- Приятно мне слушать мудрые слова - кивнул густой бородой владыка - что же, пусть будет так. Верю тебе. Разве могут такие воины говорить лживые вещи? Тем лучше. Не имея владыки земного, вы не связаны словом, присягой, верой, сокровищем. Станьте моими верными дружинниками. Поможете мне навеки утвердить волю мою между чужими племенами. Поняли? Дарю вам волю и ласку - быть воинами славного войска!
Переглянулись Горипал из Диводаром, и понял юноша, что последние пути к воле и жизни за какое-то мгновение будут отрезаны. Однако какой у них выбор? Лишь один-единственный ответ. Глянув на ясный луч солнца, который падал из высокого ставня, старый рыцарь сказал:
- О чужой владыка, разве волю ты нам жаждешь подарить? Такая воля, такая ласка - позор для свободного рыцаря! Птице место или в дивоколе меж туч, или в могиле. Клетка - даже самая ценная - противна птице. Лишь правдивую волю я приму. А, впрочем, даже это ты бессилен подарить, потому что сам разве имеешь волю? Ты - раб и пленник своего царства, войска, земли и богатства, награбленного в походах. Куда тебе деться от него? А я - свободен, и даже смерть - лишь последний подарок воли для меня. Ты понял, о чужой владыка?
Закричав от адского гнева, повелитель вскочил с трона, схватив рукоять меча. Но большим усилием сдержался, трудно нахмурился и долго думал о чем-то глядя под ноги. Затаив дыхание, ожидала стража, смущенно замерли возле престола близнецы, испугано поглядывая на обтрепанных чужестранцев.
- Ладно - в конечном итоге хрипло отозвался владыка, и морщины разгладились на его темном челе - вы свободны, признаю! Кто не испугался силы, тот сохранил непокоренный дух. Однако утвердите свою волю мудростью и мужеством. Приготовлю для вас испытание. Выдержите его достойно - идите, куда пожелаете, мои дружинники вас пальцем не зацепят. Согласны?
- Согласны - помолчав ответил Горипал и долго смотрел в глаза повелителю, тот встретил взгляд рыцаря спокойно, улыбаясь с едва заметной иронией - верю твоему слову. Показывай, что должны делать.
Пленных привели узкими полутемными переходами к каменистой плоскости, окруженной каменными стенами, на которых стояли часовые с луками и копьями. Вверху синел голубой свод дивокола, перед ними тускло блестели стрельчатые двери, украшенные причудливым металлическим узором. Наверху показалась фигура владыки, заинтересованные личика близнецов выглядывали из-за его спины.
- Идите по одному - велел владыка - и пусть ваш Яр-Див попробует вас уберечь!
- Сынок, не бойся! - говорил Горипал, обнимая юношу - Если что - жду тебя в солнечном крае!
Рыцарь исчез в узком отверстии, двери глухо громыхнули, будто чавкнула громадная пасть. Парень со страхом ожидал, что будет дальше, изнывая от неизвестности. Не смерть страшна, не бой, не истязание, не муки, а неизвестность, которая ожидает человека в будущем.
- Двигайся! - наконец то крикнул ему часовой сверху.
Диводар с большим усилием открыл двери, ступил несколько шагов в маленькое помещение. Там стояли два чернокожих воина могучего телосложения, имея на себе лишь набедренные повязки. В их руках блестели короткие мечи, которыми они ритмично секли воздух, оставляя узенький проход от дверей к другому выходу.
- Пройдешь целым - счастье твое! - послышался голос владыки.
Диводар колебался лишь мгновение: ведь Горипал прошел! Чего же бояться? Когда он мертв - юноша тоже пойдет за ним. А если прошел счастливо - судьба обережет и Диводара!
Молниеносно пересек парень барьер крицы, лишь на плече у него остался кровавый шрам. Сразу же вскочил он к соседнему залу и ужаснулся. К нему приближались, грозно рыкая, два гигантских пятнистых зверя.
- Смелее, сын мой! Смелее! - послышался от противоположных дверей далекий голос Горипала - Глянь им в глаза и смело иди!
Запламенели глаза юноши бесстрашием, и шагнул он навстречу хищникам. Звери на какое-то мгновение растерянно остановились, и этого было достаточно, чтобы юный рыцарь уже очутился за закованными дверями.
Наконец он опять на площади, под лучами осеннего солнца. Перед ним стол, на столе два бокала с вином. Диводар, глянув на владыку, понял: в одном бокале - яд. Горипал улыбается ободрительно, он выпил свою часть, он жив.
Юноша смело выпил бокал, который стоял ближе к нему. И по нахмуренному лицу правителя понял, что остался жив.
- Действительно, вы дети воли, - скупо ухмыльнувшись, отозвался владыка. - Ваши кумиры оберегли вас. Идите, куда знаете, вы уже не пленники.
Их привели на крутой берег реки. Остановились около ветхого мостика. На той стороне ежились чащи елей и пихт, звали к себе, манили спокойствием, уютом, волей. Что-то вздрогнуло в сердце Горипала, он задумчиво посмотрел на владыку.
- Еще не умер в тебе рыцарь, чужой владыка, пусть же дети твои воины пойдут тропой воли, которую ты даришь нам!
Помолчал владыка, отвернулся, махнул рукой:
- Идите!
Горипал пошел по шаткому мосту. Но едва достигнув середины реки, провалился. Ухватившись за края мостика, укоризненно глянул на правителя и прохрипел:
- Вот твое слово… такова твоя верность.
- Я помогу тебе, отче! - крикнул Диводар, рвавшись к нему - Я сейчас!
- Не смей! - рявкнул повелитель, и туча стрел прервала путь юноше - Пусть спасает его воля, он на нее так полагался!
- Сын мой - изнывая от напряжения, говорил Горипал - не верь владыкам! У кого в руках власть - тот насильник! Юноша, будь соколом воли! В дивоколе, за тучами, тебя не достигнут никакие путы!
Ослабели руки его, упал он в бездну, ударился головой о замшелый валун, окровавилась вода и понесла искалеченное тело пенистым руслом вдаль.
Правитель захохотал, взблеснув желтыми рысьими глазами:
- И этому желторотому дайте желанную волю! Только перед тем выпеките глаза! Ха-ха! Пусть летит слепой сокол в небо! Ха-ха-ха! Пусть летит!
Закричал, забился в сильных руках Диводар, но силился зря. Огненные зарницы упились в глаза, смели солнце, синее дивоколо, весь белый мир. Раскрылась багряная бездна, дыхнула пламенем, затопила юношу морем боли.
Его вбросили в шаткий челнок, толкнули на воду. Бурное течение подхватило, понесло. Еще долго преследовал его неистовый хохот насильников, или, может, то неистовствовали пороги, соревнуясь с пенистыми волнами, или грозы свирепствовали далеко в горах? Диводар чувствовал лишь одно: мир - безмерная мука, которой нет конца.
Боль надорвала меру ощущений, сознание изнемогало и покинуло юношу. Зато пришли виденья. О счастье! Он опять видит! То, прежнее, лишь кошмар. Вот рядом с ним - верные рыцари, дорогой наставник Горипал, все при оружии, верхом. Только почему огорченные мужественные воины? Почему склонились книзу лица, а из глаз капают кровавые слезы? Юноша кричит от ужаса, бросается к товарищам, хочет обнять, а они каменеют, покрываются темно-зеленым мхом, врастают в землю. И снова он одинок, под взглядом бескрайнего дивокола. Но нет! На горизонте роятся тучи врагов, они приближаются, все более сжимая кольцо, куда от них укрыться? Разве что за тучи? Но и дивоколо спеленало багряным полотнищем, из него каплет кровь, и каждая капля падает на Диводарово чело, будто растопленная бронза.
Плыл юноша через море муки и не мог переплыть.
Сколько так было - кто мог сказать?
А когда вернулась понимание, вокруг плыла тишина и розовая мгла. Тупая боль долбила голову. Будто два черных ворона сидели и клевали в те места, где когда-то были глаза. Вспыхнула зарница понимания: о Яр-Див, он навеки ослеп! Ничего более не увидит: ни ясного дивокола, ни дорогих звездочек, ни мягких цветочков на лугах, ни огнистого солнца.
Диводар зарыдал в отчаянии, охватив ладонями лицо. Слезы оросили раны глаз, усилили жгучую муку. Не в силах сдержать страдание, юноша наклонился из лодки, зачерпнул воды из потока, плеснул в лицо. Стало немного легче.
Вокруг нежно хлюпала волна - мягко, успокоительно. Почему-то в памяти всплыли слова старого Тайно-чуда: "Все громы заканчиваются тишиной".
Удивился, почему вспомнились именно эти слова, пытался понять мудрые изречения, а в болезненной багряной мгле неотступно сопровождали его внимательные, печальные глаза правечного ведуна.
Разматывался клубок мысли, тянулась нить воображения. Что же теперь делать? Куда деваться? Слепой, безоружный, мизерный. Если бы еще где-то там, над Славутой, можно достаться порогов, найти рыцарей-воинов. Они бы приняли, приютили. Но как найти путь к родным родам-племенам? Кто проведет, кто накормит?
Лодка плыла по течению. Чувствовалось, что река успокоилась, горы остались позади, где-то издалека доносились детские крики, ржания коней. Потом опять все успокаивалось, только над потоком с резким карканьем летало воронье и в прибрежных рощах распевали беззаботные птицы.
Где-то внизу громыхнуло. По воде сыпнули капли дождя. Под ветром заволновалась река. Лодку погнало куда-то к берегу. Над головой раздался гром, оглушив юношу. "Может, броситься в воду, пока грохочет гроза, и сразу покончить с мукой"? - подумал Диводар.
Лодка остановилась, ткнувшись носом во что-то твердое. Дождь полил как из ведра. Гром грохота, не утихал ни на минуту. От берега плыли тугие струи ароматов – хвои, грибов, дыма.
"Кто-то жжет огонь", - подумал парень. Гроза катилась вдаль, дождь внезапно перестал. Юноше стало холодно, он попробовал подняться на ноги.
- Кто там? - послышался старческий голос от берега.
- Разве не видите? - каким-то морозным голосом ответил юноша.
- В том то и вещь, что не вижу - ответил голос - Я слеп.
Стрела кольнула в сердце парня. "Слепой". Как же это? Почему он попал к такому, как сам?
- Кто же вы? - дрожа от волнения, спросил Диводар
- Меня здесь все знают - отозвался голос. - Разве не видишь - я же Боян, певец.
- Я не здешний - болезненно объяснил парень, протягивая руки в тьму - И я тоже слепой. Меня ослепили враги в горах. И пустили на глум, на муку вниз за водой.
- О Световид! - вздохнул Боян. Затем юноша услышал, как он ковыляет к воде - Так ты ранен и брошен! Дай руку, я помогу тебе. Слышу по голосу – ты юн.
- Шестнадцать лет.
- Еще дитя. Вот так, держись за меня.
Юноша почувствовал сухую крепкую ладонь старого, припал к нему, выбираясь из лодки.
- Ну, утешься, сынок. Утешься. Со мной не пропадешь. Пойдем в убежище, там я тебя подлечу, заворожу. Ты мне все поведаешь. Все проходит, голубь мой. Все проходит, как рассветная мгла.
…Правду сказал правечный Боян.
Остался Диводар в тихом убежище на берегах Днестра. Проходили дни. Зажили раны. Приходили, рождались новые ощущения, другие стремления, неизвестные ранее думы.
Юноша выходил из тесной землянки на улицу, садился против солнца на березе. Пил лицом, всем телом ласковый напиток лучей, прислушивался к гомону мира. Изо дня в день заострялся его слух, охватывал такие глубины, которые раньше были недоступны праздному уму. Страдание пробуждало скрытое, вековечное, судьбоносное. Прошла осень, прошла зима, прибыла из теплых краев весна.
Соловей начинал чарующую песню у рощи, и Диводар соединялся с ним в том мелодичном потоке веселья, и видел его нездешними глазами, и радовался его птичьим счастьем, любил его соловьиной любовью. Глухо шумели вековечные дубы на круче днестровской, и юноша слышал унылость и тоску в том волнующем гомоне, а воображение рисовало буйнолистную крону, которая стремилась в голубую бездну дивокола, бессильная постичь волю, ибо пила живительные соки тугим корнем из молчаливой земли. Обращался слепой парень лицом к благоухающим луговым цветам, вдыхал умопомрачительную волну в грудь, изможденный ложился лицом вверх, раскинув руки против неба, и слушал, слушал, слушал болезненный и счастливый стон земли. Почему ей болит? - мыслилось Диводару - почему она счастлива? А болит ей, вероятно, от крови и муки людей и зверей. А радуется она, потому что Яр-Див ежедневно осушает ее слезы и пролитую кровь, и багрянец муки становится красками цветов на лугах, в лесах, а радость рождает новые рассветы, других детей, и соловьиные песни.
Так приходила мудрость. Так росло зернышко сострадания, посеянное большой мукой. И не ведал юноша, что садовником того зернышка будет невероятное терпение и любовь к людям. А нива жизни еще лишь начиналась, и была она длинная, как горе.
Старый Боян, вылечив парня, заботился о нем, однако не надоедал наставлениями или утешением. Кормил, дал убежище. Куда-то ходил, пропадал целыми днями. А вернувшись к бедной землянке, хозяйничал на улице или мурлыкал что-то сам себе. Однажды Диводар услышал низкие приятные звуки. Казалось, полевые шмели кружат вокруг голубых васильков под звуки степного шума. Но нет, то поет волна, целуя прибрежные камни! Или, может, звучат пугливые осиновые листья на ветру? Как красиво, как неописуемо волшебно! Хочется плакать, стать частью песни, не расставаться с ней.
Кто же это играет? Боян? Вероятно, что он. До сих пор еще не слышал его пения и игры, не до того было. На чем он играет? Диводар видел немало музыкальных инструментов в Черных Горах, в Славутинском братстве на Хортице. И цимбалы, и свирели, и верховинские рожки и унылые трембиты. А это, вероятно, какие-то гусли. Только необычные. Звуки говорят к сердцу, сладко волнуют душу.
Боян запел. Тихий голос вплетался в мелодию, то поднимался над ней, то пропускал ее вперед, то утихал в болезненном вздохе, и, казалось, слова певца рождались сразу, вот здесь, неожиданно, как прозрачная тучка на предгрозовом небе летом:
У долины позабытой на калине,
На калине багрянистой у опушки
Три дороги вещевала да кукушка
Куковала, сивая, навещевала,
На волшебный праздник, на Купала.А что первая дорога да в пустыню,
Одиночество ковром там землю крыет
А другая да под грозы заряницы
Ну а третья до уснувшей да девицы.Ждет та дева испокон и не дождется
Тех, кто к ней любовью да коснется
Кто к устам прильнет холодным, поцелует
Кто ей сказку голубиную воркуетТри дороги, три тревоги, три тропинки
Наковала в полночь да кукушка
Наковала чудо, наковала,
На волшебный праздник, на Купала.
Песня замерла, угасла. А юноше казалось, что она вторит в лесу, в дивоколе. Плещется в речном потоке, шелестит между шелковых трав.
- Где ты услышал такое, отец? - взволнованно спросил Диводар.
- Что, сынок?
- Песню, откуда она?
- Из сердца, - просто ответил Боян. - Сердце мое поет. Иногда смутно, иногда - радостно. Тебе по нраву моя песня?
Диводар не ответил. Протянув руки в тьму, направился на звуки струн, которые еще нежно звучали под вещими пальцами, присел около певца. Коснувшись ладонью его лица, перебежал вниз, почувствовал гладкую поверхность музыкального инструмента, туго натянутые струны. Они зазвенели от прикасания.
- Что это?
- Гусли. Сам сотворил.
- А струны?
- Тоже сам. Из крапивы. Другие певцы делают их из жил. А я - из крапивы.
- Вот как? - удивился юноша. - И держатся?
- Еще как - похвастался Боян, удовлетворено смеясь. - Знаю тайну одну. Когда собирать крапиву, в каком месте, как сушить, трясти. А главное - выбрать жилистые пасма, они не в каждом стебле есть. После еще надо вялить на солнце, вымачивать в живице, в масле, ткать, смолить. Тонкое дело! Зато славные струны имею. Ты слышал? Как живые, поют.
- Это правда.
- То-то же. А более тонкие струны я делаю из шелка. Шелковые нити мне подарили знакомые воины верховинские. Бывали они в землях восточных, там купили. Весело поют шелковые нити, высоко. А жили зверью глухо поют, жалобно, не люблю я их. Кровь на них.
- Вот если бы мне. - прошептал юноша.
- Что?
- Овладеть тем ремеслом.
- Тебе к сердцу песня?
- Горячо в сердце, когда слышу.
Боян обнял парня, прижал к груди. Борода защекотала Диводарово лицо, и он услышал судорожный вздох певца.
- Пращуры послали тебя ко мне, излюбленный. Давно мечтаю о таком слове. Я же не вечный, умру.
Хотелось передать кому-то песню, все прислушивался, ждал. Услышало небо мою жажду.
- А смогу ли? - со страхом спросил юноша, чувствуя, как сладко, в предчувствии чего-то таинственного, желанного сжалось сердце.
- Спрашивает ли о том соловей? - утешительно говорил Боян. - У тебя душа певчая. А мастерстве, умению - научу. Все передам, перелью у тебя песню свою. Так как не должен умереть в земле славянской дума Боянова. Слышишь?
Много лет прошло с тех пор над Славянщиной. Пускались в путь далекий, в дорогу бесконечную Боян и его спутник Диводар. Посетили они поселки верховинские, племена лужанские, городища хорватские, царства дакские, гостеприимное жилье иракское. Везде были рады люди путешествующим певцам. Звучали благозвучные струны и на свадьбах, и на тризнах унылых, и на шумных праздниках купальских. Не трогали слепцов даже разбойники горные, свирепые кочевники восточные, что иногда, словно безжалостная рогатина, пронизывали земли славянские из края в край, помечая огнем и кровью свой бездумно-жестокий путь.
Знаменитым певцом, славным и умелым, стал Диводар. И радовался тем старый Боян, прислушиваясь, как громко приветствуют люди его воспитанника. Все переплетения радостей и горя, муки и надежды чеканили свои знаки в душе Диводара, растапливались в горне сердца и переливались в звуки новых, еще неслыханных песен.
Наступила пора, и вспомнил молодой певец полноводную реку, к которой он должен был прибыть с рыцарями боевыми, и братство воинов за порогами Славуты. И захотелось ему попутешествовать в тот край, откуда всходило солнце. Согласился с ним ветхий Боян. И они пустились в путь.
Над Бугом заболел старый певец. А умирая, взял за руку Диводара, попросил склониться к устам, прошептал:
- Прими последнее слово, сынок. Мое завещание. Я передал тебе все что мог, что знал. Осталось еще кое-что. Слушай же меня внимательно. Ты славно вытерпел беду, не всякий рыцарь мог бы так. И хорошо, сынку, хорошо. Потому что все проходит, только тишина остается. Тишина мудрости и спокойствия. Прислушивайся, пойми. И никогда не грусти. Будь сыном тишины. И тогда в тебе пробудится песня. Песня нужна людям. Тем, кто еще не слышит тишину. Я передал тебе тайну тишины, сынок, неси ее подарок в себе. Склонись, я дыхну в тебя. Отныне нет Диводара. Родился Боян.
Не плакал за дорогим учителем молодой Боян. Поцеловал в увядшие уста, запел над ним величальную, песню. Слушали ее чащи исконного леса, примолкшие птицы, течение реки. Целый день копал певец яму на круче песчаной, стелил ее мягкой травой, душистым чабрецом. Высек огонь огнивом, зажег жертвенный можжевельник, что имел в сумке, пожелал Бояну счастливого пути в край Яр-дива, а тогда, приложив тело лапчатыми ветками хвои, засыпал последнее убежище наставника песком. Второго дня собирал камни над Бугом, сносил вместе, выкладывал высокую могилу. Славные гусли молодой Боян положил на верховье, чтобы знали прохожие, кто похоронен в сырой землице.
Третьего дня после смерти старого певца пустился Боян в бесконечные странствия. И покатилась вместе с ним слава. От городища к городищу. От села к селу.