– О том… Ну, если ты так уж хочешь знать, – он словно бы извинился этим маленьким отступлением, – о том, какой я был дурак, когда давал заверения, что твоя честь в полной безопасности.
– "Зверь благородный"! – передразнила Ингитора, подавляя трепет и внезапную жуть.
Из его темных глаз на нее сейчас действительно смотрел могучий и грозный "хватающий зверь", которого он носил на браслетах, смотрел открытым жадным взглядом. Она сама невольно раззадорила его и выманила из глубины – впрочем, он не очень-то и прятался, – но была полна решимости постоять за себя.
– Учти: моя честь стоит столько же, сколько жизнь свободного знатного человека! – пригрозила она.
– Если бы дело было только в цене! – с сожалением отозвался Аск, внимательно глядя на нее и пытаясь понять, чего же она на самом деле хочет. Существует множество тонких оттенков в том "нет", которое говорит женщина, но во многих случаях оно действительно означает "нет". – Но, видишь ли, я и правда люблю, когда меня обнимают. По-моему, унизительно брать силой то, что имеет настоящую цену только по доброй воле.
Он говорил искренне и убежденно, и Ингитора еще раз поздравила себя, что у ее лесного спутника именно такие взгляды.
– Бери меч и клади между нами! – решительно велела она и кивнула на пол между лежанками.
– Не обманешь! – с грубоватым торжеством отозвался Аск и кивнул на охапку травы на своей лежанке. – Иди ко мне, тогда…
И вдруг быстрее, чем она успела сообразить, он подался к ней, подхватил на руки, и Ингитора вскрикнула от неожиданности, внезапно ощутив себя где-то высоко над землей, без опоры под ногами, в руках и в полной власти "хватающего зверя". Промчавшись по воздуху, она упала в черную бездну, так что даже собственное сердце за ней не успело и зависло где-то, отчаянно стуча, – он опустил ее на свою охапку травы, склонился над ней, не выпуская из рук, и добавил, почти касаясь губами ее губ:
– Но повторять всех подвигов Сигурда я не обещал!
Он просто решил проверить делом, что же означает ее "нет". Отвечать нужно было очень быстро – самое маленькое промедление будет понято как "да". Чувствуя, что на спасение ей отпущен один-единственный миг, потрясенная, с бьющимся сердцем и горящим лицом, Ингитора ахнула, дернулась; хватка ослабла, она вывернулась из его рук, отпрянула к стене, потом поспешно, как из огня, соскользнула с лежанки, подхватывая упавший плащ, и в порыве почти бессознательного испуга отшатнулась к темному углу. Ее обливал жар и трепет, овевало ощущение его силы, которая так легко может делать с ней что угодно; он словно бы продолжал держать ее в объятиях, даже выпустив. Он, за которого она только что сама цеплялась в страхе перед "волчьей матерью", сам стал "хватающим зверем" и смотрел на нее проникающе-жадными глазами. Он был как огонь, который то защищал и согревал, то угрожал и жег; она неосторожно подошла слишком близко и обожглась, и ей хотелось спрятаться от этих глаз, от этого зверя, готового вот-вот броситься снова.
– Нет, нет! – в отчаянии вскрикнула она. – Ты же обещал!
От звука ее голоса, от вида ее испуганно-порывистых движений, отчуждения, отразившегося на лице, он словно бы опомнился. Тяжело дыша, он смотрел на нее с каким-то мучительным усилием, тревогой, тоской.
– Нет, только… только не бойся меня! – взмолился он, словно торопясь исправить сделанную ошибку, порываясь и не смея протянуть к ней руки, и она видела, что это уже не тот страстный порыв.
Ингитора снова села, стараясь успокоиться. Он сделал шаг к ней и вдруг встал на колени, глядя на нее снизу вверх с выражением преданности, мольбы и мучительного усилия передать ей свое чувство.
– Только не бойся меня! – горячо, хрипловато от волнения просил он, сперва робко накрыв своей широкой ладонью ее сложенные руки, потом все крепче их сжимая. – Не бойся, я ничего тебе не сделаю! Мне так нравится, когда ты мне улыбаешься, и я не хотел бы все испортить из-за того, что я такой… Ну, что я могу поделать, когда тут передо мной такое чудо ходит, белое и нежное, как сливки, и сладкое, как мед, во мне все кипит и рвется, я сам не соображаю… Не бойся меня, мне нужно… То, что я хочу, можно только по доброй воле дать. Мне нужна любовь, а если силой, это та же драка, понимаешь? Пообещай мне любовь и делай со мной что хочешь. Я лбом чужие кулаки ломал, но перед тобой я беспомощен, потому что ты… Только не отталкивай меня.
Он говорил быстро, горячо, страстно, сбивчиво и не слишком внятно, но Ингитора именно сейчас вдруг стала понимать природу того чувства, которое к ней и раньше питали многие. Она боялась его силы, перед которой была беспомощна, но само влечение его сильного тела налагало на него оковы и отдавало в ее власть. Стихия битвы, в которой он жил, для равновесия требовала стихии любви; он сам только сейчас понял свою пожизненную жадность к тому и другому, но и Ингитора вдруг поняла его. Возле самого ее лица было это лицо с лихорадочно блестящими глазами; его широкие, теплые, жесткие от мозолей руки так страстно и так бережно, точно хрупкую драгоценность, сжимали ее тонкие белые пальцы. И вся ее внутренняя сила единым потоком вдруг устремилась ему навстречу; блаженство слияния этих двух стихий вдруг приоткрылось ей. Впервые она встретила человека, в котором мужская природа битвы была выражена так полно и ярко, и оттого только сейчас в ней пробудилась ее женская природа, стихия любви.
Он положил голову ей на колени, словно взывая к милосердию, и Ингитора дрожала от волнения и уже не помнила о своем страхе: он опять переменился, опять стал другим. Понимая, что опять тянется к огню, она все же не могла удержаться и ласково провела пальцем по его красивой густой брови, погладила его по лицу, чувствуя какую-то боязливую, пронзительную, привязывающую нежность к этому опасному зверю, который так отчаянно старался совладать сам с собой.
– Ну, уймись! – тихо попросила она. – И троллиха, и ты – слишком много жаждущих моей крови за один раз!
– Ты на меня не сердишься? – Он поднял голову и с надеждой посмотрел на нее. – Ну, родился я таким, что я с этим сделаю?
– Я не сержусь, но ты должен понимать…
– Я все понимаю! – заверил он. – Я не слепой, я вижу, что ты такое и чего стоит твоя честь! Но… Клянусь Фрейром… Были бы мы не в лесу, а где-нибудь среди людей… Я бы себя вел иначе.
– Скромнее? – недоверчиво уточнила Ингитора.
– Наоборот! – многозначительно возразил он. – Среди людей я знал бы: пока девушка не зовет на помощь, ей все нравится!
– Отойди!
Смеясь, он поднялся и отошел назад к своей лежанке. "Случалось", дескать! Ингитора ответила ему слегка пренебрежительной усмешкой. В нем было много достоинств, но самоуверенности тоже много. Хотя это оказался именно тот случай, когда очень нелегко провести границу между самоуверенностью и законной верой в себя.
– Ну-ну! – с насмешливым поощрением сказала она. – Попробовал бы… Я, знаешь ли, считалась лучшей невестой в нашей округе. Самой богатой, знатной… С нами жаждала породниться пропасть народу. Так что меня уже не-од-но-кра-тно пытались обольщать. Я знаю, как это делается. Но на их беду я оказалась не только красивой, но еще и умной. И никто пока еще не преуспел.
Она еще не знала, что он почти преуспел в тот миг, когда попросил у нее гребень, а она дала. А любопытно было бы поглядеть, как бы он вел себя, если бы они познакомились, как знакомятся с невестами потомки Ярла. На тинге, на пиру…
– Где-нибудь на тинге ты бы меня и не заметил, – сказала она, потому что не могла вообразить его, с такими же глазами, – и толпу вокруг.
– Я бы не заметил? – Он чуть ли не оскорбился. – Да если бы я плыл на корабле, а ты бы стояла на берегу, я бы за борт выпал! А жених-то у тебя был? – очень заинтересованно спросил он.
– Был. Даже не один. Сначала мать пыталась выдать меня замуж. Мой отец погиб, а брата, чтобы мстить за него, у меня нет, и один человек вызвался это сделать, если я выйду за него. Но он мне совсем не нравился.
– И что ты с ним сделала?
– Я сбежала из дома.
– Так вот почему ты здесь оказалась! – с торжеством воскликнул Аск, словно она наконец-то выдала главную тайну. Ингитора чувствовала, что до этого уже недалеко, но не могла остановиться и засмеялась:
– Да нет же! Это было уже давно. – Ей и правда казалось, что с тех пор прошло лет пять. – Потом у меня завелся еще один жених.
– И тоже обещал отомстить?
– А как ты догадался?
– А у тебя на лице написано, что если ты чего-то хочешь, так не отступишь, пока своего не добьешься.
– Это плохо? – с беспокойством спросила Ингитора, уже понимавшая, что ее целеустремленность никому ничего хорошего не принесла.
– Это здорово. Если бы ты была парнем, я бы взял тебя в дружину. Хотя ты и визжишь иногда очень громко, но это с непривычки. Это пройдет.
Ингитора засмеялась: она стыдилась своего дикого визга при виде троллихи, но все же приятно, когда тебя приглашают в дружину.
– Ты пошла бы ко мне? – спросил он так, будто это имело самое прямое жизненное значение.
– Да. Ты, кажется, подходящий вожак. Ты умеешь бить троллей и даже варить похлебку из лягушек, так что твоя дружина не умрет с голоду! А почему ты один?
Этот последний вопрос Ингитора задала неожиданно для себя: эти несколько дней они не расспрашивали друг друга, по молчаливому уговору уважая чужие тайны, но сейчас все преграды с грохотом рушились и уже не казалось, что спрашивать о чем-то нельзя. По всей повадке Аска было видно, что он человек не простой, и даже не золотые браслеты служили тому главным подтверждением. По всему выходило, что он всегда сам решал, что ему делать, и ни у кого не обязан был спрашивать разрешения. Во всем его поведении сказывалась привычка думать о других и даже за других: Ингитора сейчас составляла всю его "дружину", и он как нечто естественное принимал, что должен обеспечивать ее едой и всяким удобством, возможном в этом лесу. Понимая, что перед ним знатная девушка с белыми нежными руками, не приученная заботиться о себе, он делал все то, что делал бы слуга – добывал и готовил ей еду, резал еловый лапник и траву, чтобы устроить ей лежанку, разводил огонь, – и при всем этом оставался вожаком в их крошечном отряде. Признавая в ней знатную деву, он, однако, не стеснялся давать ей мелкие поручения вроде "отнеси к костру" или "достань у меня соль из мешка", то есть привык, что все вокруг выполняют его распоряжения, а ему самому не приказывает никто. Что, в общем, не удивительно для человека, способного быть достойным врагом или равноправным союзником эриннскому ригу… Такие люди ходят в походы с дружиной и с собственным знаменосцем, и должна быть какая-то очень весомая причина, по которой бы он оказался совсем один в глуши чужой земли.
Аск ответил не сразу, а сначала некоторое время молча смотрел на нее, выбирая слова.
– Для меня этот не тот поход, где решает число, – сказал он наконец. – Я уже ходил сюда с дружиной, но только зря потерял трех человек. Больше я не хочу, чтобы из-за моего дела гибли люди, а их гибель все равно ничего не решит. Мой враг здесь – не люди, а только моя судьба. А с ней я должен разобраться сам. И я правильно решил, я знаю. Раньше я так переживал, волновался, сомневался. А теперь, уже который день, мне так хорошо и спокойно. Как будто все уже позади.
– А я думала… – нерешительно отозвалась Ингитора. – Я думала, что ты всегда такой… уверенный.
– Увы, не всегда, – он ответил твердо, но отчасти печально. Эта самая уверенность в правильности выбранного пути им обоим одинаково представлялась самым ценным жизненным приобретением. – И мне случалось в гневе ломать скамейки и грызть пальцы с досады, что кто-то что-то делает лучше меня, если кто-то оказывался умнее или удачливее. Или… Я привык, что меня любят, когда я люблю, и я очень плохо переносил, если было по-другому… Короче, я был лучшим воином в дружине и притом балованным ребенком – только меня баловала не мамочка, от нее особо не дождешься, а весь хирд. Но меня научили смеяться над собственной досадой, чтобы лишить ее силы. И я сделал открытие: когда сам вслух назовешь себя дураком или скажешь о том, чего стыдишься, то гораздо легче принимаешь, если то же самое говорят о тебе другие. Больше всего мучает то, что прячешь от себя.
Ингитора слушала, опустив глаза. Все это он говорил о ней, о ее мстительной, горестной и обиженной предубежденности. Теперь уже казалось, что она все делала неправильно – кроме того, что отказалась выйти за Оттара. Она была неправа, когда сочиняла те стихи, которые теперь казались ей гадкими, когда послала Эгвальда в бой, да еще и обещала ему свою руку в награду. Внутренний голос казнил ее все больнее, делалось страшно, и притом она презирала себя за то, что не может сказать об этом вслух. И в эти мгновения ей казалось, что между нею и Аском гораздо больше общего, чем различного. В эти леса их привела одна и та же судьба.
– Ну, так что, ты собираешься возвращаться к тому парню? – спросил вдруг Аск, и голос его звучал как-то странно: напряженно и даже грубовато.
– Какому? – Ингитора уже не помнила, о каком парне они говорили.
– Ну, к жениху, талайм а-герран до дихриб ! Которого я придушу голыми руками, как только узнаю, кто он и где его найти!
– А что ты против него имеешь?
Ингитора вдруг повеселела, потому что эта грубость могла объясняться только ревностью. И он увидел по ее лицу, что на самом деле ему нечего злиться на того несчастного.
– То, что болван не выполняет своих обязанностей! – тоже повеселев, с преувеличенно горячим возмущением продолжал он. – Ты целовала его, а спасать тебя от зубов "волчьей матери" должен я! И еще класть меч на ложе в заботах о чести этого растяпы!
– О моей чести! Я бы тебя поцеловала, но ты очень колючий в этой бороде!
– Ну, ладно! Поцелуешь, когда я побреюсь! – Торвард совсем развеселился, подумав: когда он сбреет свою нынешнюю бороду, ее ждет забавное открытие. – Смотри, не забудь!
Тут Ингитора зевнула, прикрыв рот рукой и отвернувшись, и он сообразил:
– Ну, по-моему, теперь ты уже можешь заснуть. Ложись, я посижу. А утром отойдем подальше и я посплю где-нибудь под кустиком, а ты меня постережешь. Днем эти твари не опасны. А сейчас никого близко нет. Торсхаммер мой остыл, значит, все спокойно. Хочешь, потрогай!
Он подошел, наклонился и подал ей свой амулет на ремешке, не снимая с шеи. Ингитора взяла его, и кремневый молоточек показался ей таким же горячим, как в прошлый раз.
– Горячий!
– Это не он, это я. Ну… так может, ты меня сейчас поцелуешь? Если ты к этому Гуннару возвращаться не собираешься, так может, мы и без меча…
– Иди в свою нору, "зверь благородный"!
Ингитора положила обе руки на его плечи, действительно, такие же горячие, как торсхаммер, и с усилием оттолкнула его. Аск молча ушел на свою лежанку, а она отвернулась от него и закрыла глаза. И сразу заснула, так спокойно, словно ее охраняли стены самого прочного дома на свете.
Глава 4
Когда Ингитора проснулась, Аск спал, сидя на полу возле ее лежанки и положив голову на ее ногу под плащом. Пробудившись, он был полон смирения и раскаяния, завязывал ремешки на ее башмаках, целовал ей руки, но смотрел на нее с неповторимой смесью смущения и наслаждения: при трезвом свете дня он стыдился своей вчерашней несдержанности, но с большим удовольствием вспоминал все то, чего благодаря ей добился. Он опять просил прощения, опять клятвенно заверял, что ее честь в полной безопасности от его посягательств, но не упускал случая тонко намекнуть, что ее-то никакие клятвы не удерживают от "посягательств" на его счет… Но теперь, утром, Ингитора только смеялась. Ее милосердие простиралось настолько далеко, что она опять причесала его и завязала ему тесемки на рукавах.
– Ваш конунг так прославил уладское золото – а тебе что же, не хватило? – поддразнивала она его, кивая на браслет с "хватающим зверем" и не подозревая, что на его внутренней стороне красивыми четкими рунами вырезано полное имя владельца.
– У меня все уладское вот здесь! – Аск выразительно провел пальцем поперек горла. – А это наш Летанди Златокузнец в Аскефьорде делал. Нравится мне этот зверь, в нем силы много!
– На тебя самого похож!
Ей не приходило в голову, что Торвард конунг, заразивший весь Морской Путь страстной жаждой уладского золота, сложнейшие узоры которого были рассчитаны на всевидящие взоры богов, сам носит изделия какого-то Летанди из Аскефьорда, потому что они ему больше нравятся!
Мир и согласие между ними были восстановлены, но нельзя сказать, чтобы ночь в избушке "волчьей матери" на них не повлияла. Столкновение с "хватающим зверем" впечатлило Ингитору не меньше, чем троллиха, но благодаря последней она вспомнила, что вокруг – Медный Лес, который опасно недооценивать, и теперь она замечала его странное, сбивающее с толку влияние на каждом шагу.
С ними что-то происходило – они оба явно были не в себе. Утром они прошли немного дальше на восток, а там набрели на небольшое лесное озеро и решили устроиться тут "отдохнуть от бурной ночи", как говорил Аск, весело на нее поглядывая. Помыться им было просто необходимо, потому что при свете дня обнаружилось, что кровь троллихи, ядовито-синяя, как черничный сок, у них везде: на руках и на штанах Аска, на древке копья и даже на рубашке Ингиторы. Как это туда попало, она предпочитала не вспоминать, а Аск, наоборот, очень веселился, поглядывая на размазанные синие пятна у нее на талии. Ингитора опасалась, что кровь этой гадости ядовита не только на вид, и очень хотела скорее все это смыть.
Хорошо, что платье и башмаки она догадалась снять! Подходя к воде и снимая рубаху, он сказал ей что-то про завязывание рукавов, она плеснула в него водой, он как-то так ловко толкнул ее бедром, что она съехала с камня в воду и уцепилась за него же, чтобы не упасть. Дальше она смутно помнила много плеска и визга, а когда опомнилась, они стояли по грудь в воде, то есть это Аск стоял, а она висела у него на шее, потому что почти не доставала ногами дна.
– Ну, и прекрасно! – смеялся он, не отрывая глаз от груди Ингиторы, плотно облепленной мокрой тканью. – У тебя еще одна рубашка есть? Да? А жаль!
– Что?
– То есть, я хотел сказать, все в порядке! А штаны мои все равно в крови этой дряни, поплескаться им не повредит!
– Но я просто как околдованная, сама себя не помню! Это что такое?
– Да нет же! Был я околдован, прошлой осенью – совсем не те ощущения! – Аск смеялся над ее испугом, по-прежнему крепко держа в объятиях и покачивая из стороны в сторону, как будто полоскал. – Когда околдован, то очень противно – тоска, и тяжесть, и никому не рад, и сам не знаешь, куда и зачем идешь, и на каждой ноге как будто по валуну привязано – вон, по такому! А сейчас мне весело и приятно! И сила плещет через край – сама видишь, мы в середину озера запрыгнули и не заметили!