Жемчужина Мианэ поражала своим спокойствием. Балидет гудел и разговаривал, но это был особый язык, совсем не похожий на бестолковый гомон портового города. Лишенный шума и суеты, он казался ленивой гадюкой, пригревшейся на солнце. И пах он иначе. Если от Самрии разило перцем и потом докеров, то над улицами Балидета витали ароматы цветов и изысканных пряностей. Неприятных запахов он не замечал – ему хотелось сделать этот город особенным.
– Что это за звук? – спросил он юнгу, пока Абир торговался с купцами. Дядя хотел получить за охрану каравана пару верблюдов, но, похоже, торговые люди считали сделку законченной.
– Ничего не слышу, – проворчал Нуф.
– Будто масло скворчит, – попытался объяснить Арлинг. Звуки, которым он не мог найти объяснение, заставляли его нервничать. – То утихает, то с новой силой разгорается. Вот сейчас, слышишь? Где-то совсем рядом, причем с разных сторон.
– Фонтаны, что ли? – фыркнул юнга, и, схватив его за руку, пошел за Абиром. – В Балидете трудно найти чистую воду, чтобы напоить скотину, зато здесь много фонтанов. Кстати, пить из них нельзя, вся вода освещена и принадлежит какому-то там богу. Просто запомни это, и неприятностей не будет.
– А куда мы идем? – спросил Арлинг, пытаясь докричаться до дяди, который шел впереди. – Снова убегаем от стражи?
Ему казалось, что они покинули караванщиков слишком быстро. Он даже не успел попрощаться с Азизом и теми немногими кучеярами, с которыми успел завести знакомство. Впрочем, возможно, таковы были местные правила – в дороге все друзья, а в конце пути каждый сам по себе.
– Нет, – откликнулся Абир. – Глава Купеческой Гильдии Балидета мой хороший знакомый. Он не то, что эти самрийские кобры. Думаю, нам окажут достойный прием. А спешим только потому, что мне сообщили одну неприятную новость. Иман на днях собирался покинуть город. Было бы обидно проделать такой путь, его не застав. Поэтому сначала к нему, а потом завалим в гостиницу и отдохнем по-королевски.
Арлинга охватило неожиданное волнение. В последнее время он совсем не думал о конечной цели их путешествия. Голова была забита всепроникающим песком, горячим ветром, упрямым верблюдом, плохой едой и собственным грязным телом. И еще водой. В дороге он всегда думал о воде, представляя ее то в большом, исходящем холодной испариной глиняном сосуде, то в хрустальном бокале с драгоценной инкрустацией, то в заводи на мельнице Мастаршильда… А ведь путь был проделан только ради одного – обрести зрение. Он должен был думать об этом каждый день, но почему-то вспомнил только сейчас. И вспомнил так, что желание прозреть обрушилось на него с такой силой, что ему захотелось сунуть голову в петлю от безысходности. В дядином плане было столько дыр, что через них можно было пропустить все воды Тихого моря. А если им откажут? А если средство не поможет? А если иман уехал? Тысячи других "если" бурлили в голове, не позволяя обрести спокойствие духа.
Вцепившись в руку Нуфа, Арлинг запретил себе думать о встрече с иманом, но тут Абир произнес:
– Вот и пришли.
Регарди был готов поклясться, что голос у дяди дрожал. Похоже, он волновался не меньше его. Это было плохо. Хоть кто-то из них должен был оставаться спокойным.
Они стояли на пыльной улице, даже не мощеной камнем. Во всяком случае, на центр города это похоже не было, да и фонтанов он уже не слышал. В воздухе клубами висела пыль, но иногда до него долетали запахи цветов. Наверное, где-то были разбиты клумбы, а может, цвело какое-то дерево.
Арлинг прислушался. Звуки говорили больше. Приглушенно, словно из-за забора, раздавались едва слышные удары, крики, треск и звон – будто толпа дикарей колошматила друг друга палками. Еще лаяли псы. Судя по оглушительному вою, их было немало, и находились они совсем близко – возможно, сразу за воротами. Аромат цветов периодически перебивался волнами зловония, которое могло исходить только от большого скопления животных. Казалось, что за забором находилась псарня или скотный двор, а вовсе не жилой дом.
Из разнообразных шумов выделился свист, на смену которому пришел скрип открываемых ворот. Судя по звуку, это были очень массивные двери, и Регарди с трудом сдержался, чтобы их не потрогать.
От елейной речи Абира, которой дядя приветствовал человека, вышедшего их встречать, у него едва не свело скулы. Впрочем, у кучеяров это считалось простой вежливостью, потому что привратник, открывший им двери, ответил так же витиевато и запутанно.
Им повезло. Иман собирался уезжать на следующий день, но радоваться было рано. Кубок вина с журависом помнился хорошо.
Нуфу с пиратами пришлось ждать снаружи. В дом пустили только Абира и Арлинга, которого дядя представил предметом разговора с иманом. Когда ворота с грохотом захлопнулись за спиной, у Регарди промелькнула трусливая мысль, а не совершил ли он ошибку, согласившись на авантюру с мистиком. Но отступать было некуда, а ладонь дяди мягко, но настойчиво подтолкнула его вперед.
Выдохнув, Арлинг решительно переступил порог. Будь, что будет. Он был готов ко всему. И к разочарованию тоже.
– Какой большой дом, – прошептал Регарди, шагая по шуршащим дорожкам. Он не смог определить, чем они были усыпаны – песком или гравием, но идти по ним было легко.
– Это не дом, а школа, – почему-то тоже шепотом ответил Абир, – потом объясню. Забыл предупредить. Ты лучше помалкивай, разговаривать буду я. И помни, в чудо надо верить, иначе не сработает.
А вот с верой-то у него как раз и были проблемы… На языке вертелось много вопросов, но едва Арлинг открыл рот, как Абир остановился и сжал ему руку. Регарди понял – они нашли имана.
– Почем сегодня бычьи головы, друг? – голос раздавался сверху, гораздо выше человеческого роста. И он был настолько обычным, что Арлинг едва не разочаровался. Не молодой и не старый, не раздражающий, но и не особо приятный. В меру безликий, в меру особенный. Даже кучеярского акцента у него не было. Иман говорил очень чисто, словно по учебнику. Регарди вспомнил, что такая речь была у его учителя по кучеярскому языку в Согдиане.
– Скотиной больше не торгую, – рассмеялся Абир. – Лучше спускайся к нам. Последние две недели я провел в седле, и моя шея разучилась сгибаться.
– Зато твой язык по-прежнему быстр и ловок. Аджухама ты провел хорошо, но у балидетских купцов острые зубы и ядовитая слюна. После твоего прошлого визита мне отказались продавать масло, и мои ученики несколько дней жевали сухую крупу.
– Я к тебе ненадолго, – решил перейти к делу Абир. – А твой зверинец растет. Вон тех мартышек я раньше не видел. Отдашь мне в команду? Иметь пару таких чертят на борту, и все торговые суда твои. Жаль, что Аджухамы не могут простить мне той барки с грузом шибанского оружия. Клинки из булатной стали были особенны хороши. Тебе понравились? У меня еще остался с десяток щитов и столько же двуручников. В следующий раз завезу.
– Ты само благородство, – сухо ответил иман. – Так вопрос все тот же?
Похоже, дядина шутка не удалась. По переменам в голосе хозяина можно было догадаться, что упоминание об участии в пиратской авантюре пришлось ему не по вкусу.
– И да, и нет, – ответил Абир, выдержав паузу. – Как видишь, я не один. Познакомься, это мой племянник Арлинг Регарди. Я пришел поговорить о нем.
Иман не ответил, но Арлинг почувствовал, что его внимательно разглядывали. Стараясь быть вежливым, он поклонился в ту сторону, откуда раздавались голоса.
Рукопожатие имана было неожиданным и странным. Оно никак не вязалось с той внешностью, которую он нарисовал себе, слушая его голос. Мистик перестал быть безликим. Вежливый и сильный. Хитрый и великодушный. Беспощадный и чуткий. В нем ощущалась мощь, словно Регарди опустил пальцы в прибрежную волну во время отлива. Придет время, и она сточит камни и разобьет городские стены. РукРРуРРРРщааааа
Удивительно, как много могло рассказать человеческое прикосновение. Это магия серкетов, пронеслось в голове, и Арлинг попытался выдернуть руку. Создавалось впечатление, что иман вообще забыл о ней. Встревожившись тем, что простое рукопожатие переросло в хватку, Регарди снова дернулся, но в этот момент его отпустили, и он непременно шлепнулся бы на землю, если бы его не придержал Абир.
– Спокойнее, – недовольно прошипел дядя ему на ухо, а вслух сказал. – Мальчишка прошел пески первый раз, он еще там, в Холустае.
– Оно и видно, – хмыкнул иман. – Ладно, пойдем, пройдемся. Шолох, присмотри за гостем.
Арлинг недовольно нахмурился. Ему совсем не хотелось оставаться наедине в странном доме мистика, но шаги дяди и хозяина уже удалялись. Чувство досады получилось подавить не сразу. Абир мог пригласить его с собой, но не стал этого делать. Ощущение беспомощности, которые охватило его после слов дяди, прошло через пару секунд, и Регарди стало стыдно. У Абира с иманом наверняка были еще и свои дела, которые им нужно было обсудить наедине.
Арлинг кивнул невидимому Шолоху и, чувствуя себя дураком, притворился, что полностью поглощен пением птиц, которое, на самом деле, его раздражало. В Сикелии птицы пели по-другому – мелодично и приятно, а здесь они орали так, будто их собирались ощипывать и жарить на вертеле. Из-за них не было слышно ни шагов Шолоха, ни звуков улицы. Хоть бы Абир возвращался скорее. Он давно не ощущал себя так неуютно.
– Я Беркут, – звонкий голос раздался рядом, на уровне его груди, подсказывая, что перед ним стоял подросток или очень высокий мальчик.
– Я думал, тебя зовут Шолох, – пробурчал Арлинг, облокотившись спиной о дерево. Прикосновение шершавой коры дарило иллюзию защищенности.
– Это имя дал мне учитель, – быстро ответил мальчишка. – Он всем придумывает новые имена. А по-настоящему меня зовут Беркут. Хотя… Я уже и не помню, что было вначале – Беркут или Шолох. Если честно, мне все равно. А тебя зовут Арлинг … Как?
– Просто Арлинг, – мрачно произнес Регарди, удрученый тем, что оказался втянут в болтовню с каким-то местным. Сначала он принял его за сына имана, но после того, как тот назвал мистика своим учителем, запутался. Наверное, иман готовил себе преемника. Во всяком случае, с мальчишкой нужно было быть вежливым – он мог оказаться полезным.
Арлинг не сразу сообразил, что последние слова Шолох произнес на чистом драганском, почти без произношения. Они звучали так естественно, что Регарди сперва не обратил на это внимание.
– Тебя иман научил так разговаривать?
– Кто же еще, – голос Беркута дрогнул, а затем раздался с другого места. – Учитель знает все языки мира, а я пока только четыре. Ваш, керхар-нараг, шибанский и птичий.
– Птичий?
Вместо ответа послышались едва слышные удары, похоже на шлепки ладонями по камням. Похоже, стоять на одном месте мальчишка не умел, потому что звуки передвигались по кругу, раздаваясь то спереди, то сзади.
– Ну да, – наконец, пропыхтел Беркут. – На каком языке, по-твоему, разговаривают жители Птичьих островов? На птичьем!
Болтовня с Шолохом Арлингу не нравилась, потому что отвлекала от мыслей о разговоре Абира с иманом. Еще раз вежливо кивнув, он повернулся спиной к тому месту, откуда раздавался голос мальчишки, показывая, что беседа закончилась. Но Беркут был упрям. Над головой Регарди прошелестело, и чей-то палец уперся ему в живот.
– Где твои манеры, драган? – усмехнулся Шолох. – У Абира научился? Этот хитрый пес из племени мерзавцев хорошему не научит. Не думал, что у такого негодяя могут быть родственники.
Разговор плавно и незаметно перетек в опасное русло. Напрашиваться на неприятности в отсутствии дяди Арлингу не хотелось, но и оставлять оскорбление без ответа тоже было нельзя.
– Ты всех драганов считаешь негодяями?
– Нет, но я знаю, зачем он сюда явился, – заявил Шолох. Последние слова прозвучали откуда-то с земли, будто мальчишку перевернули вверх ногами.
– Нетрудно догадаться, – фыркнул Регарди и откинул волосы со лба, чтобы лучше было видна повязка на глазах. – Он проделал этот путь, чтобы вернуть мне зрение. Иман ему кое-что должен, и Абир хочет попросить его найти для меня лекарство. Как видишь, все просто. Разве можно считать человека негодяем, если он хочет помочь своему ближнему?
– Как интересно. Я и не знал, что учитель кому-то должен.
– Ты удивишься, как многого ты еще не знаешь, – процедил Арлинг, чувствуя, что в нем закипает ярость. Поймать бы, да оттрепать этого мальчишку за уши. Если бы Регарди был зрячим, непременно бы так и сделал. Правда, если бы он был зрячим, его б тут не было. Проклятье, Абир, и чего ты так долго?
– Сдается мне, твой дядя тебя обманывает, – не унимался Беркут, кряхтя где-то сверху. – А ты, правда, слепой? Совсем-совсем ничего не видишь? Раньше у меня был слепой пес, но он почти не отличался от зрячих. Лаял громко и по делу, по сторонам его не заносило, в заборы не врезался, птиц и мышей давил постоянно. Правда, прожил он недолго. Однажды иман решил проверить, как он плавает и кинул его в Мианэ. В это время сверху сплавляли бревна, и его задавило.
Арлинг постарался расслабиться, чтобы гримаса злости не выдала его истинные чувства. Мальчишку хотелось убить.
– А насколько сильно ты хочешь вернуть себе зрение? – голос Шолоха раздался в опасной близости. – Например, ты бы согласился расстаться с какой-нибудь частью тела? Допустим, с рукой? У тебя красивые пальцы. Платить нужно чем-то ценным. Как насчет пальцев правой руки в обмен на глаза, а?
Не ограничившись словами, Беркут крепко схватил его за руку. Подавить приступ гнева и вырвать пальцы удалось не сразу. Похоже, мальчишка научился у имана не только драганскому языку, но и перенял кое-какие мерзкие привычки. Или у парня от жары поехала крыша. Несмотря на то что они стояли в тени деревьев, на лбу у Арлинга давно выступила испарина. А судя по тому, что голос мальчишки всегда раздавался с разных сторон, Шолох постоянно двигался. В такую духоту даже рот не хотелось открывать, не то чтобы шевелиться.
– Ты бы лучше под ноги смотрел, – стараясь говорить как можно спокойнее, произнес Регарди. – Я чувствую на земле много корней и сухих веток. Будет обидно упасть и выколоть себе глаза, болтая со слепым.
Шолох звонко рассмеялся.
– Значит, Абир сказал тебе, что у имана есть волшебная мазь?
– И волшебная пилюля в придачу. Иначе он простой фокусник.
Снова смех. Дерзкий и наглый. За него хотелось отвертеть мальчишке голову.
– Жаль мне тебя, ты так легко веришь людям, – голос Беркута прозвучал на удивление серьезно. – Хочешь дам совет? Беги. Я, конечно, не знаю, что решит учитель, но вдруг он согласится. Ведь твой дядя не первый раз к нам приходит.
– Не понимаю, что за чушь ты несешь, – терпению Регарди пришел конец. – Или тебе напекло голову, или все кучеяры чокнутые.
– А что тут не понять. Твой дядя думает, что иман поделится с ним тайнами серкетов.
– Зачем ему это?
– Как зачем? Например, чтобы узнать, как пройти через Гургаран. Согдарийцы спят и видят, чтобы найти проход через Царские Ворота. Кучи сокровищ, источник молодости… Cлыхал, наверное? Абир уже несколько лет наши пороги обивает, вот, сегодня тебя привел. Только мне кажется, ты ему не поможешь.
Не вязалось что-то в словах мальчишки. Если бы Абир был надоедливым гостем, иман вряд ли бы стал принимать их, а может и вообще прогнал. Нельзя слушать этого Шолоха, он перегрелся и бредил. Дядя был честен.
Беркут замолчал, и Арлинг понял, что приближались Абир с иманом. Голос дяди нельзя было назвать довольным. Сердце упало. Отказ был возможен, но до последнего момента казался нереальным.
Разговаривали, конечно, о нем.
– Зря ты это затеял, Абир, – произнес иман. – Дай парню трость и научи играть на флейте. Если из него не получится музыкант, он всегда сможет стать настройщиком. Без куска хлеба не останется.
– А вы не любите трудностей, иман, – холодно заметил дядя.
– Я не люблю спешки. Знаешь, как у нас говорят – медленный человек лучше быстрого. Кто хочет собрать много и быстро, не соберет ничего. Это твой случай. Хоть раз бы меня послушал. А племянника отправь обратно, к отцу. Канцлер его, наверное, уже ищет. У нас ему делать нечего.
Похоже, дядя терпел поражение. Нужно было что-то предпринять, причем быстро. Что угодно, лишь бы оправдать путешествие в эти испепеленные солнцем земли. Ведь не мог же он проделать этот путь, чтобы услышать совет пойти учиться на настройщика. Сейчас или никогда.
– Простите меня, но, кажется, вы боитесь неудачи, – произнес Арлинг, чувствуя предательскую дрожь в голосе. Если бы иман знал, кто из них, на самом деле, боялся…
– Опасаетесь, что не справитесь, и ваша репутация мудреца и мистика будет испорчена? Мой учитель по фехтованию говорил, что неудачи преследуют как раз того, кто боится. Мне было так же страшно приехать сюда, как вам сейчас согласится помочь нам. Но я сумел преодолеть его, и прошу вас о том же. Всю дорогу я ни разу не думал о неудаче. Потому что зрение станет не моей победой, а вашей. Сколько их было у вас в последнее время? Слишком много, чтобы перестать чувствовать вкус каждой? Чтобы одержать победу, нужно сдвинуться с места.
Слова прозвучали нагло, невежливо и глупо, но это была лучшая импровизация его жизни. Никогда ему еще не удавалось так точно передать то, что лежало на сердце. Но после всего произнесенного ему хотелось исчезнуть. Хорошо еще, что он не видел взгляда имана. Храбрости осталось лишь на то, чтобы стоять на ногах и не опускать голову.
Иман не заставил его ждать ответа.
– Чтобы одержать победу, сходить с места как раз не требуется, – хмыкнул он. – Не хочешь быть настройщиком инструментов, стань рабочим на водокачке. Я слышал, там как раз ищут человека.
– Какая муха тебя укусила? – прошипел Абир, крепко хватая Регарди за локоть и встряхивая. – Простите нас, иман, я уже говорил: мальчик еще не пришел в себя.
– Нет, я как раз в себе, – Арлинг сердито выдернул руку. – И я знаю, на что готов пойти ради победы.
Колени согнулись на удивление легко.
– Я не умею говорить красиво и изящно, как мой дядя, но я говорю искренне, – прошептал он. – Если вы знаете как, прошу вас, помогите.
Все. Это был предел его таланта убеждения. А ведь раньше он был способен на большее. "Правда, отца в свое время ты тоже не смог убедить", – горько напомнил себе Арлинг. Несмотря на все гордые фразы о победе, кажется, проигрыш был очевиден. Он понял это по тому, как тяжело вздохнул дядя.
– Ты сказал очень хорошие слова, мальчик, – после недолгого молчания произнес иман. – И я их запомню, чтобы пересказать моим ученикам. Ведь ты прав, препятствия пугают человека, сковывают сознание и ограничивают нас страхом. Но… у меня все равно нет для тебя лекарства. Слепота – это не болезнь. Ты страдаешь лишь потому, что не смирился с ней. Это все равно, как если бы у тебя выросла третья нога, и ты упорно пытался ее не замечать. А она с таким же упорством мешала бы тебе жить. Кстати, можешь подняться. Я тебе ни учитель и ни хозяин, чтобы ты гнул передо мной спину.