прийти к этому часу. Постучалась к соседям - не случилось ли чего?
- Да нет. Приехали тут за ней на дорогой машине, - отвечала мне пожилая женщина из дома напротив, - с таким букетами гвоздик, что только в обеих руках удержать. И она укатила. Старушка, а туда же.
И у неё дела. Вернувшись домой, я обнаружила в ванной пакет. Совсем из головы вылетело, что дежурная неделя моя - и прачечная, и мусор, и уборка. Вздохнув, что опять уходить из дома, дополнила пакет своим испачканным платьем, взяла семейные деньги и пошла в прачечную, благо она была за три дома всего.
Приёмщица всё взяла, выдала мне квитанцию, салфетку и ручку.
- В кармане костюма было.
На одной стороне салфетки нарисован от руки чертежик окна и карниза со всеми размерами, а на другой написано: "Уведи меня с этого вечера. Насовсем".
От Моники? И "насовсем" это что значит? Я не знаю, что бы я подумала, если бы не тот факт, что Трис ушёл "с этого вечера" со мной, и вплоть до шести утра после мы были вместе. Неужели сейчас он поехал оправдываться и находить объяснения? Исправлять промахи?
Салфетку я решила не выбрасывать из‑за рисунка на обратной стороне. Это могло быть по - настоящему важным. Положу ему на стол, может, подумает, что сам выложил, а не я нашла.
"Пара на пару" - стрельнуло у меня. Это слова Нила?
Да, это были слова Нила. В кафе, в котором я ни разу не была, и столики такие - только для двух человек. Нам их составили, сервировали, подали меню.
Дина с трудом узнавалась. Вся сияющая, изменившая вместе с цветом волос и причёску. Теперь у неё была короткая стрижка, и, освобождённые из хвостика волосы, смотрелись лёгкими, как ковыль. Мелкость черт не бросалась в глаза, наоборот, что‑то в её лице обрело гармонию, и Дина излучала обаяние. Голос и смех покорял сразу.
Первый час за едой и общением пролетел быстро, - Дина рассказывала как её Нильс сделал ей предложение, как она уговорила его восстановить отношения с родителями, чтобы снова была семья, и как всё хорошо получилось. Мы в один голос их поздравляли и поднимали бокалы с лёгким белым вином. Но потом Дина спросила:
- А вы? Как у вас всё сложилось?
Я немного замешкалась, но Трис подхватил вопрос:
- У нас всё очень просто. В один какой‑то день я сказал "А почему бы нам не пожениться? И жить вместе", а Гретт кивнула - "А почему бы и нет?"
- А свадьба какая у вас была? Вы где отмечали? Мне теперь все детали интересны, я в хлопотах.
- Мы только расписались в загсе. И посидели в нашем кафе вдвоём.
- Как? А платье? А букет? А гости?
- У нас даже колец нет, - я покрутила в воздухе пустым безымянным пальцем.
Дина была ошеломлена и разочарована. Она не сказала ничего, но это было написано у неё на лице. Нил смотрел виновато. Вероятно, это она была инициатором встречи, но только Дина не знала, что наши отношения не вписываются в рамки обычного брака. Нил же не мог ей рассказать секрет, поведанный Трисом.
- За то необычно. Мы стараемся быть большими оригиналами, да, Трис?
- У нас ещё и денег тогда особо не было на все торжества.
- Точно.
- Не откажите нам, - спросил Нил, - будете свидетелями?
- Конечно! - мы ответили хором.
Посидели мы хорошо и на работу шли вместе, делая небольшой крюк, чтобы проводить Дину до дома. Трис и Нил шли впереди, а мы с Диной позади чуть отставая. Они разговаривали о чем‑то своём, а Дина долго и искренне говорила о своём счастье, и благодарности всем нам, что спасли её жизнь. Она думала, что мы с Тристаном также счастливы, потому делилась со мной откровенно, как бы делилась одна взаимно влюблённая другой взаимно влюблённой. Я узнала, что с ней творилось в первые дни, - она была в состоянии шока и отупления. Эмоционально она уже была истощена, а свалившееся счастье совсем спалило дотла оставшееся. Нил был с ней, но все часы проходили в тумане и в полубессознательном состоянии. Дина даже думал, что она всё‑таки умерла. Первое время она долго не могла привыкнуть к тому, что видит его воплоти, и часто - часто касалась его руки или плеча, чтобы проверить его реальность. Дина шептала мне даже о том, как она выглядывала, познавала и любовалась всеми теми мелочами, о которых не знала прежде - какая у него походка, как он сидит, лежит, держит вилку или ручку, на что он улыбается, а на что смеётся, какова его улыбка, как он хмурится или злится: как он бреется, как расчёсывает волосы, как одевается; как засыпает, как просыпается, как дремлет…
Прощаясь у подъезда, Нил обнял и поцеловал её, - крепко и долго. Мы с Трисом пошли вперёд неспеша, из вежливости не став дожидаться Нила. Догонит. Мне хотелось, чтобы Трис приобнял меня за плечо, как мы частенько прежде ходили, но он шёл рядом, и опять его взгляд был направлен в никуда, и сам он погрузился в свои мысли. Он резко сник, хотя ещё минуту назад они бурно с Нилом вспоминали студенческие годы, и смеялись. Как только Нил нас нагнал, Трис снова словно включился, - вынырнул из раздумий и шутливо стал предлагать дурацкие и экстремальные виды бракосочетаний.
Марта Май не плакала, - она сосредоточенно вглядывалась в черты лица того парня при свете настенного бра в моей каморке.
- Это он. Он…
Моя работы была закончена. На этот раз рисунки были не совсем для меня привычные - рука выбирала только синие пастельные карандаши, и чётким вырисовывалось только то, что касалось его, а окружение и даже близко стоящие другие люди не читались в деталях - только контуры и размытые массы, так же с пейзажем и прочим. Эвелина, словно читая мои мысли, произнесла:
- Да, вот так мне всё и запоминается, - везде одинаковые концертные залы, гостиницы, поезда, автобусы, автомобили, люди - толпа, где все лица сливаются в одну безликую маску восторга и аплодисментов… всё как на карусели, - тебя мчит, а пространство от скорости и повторения смазывает вокруг тебя всё, и не успеваешь даже взглядом ухватить что‑то, не то чтобы остановить.
- А почему синее?
- Не знаю. Может быть потому, что мне холодно в этой жизни?
Эвелина ушла, с уточнением, что сможет прийти только через ночь. Я показала рисунки всем, а Вельтону, который вернулся после маленького отпуска, в который уходил из‑за нездоровья жены, Зарина с неугасаемым жаром пересказывала историю новой посетительницы. Вельтон сказал, что у него хорошее предчувствие по поводу этого дела.
Конечно, до этого мы все справились у него о том, здорова ли теперь его супруга, и он ответил, что это было отравление, но теперь всё хорошо. По голосу - не врал, но я позже, уже ближе к концу рабочего дня подошла к его крейсерскому столу и села на один из рядом стоящих стульев.
Давно уже Архивариус не травил никаких историй, и, возможно, это неспроста, а из‑за жены, у которой не отравление, а что‑то серьёзнее и что началось не три дня назад. Три дня назад её увезли на скорой, и Вельтон звонил Трису из больницы на работу, что не придёт в ближайшие дни.
- Всё хорошо?
- Да, - он деловито перелистнул бумажку в каком‑то взятом из шкафа деле, и посмотрел на меня исподлобья, - а что?
- Я беспокоюсь. Если мы как‑то можем помочь, ты же знаешь, что мы всё сделаем… ты не забывай, что на нас ты можешь всегда положиться.
- Послушай, - он опёрся на локти, - я со всем справлюсь, не переживай. А настроения у меня нет потому что много нервничал. Эта моя дурёха, оказывается, ещё с месяц назад купила какие‑то таблетки для похудания, и пила по секрету, потому что ей взбрело в голову, что она слишком располнела, но признаться в этом мне не признавалась. У неё со здоровьем всё хуже и хуже, я себе места не находил, перетрусил, а она, - убил бы на месте, - будто и не замечает ничего, даже обмороки стали случаться, а она всё равно эту гадость принимала. Вы, бабы, дуры! - Вельтон сказал это негромко, но с выражением, и показал мне кулак, сердясь, видимо, на весь наш род, - взять бы, да выколотить эту дурь по - хорошему… надумываете вечно там, где нет ничего, накручиваете на пустом месте… а я что, хоть раз ей говорил, что она толстая?
Тихое возмущение Вельтона меня тронуло до глубины души, но и заставило улыбнуться.
- Я ей говорю, что люблю её, и буду любить в любом весе, в любом возрасте, какой угодно. А она лежит под капельницей и плачет. Сама признаёт, что дура, а только вот теперь печень лечить и пищеварительную систему восстанавливать… все нервы извёл, хорошо, что хоть вовремя дознался про эти таблетки…
Вельтон замолчал, выдохнул облегчённо, а потом вдруг, глядя на меня, рявкнул:
- А чего ты тут выпытываешь? Иди за свой стол и не приставай с разговорами!
Это он, видимо, от смущения, что так вдруг всё и выложил, хотя я о подробностях не расспрашивала.
Пусть Вельтон и говорил мне когда‑то, что у него жена типичная и большой любви не было, но ведь на самом деле - вот его любовь. Самая настоящая.
Эвелина не появилась через ночь. Мы заволновались, но Зарина высказала надежду, что это не она передумал, а какие‑то обстоятельства вынудили её не прийти. Нужно только ждать.