Э л а. Он поступил как подонок! Это даже хуже, чем измена с другой женщиной. То измена по любви или по легкомыслию, а это просто измена, предательство… Но хватит этих тестов. Ты скажи мне, что с тобой-то творится? Ты в чём-то изменился, а в чём - не пойму.
Но что я мог сказать ей после этого разговора? Я перевёл беседу на какую-то мелкую тему. Эла, ожидая чего-то более серьёзного, обиделась, замолчала.
Есть молчание согласья,
Праздничная тишина;
Есть молчанье поопасней,
Есть молчание - война.
С этого дня трещинка отчуждения возникла между нами - и всё ширилась, ширилась…
XXII
За ужином все мы, за исключением дяди Фили, сидели присмиревшие, погружённые в свои мысли. Привыкали к новой жизни. Да и похмелье сказывалось, в особенности на тёте Лире: вид у неё был кислый. Зато муженёк её высоко держал знамя миллионера - пошучивал, строил монументальные планы; он успел опохмелиться из потайных своих запасов.
- Сколько Хлюпик людей-то перекусает за миллион лет! - воскликнул он вроде бы ни к селу ни к городу. - Не счесть! Десять дивизий!
- На поводке его теперь надо держать, чтоб не выбегал на улицу, - высказалась тётя Лира. - А то кто-нибудь возьмёт да пристукнет.
- Купит, купим поводок, Лариса! - заверил дядя Филя. - Сперва кожаный, а там, глядишь, и до золотой цепочки дело дойдёт… Мы, будь уверена, не только по годам, а и по деньгам в миллионеры выйдем!.. И пора думать нам о каменном доме. Не годится нам в деревянном жить по нашему-то нынешнему званию.
- С каких шишей каменный-то построишь? - хмуро возразила жена.
- Экономить будем, копить будем. Временно во времянке поживём, а сюда дачников пустим. Сперва пожмемся - зато потом развернёмся. Времени у нас впереди много.
- Ой, умирать-то как будет страшно, миллион лет проживши… За тысячу лет до смерти дрожать начнём, - вздохнула тётя Лира. - Уж и не знаю, добрый ли мы подарок получили.
- Оставь эти разговорчики, - одёрнул её дядя Филя. - Другая бы от радости плясала, а ты ноешь.
- Ладно, ладно, не буду… Пойду поросёнка покормлю.
- Вот это дело. За Хлюпиком и поросёнком теперь особый уход нужен. И к ветеринару надо их сводить, зарегистрировать возраст. Сейчас мы о своём долгожительстве помалкивать будем, а потом, когда нужно, всему миру объявимся. И в доказательство учёным вечную собаку покажем…
- И вечную свинью подложим, - вмешался Валик. - Но имя дать надо. А то "поросёнок" да "поросёнок", а ведь он наш товарищ по бессмертию.
- Прав ты. Валик, прав! - согласился дядя Филя. - И ведь свиньи - они умные, они в цирке-то что вытворяют - буквы узнают! А наш-то за такие годы ума наберётся - извини-подвинься!
- Ему нужно создать культурные условия: трансляцию в сарайчик провести, азбуку там повесить… - не то в шутку, не то всерьёз высказался Валентин. - За миллион лет он, может, доцентом станет, до докторской степени дохрюкается. Ему надо международное имя дать. Например - Антуан. Его крестить надо.
- Это уж богохульство будет. В Бога не верю, но богохульства на своей жилплощади не допущу, - твёрдо заявил дядя Филя.
- А мы не по-церковному, а по-морскому, как корабли крестят. Бутылку шампанского о нос разбивают - и корабль окрещён.
- Нет, не позволю! Так и убить животное можно. И посуду бить не годится. Посуду уважать надо!
В эту минуту Хлюпик, спокойно лежавший на полу, вдруг залился лаем и, опустив хвост, кинулся к двери. Учуял, что кто-то идёт.
Мы все вышли из дома. От калитки к крыльцу шагала почтальонша тётя Наташа. Что-то насторожённое, замкнутое угадывалось в её лице и даже в походке.
- Срочная телеграмма, - сказала она. - Плохая.
В телеграмме сообщалось, что мать и отец Валика погибли на станции Поныри вследствие несчастного случая. Позже выяснилось, что смерть их была и случайна, и нелепа: они, перебегая через запасный путь, попали под маневровый локомотив. Оба были трезвы; они вообще спиртного в рот не брали.
Горе Валентина описывать не стану. Скажу одно: не будь он долгожителем, он бы легче перенёс несчастье. Людям свойственно выискивать причинные связи даже между событиями, которые меж собой никак не связаны: Валик решил, что смерть родителей - это отместка судьбы ему за то, что он стал миллионером. И это надломило его, исковеркало его характер.
* * *
В недалёком будущем и меня ждала беда. И виновником её стал я сам, тут уж не отвертишься.
Когда я вернулся из Филаретова в Питер, я несколько дней ходил и думал: с одной стороны, Бываевы дали мне выпить экстракт именно в расчёте на моё молчание, но, с другой стороны, не грешно ли утаивать от матери такое важное событие? Наконец решился. Взяв с матери клятву, что никто на свете не узнает от неё того, что я ей открою, я рассказал всё.
Странное действие произвёл на неё мой рассказ. Она, кажется, даже не очень удивилась, только побледнела и тихо сказала:
- Я всегда подозревала, что с тобой случится что-нибудь подобное.
Теперь-то я понимаю, что не следовало мне делиться с нею моей тайной. Ведь у матери был врождённый порок сердца, а сердечникам неожиданные известия, даже и радостные, добра не приносят. Для меня до сих пор загадка, поверила ли она в моё миллионерство или решила, что я болен психически. Отношение её ко мне изменилось, хоть она и старалась не показать этого. Она стала заботливее ко мне, и в то же время какая-то запуганность появилась в выражении её лица, в движениях. Что это было: боязнь за меня или боязнь меня? Через одиннадцать дней она скончалась от инфаркта. Её похоронили за счёт жилконторы, в которой она работала, - рядом с отцом, на Серафимовском.
На кладбище загадочный уют,
Здесь каждый метр навеки кем-то занят.
Живые знали, что они умрут,
Но мёртвые, что умерли, - не знают.
XXIII
Миновал год.
От матери остались кое-какие вещички, я их в комиссионку сдал, да три тысячи с её сберкнижки мне по наследству перешли, - так что на жизнь мне пока хватало. Я спокойно окончил школу, в вуз не торопился. Постановил для себя так: два-три месяца посвящу исключительно поэтическому творчеству, потом на работу куда-нибудь поступлю, потом действительную отслужу - а уж потом займусь высшим образованием.
Теперь я частенько встречался с Валентином - как-никак, оба миллионеры. После гибели родителей он сразу же бросил школу и пристроился в киностудию. Он там был не то разнорабочим, не то просто на побегушках, но считал, что в дальнейшем его повысят и даже возвысят. Однажды он признался мне, что задумал сценарий и сам Колька Рукомойников пророчит ему успех. Всех кинодеятелей Валик (в разговоре со мной) звал уменьшительными именами и речь свою пересыпал киношными словечками: "смотрибельно", "волнительно", "не фонтан", "лажа". Зарабатывал он мало, но за родителей получил большую страховку и в то время был при деньгах. Завёл какие-то куртки пижонские, ботинки на толстенных подошвах, курил дорогие сигареты и иногда бывал чуть-чуть под хмельком. Но именно чуть-чуть; пьяным я его в ту пору ни разу не видал. Он говорил, что приходится выпивать за компанию - надо наводить мосты с нужными людьми, в киноискусстве без этого нельзя.
В конце сентября он пришёл ко мне и принёс письмо от Бываевых. Они ждут нас в субботу, то есть завтра. Дядя Филя решил срубить на участке деревья, нужна наша помощь.
- Намечается субботник миллионеров, - подытожил Валик.
Он заночевал у меня. Но перед сном вынул из кармана тетрадку и сказал:
- Пауль, я хочу тебе сценарий прочесть. Вернее, это пока набросок. Слушай!
Глухая тайга. Две золотодобывающие бригады соревнуются за повышение золотодобычи. В составе одной трудится таёжная красавица Анфиса, в другой работает акселерат Андрюша, тайно влюблённый в Анфису. Однажды Андрей находит большой самородок. Как честный человек, он решает сдать его директору прииска. По пути к конторе он случайно встречает Анфису, которая, выведав у него, в чём дело, завлекает паренька в укромный уголок тайги. Только дикие олени и зрители видят интимный акт, в ходе которого Анфиса похищает самородок из рюкзака акселерата. Оставив Андрюшу лежать на росистой поляне, где он крупным планом предаётся воспоминаниям о недавнем событии, Анфиса устремляется в контору, где сдаёт самородок от имени своей бригады, в результате чего та выдвигается на первое место. Вскоре Андрей узнает, кто похитил у него самородок. Считая, что Анфиса так поступила потому, что сожительствует с директором, Андрей подстерегает её на таёжной тропке и в порядке ревности наносит ей смертельное ранение кайлом. Но случайно проходивший мимо врач-реаниматор возвращает красавицу к жизни. Ещё не зная об этом, акселерат пишет докладную записку с изложением своего отрицательного поступка и добровольно сдаёт себя в руки правосудия. Общественность прииска взволнована. Созывается общее собрание, на котором…
- С меня хватит! - прервал я Валика.
- Много ты смыслишь в киноспецифике! - окрысился Валентин. - Сам Жора Лабазеев говорит, что тут находка на находке!.. Ты просто завидуешь моей творческой активности. У тебя-то со стишатами дело глохнет. - И он сказал ещё несколько ядовитых слов по тому же поводу.
От сочувствия рыдая,
Отказавшись от конфет,
Челюстей не покладая,
Кушал друга людоед.
Он меня саданул прямо в поддыхало. Действительно, в этом году со стихами у меня не ладилось.
Нацепили на быка
Золотой венок, -
Только всё же молока
Выдать он не мог.
Я начинал стихотворение за стихотворением и бросал, не закончив. Это миллионерство сказывалось - так я понял позже. Ведь каждый человек всегда учитывает свой финиш, пусть и очень дальний. А у меня финиш отодвинулся в бесконечность. Я начинал чувствовать себя маленьким, слабым. Я начал подозревать, что время не сделает меня гением, наоборот, оно может отнять у меня талант. Гении не растекались по вечности - они были сосудами, вместившими в себя Вечность.
Позже я делал попытки воскресить свой талант разными хитрыми приёмчиками. Одно время на стишки для детей переключился - про кошечек там, про уважение к родителям, про природу.
Прилетели различные птички,
Стали чаще ходить электрички -
Это, детки, весна настаёт,
И поэт вам об этом поёт!
Потом пробовал на сельскую тему работать.
Улетели различные птички,
Стали реже ходить электрички, -
Ты припас ли, родимый совхоз,
Для бурёнушек сочный силос?
Но талант мой шёл и шёл на убыль.
XXIV
В десять утра мы были в Филаретове. Хлюпик издали встретил нас лаем, но к калитке не выбежал. На нём теперь был ошейник, и от ошейника шёл тёмно-зелёный бархатный витой канатик. Драгоценная собака-миллионер была пришвартована к столбику у крыльца.
- Чтобы от греха подальше, - пояснила нам тётя Лира. - Нервный он, ангельчик, чуткий. Двух дачниц покусал. А не смейтесь над животным!
- Авторитетный кобелёк! Именно такие и нужны человечеству! - отчётливо произнёс Валик.
Бываевы выглядели совсем неплохо. Только вот какая-то суховатая суетливость проявилась в их характерах. Впрочем, нас-то они встретили душевно.
- Прямо в дом топайте, ребята! - пригласила из окна тётя Лира. - Мы сюда перебрались из времянки. Дачники-то уехали… Несладко дачников иметь. Лето не в лето.
- Зато тёти-мети идут! - сказал дядя Филя, потирая ладони. - Ещё десяток-другой лет - и каменный дом отгрохаем. А пока что решил я участок от всяких там осин да берёз освободить - ни к чему они нам теперь. Нам дубы нужны! Они вековечнее. А потом, может, и баобабы посадим. Я слыхал, они две тысячи лет растут.
- Дубы и баобабы - это наши зелёные друзья, - согласился Валик. - Хорошо пить ликёр в тени баобаба!
- Ликёры - баловство, дамское дело. Но посмотрите-ка, ребята, на эту клумбу, - загадочно произнёс дядя Филя.
- Клумба как клумба, - сказал я. - Цветы какие-то увядшие.
- Так все думают: клумба как клумба. И пусть думают! Но вам, компаньонам-миллионерам, выдам один секрет. Под этой клумбой я двадцать бутылок портвейна по два сорок зарыл. Укутал я их старым одеялом и соломой, не промёрзнут. Чуете, в чём тут коммерция?! Через сто лет цены этому портвейну не будет, на вес золота пойдёт. Столетняя выдержка - это не шутка!
- Через сто лет люди спиртного пить не будут. Одумаются, - строго сказала тётя Лира из кухонного окна.
- Гиблый бизнес ты, дедуля, затеял, - соболезнующе вставил Валентин.
- Ну, люди всегда пить будут, - уверенно возразил дядя Филя. - Водку, может, потреблять перестанут, а уж без вина-то не обойтись.
- И с вином, дедуля, дело неясное… Вынесут коллективное решение - и каюк. Войн уже не будет, а старые танки для войны с алкоголизмом используют. Пустят их на виноградники, да ещё с огнемётами - и прощайте, милые портвейны и мадеры!
- Ужасы какие ты говоришь, Валик! - удручённо покачал головой дядя Филя. - Танки в винограднике!.. Да во сне такое приснись - и то от разрыва сердца помереть можно!
- Валик! Павлик! К столу идите! Проголодались с дороги-то! - позвала тётя Лира.
- А меня почему не кличешь? - игриво спросил дядя Филя, и по его тону я вдруг догадался, что он уже чуть-чуть под градусом.
- Ты ел недавно, - отрубила тётя Лира. - Вот после работы поедим все вместе и выпьем даже. Причина-то есть.
- С первой пенсионной получки грех не выпить, - подхватил дядя Филя. - Я ведь теперь пенсёр, восемьдесят пять в месяц… Знали бы они там в собесе, кому пенсию выделили, - призадумались бы. Долго платить придётся, пока деньги не отменят.
Подкрепившись, мы взяли приготовленные дядей Филей топоры и пилу и вышли на участок. Дядя Филя работал уверенно и сноровисто, мы с Валиком помогали ему неумело, но старательно. Свалили три осинки, два клёна и распилили их стволы на дрова. Потом срубили бузину, куст сирени.
Начался дождь. Поднялся ветер и всё усиливался. Тётя Лира вышла на крыльцо, отвязала Хлюпика, и тот вбежал в дом.
- Эк как всё оголили, - сказала тётя Лира. - Грусть берёт.
- Зато когда дубы-баобабы здесь зашелестят, сердце возрадуется. Спасибо скажешь мужу своему! - И дядя Филя с размаху вогнал топор в одну из берёз - в ту, что поменьше.
- Хоть вторую-то пожалей, - попросила тётя Лира. - Пусть живёт. И учти, будут нам неприятности от лесонадзора за самовольные порубки!
Ответом было молчание, и она вернулась в дом, обиженно хлопнув дверью. А берёзу дядя Филя свалил. Но вторая - та, что постарше, - ещё стояла.
- Не надо рубить её, дедуля, - сказал Валик. - Жалко.
- Чего жалеть-то! - рассердился дядя Филя. - Я уже с Толиком-трактористом договорился, он завтра пни выкорчует. А оставим эту - трактору не развернуться будет… Ребята, сейчас и пилой поработать придётся, дерево-то толстое.
- Не хочу пилить под дождём! - буркнул Валик и направился к крыльцу. Я пошагал за ним. Мне вообще разонравилась эта затея.
- Забастовка миллионеров! - пропел Валентин, входя в дом. - Бабуля, миллионеры кушать хочут!
- Всё готово, ребятки! -откликнулась тётя Лира. Действительно, стол уже был накрыт; середину его украшала нераспечатанная поллитровка "Столичной" и две бутылки вермута по рубль шестьдесят.
Мы принялись за еду. С участка, сквозь нарастающий шум ветра, доносились удары топора. Потом их не стало слышно. В комнату вошёл дядя Филя.
- Ловкачи! - закричал он. - Я работай, мокни, а они тут пир затеяли… Я тоже хочу побороться с алкоголизмом, работа подождёт. Я уже полдерева надрубил. Налей-ка мне, Валик, чего покрепче!
- Пьём за здравие миллионера-пенсионера! - провозгласил Валик. - Многие лета!
- Поехали! - радостно выкрикнул дядя Филя. - И ты, Лариса, пей! Обижусь!
- Уж ладно, по такому случаю можно. - Она торопливо выпила, закусила бутербродом и бросила кусочек докторской колбасы Хлюпику. - Кушай, кушай, ангельчик мой непьющий!
- Все в сборе, а Антуана нет, - сказал я. - Как он поживает?
- Поросёнок-то? - ухмыльнулась тётя Лира. - А что ему сделается, жив-здоров.
- Его бы надо сюда пригласить, богатый типаж, - подал идею Валентин. - Антуан тоже имеет право на веселье. Будущее светило науки!
- Ой, ребята, чего удумали! - захохотала тётя Лира. - Живого поросёнка нам в гости не хватало!.. Да он тут под себя струю пустит, ему что!
- А и верно, Лариса, приведи-ка его сюда. Уважь мою пенсёрскую волю! - молвил дядя Филя. - Пусть и животное повеселится.
- Ну, уморили! - зашлась в хохоте тётя Лира. - А вот и взаправду приведу его сюда, гостя дорогого! Слабо, думаете? - Она встала, вышла в кухню, оттуда на крыльцо. Хлюпик немедленно последовал за ней. В комнате отчётливее стал слышен вой ветра и шум дождя.
- Что и требовалось доказать, - подмигнул вслед ушедшей дядя Филя. - Без контроля-то оно лучше! - И, налив себе почти полный стакан, поспешно опорожнил его. Потом с хитро-пьяной ухмылкой добавил: - В Питере-то наводнение, может, будет, - ветер подходящий. А нам здесь - хоть бы хны. Потому как мы…
В комнату ворвался грубый, особо сильный порыв ветра. Хлопнула форточка, с этажерки посыпались какие-то бумажки, заметались в воздухе. Откуда-то извне донёсся хруст, шипящий шелест, потом - удар. Что-то тяжёлое где-то упало.
- Берёза грохнулась, - подойдя к окну, доложил Валентин.
- Во! Допиливать не надо! Ветер за меня доработал! - удовлетворённо произнёс дядя Филя. -Потому когда с умом…
Остервенело-острый, захлёбывающийся, задыхающийся собачий вой послышался с участка. У всех у нас одновременно мелькнула одна и та же страшноватая догадка. Первым выбежал из дома дядя Филя, за ним мы с Валиком.
Тётя Лира лежала возле новой помойки, чуть в стороне от упавшей берёзы. Её не помяло, не придавило - её, видно, ударило в висок и отбросило. В сырых сумерках доброе, мокрое лицо её казалось ещё живым. По опавшей влажной листве в яму стекала струйка крови.
- Ларинька, Ларинька, очнись! Прости меня, прости! - бормотал дядя Филя, склонясь над мёртвой. Потом упал рядом с ней лицом вниз и закричал, завыл не по-мужски тонко, и вой его слился с истошными завываниями Хлюпика.
XXV
Тётю Лиру погребли на тихом филаретовском кладбище.
Всё это кончается просто -
Не взлётом в небесную высь,
А сонным молчаньем погоста,
Где травы корнями сплелись.
Первое время дядя Филя навещал могилу ежедневно. Отправляясь на кладбище, он отрезал ломоть хлеба, брал кусок колбасы - это для Хлюпика. Пёсик ушёл из дома и жил возле могилы тёти Лиры - сторожил свою хозяйку. Отощал он страшно, так что имя его теперь вполне ему подходило. И ему жить оставалось недолго. Однажды дядя Филя нашёл его мёртвым. Собачонка вся была изрешечена дробью: это городские охотники-любители шли мимо кладбища и решили потренироваться, использовали Хлюпика как живую мишень.
Валентин уехал сразу же после похорон, ему нельзя было прогуливать. Я же остался на время присматривать за дядей Филей. Он стал неряшливым, оброс, всё у него из рук валилось. Я ходил в магазин, готовил обеды, но он к моим супам и кашам почти не притрагивался, приходилось его порции вываливать в корытце Антуану. Поросёнок всё съедал за милую душу.