Я пробился сквозь стражу, отшвырнул тех, кто держал принцессу - и нонновар упала мне на грудь.
- Джу-лиан… Джу-лиан… - лепетала она, дрожа.
Несколько мгновений мы стояли, крепко обнявшись, а внизу свистела и улюлюкала толпа. Потом мне на шею набросили петлю и рванули назад, но еще несколько секунд Наа-ее-лаа продолжала отчаянно цепляться за меня, как будто надеялась найти защиту и спасение в объятьях своего бестолкового лавадара.
Наконец нас все-таки растащили, мы с принцессой оказались на разных углах помоста. Несколько охранников полетели в толпу, прежде чем другие сумели прикрутить меня к столбу за шею и руки; петля при малейшем движении врезалась мне в горло, угрожая придушить… Не в силах даже громко крикнуть, я оказался бессильным зрителем последовавшей затем ужасной сцены.
Если строптивых рабов ожидал столб послушания, то для строптивых рабынь у распорядителей торгов имелась в запасе другая кара.
Торгаш подошел к Наа-ее-лаа и одним движением сорвал с нее платье, оставив совсем обнаженной. Принцесса ахнула и закрыла лицо ладонями. Дочь ямадара Сар гота стояла нагая на позорном помосте, а покупатели внизу громко обсуждали ее достоинства, предлагая то одну, то другую цену…
Я натянул удерживавшие меня веревки так, что все поплыло у меня перед глазами; словно сквозь мутную воду я увидел, как Наа-ее-лаа попыталась сесть, сжавшись в комочек, но "зазывала" рывком поднял ее на ноги…
- Два сакито, всего два сакито за нетронутую девушку! - выкликал он. - Неужели жители Ринта пожалеют два сакито за невинность и красоту?
- Насчет невинности - я тебе верю, торгаш, но насчет красоты помолчал бы! - выкрикнул кто-то из толпы. - Я не дам и пол-сакито за эту тощую стриженую девчонку!
- А я, пожалуй, возьму ее за полсакито, если она умеет молоть зерно!
- Наброшу еще четверть сакито - мне нужна служанка для младшей дочери… Соглашайся, все равно ты не получишь больше за эту уродину!
Принцесса вздрагивала при каждом оскорбительном выкрике, направленном в ее адрес, и наконец гордость возобладала над стыдом. Наа-ее-лаа выпрямилась, сжав кулачки, и устремила разъяренный взгляд на шумящую внизу толпу. А когда "зазывала", расписывая достоинства девушки, провел рукой по ее нежной груди, она с яростным криком хлестнула негодяя по щеке.
В ответ торгаш дернул принцессу за волосы на затылке, исторгнув у Наа-ее-лаа болезненный стон.
- И ты хочешь получить целых два сакито за такую строптивицу? - с хохотом крикнул кто-то.
Распорядитель, на щеке которого вспухали следы от ногтей Наа-ее-лаа, злобно впился пальцами в хрупкую ключицу девушки.
- Джу-лиан!.. - отчаянно закричала принцесса.
Забыв про стягивающий мое горло ремень, я бешено рванулся… И провалился в небытие.
Когда я очнулся, один кошмар успел смениться другим: распорядитель уже опускал поднятую руку, во всеуслышанье объявляя, что рабыня Не-лаа продана Ко-лею, сыну Ла-гота.
Кто он такой, этот Ко-лей?
Я зашарил глазами по сторонам и увидел уни-та в роскошном серебристом плаще, быстро поднимающегося по ступеням помоста. Впившись взглядом в ублюдка, который осмелился назвать себя хозяином Наа-ее-лаа, я пытался запомнить каждую черточку его лица. Сын Ла-гота был молод, привлекателен и нарядно одет, но показался мне уродливее самого Вельзевула…
Сквозь колеблющийся перед глазами туман я смотрел, как он подходит к Наа-ее-лаа, на ходу снимая с себя плащ, как накидывает серебристую ткань на плечи девушки… Принцесса вздрогнула, выйдя из оцепенения, вскинула глаза на своего покупателя - и вдруг схватила его за руку. Брежу я, что ли? Но нет - хозяин и рабыня быстро заговорили друг с другом так, как если бы были давно знакомы, а потом Ко-лей повел свою покупку к ступенькам с таким почтением, словно он был рабом, а она - его госпожой…
Оглушенно и безвольно принцесса шла рядом с молодым унитом. Я не спускал с нее глаз, но не смел окликнуть, боясь навлечь на девушку новое наказание. Вот Наа-ее-лаа ступила на верхнюю ступеньку, вот начала спускаться… Но вдруг замерла, словно очнувшись, и оглянулась на меня.
Она увлекла своего спутника обратно на помост и начала о чем-то с жаром говорить ему, но Ко-лей раз за разом отрицательно качал головой. Я напряженно пытался уловить хоть один обрывок их разговора, но все слова заглушал базарный шум. Однако мне было ясно, что принцесса о чем-то страстно умоляет этого унита, а тот отказывается выполнить просьбу нонновар. Если бы ремни, удерживавшие меня, лопнули, худо бы пришлось расфранченному негодяю, осмеливавшемуся унижать гордую Наа-ее-лаа!
Наконец принцесса в отчаянии топнула ножкой, отвернулась от унита и пошла, а потом побежала ко мне. Ее остановили, и все же после коротких переговоров Ко-лея с охранниками Наа-ее-лаа оказалась рядом - раскрасневшаяся, смятенная, дрожащая.
- Кто этот тип? - хрипло спросил я. - Ты его знаешь?
- Это Ко-лей, советник моего отца! - вполголоса быстро ответила Наа-ее-лаа. - Он выкупил меня и теперь отвезет в Лаэте. Какое счастье, что он оказался здесь!
- И впрямь счастье, - я почувствовал, как с моих плеч свалился огромный груз.
Пусть на моем теле горело позорное клеймо, пусть веревки душили меня за горло и впивались в руки, зато принцесса была теперь свободна и в безопасности!
- Я требовала, чтобы он выкупил и тебя, но у Ко-лея на это не хватит денег…
- Забудь про меня, Неела… Прости, Наа-ее-лаа!
- Неела, - приподнявшись на цыпочки, она заглянула мне в глаза. - И я никогда про тебя не забуду! Когда я вернусь в Лаэте, Джу-лиан, я разыщу тебя и выкуплю, какую бы цену ни запросили калькары!
- Спасибо, принцесса…
- Нам нужно идти, Высочайшая, - почтительно обратился к дочери Сарго-та возникший за ее спиной Ко-лей. - Если кто-нибудь из калькаров вас узнает…
- Да, иди! - я встревожился, вспомнив, что жителей Старых и Новых Городов разделяет многолетняя вражда. - Ступай, Неела, не беспокойся обо мне!
Ко-лей переменился в лице, услышав, как вольно обращается к дочери ямадара привязанный к столбу клейменый раб.
Но принцесса продолжала стоять рядом, не сводя с меня огромных голубых глаз - двух озер, наполненных до краев. И вот влага вышла из берегов: по щекам Наа-ее-лаа потекли слезы.
- До свидания, Джу-лиан, - прошептала она, проводя рукой по моей щеке. - До свидания, мой лавадар!
Как будто через силу она опустила руку, повернулась и пошла прочь так быстро, что советник еле поспевал за ней.
- До свидания, Неела, - пробормотал я, глядя вслед маленькой фигурке в серебристом плаще.
У меня отчаянно щемило сердце, и в то же время я ощущал странное спокойствие. Наа-ее-лаа, дочь ямадара Сарго-та, была теперь свободна… И я почти не сомневался в том, что она любит меня!
Вскоре меня отвязали, и "зазывала" принялся расхваливать мой рост, выносливость и исполинскую силу. Но начальная цена была слишком высока, к тому же покупатели не хотели рисковать, покупая могучего, но непокорного раба… Я уже приготовился отправиться на рудник, куда сулил продать меня Карит, когда на помост взошел угрюмый старик в невзрачной одежде с клеймом на левом виске.
Он долго разговаривал с появившимся откуда-то Каритом, а потом взглянул на меня со слабым подобием усмешки на тонких губах.
- Так ты не отличаешься послушанием, раб? - процедил старик, оглядывая меня с ног до головы. - Что ж, теперь тебе придется от этого отвыкнуть. Если у меня ты проявишь хоть малейшее неповиновение…
- Что тогда? - прорычал я, сжигая его взглядом.
Моя ярость не произвела на старикашку никакого впечатления. Он скучно уставился на грязный помост и, не повышая голоса, сказал:
- Ляг и лизни мне ногу. Я подумал, что ослышался.
- Я повторю, - так же бесцветно проговорил старик. - Но сделаю это в последний раз. Впредь ты будешь слушаться меня с полуслова. Ляг на живот и лизни мне ногу, раб!
- Лучше сам просунь голову промеж ног и поцелуй себя в зад! - рявкнул я, делая оскорбительный жест.
Не знаю, дошел ли до старого негодяя смысл земного жеста, но слова на языке ва-гасов до него, конечно, дошли. Однако он ни на йоту не изменился в лице, его белесые глазки не утратили прежнего рыбьего выражения.
- Заклеймить, - спокойно распорядился старик, поворачиваясь к охранникам.
На этот раз я стиснул зубы и не издал ни звука, когда раскаленное железо перечеркнуло на моем правом плече первое клеймо и выжгло рядом с ним второе.
Сопротивляться сейчас было бессмысленно, - но когда я останусь со своим "хозяином" один на один, он горько пожалеет истраченных на меня деньгах!
Скажи мне кто-нибудь в тот момент, что вскоре я стану вспоминать позорный помост, сараи для рабов и дикие горы ва-гасов, как некие блаженные райские кущи, - я счел бы такого "пророка" сумасшедшим. Однако он оказался бы совершенно прав…
Часть вторая
В коридоре гостиницы кто-то возмущенно вопрошал, почему в его номер до сих пор не доставили коктейль "Голубой лед"? Голос принадлежал одному из уроженцев Джекары, способных колебанием голосовых связок дробить стекло, и вопли оставшегося без коктейля марсианина заставили меня привскочить на диване.
Джулиан Баском, спавший в глубоком кресле, вздрогнул и открыл глаза.
- Извини, Джимми, я, кажется, заснул…
- Ничего, сэр. Я тоже!
- Я заболтал тебя до полусмерти? Но ты сам виноват - я же просил прерывать без церемоний, когда тебе надоест!
- Но мне ничуть не надоело! - искренне запротестовал я. - Ваш рассказ просто поразителен, сэр! Я как будто сам видел город Ринт и тот помост на рынке…
Баском пристально посмотрел на меня, но ничего не сказал.
- А что было дальше? - жадно спросил я.
- Ладно, если хочешь, я расскажу, но сначала нам не мешало бы подкрепиться. Кстати, как твоя голова?
- Все в порядке, сэр, спасибо!
Мы заказали еду в номер и уничтожили ее почти в полном молчании. Уж не помню, что я ел, помню только, что ел очень быстро. Мне не терпелось услышать продолжение невероятной истории Баскома, а тот время от времени поглядывал на меня со странным выжиданием… Так, как будто я должен был рассказать ему что-то, а не он мне.
- Если ты сумел увидеть рыночную площадь Ринта, может, ты сумеешь увидеть и тамошнюю тюрьму? - вычищая хлебной коркой остатки мясной подливы, наконец проговорил он. - Хотя, по правде говоря, верхняя угловая камера Окраинной ринтской тюрьмы относится к числу тех мест, о которых я предпочел бы забыть…
Глава первая
Верхняя угловая
Квадратная каменная комната футов сорок на сорок освещалась сквозь два зарешеченных окна в потолке; вдоль одной из стен проходил водосточный желоб, и к этой стене была прикреплена железная цепь. На конце цепи я увидел нечто вроде собачьего ошейника из толстой кожи и металлических пластинок.
Стражники бросили меня рядом с желобом, защелкнули у меня на шее ошейник и повернули ключ в его замке. Старикашка - теперь я знал, что это никто иной, как начальник тюрьмы - внимательно наблюдал за этой процедурой своими бесцветными глазами. По его знаку стражники перерезали веревки, до сих пор стягивавшие мои руки и ноги…
В тот же миг я кинулся на старика, но цепь, зазвенев, отбросила меня назад. Меня посадили на привязь, как собаку!
- Карит говорил, что ты пытался его задушить, - наблюдая за моими попытками порвать ошейник, негромко произнес старик. - Что ж, ко мне в Окраинную тюрьму попадало немало буянов. Я видел скинов, вообразивших, будто в городах калькаров им дозволено ходить посреди мостовой. Я видел рабов, осмелившихся поднять руку на своих хозяев. Я видел убийц, разбойников и воров, считавших себя недосягаемыми для правосудия. И я видел, как все эти униты горько раскаялись в своих заблуждениях. Скоро я увижу твое раскаяние, раб.
- Не дождешься! - сквозь зубы прорычал я. Но старик продолжал так, как если бы я ничего не сказал:
- Я поспорил с Каритом, что не успеет кончиться ула, как ты будешь выполнять любое мое приказание. Если я выиграю, Карит вернет полученные за тебя деньги…
- Тогда заранее простись со своими деньгами, ублюдок!
Старикашка целую вечность смотрел на меня ничего не выражающим взглядом, потом молча повернулся и вышел, и стражники последовали за ним.
Едва с той стороны двери загремел засов, как сидевшие на другом конце комнаты калькары зашевелились и начали подниматься.
Их было около двадцати, и когда они приблизились, я почти согласился с Наа-ее-лаа: обитатели Новых Городов - исчадия ада, или, как говорили в во-наа - твари из Бездны.
На меня смотрели жестокие грубые лица, испещренные шрамами и татуировками, заросшие густыми бородами. Широкоплечий чернобородый калькар, в крылышке носа которого поблескивало два кольца, нагнулся и схватил меня за волосы надо лбом.
- Итон! Да к тому же еще и раб, принадлежащий самому Сидуру! - он ткнул пальцем в свежее клеймо на моем плече, и я невольно вскрикнул от боли. - Посмотрите-ка!
Посмотреть пожелали все, но уже третий ткнувший меня в плечо калькар взвыл и упал. Хотя цепь не позволяла мне выпрямится во весь рост, руки и ноги у меня оставались свободными… Однако вскоре я убедился, что у меня нет ни малейших шансов защититься от двадцати отъявленных воров, бандитов и убийц, составлявших население верхней угловой камеры Окраиной тюрьмы города Ринта.
В первый раз меня отделали так, что я потерял сознание. Потом били уже менее жестоко, видимо, опасаясь лишить собственности начальника тюрьмы - почтенного Сидура. И все же, болтаясь на цепи, которая не позволяла ни лечь, ни выпрямиться во весь рост, я продолжал служить недурным развлечением для населявшего камеру отребья.
Каждые две олы арестанты уходили на работу, награждая меня на прощанье пинками потом возвращались, ели и принимались играть в азартные игры, ссориться, похваляться друг перед другом своими подвигами на воле… А я олу за олой оставался рядом с вонючим водостоком, по которому текли нечистоты, все больше слабея от голода и жажды.
Когда в камеру вносили чан похлебки и бочонок с водой, заключенные устраивали вокруг азартную толкотню и давку, но никто ни разу не подумал предложить мне пищу или воду.
Иногда в камере появлялся старикашка Си-дур, чтобы какое-то время пялиться на меня в ожидании изъявлений раскаяния. Так ничего и не дождавшись, он поворачивался и уходил… В конце концов мне помогала держаться лишь надежда на то, что однажды он подойдет достаточно близко, чтобы я смог до него дотянуться. Но этого не происходило, и каждый визит начальника тюрьмы оборачивался для нас обоих очередным разочарованием.
В глазах остальных арестантов Сидур стоял превыше бога Интара, и даже самые отпетые головорезы жались к дальней стене, когда начальник тюрьмы удостаивал верхнюю угловую очередным визитом.
Внутри камеры царила строгая иерархия: верховодил здесь профессиональный убийца Динк - тот, что первым "распознал" во мне итона, - а в самом низу здешней социальной пирамиды находился молодой парнишка по кличке Скрэк. Из разговоров обитателей камеры я узнал, что означает это слово: скрэками назывались животные, игравшие в лунных городах роль то ли кошек, то ли крыс - уличные падалыцики, длиннохвостая мерзость. Обычно они питались объедками, но в голодные года становились опаснее самого лютого тор-хо. При своих сравнительно небольших размерах скрэки с яростной злобой кидались на добычу много больше себя… Точно так же поступал и молодой вор, принадлежавший к самой презираемой касте унитов - скинов.
Скрэк всегда ел последним, спал в отдельном углу камеры, и другие арестанты безжалостно шпыняли и били его. Впрочем, парень сам то и дело напрашивался на неприятности: из ста пятидесяти фунтов его тощего тела как минимум половина приходилась на крысиную злобу. В каждой второй драке, вспыхивавшей в камере, был повинен Скрэк, а полученные побои не мешали ему вскоре затеять новую свару…
Но если Скрэк занимал низшее место в здешнем обществе, то я вообще стоял вне его. Обо мне вспоминали лишь для того, чтобы поколотить или пнуть, а когда это развлечение вконец приелось заключенным, я просто перестал для них существовать. В ответ на мои просьбы дать воды в меня просто швыряли миской или ботинком - после чего возвращались к своим делам.
На второй день я почти обезумел от жажды.
Ожоги на моем плече воспалились и горели так, как будто к ним до сих пор прижималось раскаленное железо, почти так же сильно горело в голове и в пересохшем рту. Прижимаясь лбом к каменной стене, я то проваливался в забытье, то просыпался и начинал лизать холодные железные звенья цепи.
На третий день пошел дождь.
К счастью, одно из окон было почти надо мной, я наконец-то смог напиться, ловя губами хлещущие косые струи. После дождя спала изнуряющая жара, ощущавшаяся даже в этом каменном мешке, и я ожил настолько, что снова попытался что-то сделать с ошейником…
От этого полезного занятия меня отвлек старикашка Сидур, который вошел в камеру в сопровождении неизменной охраны и, как всегда, застыл в нескольких шагах от вонючего водостока. В надежде, что мерзавец подойдет ближе, я притворился, будто вот-вот отдам концы, но старый хрыч не попался на трюк: выждав обычное время, он повернулся, чтобы уйти…
И тут случилась неожиданная и дикая вещь.
Скрэк, у которого недавно возникла размолвка с грабителем Ти-лаа - размолвка, кончившаяся весьма печально для скина - внезапно возник у своего недруга за спиной и резким ударом плеча бросил его в сторону уходящего Сидура. Ти-лаа поскользнулся на мокром полу, налетел на тщедушного старикашку и сбил с ног.
Все обитатели верхней угловой просто оцепенели, а я хрипло расхохотался. Зрелище начальника тюрьмы, с проклятьями барахтающегося на полу, было почти таким же упоительным, как вода, недавно лившаяся в мой пересохший рот!
Мгновение спустя Сидура подняли на ноги стражники, и старый негодяй, взглянув на бледного от ужаса грабителя, коротко приказал:
- Подвесить!
- Я не виноват! - взвыл Ти-лаа. - Это скин, клянусь мечом Интара!..
Но Сидур уже вышел из камеры, а еще через несколько минут громила заболтался, подвешенный за руки к решетке окна. Стражникам пришлось немало потрудиться, чтобы продеть веревку сквозь прутья, и, пока они карабкались друг другу на плечи, Скрэк крутился рядом с назойливыми предложениями помощи. Наградив скина за желание сотрудничать ударом дубинки, стражники удалились, а Ти-лаа остался висеть в полуфуте над полом.