- Да потому, - как-то резко и недовольно ответил Алекс. - Ты думаешь, классику так распространяли, чтобы людям кайфово устроить? Людям кайфово было свою народную музыку слушать. А распространяли римское искусство затем, что оно остандарчивает мышление. Делает мнение людей одинаковым путем популяризации. Не зря же римляне столько времени провели за исследованием психологии, обществознания, философии, политики, астрономии, истории. Учились красноречию, развлекали театрами и гладиаторскими боями. Строили дворцы и парили мозги обывателей Олимпийцами. Средневековые господа смекнули что к чему и под ширмой Просвещения, Свободы и Науки выкатили на политическую сцену клетку демократии - а ведь это грандиозное порабощение! Вы думаете, Римская империя развалилась? Нихера! Она уже захватила Европу и Америку, а теперь тянется на Восток. Это культурная война! Россию она много раз пыталась завоевать, еще до Петра, но свою последнюю крупную победу постримляне одержали в конце восьмидесятых, уничтожив СССР и установив для России дань, как для одной из своих провинций. Врубитесь: сейчас миллиарды рабов по всему миру живут, даже не подозревая о своем рабстве! Ведь их даже не заковывают в кандалы, им всего-навсего морочат голову! - в пылу своей тирады Алекс так завелся, что совсем перестал следить за дорогой. "Двенашка" незаметно перекатилась на встречную, впереди испуганно заорал клаксон.
- Алекс! - вскрикнул, вжавшись в кресло сидевший впереди Игорь, но Алекс к тому моменту осознал свою ошибку и вырулил на место. Справа от меня раздался нервный смешок. Алекс вытер пот со лба.
- Я раньше думал, что это церковь устанавливала рабское общество, - через некоторое время сказал я. Алекс удивленно глянул в зеркало заднего вида - казалось, он уже забыл о разговоре. Или удивился тому, что я все еще его продолжал.
- Церковь в этом плане невинный ребенок по сравнению с массовой культурой. В Средние века между просветителями и Церковью шла настоящая война за первенство, в те времена только Церкви разрешалось морочить головы. Тогда она организовала инквизицию и вырезала несогласных. В итоге голубоглазые мечтатели победили, организовали революцию, соорудили демократию, а Церковь унизилась до глупого бизнеса. Со временем просветители и священникам хорошенько промыли мозги.
- Вообще-то, мозги промывает не массовая культура, а СМИ, - ехидно изрек Дима.
- Вообще-то они работают в паре, - не смутился Алекс. - Человек в подавляющем большинстве своем существо неглупое - это факт. Он постоянно мыслит, думает, решает. Впарить что-то в и без того уже забитую своими думами голову очень проблематично. Значит, необходимо эти мысли оттуда изъять? Вот, например, как это происходит: ты приходишь вечером домой с работы, ужинаешь и падаешь отдыхать под телек. Ну, или садишься гамать в компьютер. Или открываешь "фастфудную" книженцию. Не суть. По телеку часов в семь-восемь включают какой-нибудь блокбастер с просто нереально закрученным сюжетом и офигеть какими спецэффектами. Либо это чересчур сопливая драма или жопо-сисечная комедия - на твой вкус. Главное, чтобы ты весь и полностью отстранился от своих будничных проблем, размышлений и лицезрел очередной шедевр киноиндустрии. Соответственно, голова у тебя на время опустошается от личных мыслей и наполняется каким-то выдуманным режиссерским миром, как мотивчик надоедливой песни. Он иллюзорен, да, ты это понимаешь, хоть за время просмотра уже успел "заразиться" какими-то простейшими вирусами вроде патриотизма, "американской мечты", доступного секса… и в любой момент готов вернуться в реальность. Но дело сделано - какое-то время ты ходишь под впечатлением от фильма, обсуждаешь его с друзьями, и на это время думать не думаешь о своих личных делах. И тут по тому же телеку в новостях, рекламе или докфильмах, радио, интернета, из рекламного щита или газеты на тебя набрасывается какая-то информация и занимает пустое место в твоей голове. Эта информация легко укладывается и становится как будто твоими собственными мыслями. С этого момента ты начинаешь думать иначе - в том направлении, в котором тебя "ведут".
Несколько минут ехали молча. Затем Алекс снова продолжил:
- Я потому и увлекался больше фольклором, чем другими жанрами. И для нас выбрал такое направление. Но от воспитавших меня рамок все же не могу выйти. Современный фолк - это не истинно народная музыка, это тоже отголосок классики, - было видно, что ему неприятно это говорить. - Настоящая народная музыка мало кому интересна. На ней не заработаешь.
- А на роке заработаешь, - фыркнул Дима.
- На любой попсе можно заработать, - меркантильно ответил Алекс.
- Рок - это не попса! - возмутился басист.
- Любая массовая культура - попса, - парировал Алекс. - А рок еще и рекламирует себя как антипопса. Это его вдвойне попсовит.
- Почему? - поинтересовался я.
- Потому что запретный плод сладок, - туманно ответил Алекс с улыбкой. Кажется, ему доставляло удовольствие умничать с нами. - Люди идут на рок-концерт, потому что уверенны в его непопулярности. К тому же рок агрессивен, что тоже немаловажно для основной его публики - тинейджеров. Маркетинг!
- Не согласен, - возразил Дима. - Я считаю, рок стремится к свободе личности. Разве нет? Какие здесь могут быть традиции Рима?
- Рок впитал в себя качества, которыми не обладает "легальная" сцена: душевность, агрессия, отсутствие финансовой выгоды, свобода, любовь и так далее. Впитал, афиширует, но редко использует. Бюрократы понимают, что недовольные их режимом будут всегда, но в современных условиях оппозиция нуждается в серьезном финансировании. И если самому государству не заняться этим вопросом, оппозицию в России будут финансировать иностранцы. А это уже влияние на внутреннюю политику страны в интересах потенциального врага. Поэтому наряду с основным загоном для послушного народа напротив строят загон-дублер, чтобы аккуратно складывать туда оппозицию: неформалов, сектантов, анархистов, педофилов, террористов, некромантов и прочий сброд. Оппозиции там комфортно, ей дают вдоволь орать, ругаться, собирать митинги, ломать гитары на концертах, стебаться над овцами в соседнем загоне. Ее там вовремя кормят, вовремя гладят, вовремя сажают и вовремя отпускают. Короче, загон-дублер - это комната с боксерскими грушами, напичканная камерами слежения, где оппозиция срывает свою злость. Как итог - на реальные действия радикалы становятся не способны. Это называется свободой слова.
- Я слышал, в японских компаниях есть комнаты для снятия стресса, - вставил молчавший до сих пор Игорь. Именно оттого, что он так долго не проронил ни слова, его слушали с удвоенным вниманием. - Там есть боксерские груши с портретами начальников. Когда начальство выведет какого-нибудь работника из себя, тот идет в эту комнату, молотит грушу и довольный возвращается на место.
- Да, - кивнул Алекс. - С одной стороны это щит от вмешательства других государств во внутренние дела России, а с другой - порождает однополярность власти. Власть становится диктатом, не получающим народного отпора. И это не только у нас.
Мы уже покинули трассу, и некоторое время двигались по Ставрополю. Похоже, Диму порядком утомила эта беседа, Сергей был задумчив. Игорь с интересом глядел по сторонам. Алекс, решив, что разговор окончен, накрутил громкость на автомагнитоле.
- По-моему, та музыка, которую ты слушаешь, противоречит тому, что ты только что рассказал, - возразил я.
- В том-то и проблема, - вздохнул Алекс. - Я слушал эту музыку в детстве и теперь не могу от нее отделаться. Она мне кажется самой лучшей.
Я слушал надрывы Фредди Меркьюри из динамиков и боялся, как бы сегодняшние откровения Алекса не подействовали так же, как недавно на меня подействовало воспоминание о статье про мертвый рок в России. Алексу не следовало такое говорить незадолго до выступления, такие речи убивают воинский дух. Он не хуже меня должен понимать, что грядущий фестиваль - хороший шанс для начинающих музыкантов быть услышанными, в прямом и переносном смысле. Тем более, концерт будет разбавлен более солидными группами, уже снискавшими славу на большой сцене, и на их фоне игра новичков должна выглядеть не менее уверенной. Алекс как будто прочитал мои мысли, и после того, как припарковал машину, он посмотрел сначала на Игоря, затем заглянул за спинку своего кресла, где сидели я, Сергей и Дима. Затем смерил наши лица острым взглядом и с сожалением заметил:
- Кажется, я вам много лишнего наговорил.
- Не понимаю, Алекс, почему ты заморачиваешься, если не сможешь ничего изменить? - спросил Сергей. - Рабу плохо не от того, что он раб, а оттого, что он понимает это. Может быть, на самом деле нет никакого рабства, просто ты наслушался всякой чертовщины?
Алекс хотел было промолчать и наконец покинуть автомобиль, о чем я мысленно очень просил его, но с тяжким вздохом он снова заглянул на пассажирское сидение. Его взгляд был усталым, серьезным и сконцентрированным.
- Ты знаком с математикой? - осведомился Алекс. Сергей кивнул. - Так вот, твое предположение в условиях бюрократии похоже на математическое уравнение с кучей скобочек. Тебе нужно найти "икс", чтобы решить задачу. Ты подставляешь вместо "икса" разные числа и проверяешь результат. Когда ты уже почти готов решить уравнение, кто-то ставит твой "икс" в скобки и возводит в степень "игрек". Теперь ты вынужден искать еще и "игрек". И так без конца. Вот так и обрабатывает твое сознание современная власть.
В этот день я усвоил одну вещь: насколько бы крутыми не были "AC/DC" или, например, "Pink Floyd" для выросшего на песнях Шаляпина или звуках там-тама они навсегда останутся хаотичным шлаком.
Глава 6
Парковка рядом с древним, пережившим революцию зданием, была густо забита машинами. Это был красно-белый двухэтажный дом, с грубыми лепными узорами и рисунками по всему фасаду и шиферной крышей. Краска на стенах сравнительно новая, но было ясно, что свой внешний вид здание сохранило еще со времен царя Гороха. Возле парадного входа, на клумбах, на лавочках, под окнами толпилась куча народу, съехавшихся сюда со всего Ставропольского края. Разноцветные ирокезы, косухи, эмо, банданы, шипованые браслеты, гитары, татуировки, пирсинг, яркие, кричащие картинки на черных футболках, бороды - все это смешалось в одну пеструю кучу, дожидавшуюся своего часа. Сотни полторы музыкантов втиснулись в небольшой дворик, огражденный старым кирпично-кованым забором.
Мы покинули "двенашку". Гитаристы достали из багажника свои зачехленные инструменты. Я помог Алексу стянуть его синтезатор с багажника на крыше.
- Надо будет микроавтобус приобретать, - бубнил во время разгрузки наш "директор".
В девять часов утра массивная деревянная дверь "Железного радио" чуть приоткрылась, выпустив девушку небольшого роста с бумажным листком в руке. Гул во дворе приутих. Запинаясь, начиная несколько раз заново фразу, девушка прочитала на бумажке что-то заковыристое на английском. Ей откликнулась бородатая группа в косухах, музыканты широкими шагами пересекли двор и скрылись за дверью.
- Ждем, - зевнул Алекс.
Время шло. Команды то приходили, то уходили. Покидающие здание "Железного радио" разделились на две категории: радостных и недовольных, отчего можно было подсчитать, сколько групп прошли отбор. Число их было угнетающе малым. Становилось понятно, что жюри у радиостанции достаточно строгое. Во дворе чувствовалось волнующее напряжение, хотя вокруг шутили, смеялись, разыгрывались. Тут и там мелькали смартфоны, фотографирующие это пестрое столпотворение. Музыканты гуляли по все больше заливаемому солнцем дворику, что-то мурлыкали себе под нос, поигрывая на гитаре, или ходили налево-направо, молотя по воздуху и по всем предметам, до которых можно дотянуться, барабанными палочками. Если подойти к торцу здания, можно было слушать приглушенный стенами музыкальный шум, доносящийся откуда-то со второго этажа. Несколько человек разместились на углу, обсуждая игру конкурентов. Кое-где возникали небольшие стычки. Объявляющая команды девушка всем уже привыклась, ее появление встречали радостными криками и улюлюканьем, на что она только мило улыбалась.
- Мы так до вечера тут проторчим, - жаловался Дима, поглаживая пустой живот.
- В этом есть свой плюс, - заметил Сергей, - к концу отбора жюри устанет и будет пропускать всех подряд, лишь бы не насиловать уши.
- Или наоборот - наберут, сколько надо, и закроют лавочку, - предположил Дима.
- Вряд ли, - Сергей покачал головой, - слишком мало групп они утвердили. Первые позиции - самые невыгодные, тогда жюри еще не знает, что их ждет дальше и оценивает очень субъективно. Главное - продержаться до обеда. Сытое жюри станет добрым, и тогда у нас будет больше шансов. А до обеда будет нетерпеливым и захочет поскорей избавиться от группы.
Времена гаражного рока прошли. Если раньше команды собирались в гаражах и подвалах, тащили туда гитары, колонки, провода и барабаны, чтобы хоть как-то иметь возможность петь о свободе, то теперь, имея даже небольшое финансовое подспорье, нет необходимости лишний раз создавать для этого новую инфраструктуру. Достаточно обратиться в какой-нибудь дом культуры, студию или музыкальное учебное заведение, чтобы тебя снабдили почти всем необходимым. Рок стал доступным. А это значит, что сцену заполнили корявые звуки.
Мы стояли возле парадного входа, где Алексей встретил своих друзей по колледжу и ударился с ними в воспоминания, а мы напряженно ждали своей участи. При близком рассмотрении стены показались мне ненадежными: их сплошь покрывали тщательно замазанные трещины. Я подумал, что это самое неподходящее место для децибельной музыки. Но, несмотря на свою ветхость, здание радио вызывало уважение - как вызывают его девяностолетние старики, глядя на которых задумываешься, через какие дебри им приходилось лезть в своем стремлении жить, какие эпохи проводили они в небытие прошлого своими уставшими от вранья глазами, какое огромное количество событий произошло в их долгой жизни. Ценности, мораль прошедших времен уже мертвы, а эти люди все еще живы. Неужели это не доказательство того, что нет ничего истинного и бессмертного в придуманном человеком?
- "Скальд"! - крикнула девушка.
- Пошли! - скомандовал Алекс, мгновенно оторвавшись от беседы со знакомыми.
Мы прошли входную дверь и поднялись по парадной лестнице в холле вслед за девушкой. Проводница остановила нас возле двери на втором этаже сразу напротив лестницы, затем заглянула внутрь и через несколько секунд широко распахнула перед нами дверь.
Мы оказались в небольшом актовом зале с потертыми креслами, люминесцентными светильниками под потолком; невысокие, но широкие окна скрывали вертикальные жалюзи. За длинным столом с монитором, перед небольшой сценой, сидели шестеро серьезных людей: четверо мужчин и две женщины, коротко кивнувшие ответом на приветствие. Кто-то наблюдал поверх очков за спешными приготовлениями группы, кто-то безразлично переговаривался с соседом, и лишь после представления команды и названия композиции решили обратить на нас свое внимание.
Слева от жюри на штативе стояла камера, что еще больше подчеркнуло серьезность происходящего и заставило нас немного понервничать. Три негромких удара по тарелкам задали ритм и одновременно отсчитали три секунды до старта. Вместо четвертого удара заиграла гитара Сергея, чуть позже к нему присоединился Дима. Куплет и партия Алекса начинались одновременно. Перед тем как запеть, я попытался утихомирить рвущееся из груди сердце, закрыв глаза и глубоко вдыхая. Сердце успокоилось очень быстро, вдобавок я ощутил некоторую связь с музыкантами - она невидимыми нитями тянулась откуда-то из их груди к моим пальцам. Эта связь была точно такая же, какую я наблюдал на остановке с Викой и Антоном. Только на этот раз я не видел периферию сцены, а был внутри нее и чувствовал текущую по каналам энергию. Стоило открыть глаза - и это чувство сразу исчезало, оборванное мешаниной предметов вокруг нас.
Динамики по бокам сцены гудели, передавая полу вибрации. Эти вибрации поднимались по моим ногам, заполняя все тело мягкой энергией, перетекавшей впоследствии через кончики пальцев к остальным музыкантам. Я чувствовал, как они успокаиваются, напряжение спадало, их обволакивало плавное течение силы. Это была еще неизвестная мне циркуляция энергии, получаемая мной от ритма и мелодий и возвращаемая музыкантам. И чем расслабленней они были, тем свободней позволяли этой энергии проходить сквозь себя, не создавая препятствий, и тем больше скапливалось неизрасходованной энергии. Нити избыточной энергии впоследствии делали виток вокруг сцены и ложились на незримую сферу вокруг музыкантов, образуя светящийся клубок. Все эти невидимые метаморфозы я чувствовал с закрытыми глазами, не ощущая пульса времени, но и не покидая настоящего.
В дорожной харчевне
Было дымно и людно -
Сюда я приехал усталый.
Здесь было веселье,
Напиться нетрудно, -
И я опрокинул немало…Вдруг двери открылись,
Зашли в зал бродяги,
К владельцу втроем попросились,
И вскоре вернулись,
Хлебнули чуть браги,
На стол большой взгромоздились.Тут струны запели,
Вокруг все примолкли,
И песнь стали петь менестрели.
Началась песня довольно неуверенно, скованно, но каждая прозвучавшая нота словно вливала новых сил. Клубок энергии все рос, и вот уже сфера поглотила стол жюри, подмяв их под свое влияние, - я видел, как их сопротивление ломалось.
В далекой стране,
Между гор и небес,
Стоял ослепительный город.
И там, в тишине,
Где кончается лес,
Царил обжигающий холод.И парень сидел
У сырого бугра -
Землей скрыто тело любимой.
А он все сидел,
Все сгущалась мгла…
Вот ночь пронеслась над могилой.Но парень сидел, вспоминая о ней,
При свете первых еще блеклых лучей.
Музыка крепла, начиналось крещендо.
Поднялся,
Взглянул в небеса
И в небо он крикнул сквозь слезы:
"О, боже! я клялся,
Ей глядя в глаза,
Что смерть разлучить нас не может!"Тут вынул кинжал,
Свое сердце пронзил,
На землю упал уже мертвый.
И вдруг оказался он среди скал,
И взгляд ее - грустный, холодный:Она говорила о вечном, о главном,
К Звезде приближаясь плавно…
Музыка притихла. Диминуэндо.
Он взял ее руку,
Подумал немного,
И прыгнул со скал на свет божий -
Блаженный лик Духа
Стелил им дорогу.
Внизу злилось Адово Ложе:Упали сквозь стены -
В пылающий ад,
Но ветром их вдруг подхватило;
Заботливым пленом
Манило в Каскад,
Где солнце над раем кружило…Смеялись, играя, служители ада
И ангелы - воины Расплаты…