Вчера за разговорами лесная дорога показалась значительно короче. Сегодня же, если бы не уверенность, что не было никаких поворотов, мог подумать, что заблудился. По ощущениям, прошло не менее получаса, прежде чем вышел к знакомой излучине лесной речушки, за которой на месте ее слияния с ручьем стоит мельница.
Вот чего мне не хватает в этом… В этом – в чем? В этом мире? В этом невероятно затянувшемся сне? Короче, не важно. Чего мне здесь не хватает, так это часов. Без них не могу определить даже пройденное расстояние. Интересно, как с этим обстоят дела у аборигенов? Вероятно, у них врожденное чувство времени и, соответственно, ощущение пройденного расстояния. Это у моих… У людей моей реальности благодаря техническому прогрессу, заполонившему быт множеством всевозможных гаджетов, подобные чувства давно заглушены, а то и вовсе атрофировались.
– Эй, Ледень! – кричу, вспомнив имя, которым вчера называла мельника сопровождающая нас в баню молодуха.
Кстати, а не он ли был подельником старосты, удавившим того моим поясом? А ведь у этого бородача и мотивчик имеется. Очень уж он хотел завладеть чудесным шестом.
– Эй! – кричу, испытывая в два раза возросшее желание пообщаться с мельником. – Ледень, выходи! Базар есть.
Заходить самому в темные двери мельницы или в находившуюся подле покосившуюся лачугу с маленькими, затянутыми мутной пленкой оконцами, не испытываю ни малейшего желания. И это владелец подобной развалюхи вчера предлагал мне расплатиться за шест золотом? М-да… Впрочем, кто знает, может, золото здесь ценится дешевле меди?
– Эй! – ору в третий раз, начиная терять терпение. Приподнимаю шест, стискивая крепче пальцы, и с удовлетворением замечаю, как зародившееся в ладони свечение бежит по деревяшке и наполняет собой череп. Боевая готовность артефакта придает уверенности голосу: – А ну, ко мне на цырлах! И быстро! Не то разнесу к хренам твою богадельню, колдун недоделанный.
В последний момент расслабляю руку, сдерживаясь, чтобы не метнуть для большего устрашения молнию в небо, ибо вспоминаю, как вчера чуть не снес себе голову, поджарив правую половину лица. Машинально трогаю щеку – никаких следов. Либо не так уж и сильно поджарился, либо кроме бессмертности обладаю еще и быстрой регенерацией. Надо будет при встрече с Ягой прояснить этот вопрос.
Да где же этот чертов мельник? Может, он ушел куда по своим дикарским делам, а я тут только зря спектакль устраиваю? Мог хотя бы записку какую оставить. Мало ли, вдруг кто-то мешок-другой муки смолоть заедет.
И снова вопрос: а разумеют ли аборигены грамоту? Впрочем, мне это знать пока не жизненно необходимо.
А вот потренироваться во владении шестом-артефактом, пользуясь досугом, будет полезно. А там, глядишь, и мельник появится.
Для начала экспериментально выясняю, что мощность заряда, передаваемого от кисти руки к черепу набалдашника, зависит не от силы сжатия шеста, а от моего желания. Просто в момент эмоционального всплеска я автоматически сжимаю сильнее кисть. Далее силой мысли заставляю череп сперва искриться, затем обрасти, словно волосами, пучком маленьких трескучих молний и, наконец, засиять небольшим, но ярким и жарким светилом.
Ну что ж, теперь можно и по мишеням пострелять. Что же выбрать в качестве мишени? Постройки сносить пока не буду. Да и на крупных объектах потренировался вчера, принеся, как оказалось, убыток Болтомиру. Ну, я же тогда не знал, что деревенька вместе с порушенной мною баней станет его собственностью…
Ага, пожалуй, вон тот пень у дверей мельницы, вероятно используемый в качестве табуретки, подойдет.
Ё-моё! Я хотел просто разнести пень в щепки. Но выпускаю слишком мощный заряд, который попадает не в цель, а под нее. Подброшенный взрывом пень рикошетит от дверного косяка и влетает внутрь мельницы. Изнутри слышится грохот, треск, что-то рушится. Вероятно, выбивается какой-то стопор, и стоявшее до сих пор неподвижно мельничное колесо начинает вращаться.
Сразу возникают ассоциации с тиром, который любил посещать в детстве. Там была мишень-мельница, при попадании в которую начинали крутиться ветряные лопасти.
– Не погуби, повелитель! – Голос мельника заставляет меня вздрогнуть. Тот выполз из хибары на карачках и, как и давеча, споро семенит ко мне. – Не ведал я, что ты из великих. По недомыслию зло против тебя затеял.
Останавливаю блаженного, упершись ногой ему в темя. В голове всплывает фраза то ли из какого-то исторического фильма, то ли из книги:
– Нишкни, пес смердящий!
Не знаю, что такое я приказал, но мужик покорно упирается лбом в землю и замолкает, продолжая мелко дрожать всем телом. Может, опять меня с кем-то спутал?
Не знаю, с чего начать допрос, потому спрашиваю:
– Говоришь, осознал вину?
– Осознал, повелитель, осознал.
– И в чем же свою вину зришь?
– Не узрел я в тебе повелителя, великий. Мнил, ты простой смертный, владеющий толикой ведовства. Мнил, по недоразумению завладел ты посохом Кощея.
Та-ак, значит, мельник и правда колдунишка, если хоть и не сразу, но разглядел во мне какого-то бессмертного повелителя. Но Кощея во мне так и не признал.
– Значит, сам умыслил завладеть магическим посохом? – продолжаю задавать наводящие вопросы.
– Токмо ради того, чтобы самолично вернуть его князю Кощею, – бьется лбом о землю мельник.
– Ты разве не слышал о гибели Кощея?
Мужик поднимает голову и с удивлением таращит на меня черные глазищи.
– Тебе ли, повелитель, не знать, что восстал он, доказав свое бессмертие?
– Тебе-то откуда об этом знать? – злюсь на осведомленность Леденя.
– Дык вся лесная нечисть о том говорит.
М-да… Сарафанное радио в любом мире работает оперативно.
– Расскажи, как с деревенским старостой сговорился? – забрасываю вопрос наудачу.
– По недомыслию же, – снова бьется лбом оземь клюнувший колдун и рассказывает, как явился к нему Репень, дабы узнать о пришедших со стороны мельницы чужаках. Мельник сообщил старосте, будто мы засланцы разбойничьей ватаги, выведывавшие цели будущих грабежей. Мол, если нас не убить, рано или поздно в деревню нагрянут тати. А когда мужик взмолился о помощи, дал ему ядовитое зелье, повелев подсыпать нам в пищу, после чего привезти трупы со всем имуществом к мельнице, далее, мол, его забота, как замести следы. О том, что староста решил удушить нас в бане, колдун ведать не ведал, и старосту он не убивал.
Итак, почти все с покушением на нас прояснилось. Остался лишь один вопрос: кто придушил старосту? Что это не Ледень, я верю. Зачем ему скрывать? Неужели Колунья? Мотив? Наказала муженька за то, что подставил деревню? Или, воспользовавшись случаем, свела старые счеты?
– Как же ты собирался возвращать посох Кощею? – продолжаю допрос бородача. – Либо ведаешь, где его замок находится?
– Не ведаю, – трясет тот головой, волоча бородой по земле и поднимая пыль. – Того никто из смертных не ведает. Но он муку у меня брал. Бывалоча, присылал кого, а иной раз и самолично являлся.
– Ясно. И хорошо платил?
Ледень замялся было, зыркнул из-под кустистых бровей, но все же сказал:
– Платил щедро. Цельную золотую гривну за мешок.
Вот, значит, откуда золотишко у мельника, за которое он собирался посох выкупить. Если не врет, то поступить намеревался где-то даже благородно. Интересно, сколько веса в золотой гривне. До сих пор слышал только о серебряных. Точно не помню, но, кажется, в новгородской гривне было около двухсот граммов серебра. И кстати, что-то я не видел в своих владениях золота. Да я там вообще ни одной сколько-нибудь дорогой вещи не видел.
Ладно, напоследок проясним вопрос, который должен быть главным.
– Ведаешь ли, как найти Ягу?
И снова мельник смотрит на меня с искренним удивлением.
– Мне ли, смертному, знать о том? Разве ты не можешь призвать ее?
– Не хочу светиться, – бросаю разочарованно. – Кто может знать о ней?
– Мыслю, любой из твоих собратьев, повелитель, – продолжает подозрительно пялиться на меня мужик. – Но первее всех хозяин леса, ибо в его лесу она обитает.
– Леший, что ли? – соображаю, о каком хозяине он говорит. – А его как найти? И не говори, что просто призвать! Я не местный повелитель и не имею подключения к здешней информационной сети. Вкурил? К тому же уже сказал – не хочу светиться.
Видя, что Ледень завис, подношу кончик посоха и бью его в лоб небольшой искоркой. Мужика опрокидывает на спину, и он сучит ручками-ножками, как прибитый тапкой таракан. Наверное, я перестарался.
Когда мельник приходит в себя и снова переворачивается на четвереньки, собираюсь повторить вопрос, но вдруг со стороны лесной дороги слышится стук копыт.
Из-за деревьев выезжает на гнедой кобыле улыбающийся Болтомир. За ним следует вторая точно такая же лошадь.
Наклоняюсь над мельником и, вдавив конец посоха ему между лопаток, злобно шепчу:
– Молчи о том, что я этот, как его, владыка. Понял? Не то голову откушу!
12
– Ежели нужно Лешего искать, будем искать Лешего, – легко соглашается княжич, все еще находящийся под впечатлением от неожиданного приобретения.
Видать, небогато Заозерское княжество, ежели он так радуется затерянной в лесу маленькой деревеньке. А может, дело в том, что это именно его приобретение, а не доставшееся по наследству.
В общем, выяснив у мельника, что найти Лешего можно не иначе как только в лесу, отправляемся на поиски.
Тот факт, что я теперь еду верхом, меня особо не радует. Нет, ехать, конечно, лучше, чем идти, но лошадь ведь ухода требует. А я в этом ничего не понимаю. С лошадьми имел дело только в глубоком детстве, когда приезжал на каникулы к бабке в станицу, где иногда ходил с местными пацанами к пастухам. Те давали нам покататься на смирной кобылке. Катались без седла, отчего на заднице натирались болезненные мозоли.
Сейчас еду в удобном седле. И сижу вроде бы не мешком. По крайней мере, Болтомир не замечает моей неосведомленности в этом вопросе. Но мы и едем неспешным шагом. А что будет, если придется ускориться? А чем кормить кобылу? А как ее седлать-расседлывать, или взнуздывать-разнуздывать, или что там с ней положено делать? И чего она постоянно косится на меня? Может, хочет сбросить?
Заставив меня вздрогнуть, из кустов выскакивает огромный черный волк. Зверь некоторое время бежит рядом, затем снова скрывается в чащобе.
Вообще-то волку положено быть серым, но это не настоящий волк, а волколак. Был бы мельник шатеном, а не брюнетом, сопровождающий нас зверь был бы рыжим.
Дело в том, что Болтомир заявил: мол, ежели деревня теперь принадлежит ему, то и мельницу с мельником он также объявляет своим имуществом. Тут мне пришлось суровым взглядом подавить возмущение Леденя. А княжич, продолжая тему, высказал возмущение по поводу того, что благородным людям не пристало путешествовать без прислуги и приказал мельнику сопровождать нас. Возможно, я и отговорил бы его от такого решения, не удиви он меня следующим заявлением. Мой новоявленный друг приказал мельнику, коль уж тот является колдуном, перекинуться в волка, ибо пешим он за конными не поспеет, а для того, чтобы ради него лишать крестьянское хозяйство еще одной лошади, Ледень рылом не вышел. Надо ли говорить, что я обалдел от подобного требования!
– Воля твоя, господин, – глянув в мою сторону, покорно ответил княжичу мельник, заставив меня удивиться еще больше.
Нет, я понимал, что нахожусь в мире, где существует некая магия. Тот же посох-разрушитель является тому подтверждением. Но все же считал, что этому есть простое научно-техническое объяснение. К примеру, я же не знаю, как на поверхности пленки монитора появляется живое изображение, однако не считаю это колдовством. Почему не предположить, что здешняя цивилизация продвинулась в несколько иных направлениях и для видеоизображений используют поверхность воды в любой посудине? Опять же, как выяснилось, летает та же Яга не просто в ступе, а на обычном параплане.
В общем, к превращению человека в волка я был не то чтобы не готов, а даже не мог предположить, что такое возможно. И когда Ледень стал с жутким треском преображаться, мне пришлось сильно напрячься, чтобы не позволить собственным глазам выпасть из орбит. Болтомир же во время этого действа спокойно ходил и осматривал новое хозяйство, рассуждая о доходе, который ему будет приносить мельница. М-да, хорошо, что я не разнес ее в щепки во время испытательных стрельб из посоха…
И вот мы едем вниз по течению реки в поисках Лешего. Вернее, мы его не ищем, а ждем, когда он сам обратит на нас внимание. Ибо, как сказал мельник, хозяин, то бишь Леший, присутствует в каждом дереве, в каждом кусте, видит каждым листочком, ощущает каждой травинкой. Но показывается он путнику, только когда захочет сам.
Я в словах колдуна сомневаюсь, ибо если бы Леший видел, что я его ищу, то наверняка откликнулся. Все же он сам не так давно обращался ко мне за помощью. Но так как привести подобные аргументы не могу, приходится делать вид, что верю.
Ледень тоже больше не обращается ко мне как к могучему владыке, вероятно приняв всерьез угрозу насчет откусывания головы. А после перекидывания в волка и вовсе лишился дара речи. Это и к лучшему. Нечего давать Болтомиру повод для подозрений. Хотя, сдается мне, княжичу не до глупых домыслов. Он едет в молчаливой задумчивости, лишь беззвучно шевелит губами, отображая тем самым напряженный мыслительный процесс. Такое ощущение, будто эта деревенька выбила из головы парня образ Василисы Прекрасной.
– О чем задумался, дружище? – окликаю спутника, дабы с помощью общения развеять собственные сумбурные думы.
Сбитый с мысли княжич не сразу соображает, о чем я спрашиваю. Наконец отвечает:
– Мыслю я, Георг, надо другое название моей деревеньке дать.
– А чем тебя Мирошки не устраивают? Вполне симпатичное название.
– Какое название? – непонимающе хмурит брови парень и, не дождавшись ответа, задает следующий вопрос: – Кто я теперь, ежели владею собственной землею?
Открываю было рот, чтобы обозвать его помещиком, но задумываюсь, не будет ли для княжича оскорбительно такое звание.
– Верно мыслишь, Георг. – Болтомир расценивает в свою пользу готовые сорваться с моего открытого рта слова. – Теперь я полноправный князь.
– Э-э-э… – сдерживаю слова сомнения. – А как же Заозерское княжество?
– Заозерское княжество я когда-нибудь унаследую от деда Мироболта. Потому называюсь княжичем Болтомиром Заозерским. Но кроме этого я теперь еще и князь, владеющий Мирошками. Потому и хочу дать им другое название, которое не стыдно прибавить к имени.
– А-а, – доходит до меня. – Ну да, князь Мирошкин звучит не очень. Хотя слышал, в наших краях был князь Мышкин. А с чего ты вообще заморочился подобной проблемой?
– Чего? – не понимает вопроса новоявленный князь.
– Ну, неужели у вас обладание единственной деревушкой делает человека князем?
Парень хмурится, размышляя над вопросом, чешет кольчугу на груди и отвечает:
– Я князь по рождению. Простолюдин не станет князем, даже если будет обладать дюжиной деревень. Но одна деревенька станет княжеством, если ее обладатель будет княжеского рода.
Теперь настает моя очередь задуматься.
Так и едем неспешно вдоль берега Леи – так назвал реку мельник – до самого вечера, то разговаривая о разном, то погружаясь в думы. В полдень следует продолжительный привал с дремотой. А как только дневное светило скатывается с зенита, путь продолжается.
Несмотря на то что у нас с собой достаточно провизии, княжич не упускает случая подстрелить жирного зайца. Всегда считал, что лук воины носят со снятой тетивой, натягивая ее лишь перед сражением. У моего попутчика оружие всегда в боевом положении, и мне приходится лишь удивляться, с какой скоростью он выхватывает его из-за спины и производит выстрел.
Еще во время полуденного привала понимаю пользу, которую приносит сопровождающий нас оборотень, ибо забота о лошадях оказывается полностью на нем. Странно, но животные его совсем не боятся. Более того, такое ощущение, будто они опасаются меня, а присутствие мельника, наоборот, действует на них успокаивающе. Вспоминаю и настороженно-боязливое отношение ко мне деревенских собак, коему ранее не придал значение. Когда-то читал, будто лошади и собаки лучше других животных способны распознавать нечистую силу. Мол, из-за этого их запрещено заводить в церкви. Всегда удивлялся подобной логике.
После ужина Ледень просит позволения покинуть нас до утра. Обращается колдун к Болтомиру, но посматривает и на меня. Княжич благосклонно разрешает. Я не возражаю. Чую, мельник знает обо мне гораздо больше, чем я сам, но расспросить его не могу. Во-первых, не собираюсь раскрывать свое инкогнито перед Болтомиром. Во-вторых, не хочу показывать колдуну собственную некомпетентность. Он и так слишком часто смотрит на меня с нескрываемым удивлением.
Перед сном княжич начинает интересоваться порядками в землях, откуда я родом. Привычно вешаю ему какую-то лапшу на уши, стараясь ее запомнить, чтобы в дальнейшем не попасть впросак. На том и засыпаем.
Во сне приходит непонятное чувство беспокойства. Просыпаюсь от ощущения чьего-то присутствия и лежу, прислушиваясь и не решаясь открыть глаза. Посещает мысль, что как-то слишком безрассудно мы располагаемся на ночь в лесу, по слухам, полном не только зверей, но и всякой нечисти…
– А я думаю, пойду узнаю, отчего ты поприветствовать меня не желаешь? – Раздавшийся за спиной тихий густой бас заставляет вздрогнуть. – А ты будто спишь и не чуешь собрата. Оно и правда говорят, изменился ты, Кощей.
Так, понятно, обращаются ко мне. И вроде бы не враждебно. Но на всякий случай нащупываю лежащий рядом посох. Боевой артефакт придает уверенности. Неспешно сажусь и наигранно спокойно потягиваюсь. Лишь после этого поворачиваюсь в сторону ночного гостя.
На невесть откуда взявшемся пне сидит атлетического сложения мужик с русой бородой, заплетенной в толстую, достающую до пупка косу. Сидит, закинув ногу на ногу, переплетя пальцы рук на колене. Из одежды на нем только светло-серые портки. За плечами стоят две обнаженные красотки с неестественно голубоватой, почти прозрачной кожей. Обе увлеченно, я бы даже сказал, с фанатичным вожделением расчесывают длинные патлы здоровяка. Если распустить его бороду и сунуть в руки трезубец, он будет похож на Нептуна.
Рассмотрев гостя, обращаю внимание еще на одну деталь, показавшуюся мне неправильной. Это костер. Вернее то, что от него осталось – лужа с плавающими в ней потухшими углями.
– Ты же знаешь, я не люблю огонь, – басит пришелец, заметив мое недоумение по поводу залитого костра.
– А я тебе его и не предлагал, – не могу скрыть раздражения по поводу бесцеремонности гостя.