Таким образом, необходимость возвращаться за войском отпала, и поход можно было начинать прямо отсюда. Ингитору Торвард предложил отправить в Аскефьорд, но она воспротивилась; оставаться в Трехрогом фьорде среди женщин Лейдольва ей тоже не хотелось.
– У меня никого нет, кроме тебя! – сказала она Торварду. – Я хочу быть с тобой.
Торвард не стал ее отговаривать: очень опасным он предстоящий поход на Квиттинг не считал, и ее желание быть рядом ему самому было приятно. Именно этого он и ждал от своей возлюбленной: она должна всегда быть рядом с ним.
– Йомфру Ингитора – дочь Скельвира хёвдинга из Слэттенланда! – объявил он ярлам и дружинам. – Это – моя невеста и будущая кюна фьяллей! – С этими словами он поднял руку Ингиторы так, чтобы все могли увидеть золотого дракона у нее на запястье. – Как только мы покончим с нашим врагом и сможем спокойно веселиться, мы справим свадьбу. И я жду, что каждый, кто любит меня, полюбит и ее.
Это была полупросьба-полуприказ, и дружина неуверенно ударила мечами о щиты. Фьялли не могли отказать в своей преданности той, которую избрал их конунг, но это оказалось слишком неожиданно: ведь они привыкли считать Ингитору дочь Скельвира врагом Торварда, а значит, и своим! То, что он встретил ее на Квиттинге, было удивительно, но объяснимо; если бы, получив ее в руки, Торвард взял ее в наложницы, было бы еще более объяснимо и вовсе не удивительно; но вот то, что он объявил ее своей будущей женой и кюной фьяллей, приводило всех в недоумение.
– Все равно как Хёрдис Колдунья тридцать лет назад, – первым сказал седовласый Альвор ярл из Бергелюнга. – Сначала Торбранд конунг враждовал с ней, потом женился на ней, а мы ничего не понимали.
– Ребята, ну, я вам потом расскажу, ну, потерпите! – отбивался Халльмунд от бесчисленных вопросов, сыпавшихся на него со всех сторон. Как ближайший друг конунга, он в глазах прочих был обязан все знать, но знал пока только в общих чертах. – Ну, они встретились на Квиттинге и сначала не знали, кто они, а когда узнали, уже было поздно… Но поздно не в том смысле, как Эйнар подумал!
– Да нравится она ему, вы что, не видите? – наблюдательный и невозмутимый Флитир Певец только пожимал плечами. – Чего вам еще надо?
– Йомфру Ингитора поедет со мной! – добавил Торвард. – Она начала этот поход раньше нас всех и имеет право видеть, чем он кончится. Без ее помощи я не достал бы Дракон Битвы и руна Славы не зажглась бы для нас.
Среди такого множества незнакомых, жадно разглядывающих ее людей Ингитора чувствовала себя неуютно и старалась все время держаться возле Торварда. Теперь, видя его постоянно среди дружины, она стала лучше понимать его: ей стало во многом ясно то необычное, что мерещилось ей в нем еще в Медном Лесу и чего она тогда не могла понять. Он действительно был конунгом, не только по рождению и воспитанию, но и по духу. Это сказывалось даже в том, как он оглядывался, стоя в толпе людей. К каждому из этих тысяч от него тянулась невидимая нить: каждого, вплоть до самых незаметных, он ощущал как продолжение себя. Он был их сердцем, их умом и волей, которая двигала их вперед. Он умел думать за целое войско. И там, в лесу, куда он пришел один, умом и духом он продолжал оставаться во главе целого войска и с ним шла сила многих. Он был человеком на своем месте , и это счастливое совпадение многократно усиливало его лучшие качества. Он был близок к каждому из своих хирдманов, но чувствовал скорее свою обязанность прикрывать их, чем право прикрываться ими. Он мог остановиться, чтобы самолично исправить неверное крепление меча какому-нибудь молодому хирдману, красному от смущения, и доходчиво объяснить, как и почему это надо делать. Даже теперь, в толпе, он по-прежнему казался ей выше всех, хотя поблизости имелись люди длиннее . В дружине у него имелось немного соперников: "три лба здоровых", то есть его телохранители, Гудбранд Ветка, Кетиль Орешник и Асбьерн Поединщик, действительно были подобраны под него самого по росту и силе, но иной раз за утро он ухитрялся загонять всех троих до изнеможения и еще говорил, что надо скорее подобрать кого-нибудь четвертого вместо Ормкеля! Чтобы прикрывать его в бою, как положено, им ведь приходилось успевать за ним, а это давалось нелегко!
Сам же Торвард прилагал все силы к тому, чтобы Фьялленланд понял, что означает для него имя Ингиторы дочери Скельвира не в прошлом, а в настоящем. Для его собственного счастья было необходимо, чтобы отчуждение между его невестой и его дружиной растаяло как можно скорее. В первый же вечер после их прибытия в Трехрогий фьорд, на пиру, который устроил в их честь удивленный и восхищенный Лейдольв Уладский Беглец, Торвард подошел к Ингиторе, вытащил ее из-за женского стола, на руках перенес через гридницу и усадил на свое собственное высокое сиденье. После этого он встал на колени на верхней ступеньке, высыпал в подол изумленной и смущенной Ингиторе горсть золотых колец, стал брать их по одному и надевать ей на пальцы.
– Помнишь, я тебе обещал? По золотому кольцу на каждый палец? – приговаривал он, перемежая речь поцелуями каждого пальца возле кисти. – Руки белой Хлинны… льна унизать златом… Пять… шесть… семь…
Он вовсе не был пьян – просто для него любить и означало дарить золотые кольца и стоять на коленях, и возможность сделать это на глазах у дружины, чтобы все видели торжество его возлюбленной, только увеличивала его собственную радость и торжество. А дружина приветственно кричала, и Ингитора уже казалась фьяллям прекраснее Фрейи, потому что они не могли не преклоняться перед той, перед которой преклонялся их конунг! Тридцать лет назад, когда Торбранд конунг привел к ним Хёрдис, не было ничего подобного!
Ингитора радовалась тому, что после этого вечера на нее стали смотреть с улыбками, но еще больше ее радовало то, что здесь, в большом человеческом мире, любовь, принесенная из зачарованного леса, не растаяла, как сон, а развернулась и заиграла еще более ярким блеском, как сам Аск, ставший Торвардом сыном Торбранда, конунгом фьяллей. Чем больше она привыкала к нему, тем сильнее ощущала свою любовь, хотя уже давно ей казалось, что сильнее любить невозможно! Каждый раз, когда она его видела, ее пробивала горячая и светлая молния восторга – восторга от его лица, его голоса, его привычки быстро поворачивать голову и сразу находить взглядом то, что привлекло его внимание, – от всего, из чего он состоял, вплоть до ремней на его сапогах и его эриннской брани, которую Ингитора вскоре запомнила, хотя и была убеждена, что сама никогда в жизни и ни по какому поводу не произнесет это вслух!
Сам же Торвард видел нечто естественное в том, что невеста постоянно рядом с ним. Он восхищался и гордился немыслимой и великолепной историей своей любви, восхищался и гордился Ингиторой, которая всеми качествами превосходила всех известных ему женщин, не исключая и фрии Эрхины. Другие могли изумляться тому, что Торвард конунг полюбил женщину, бывшую его непримиримым врагом, но сам он не видел в этом ничего удивительного. Кого еще он мог полюбить, как не ее, так похожую на него – с тем же пылким и упрямым взглядом, с той же смелостью в словах и поступках, с тем же чувством чести и с тем же великодушием, которое дает силу признать себя неправым? Белая и нежная, как лебедь, с твердым чувством чести и горячим сердцем, она была как раз такая, как говорил о женщине старый дракон Оддбранд: мягкая снаружи и твердая внутри. Ее прежняя вражда проистекала из способности сильно любить, ее жажда любви текла навстречу его поиску любви, и исход был предрешен, поскольку каждый из них обладал как раз теми качествами, которые искал другой. И Кару, бездарному и злобному колдуну, никогда не хватило бы сил разрушить связь между ними. Судьба закрыла им глаза и провела над пропастью вслепую – и они увидели пропасть, только когда она осталась позади.
– Ты приворожила меня, когда подвернула мне мокрый рукав! – говорил он, отворачивая ее рукав и целуя белую кожу с внутренней стороны запястья. – Я сразу понял, что у тебя доброе сердце и что ты не заносчивая, хотя и знатная!
– Просто ты уже был влюблен и потому все понимал в мою пользу!
– Может быть! Но, во-первых, было что понимать, а во-вторых, теперь у меня влюбленность уже прошла, а любовь осталась!
– А как ты их различаешь?
– А очень просто. Когда человек влюблен, он видит одно привлекательное качество – хотя бы стройные длинные ноги! – а все остальное выдумывает, что она, дескать, еще и красива, и умна, и добра. А когда любит – он знает все, что есть, и принимает все, что есть. Вот и я тебя принимаю. Я… – Торвард вздохнул, словно невыразимая любовь разрывала ему грудь. – Ох, еще немного… и я начну восхищаться твоими стихами против меня!
Стараясь скорее узнать все то, что знал он, Ингитора быстро запомнила имена и лица ярлов и хирдманов и теперь все они казались ей своими. Благодаря прошлой жизни в Льюнгвэлире и потом в Эльвенэсе, ей не требовалось привыкать к дружине и ее заботам – все это было знакомо и понятно. Разговаривая с ярлами, Торвард спрашивал и ее мнение, охотно поощрял ее желание что-то сказать, а поскольку речь ее была умна и к месту, Торвард смотрел на ярлов с такой гордостью, словно сам же и сотворил ее такой, какая она есть.
– Слушай, слушай, Фреймар ярл! – наставлял он старшего из братьев Хродмарингов, который у себя дома не завел привычки слушать собственную жену. – Йомфру Ингитора – дочь годи и в законах разбирается получше тебя!
– Она еще и дочь годи? – недоумевал Фреймар, помнивший в основном, что она – скальд. Ему и раньше случалось видеть своего конунга влюбленным, но не до такой же степени! – Она что, приворожила тебя любовными стихами?
– Нет! – с выразительной гордостью отвечал Торвард. – Это я приворожил ее любовным стихом! Что, съел?
В усадьбе Можжевельник ко времени прибытия фьяллей уже было битком набито, и все луговины вокруг покрывали землянки, шалаши, шатры. Квиттингские хёвдинги и хёльды, прослышав о походе, съезжались со всех сторон, и хотя все они собирались только "быть свидетелями", их объединенные дружины составили нешуточное войско.
– А Вильбранда хёвдинга мы там, южнее, в Хетберге подберем! – говорил Тьодольв хёвдинг, довольный и радостный оттого, что пришла пора отправляться. – Я послал к нему людей, он сам пойдет с нами!
– Не слишком ли широкие приготовления? – осведомился Сигвальд сын Эрнольва, осторожный, хотя вовсе не робкий человек. – Так новости и до самого Бергвида дойдут!
– Такое все равно не скроешь! – Тьодольв хёвдинг махнул рукой. – Да и что, пусть он тоже знает! Прятаться он не будет.
– Даже лучше! – поддержал его Фреймар ярл. – Не придется его искать. Он сам выбежит нам навстречу и выведет всех, кто на его стороне. Мы разом перебьем их всех, и больше нам будет не о чем беспокоиться!
Дальше на юг фьялли и квитты плыли вместе, и на каждой стоянке весь берег, сколько хватало глаз, бывал усеян огненными пятнами костров. Иногда Ингитору с рабыней Гленне, захваченной из Трехрогого фьорда, – это была светловолосая невозмутимая женщина лет тридцати, имевшая привычку усмехаться и пожимать плечами, что, дескать, ничего особенного, – устраивали ночевать в доме, иногда им ставили шатер там же на берегу, где ночевало войско. И везде она ощущала себя дома, потому что здесь находился Торвард: на скамье в доме или на бревне под открытым небом, он сажал ее к себе на колени, словно хотел поднять повыше, и любовался своим сокровищем, своим рыжеволосым солнцем, которое сначала смущалось и краснело от этих знаков любви при всей дружине, а потом привыкло…
Кое-где местные жители попрятались от войска, но большинство оставалось дома, будучи предупреждено, и встречало гостей со сдержанной настороженностью, но без вражды. Бергвиду никто не сочувствовал, по крайней мере, вслух, и все говорили о том, как хочется квиттам жить в мире. В каждой усадьбе рассказывали свои саги о Квиттингской (здесь ее называли Фьялльской) войне – в каждом роду кто-то бился в Битве Конунгов, кто-то бежал от врагов в Медный Лес; каждый сражался с бедой, как умел, и многим было чем гордиться. Историй набиралось много; многие из них годились в песнь, и Ингитора жалела, что у нее никогда не хватит времени и сил, чтобы сложить песни обо всем, что их достойно.
За три или четыре перехода до Острого мыса войска выгрузились на берег: теперь им предстоял пеший путь в глубь побережья, туда, где лежало озеро Фрейра.
– Только бы он был там! – со всех сторон слышал Ингитора голоса ярлов и хирдманов, волновавшихся, как охотники перед логовом зверя. – Только бы он не ушел!
* * *
Опасения оказались напрасны. Все корабли Бергвида, включая "Черного Быка" были захвачены в усадьбе Лагувэг, что означает Дорога-На-Озеро, и от которой, как легко догадаться, начиналась дорога, ведущая от побережья к озеру Фрейра. Дружина, охранявшая корабли, даже не пыталась вступать в бой с двухтысячным войском, а сразу отступила, чтобы предупредить Бергвида. Фьялли и квитты, бывавшие здесь раньше, дивились: они и не подозревали, что здесь есть несколько дорог, уводящих от побережья к перевалам Медного Леса!
– Это ворожба! Обман троллей и ведьм! – говорили фьялли. – Здесь никогда не было дорог!
Эйнар Дерзкий, помня, как однажды одолел колдовской туман в Медном Лесу, чертил руну Хагль, прогоняющую злую ворожбу, мечом на воздухе, копьем на земле и углем на камнях, но дороги не исчезали.
– Ты трудишься понапрасну, Эйнар ярл, хотя это не умаляет твоих полезных знаний! – уверял его Вильбранд хёвдинг из Хетберга, родной брат фру Хильдвины, такой же разговорчивый, хотя и более любезный человек лет сорока, с рыжеватой бородой и большими, резко очерченными, неглупыми и плутовато-добродушными серыми глазами. – Ты слишком молод, чтобы помнить Квиттинг до начала этой войны. А ведь тридцать пять лет назад здесь жило людей не меньше, чем у кваргов или раудов. Здесь пролегало полным-полно дорог. И вот здесь, где мы стоим, начиналась дорога к озеру Фрейра, когда-то весьма оживленная и хорошо известная.
– Но почему ее не было раньше? – спросил Торвард. – Осенью мы проплывали здесь и не видели никакой дороги.
– Ты ведь рассказывал, конунг, что убил в Медном Лесу какого-то злобного духа в обличии волка? Должно быть, на его силе и держались все обманные чары, которые прятали дороги от глаз. А теперь дух мертв и дороги снова видны там, где они есть!
Торвард оглянулся на Ингитору и встретился с ней глазами. Сообразительный брат фру Хильдвины высказал мысль, которая им самим почему-то не приходила в голову. Конечно, Жадный не был духом, на чьей силе держалось колдовство Квиттинга. Но за все последнее время они ни разу не вспомнили о Дагейде. В какую нору забилась она избывать свое горе? Ее холодное сердце любило одно-единственное живое существо, и с потерей его она потеряла почти все, что имела.
Но теперь Квиттинг определенно стал другим – как будто тень невидимой горы ушла с него, на земле квиттов стало светлее и легче.
Растянувшись неровными многоглавыми рядами, поблескивая остриями копий и умбонами щитов, дружины шли от побережья через леса и долины и на третий день к вечеру добрались до озера Фрейра. Лучи уходящего солнца окрашивали воду в багряный цвет, и озеро казалось полным крови. Об их приближении здесь знали: нигде не было видно людей, ворота всех усадеб по берегу оказались закрыты.
– Сегодня уже поздно! – Торвард посмотрел на солнце, садящееся за край леса. – Едва ли он сдастся, и нам придется поубивать кучу народу, а уже почти ночь. Пожалуй, Тьодольв хёвдинг, надо располагаться на ночлег.
Не отходя далеко, стан разбили на широких луговинах возле озера, где в изобилии благоухали свежие коровьи лепешки. Длинной цепочкой над берегом загорелись костры, словно сегодня опять настала Середина Лета, от озера тащили к ним котлы с водой. Из любопытства многие ходили посмотреть на усадьбу Бергвида, столько лет остававшуюся недоступной, словно за гранью Иного Мира, но из-за стены летели стрелы, не подпуская слишком близко. Хирдманы забавлялись, хвастались своей удалью, подбегая к стенам на опасное расстояние и выкрикивая всякие оскорбления, а потом уворачиваясь от стрел, которые летели оттуда.
Торвард со своей ближней дружиной устроился так, чтобы видеть ворота Бергвидовой усадьбы, стоявшей в двух перестрелах от их костра. Уже стемнело, Кольгрим суетился возле котлов, хирдманы ужинали, обсуждая ближайшее будущее. Никто не сомневался, что утром предстоит бой, и в его удачном исходе никто не сомневался тоже: признаков большого войска не было видно, а в усадьбе у Бергвида не могло поместиться очень много людей. Все понимали, что самое главное уже достигнуто: Бергвид накрыт прямо у себя дома, в том самом месте, куда многие герои Морского Пути уже много лет стремились попасть, но куда никто не находил дороги!
Для Ингиторы поставили шатер с красивыми головами драконов на верхушках резных столбов, но она не торопилась уходить спать: как и всех, ее терзало тревожное возбуждение, прогонявшее сон. Ярлы беседовали, сидя вокруг костра; Вильбранд хёвдинг, который, несмотря на свое высокое происхождение, всегда радовался случаю завязать дружбу с человеком еще знатнее и сильнее, пришел от своих костров к ним в гости и теперь рассказывал в подробностях, как пять лет назад, почти на этом же самом месте, после битвы между дружинами Вигмара Лисицы и Бергвида Черной Шкуры между ними был заключен мир. Причиной примирения послужило то, что Торбранд, конунг фьяллей, со своим войском в это время вторгся на Квиттинг и у Вигмара появился более сильный и опасный враг.
– Никто и не думал, что Бергвида можно склонить к миру: его, говорили, надо было парить, как дерево, и на пару сгибать, привязывая груз, иначе никак невозможно! – смеялся Вильбранд хёвдинг. – Неизвестно, удалось бы это, если бы не его сестра. Тогда никто, даже мудрый Вигмар хёвдинг, не подозревал о ее существовании. Ее обнаружили совершенно случайно, в усадьбе Малый Пригорок – если бы еще не стемнело, то ее отсюда было бы видно, она вон там, Торвард конунг, совсем близко. Там она жила со своей воспитательницей. Да, йомфру Ингитора, ее звали фру Аудвейг, совершенно верно! И вот, когда Вигмар хёвдинг держал совет со своими людьми, что же ему делать, довести до конца дело с Бергвидом или скорее возвращаться к себе домой, поскольку его дому угрожал твой доблестный отец, Торвард конунг, как вдруг из девичьей выходит…
– Конунг! – Из мрака выскочил Аринлейв сын Сельви с копьем в руке – старший в дозоре первой вечерней стражи. – Там по дороге с юга приехали люди, всего-то человек десять. Но там женщина, Хильда дочь Вебранда, говорит, что ей нужно немедленно видеть тебя!
Все в удивлении обернулись к нему, а Вильбранд хёвдинг вдруг рассмеялся:
– Вот это самое я и хотел рассказать тебе, Торвард конунг! Как вдруг из девичьей выходит Хильда дочь Вебранда и говорит, что она сестра Бергвида и что ей нужно немедленно поговорить с Вигмаром хёвдингом! Как же любит она эту сагу и как хорошо ее знает: всегда появляется в одном и том же месте!
– Веди ее сюда! – распорядился Торвард и встал, обернулся лицом к лесу, из которого выходила южная дорога. – Зачем, зачем! – сурово передразнил он, не оборачиваясь. – Ты и сам поймешь зачем, Кетиль, если чуть-чуть подумаешь! Мы ведь собираемся тут содрать шкуру не с кого-нибудь, а с ее брата!