– Я не знаю. Она была у меня всегда. Кто-то сказал, что это мой амулет и что я должна носить его… Я была маленькой и очень ее любила, потому что у меня ничего другого еще не было. Я даже разговаривала с ней, такая была глупая… – Хлейна усмехнулась, вспоминая себя, маленькую, шепчущую разный доверительный вздор зажатой в кулаке серебряной змейке. И Гельд улыбнулся: ему это показалось милым, а вовсе не глупым. – И я к ней так привыкла, что без нее уже как-то и неуютно было, хотя мне и Гейрхильда, и Фримод потом надарили всякого…
Хлейна провела кончиками пальцев по звеньям золотых цепочек между застежками платья и даже сейчас не упустила случая полюбоваться игрой золота под лунным светом: дорогие украшения и нарядные платья составляли немалую радость ее жизни.
– Значит, это от моей матери… – протянула она и вытащила иглу застежки из ткани.
Ей казалось, что если она как следует постарается, то вспомнит, как в двухлетнем возрасте впервые получила змейку. А там стоит лишь оглядеться, и она получит ответы на все свои вопросы… Хлейна всматривалась в завитушки узора, известные наизусть, пыталась взглянуть на них свежим, новым взглядом, как впервые, и проваливалась все глубже в слои собственных прошедших лет… Но до самого дна достать не могла – там было слишком темно.
– А где же вторая?
– А вторую оставил себе твой отец. Он сказал, что если кто-то явится к Гейрхильде с этой второй застежкой, значит, это твой жених и она должна отдать тебя за того человека. Не знаю, намерена ли Гейрхильда соблюдать уговор, но уговор такой был.
– Вот еще! – боязливо и недовольно прошептала Хлейна и сжала серебряную змейку в ладони, будто ей-то и грозила главная опасность. – Значит, я должна ждать, что явится какой-нибудь бродяга и потребует меня в жены… Чего еще не хватало!
– Гейрхильда тоже без удовольствия думает, что это может случиться. Но бояться тебе не надо! – Гельд обнял ее за плечи. – Твоя приемная мать давно придумала выход. Если такой удалец явится, она найдет ему противника для поединка. Здесь в округе будет много желающих, и в конце концов ты будешь спасена.
Хлейна молчала. Теперь она знала, почему Гейрхильда отказывается даже выслушать сватающихся к ней. Она-то думала, что приемная мать бережет ее для Фримода, а оказалось, что право распоряжаться ее судьбой принадлежит кому-то другому. Чужому, совершенно незнакомому человеку… отцу… Но кто это, что он за человек?
– А почему бы тебе не поделиться со мной своими догадками? – вкрадчиво осведомилась Хлейна и снова потерлась щекой о плечо Гельда. – Тогда я больше не буду приставать к тебе с глупыми выдумками!
– Я не могу с тобой поделиться моими догадками, моя хитренькая кошечка, потому что твоя приемная мать запретила мне это и взяла с меня клятву этого не делать! – с ласковым сожалением ответил Гельд. – Да я и сам думаю, что тебе лучше о нем не знать и не думать.
– Мой отец не из тех, кем гордятся родичи? – Хлейна печально сморщила нос.
– Он украл твою мать, потому что старый конунг и Гейрхильда никогда не отдали бы ее за такого человека. Ты же знаешь, что они умеют отличить достойных от недостойных?
– Да! – Хлейна обняла Гельда за шею и нежно прижалась щекой к его щеке. Она не хотела, чтобы он заметил, как важно все это стало для нее сейчас. – То, что она выбрала тебя… А скажи-ка мне, – вдруг она передумала и прямо спросила: – Как по-твоему: этот Хагир сын Халькеля – достойный человек?
Гельд вздохнул про себя и подвигал бровями, прежде чем ответить. Он поглаживал руку Хлейны, будто хотел примирить и успокоить, а сам старался сообразить, как отнестись к открытию. Конечно, он и на пиру заметил, что она не отходит от гостя… Должно быть, это не просто любопытство к новому человеку.
– Я думаю, в общем, да, – по частям выговорил Гельд наконец. – Он – Лейринг, и этим многое сказано. Я хорошо знал и его сестру Борглинду, и его тетку Даллу, вдову последнего настоящего конунга квиттов. Они своенравны и упрямы, они всегда поступают так, как сами считают нужным, и никакими доводами их не свернешь с пути. Правда, Хагир похож на умного человека, и возможно, и без чужих советов путь выберет правильный. Я надеюсь. Потому что иначе у него хватит сил натворить бед.
– Но ведь в нынешнем деле он прав? – требовательно спросила Хлейна. – Да, я понимаю, тебе обидно, что он тебя ограбил и убил у тебя семерых, но если взглянуть вообще…
– Вообще я на серебре поклялся, что я на него не держу обиды! – напомнил Гельд. – У него были все основания так действовать, а значит, по-своему он прав. Если уж его вождь попал в плен, он должен помочь собрать выкуп. Его обязывает клятва верности… хотя я, по правде сказать, удивлен, что последний из Лейрингов принес такую клятву какому-то Стормунду Ершистому. Но у него могут быть свои причины. А добывая выкуп, он вел себя настолько благородно, насколько это возможно. Они не убили ни одного человека без необходимости. И он же не знал, что я – родич его сестры.
– Нужно ему помочь, – заявила Хлейна с уверенным упорством балованной девочки, привыкшей, что старшие спешат исполнить все ее желания. Дескать, я так хочу и это должно быть сделано. А как – это вы решайте, на то вы взрослые и умные.
– Наше родство не столь близко, чтобы я подарил ему десять марок серебра, – непреклонно ответил Гельд. – Такого расточительства моя жена, если бы она у меня была, никак бы не одобрила, и ради нее я не могу на это пойти. Ведь когда-нибудь она у меня будет?
– Но что же делать? – обиженно спросила Хлейна.
– А это ты спроси не у меня, а у Фримода ярла. Улыбнись ему, и ради тебя он пойдет на край света. И даже поможет освободить Стормунда Ершистого безо всякого выкупа. Помнишь, он возмущался, что конунг граннов не уймет своего разбойника?
Хлейна немного подумала, потом медленно подняла взгляд на Гельда и улыбнулась. Луна бросала в ее глаза такие таинственные, завораживающие отблески, что Гельд загляделся и даже забыл, о чем они говорят. Из темноты ночи ее глаза светились, вобрав в себя лунный свет, и вся ее смутная в темноте фигура благодаря этим сияющим глазам казалась нечеловеческой, загадочной, манящей и волнующей.
Она встала, но Гельд поймал ее за руку.
– И еще один совет я хочу тебе дать, – тихо добавил он. – Не пообещай больше, чем сможешь исполнить. Прекрасные девы имеют такую недобрую склонность, а доблестным героям это обходиться больнее, чем они показывают. Запомни, пожалуйста.
Хлейна молчала, и ее огромные в полутьме зрачки мягко "дышали", словно вбирая в себя мудрость земли и излучая свет небес. Потом она наклонилась, поцеловала Гельда и ушла в дом. Он остался сидеть на бревне, глядя на дверь, за которой она скрылась. Она совсем выросла, девочка, которой он в таком множестве рассказывал "лживые саги" о троллях и великанах, дарил подарки и которую любил, пожалуй, больше, чем саму фру Гейрхильду. Но вот она выросла и из девочки стала женщиной. Может быть, она затевает опасное дело, а он ее поощряет, вместо того чтобы отговаривать. А впрочем… отговоришь ее! Хлейна – мягкая, как шелк, нежная, как хвостик беличьей шкурки. Но где-то в глубине ее существа прячется твердость кремня и упорство воды, которая через любой завал рано или поздно промоет себе путь. Если она чего-то захотела, если она сделала выбор, остановить ее так же невозможно, как загнать воду родника назад под землю.
Усадьба Роща Бальдра получила свое название не случайно: на вершине пологого холма, где на обращенном к морю склоне стояла усадьба, шумела на утреннем ветру березовая роща, посвященная богу весеннего пробуждения. Роща была самым высоким и самым светлым местом в округе; перед ней приносились жертвы на Середину Зимы и взвивались до самого неба костры на Середину Лета, в ней шумели весной "кукушкины гулянья" молодежи, а осенью именно здесь колдунья с воплями и рыданием провожала в Хель умершего Бальдра. Ни единой веточки нельзя было сломить с деревьев, посвященных богу весны, и даже преступник мог найти здесь защиту. Над вершиной холма почти всегда дул ветер, и оттого священная роща от весны до осени шептала, шелестела, посвистывала, давая знать, что он здесь, добрый и светлый бог, миротворец, умножающий жизнь.
Солнце только вставало, низину у подножия холма заполнил белый туман. Воздух холодел, намекая на скорую осень. Круглые, часто плетенные сети паутины, висевшие меж высокими пожелтевшими стеблями травы, были тесно унизаны беловатыми каплями росы и оттого бросались в глаза. Хлейна старательно обходила их, чтобы не потревожить жемчужные сети – как брызнет на тебя, так узнаешь, до чего холодная эта красота! От прикосновения влажной капли по коже мгновенно пробегала дрожь, и Хлейна прятала руки под темный плащ из плотной шерсти. На ходу под плащом мелькало что-то яркое, праздничное, и оттого сама девушка казалась каким-то особенным живым цветком или ягодой, притаившейся под увядшим листком.
Хлейна поднималась к роще Бальдра, вглядываясь в полутьму между белых стволов. Она искала Фримода ярла, чтобы поговорить с ним пораньше и чтобы потом он мог сразу объявить свое решение матери. Но зевающий Стюрвиг Бородач, которого она встретила в кухне, сказал ей, что Фримод ярл уже ушел из спального покоя. В гриднице и во дворе его не оказалось, но Хлейна знала, где его искать.
Что ей за дело, собственно, до каких-то квиттов, до какого-то Стормунда Ершистого, который так глупо ввязался в драку с известным морским конунгом Вебрандом, сыном настоящего оборотня? Да никакого дела! Но Хлейна знала, что придумывать обоснования своей просьбе ей не придется. У Фримода ярла в жизни две страсти: славные подвиги и красивые женщины. Сразиться с морским конунгом – достойный подвиг, особенно когда совершается не ради собственной пользы, а из великодушного желания помочь другу. А если это предложит ему она, которую, как Хлейна знала, Фримод ярл предпочитает всем прочим женщинам, то он никак не сможет отказаться.
А потом, когда все будет улажено, она сама подойдет к Хагиру и скажет: "У меня есть добрые вести насчет вашего дела. Все может сложиться так, что твой вожак будет освобожден безо всякого выкупа". И он недоверчиво посмотрит на нее, не понимая, что это значит. А она скажет… Ах, скорее! Вдруг он тоже проснется рано? Хлейне было жаль упустить хоть мгновение, которое она могла бы провести с Хагиром, и она ускоряла шаг. При этом она совсем не беспокоилась, а понравится ли фру Гейрхильде ее дружба с квиттинским гостем. Внешне Хлейна оставалась послушной дочерью, но внутреннюю власть над ней фру Гейрхильда утратила давно – она удивилась бы, если бы узнала, как давно! Уговор с загадочным отцом тоже не тревожил Хлейну – может быть, его уже нет в живых и вторая застежка никогда не вернется к первой. Хлейна не хотела признавать, что на нее имеют права какие-то таинственные люди, которые за двадцать лет ни разу не напомнили о себе. Однажды всякий переступает черту, за которой хозяин своей судьбы – только он сам.
На середине склона Хлейна вдруг споткнулась. Взмахнув руками и с трудом удержав равновесие, она стремглав кинулась вперед: какая-то сила толкнула ее прочь с этого места. Пробежав несколько шагов, Хлейна обернулась, зябко прижав руки к груди и ощущая тревожную дрожь. Ничего особенного, простой кусок тропы, крупный песок и пестрая галька, две тонкие березки у самой обочины… Земля усыпана желтыми листьями, похожими на круглые позолоченные застежки… Сколько людей здесь ходит… но именно здесь она спотыкалась и раньше. Как будто тут протянута невидимая веревка. Но почему так холодно? Дурное место! Хлейна плотнее запахнула плащ и пошла быстрее. Она еле бредет, замечтавшись, а Фримод тем временем уйдет от жертвенника и хороший случай для беседы будет упущен.
На опушке, обращенной к усадьбе, высился украшенный резьбой идол Бальдра, перед которым жители округи приносили жертвы. Жертвенник перед идолом Фрейи, сложенный из белых полупрозрачных камней, был сооружен по воле Фримода ярла. Именно богиню Фрейю, Всадницу Кошек, дарящую плодородие, процветание и любовь, Фримод ярл наиболее почитал и ее отраженный образ видел в глазах каждой молодой женщины, даже не очень красивой лицом. Зимой он приказывал расчищать его от снега и зажигал огонь, чтобы осветить путь богини, с осени до весны в слезах ищущей своего мужа. И часто в любое время года Фримод ярл начинал свой день, встречая рассвет возле ее белого жертвенника.
Сейчас он сидел на земле перед жертвенником, глядя, как пучок колосьев медленно тлеет, пуская в небо тонкий столбик дыма. Вокруг становилось все светлее, солнце вставало. Следя за столбиком дыма, Фримод ярл поднял голову…
Меж стволов священной рощи возникла женская фигура. Девушка в белой рубахе, красном платье и с золотыми цепями на груди казалась видением, небесной девой, сотканной из красок рассвета и белизны облаков, ожившей мечтой, вышедшей прямо из мыслей самого Фримода ярла, и он потряс головой, поморгал, стараясь отогнать наваждение. Прекрасное виденье засмеялось, и Фримод вскочил на ноги.
– Хлейна! – изумленно воскликнул он. – Это ты?
– Это не я! – гордо и притом лукаво заявила девушка. – Это норна, вестница твоей судьбы, о доблестный и славный герой! Ты столь усердно возжигал огонь в честь прекрасной Фрейи, что она обратила на тебя свою милость и послала меня возвестить тебе о твоих будущих подвигах!
– Да? – Фримод ярл подошел поближе, радостно улыбаясь. Слова о милости Фрейи, тронутой его поклонением, он понял в определенном смысле, который был ясно написан на его лице. – И о чем же ты хочешь мне поведать в сей рассветный час, о норна?
– Я хочу указать тебе путь к новым победам и к славе! – торжественно провозгласила Хлейна и даже подняла руку, подражая валькирии с рисунка на одном из поминальных камней у ворот усадьбы.
Теперь она не улыбалась, ее глаза казались огромными, и под их загадочным, значительным взглядом несколько игривое настроение Фримода ярла вдруг сменилось трепетом и благоговением. Мелькнула даже мысль, уж не сама ли это Фрейя явилась к нему под видом Хлейны… Да нет, она всегда была с причудами. Хлейна выросла у него на глазах, Фримод ярл привык к ней и даже к мысли, что мать вырастила для него невесту, он знал все ее платья, украшения, которые сам же дарил после удачных походов, знал все ее привычки, вкусы и привязанности, но притом смутно чувствовал, что под этим, внешним, в ней есть еще какое-то скрытое внутреннее содержание, которого он, неплохо на свой лад знавший женщин, в Хлейне никак не мог понять. Иной раз он ласково смеялся над ее чудачествами, но иной раз, вот как сейчас, попадал в плен обаятельной загадки, всерьез играл с ней в ее странные игры и против воли верил, что перед ним стоит норна, надевшая облик Хлейны, как платье. Это было то самое внутреннее, которого он никак не мог разглядеть, и перед ним он терялся, как перед чем-то непостижимым для его прямого и трезвого образа мыслей.
– Гостям в твоем доме нужна твоя смелость, крепость духа и острота меча, – продолжала Хлейна. – Помоги им вернуть из плена их вожака. Сделай это, и подвиг прославит твое имя на весь Морской Путь.
– Ты желаешь этого? – уточнил Фримод.
– Да, я желаю. – Богиня с гордым достоинством кивнула, а в глазах ее промелькнула улыбка. – Я желаю, чтобы Стормунд Ершистый получил свободу без выкупа. Позор – платить выкуп такому негодяю, как Вебранд Серый Зуб, и позор позволить сделать это людям, нашедшим дружбу и гостеприимство в твоем доме. Пора положить конец его бесчинствам, и тот, кто сделает это, прославит себя и свой род навеки. Торопись, Фримод ярл! – лукаво предостерегла норна, и в ее улыбке уже виделась вернувшаяся Хлейна. – Как бы какой-нибудь иной герой не опередил тебя и не отнял славный подвиг!
– Никогда! – пылко заверил Фримод ярл, как будто стоял перед самой богиней. – Я привезу тебе его голову!
– Ой, нет! – Хлейна отскочила и в ужасе замахала руками. – Какая гадость!
Теперь норна окончательно стала прежней Хлейной, и Фримод рассмеялся, глядя на нее с умилением и восторгом. Каждый раз, после того как она удивит его какой-нибудь выдумкой, он чувствовал к ней еще более горячую любовь.
– А что я получу в награду за подвиг? – с намеком спросил он и придвинулся к ней ближе.
Хлейна отодвинулась и прижалась спиной к толстой березе.
– А разве доблесть требует еще награды в придачу? – лукаво ответила она, но в голосе ее слышался намек, что какая-то награда все же будет. – Разве она не награда сама по себе? Мужчина ведь совершает подвиги ради подвигов, верно?
– Верно. – Принимая в расчет этот скрытый намек, Фримод снова придвинулся и хотел взять ее за руку, но Хлейна отстранилась и передвинулась дальше за березу. Так ускользает собственная тень, сколько не стремись и не пытайся с ней сравняться. Фримод тянулся за девушкой, как привязанный, но поневоле должен был соблюдать сдержанность: в священной роще даже ничтожное принуждение будет оскорбление самим богам. – Мужчины совершают подвиги ради подвигов. Но мне сдается, я совершил уже достаточно всяких подвигов, чтобы даже самая разборчивая девушка посчитала меня достойным женихом. Я верно говорю?
Хлейна значительно кивнула, и в ее глазах явственно светился восторг. Но причина его была не та, что думал собеседник: она радовалась, что Фримод задает опасные вопросы так обтекаемо и она может соглашаться, ничего при этом не обещая.
– Любая женщина будет гордиться таким мужем! – подтвердила она, отведя глаза.
Фримод ярл мог думать, что она смущена, а Хлейна прятала глаза и с ними то удивительное обстоятельство, что сама-то она исключена из числа этих "любых" женщин. Фримод ярл, предмет пылких вздохов всех женщин округи, казался ей скучен. Да, он знатен, доблестен, красив и не глуп, нрав его открыт, весел и дружелюбен, и со своей первой женой он обращался хорошо, громко восхвалял ее достоинства на всех пирах и заваливал ее подарками, и был сокрушен, когда она, бедняжка, умерла родами. Хлейне тогда сравнялось всего шестнадцать, но она быстро поняла, что именно ею-то славный ярл и задумал когда-нибудь в будущем возместить свою потерю. Она гордилась, вернее, тщеславилась этой победой, давшейся без труда, но о свадьбе как о естественном следствии подобной победы никогда не думала. Видеть многочисленные знаки пылкой любви со стороны Фримода ярла ей было забавно, но не радостно – разница гораздо больше, чем кажется на первый взгляд. Фримод ярл весь на поверхности со всеми своими желаниями, мыслями и мечтами. Он не дразнил ее любопытства, не будил воображения. В него не будешь вглядываться, гадая, какие порывы и желания таятся в глубине его души…
В памяти Хлейны мелькнули синие глаза, изломленные черные брови, худощавое лицо, за которым угадывается внутренняя сосредоточенность на цели размером во всю жизнь. И ей нестерпимо захотелось снова к нему, к Хагиру сыну Халькеля, как будто рядом с ним было ее единственное настоящее место, а в других она не могла жить и дышать.
– Так значит, нам ничто не мешает справить свадьбу? – оживленно, с уверенной радостью воскликнул Фримод, так быстро перейдя от общего к частному, что Хлейна вздрогнула.