- У! У! У! - закричали гномы и принялись хлопать ладонями по земле.
А потом Дробитель щелкнул пальцами и призвал их к тишине, потому что не время выражать враждебность к Калимегдану - для того существуют особые празднества, именуемые Днями Ненависти и Презрения.
Наконец все успокоились и перевели дыхание. Видно было, что слушатели чрезвычайно взволнованы рассказом.
Дробитель хлопнул в ладоши. Ящерица отозвалась скрежетом когтей по камню. Слышно было еще, как служители тычут в нее палками и умоляют успокоиться.
- Итак, - провозгласил Дробитель, - испытуемые, вы слышали рассказ о том, как были заложены и окультурены подземный и наземный миры. Есть ли у вас вопросы? Задавайте свои вопросы без боязни, чтобы мы могли по достоинству оценить наличие либо отсутствие у вас какого-либо интеллекта.
Фихан быстро глянул на Евтихия, вздохнул и спросил:
- Как возможно, чтобы один из близнецов был старшим братом, а второй - младшим?
Дробитель так и застыл с раскрытым ртом. Некоторое время гномы только тем и занимались, что безмолвно разевали рты и обменивались изумленными взорами, а затем они дружно рассмеялись.
Сказитель подпрыгивал в кувшине, то и дело стукаясь подбородком о край, и вопил громче всех:
- Ха! Ха! Близнецы! Один родился раньше, а второй позже! Ты, безмозглый эльф! Тупица из тупиц! Ящерицу стошнит, если она откусит от тебя хоть кусочек! Ха! Старший брат родился раньше. И когда он родился, все силы, и духи, и боги, и демоны, и бесплотные создания, и мощные незримые существа, и даже пустые бабьи суеверия повыползали из своих нор, убежищ, укрытий, щелей, дырок и обиталищ и наделили младенца всем хорошим, что только сумели отыскать, украсть или придумать. Они дали ему невысокий рост, широкие плечи, кудрявую бороду, благородные залысины, мясистые ноздри, чтобы в случае голода он мог бы их отрезать и сварить в бульоне, и еще основательный ум, пристрастие к законам, благородный нрав, честность, желание трудиться и умение все на свете обращать себе на пользу. Все эти дары они вручили старшему брату, когда он оставил лоно глупой женщины - своей матери! Но известно ведь, что у благородных существ, наделенных интеллектом, крайне редко рождается двойня, вот никто из дарителей и не подозревал о том, что есть еще и второй. Второй брат, младший. И когда этот младший тоже решил выбраться на поверхность, все были крайне удивлены, а больше всех - их глупая мать. А-а-а! - отчаянно завопил сказитель. - Вот так она сказала, когда увидела второго. А-а-а! Но было уже поздно, младший брат также родился и захотел тех же даров, что достались старшему. Ан даров-то и не осталось! Тут младенец ка-ак закричит! А-а-а! И-и-и! И мать тоже надсаживается: а-а-а! Вот так они орали, и вопили, и верещали на пару, и у всех заложило уши. И тогда младшему брату всучили все те дары, что еще оставались в запасе: хитрость, подлость, коварство, высокий рост, тощие плечи, ловкие пальцы, кривую рожу, хрящеватый нос, колючий подбородок, вороватые глаза, один из которых смотрит прямо, а второй шарит по сторонам. Все это получил младший брат-близнец, пока старший сосал материнскую грудь и ни о чем даже не подозревал.
- Ты получил ответ на свой глупый вопрос, глупый эльф, - провозгласил Дробитель. На его физиономии появилось выражение глубочайшего презрения, и Фихан понял, что опять провалил испытание.
Евтихий тоже догадался об этом. Он весь сжался, предчувствуя, что сейчас и ему предстоит публично опозориться перед целым собранием. От ужаса он клацнул зубами и прикусил язык. Больно!
Дробитель между тем уже указывал на него пальцем.
- Ты. Задавай вопросы.
- Ну… - промямлил Евтихий. - Я не понял, как вышло, что младший брат обыграл старшего. И что это за игра такая - бросать две палочки? Как можно выиграть, если заранее знать, что палочек - всего две? И как получилось, что у младшего оказалось целых три палочки?
Гномы разразились рукоплесканиями.
Сперва Евтихий подумал, что сумел задать правильный вопрос и что слушатели выражают свое восхищение его умом и догадливостью. Но потом до него постепенно начало доходить нечто прямо противоположное. Их изумляла его глупость.
- Младший брат жульничал! - закричал сказитель. - Он ведь получил в дар хитрость! Он нарочно предложил игру, в которой, вроде бы, невозможно ни выиграть, ни проиграть, а сам спрятал третью палочку в ладони! Заранее спрятал, понял ты? Вот как он поступил! И вот почему в Калимегдане все - жулики!
Евтихий молча опустил голову. Ему ничего так не хотелось, как оказаться очень далеко отсюда. Но только не в золотом замке, прибавил он. Где угодно, только не там. В душе он сильно надеялся на то, что у гномов, как бы они ни провозглашали свою полную власть над подземными мирами, все-таки нет возможности отправить пленников обратно в тоннели Кохаги.
Когда настал черед Геврон, она спросила:
- А почему ваш сказитель сидит в кувшине?
Дробитель выразительно крякнул, а сказитель произнес:
- На этот вопрос ни у кого не найдется внятного ответа.
И долгий гнусавый звук трубы поставил точку во втором испытании пленников.
* * *
Усталость и нервное напряжение делали свое дело; возможно, кстати, сказались и издержки трансформации - не всякий день из могучего клыкастого существа человек превращается в обыкновенного парня двадцати шести лет, среднего сложения, не слишком высокого, не слишком здорового… В общем, в образчик тривиальности.
Евтихий почувствовал, что теряет силы. Что еще немного - и он просто растянется на полу. И сколько бы ни пинали его, сколько бы ни бранили, ни стыдили, ни били палками - он даже не пошевелится. Хорошо эльфу: из слабого он стал сильным.
А вот с Евтихием произошло нечто прямо противоположное.
Он закрыл глаза, стараясь отвлечься, и вдруг увидел перед собой Деяниру. Так ясно и отчетливо он ее увидел, словно заснул и погрузился в ослепительный сон.
Девушка стояла перед домом, на фасаде которого была нарисована забавная танцующая козочка, и медленно произносила его имя. "Евтихий". Наверное, он улыбнулся. Во всяком случае, именно так тепло и весело становится на душе, когда улыбаешься. Он вспомнил, как осторожно прикасался к тонкой (будем честны - костлявой) талии, и тепло влилось в его ладони. Она морщила белый лобик над светлыми бровями. Остренький подбородочек, обтянутый повязкой, придавал ее бесцветному личику выражение непреклонности. Евтихия это умиляло и забавляло, потому что он знал, какая она на самом деле.
"Милая. Деянира. Моя госпожа".
В видении Евтихия Деянира вздрогнула всем телом, обернулась, стиснула пальцы и проговорила сама с собой:
"Евтихий. Боже, как я могла забыть парня, которого любила?"
А потом, без тени сомнения, позвала его вновь:
"Евтихий".
Ключ к человеку - его имя. Евтихий снова улыбнулся и открыл глаза. Он больше не боялся. Он опять стал Деянириным - то есть собой.
- …Мы могли бы принести и десять блюд, но не в наших правилах нести десять блюд, когда можно принести три. И мы могли бы принести и двадцать три различных блюда, но не в наших правилах нести двадцать три различных блюда, когда мы можем принести три, - вещал Дробитель.
Суть третьего и последнего испытания заключалась в том, что пленники должны были выбрать и съесть одно из трех блюд гномской кухни. Пробовать запрещалось, нюхать тоже. Для того, чтобы пленники не нарушили запрет и все-таки не понюхали, им обвязали носы тряпочками, пропитанными каким-то пахучим раствором.
Фихан протянул руку к одной из плошек, помедлил, затем взял вторую и медленно начал есть. Евтихий схватил ту, от которой отказался Фихан; что до Геврон, то она просто забрала оставшееся.
Как ни странно, еда оказалась сытной и вкусной. Никаких каверз, вроде запеченных червей, глиняных пирожков пли соломы в супе не наблюдалось. Несколько неприглядный вид придавало пище то обстоятельство, что она вся была мелко нарезана или даже перемолота: крупа, мясо, какие-то коренья, приправы, так что на блюдах лежала кашица неопределенного цвета.
Когда пленники насытились и отставили пустые блюда, им позволили снять с носов повязки.
Наступал кульминационный момент всего разбирательства - оглашение результатов экспертизы. Торжественность была немного умалена тем, что кхачковяр так и не явился; но Дробитель с успехом заменял его. По правде говоря, никто из ныне живущих не умеет так громко и важно изрекать фразы, вроде: "Испытуемые провалились!" Или: "Глупость испытуемых вопиет!" Или даже: "Поскольку мы не мучаем бессловесных, ящерица не будет накормлена испытуемыми!"
- …кроме Геврон! - Дробитель простер руку, указуя на женщину. Он не счел возможным просто тыкать пальцем в существо, наделенное несомненным интеллектом, как поступал по отношению к ее безмозглым сотоварищам. - Эта девица обладает разумом. К ней могут быть применены пытки по всем нашим законам!
Гномы заревели, затопали ногами и забили в ладоши. Некоторые хлопали по голове себя или соседа, и возле десятка плешивцев возникла настоящая суматоха - каждому хотелось дотянуться до звонкой лысины и хотя бы раз приложиться ладонью.
Перекрывая гвалт, Дробитель продолжал:
- Итак, Геврон, ты признана дееспособной и интеллектуально полноценной. Ты получаешь право ходатайствовать о предоставлении тебе гномского гражданства. Желаешь ты этого?
- Да! - закричала Геврон. - Да, желаю! Желаю! Миленький!
Она бросилась к Дробителю и обхватила его за шею.
- И я могу жить здесь? Не возвращаться в деревню? Не быть стряпухой? Не прислуживать старому пню?
- Ни один пень не будет обслужен тобой, - важно произнес Дробитель.
Геврон метнула на Евтихия с Фиханом ликующий взгляд, а Евтихий вдруг снова увидел то, что пригрезилось ему сразу после выхода из тоннеля: комнатку с низким каменным потолком, стол с едой, постаревшую Геврон и их с Фиханом, у нее в гостях. И снова ощущение покоя, счастья, а главное - правильности всего происходящего - охватило Евтихия.
Он больше не испытывал страха.
Общие восторги по поводу решения Геврон, особы, наделенной недюжинным умом и прочими достоинствами, долго не могли еще улечься. Но в конце концов Дробитель поднял сжатую в кулак руку, приказывая согражданам угомониться и выслушать последнюю часть приговора.
- Испытание едой было последним. Как вы могли убедиться, оно не таило в себе никакого подвоха, потому что мы, гномы, никогда не шутим с едой. Нам это не свойственно. Это фундаментальный обычай нашего народа. Кто подсыплет железную стружку в кашу собрата - да будет казнен. Единственный случай применения смертной казни. И он ни разу не был применен.
- Она, - сказал Фихан. И пояснил: - Смертная казнь.
- Он, - возразил Дробитель, сердито хмурясь в сторону Фихана. - Случай.
В Фихана полетели рукавицы, пуговицы и пряжки.
- Эй, ты! Безмозглый! Заткнись!
Фихан получил пуговицей в глаз, охнул и замолчал, приложив ладонь к веку.
- Испытание едой показало вас во всей красе и поставило точку в наших наблюдениях за вами! - сказал Дробитель. (Пуговицы и рукавицы все еще летели в Фихана, а заодно перепадало и Евтихию). - Воображающий себя умником эльф выбирал - хотя любой выбор был равноценен. Завистник и дурак человек-мужчина схватил то, что отверг эльф. И только женщина спокойно дождалась, пока ей не оставят выбора, и тем самым сохранила свой душевный мир. Поэтому Геврон получает гражданство и становится полноправной гномкой, к которой - если она подсыплет железную стружку в кашу соседа - будет применена смертная казнь. А вы двое признаны бессловесными и потому ваша судьба нас больше не интересует.
Фихан и Евтихий медлили, не зная, как им теперь поступать. Гномы вообще перестали обращать на них внимание. Они толпились возле Геврон, что-то наперебой ей рассказывали, а она смеялась и охотно хлопала их по плечам. Наконец Фихан сказал своему другу:
- По-моему, если мы сейчас уйдем, никто не заметит.
Так они и поступили. И даже не простились с Геврон.
Глава шестая
Евтихий остановился у высохшего русла реки Маргэн. Когда-то, давным-давно, во времена великой вражды Таваци и Гампилов, Маргэн протекала под самыми стенами города и несколько месяцев в году была судоходной. По этой реке приплывали в город торговые суда, а иногда случались пиратские набеги.
Теперь от былого великолепия остался лишь широкий овраг, на дне которого росли кусты. Город виден был отсюда, как игрушечка: башенки, лесенки, зубчики стены. У Евтихия перехватило горло. Он сел на край оврага, чтобы перевести дыхание и вообще успокоиться. Хотя, наверное, следовало бы, напротив, поволноваться всласть и получить удовольствие от сильного чувства. Просто он к такому еще не привык.
Впервые в жизни Евтихий возвращался куда-то, где его ждали. Родная деревня - не в счет; ее он никогда не покидал на достаточно долгий срок, чтобы там успели по нему соскучиться. Да и кто бы? Родители? Они не были склонны к эмоциям. Что такого, если сын отсутствует пару дней? Когда Евтихий возвращался в родительский дом - с сенокоса или с рыбалки - отец только кивал ему, а мать буднично звала пообедать. Евтихий и сам не воспринимал эти отлучки как нечто существенное, такое, на что следовало бы обратить внимание.
А вот в Гоэбихоне живет женщина, которая при виде него вся вспыхнет от радости. "Евтихий!" - скажет она, и собственное имя покажется ему ключом к прекрасному миру, где полным-полно сундуков, и каждый набит счастьем доверху и с горкой.
- Женщина - существо волшебное, - сказал Евтихию Фихан, когда приятели прощались у последнего перекрестка: Фихан отправлялся далеко на север, в эльфийские леса, а Евтихий только к одной цели рвался, в Гоэбихон, к Деянире. - Сдается мне, неспроста наши хозяева-гномы признали Геврон существом разумным, а нам с тобой в этой привилегии отказали…
- Я ничего во всем этом не понял, - признался Евтихий.
За время их путешествия они заговорили на эту тему впервые: до того Фихан что-то обдумывал, а Евтихий попросту стеснялся.
Что обсуждать-то!
Полный провал да стыдобы - две лоханки. И толпа народу в свидетелях. Как они смеялись! Как потешались над дураками! У Евтихия мороз бежал по коже, когда он вспоминал хохот гномов в той пещере. Хорошо еще, что кхачковяра не было - кем бы он ни являлся. Кхачковяр, наверное, вообще мокрое место бы от них оставил.
- Чего же ты не понял? - спросил Фихан, улыбаясь.
- Положим, я на испытании все говорил неправильно, - объяснил Евтихий. - Я - деревенский, а остаток ума мне отшибли тролли. Но ты!.. Как они ухитрились признать глупым тебя? Ведь ты всегда правильно разгадывал происходящее…
- Гномская загадка оказалась самой трудной из всех, - признал Фихан. - И поначалу я и вправду здорово был задет. Но знаешь, что я теперь думаю? Я думаю, что для гномов моя способность разбираться в вещах и событиях не имеет ровным счетом никакой цены. Я просто анализировал и оценивал действительность. А вот Геврон, как и всякая настоящая женщина, - это сама действительность… Им не требовался некто, кто выносит суждения, пусть и безошибочные; они ценят лишь тех, кто сам представляет собой объект суждений.
Евтихий мало что понял из объяснений эльфа. Фихан и происшествию с гномами нашел приемлемое толкование. Вот и хорошо.
Евтихий окончательно успокоился на сей счет.
Друзья простились без лишних слов.
Фихан, как и любой эльф, не давал себе труда беспокоиться о будущем. В долгой эльфийской жизни не бывает вечных разлук. По крайней мере, так считают сами эльфы.
Что до Евтихия, то он не сомневался в истинности своего видения: через много-много лет их ждет вечер в зажиточном и благополучном доме у постаревшей Геврон. Этот вечер твердо был обещан Евтихию. Что бы ни предстояло им в ближайшем и более отдаленном будущем, они все-таки проживут эти годы и сойдутся вновь под одной крышей, и будут есть и пить за одним столом и предаваться воспоминаниям.
И еще Евтихий подумал о том, что начиная с этого перекрестка общие воспоминания у них заканчиваются. Что ж, это сделает их встречу еще более увлекательной. И Евтихий непременно расскажет своим друзьям о том, как вернулся в Гоэбихон к своей возлюбленной и как был с ней счастлив.
Он улыбался.
То, о чем он будет рассказывать, еще не случилось, а он думал о будущем как о давно прошедшем - уверенно и с любовью.
Сейчас гоэбихонские обычаи не казались ему такими уж странными. Вход в город был открыт любому, но выйти оттуда можно было лишь заплатив пошлину - или прорвавшись с боем. А в самом Гоэбихоне - ни одного постоялого двора, ни одного угла, где чужак мог бы преклонить голову. Поэтому-то там и не бывает посторонних, лишних людей, людей, которым никто не рад, которых не ждут.
Он еще раз вздохнул, поднялся и пошел в город.