- Я достаточно хорошо знаком с делами Церкви, - улыбка Бертрама стала ещё шире. - А с вашими делами, милейший отче Иеронимус, я знаком ещё лучше. От лица моего дяди, Верховного инквизитора Жерара, интересуюсь ещё раз: так эта тварь и впрямь подчиняется всем приказам?
- Да, - сказал церковник, и что-то в его лице изменилось.
…а чудовище стояло спокойно, не шевелясь. "Интересно, - подумала Кларисса, - в Ирмегарде все чародеи такие страшные, или только этот?"
Неожиданно пленник поднял голову и встретился с ней взглядом; девушка покраснела, но не отвернулась. Глаза у существа были голубые - и, глядя в них, она вдруг поняла, что не боится его.
- В моем замке за последние два века собралась премилая коллекция, - задумчиво произнес Бертрам. - Шкуры там всякие, зубы… есть даже почти целые чучела. Моя гордость - шкура волка-оборотня, мы убили его вдвоем с отцом в день моего совершеннолетия. Надо сказать, с того времени я значительно пополнил коллекцию.
- К чему ты клонишь? - спросил инквизитор.
- У него любопытная шкура, - просто ответил Бертрам. - Мне хотелось бы заполучить её целиком… или частично. Может, хотя бы одну лапу?
Сердце Клариссы отчего-то забилось чаще.
- Эй ты, еретик! - внезапно заговорила Дамиетта. Испуганная Альма пихнула сестру локтем в бок, но девочка не пожелала умолкнуть. - Твоя шкура будет видеть над камином в тронном зале Изорского дворца… а взамен твоих голубых гляделок в неё вставят стекляшки!
Жутковатая гримаса, в которой с трудом угадывалась улыбка, исказила морду чудовища; оно тряхнуло гривой и поклонилось Дамиетте - легко и даже грациозно.
- Вы так добры, моя госпожа, - слова, сказанные хриплым голосом, были отчетливо слышны каждому, кто сидел за высоким столом. - Но даже оттуда я буду видеть вас…
Девочка издала возмущенный возглас, по залу прокатился шепоток - и в этот же момент нобиль поднялся и провозгласил:
- Полагаю, самое время прекратить этот разговор. Наш гость устал и нуждается в отдыхе… я прав?
По лицу Иеронимуса было видно, что он собирается возразить, однако уже через миг инквизитор пошатнулся и едва устоял на ногах.
- Да он же смертельно устал! - Эуфемия всплеснула руками. - Мой долг хозяйки обязывает относиться к каждому гостю, как к родственнику. Пойдемте, отче…
…трактирщик Лисс долго пил со слугами и домой попал только к рассвету.
Скрипач поначалу скромно ютился в углу, а потом заиграл - и с этого момента все в зале слушали только его одного.
Иеронимус уснул, едва лишь его голова опустилась на подушку: он не спал больше двух суток.
Эльмо тоже уснул - на полу, под дверью комнаты Иеронимуса…
5
Ночные кошмары не навещали Эльмо уже много лет. Если наяву он ещё на что-то надеялся, то во сне уже горел…
Проснувшись в поту, чародей не стал открывать глаза и продолжал дышать ровно. На его груди сидело что-то холодное, липкое и очень тяжелое.
Эльмо изготовился, чуть-чуть приоткрыл глаза…
…и в следующий миг тварь была поймана!
- Ну-ну, - пробормотал Эльмо, разглядывая странную добычу. Существо, напоминавшее большую летучую мышь, закуталось в свои черные крылья, точно в плащ, и поверх них глядело на чародея злобно поблескивавшими красными глазками. - Пленник пленника заполучил! Ты, видать, последняя мара в этом замке, если так разжирела… - ночной кошмар засвистел, затрещал, и Эльмо пришлось его хорошенько встряхнуть. - Молчи, а не то отдам тебя Иеронимусу! Вот так. Что же мне с тобой делать, а?
Эльмо призадумался.
- Полезай-ка ты в мешок! - решил он, наконец, и, сняв с пояса небольшой кошелек, который инквизитор по ему одному известной причине оставил чародею - возможно, сочтя вещицу безобидной, - запихнул туда мару. Существо извивалось, брызгало слюной и пыталось укусить чародея за пальцы.
Сам кошелек остался с виду таким же пустым, как раньше.
Покончив с ночным кошмаром, Эльмо перевел дух и попытался навести порядок в мыслях.
…итак, всё очень просто.
Два - или уже три? - дня назад он преодолел перевал Одиночества и оказался в Риорне - в стране, где магия под запретом, и первый встречный может попытаться его убить, чтобы получить потом награду от короля.
Ему не повезло. Первым встречным оказался инквизитор.
Они долго шли, не останавливаясь - вернее, Эльмо шел, а инквизитор ехал верхом. Церковник казался сделанным из железа - настолько он был вынослив и молчалив. Поначалу Эльмо пытался его разговорить, но очень скоро убедился, что это невозможно. Потом ему стало не до разговоров. Будь в его распоряжении магия, Эльмо бы что-нибудь придумал, но без помощи чародейства приходилось рассчитывать только на собственные ноги. Сильнейшее заклятие не только лишало его возможности колдовать: стоило расстоянию между ним и инквизитором превысить пятнадцать шагов, как Эльмо начинал задыхаться.
Пленнику много раз казалось, что силы его вот-вот иссякнут, но он шел, бездумно переставляя ноги, не замечая ничего вокруг, шел, хотя сапоги натерли ноги до кровавых мозолей, а в горле пересохло, шел…
И шел…
Шел…
…и теперь он лежит на каменном полу, под дверью комнаты, где на чистой постели отдыхает молчаливый инквизитор Иеронимус. А ещё где-то в будущем виднеется костер на главной площади Вальтена, но эту мысль чародей торопливо прогнал - иначе в самую пору было завыть от тоски.
- Может, выйдешь из тени? - негромко поинтересовался Эльмо.
За углом коридора послышался шорох - и девушка в темно-зеленом платье, сняв со стены факел, подошла ближе.
- Я тебя запомнил, - проговорил пленник, расслабленно облокачиваясь на дверь. - Ты сидела по правую руку от нобиля.
- Я его дочь, - тихо сказала девушка. Её темные волосы были уложены в затейливую прическу, а красивое, но бледное лицо при свете факела казалось неземным. - Меня зовут Кларисса.
- Красивое имя, - он сдержал улыбку, зная, что она испугает дочь нобиля. - Не боишься, что я украду его и приобрету над тобой власть?
- Один человек рассказал мне, - загадочно произнесла Кларисса, - что магия имени нынче утеряна, и даже самые могущественные чародеи Ирмегарда не могут её возродить.
- Разве не опасно тебе даже произносить эти слова? - с иронией спросил Эльмо. - Чародеи… магия… Ирмегард…
- Можешь не опасаться за мою душу, еретик! - резко ответила девушка, и последнее слово прозвучало, точно удар хлыста.
Эльмо даже вздрогнул.
- Я тебя не боюсь, - сказала она, сощурив глаза.
- Зато я боюсь тебя, - когтистые руки чародея безвольно лежали на коленях. - Кто перед тобой? Животное. Косматое, хищное, опасное… страшное. А я три дня ничего не ел и измучен долгой дорогой до полусмерти… боюсь даже снять сапоги и посмотреть на свои ноги - не иначе, на них живого места не осталось.
- Ты уже почти труп, - она стояла у противоположной стены - гордая, красивая.
- Я бы сказал, пепел трупа, - серьезно уточнил пленник.
- Так чего же тебе бояться меня или кого бы то ни было? - усмехнулась Кларисса.
- В жизни всегда есть место страху, - он закрыл глаза. - И надежде тоже.
Долгое время оба молчали, потом Эльмо приоткрыл один глаз и спросил:
- Может, всё-таки задашь свой вопрос? Или тебе нравится здесь стоять?
Щеки девушки покрылись румянцем.
- А ты наперед знаешь всё, что я хочу спросить?
Чародей лукаво улыбнулся и промолчал.
- Хорошо, - от напряжения у Клариссы заболела голова; она вытянула шпильки, и длинные черные волосы рассыпались по плечам. - Я хотела… спросить… правда ли, что вы верите в Единого, но…
Эльмо смилостивился и ответил прежде, чем ей пришлось произнести вслух слова, за которые вполне можно было попасть на костер:
- Правда. Чистая правда. Мы верим и в Единого, и в Стражей. Но Единый слишком далеко, и молитв не слышит - ни наших, ни ваших.
Кларисса ошеломленно уставилась на него:
- Как это?
- На границе Великого леса есть храм Радуги… или, вернее, дом Радуги - так у нас принято говорить, - он говорил очень тихо. - В этом Доме нет ни одной вещи из золота или серебра, ни одного драгоценного камня - только камень и дерево. В главном зале есть девять колонн, и если обойти их все, то можно прочитать вот что…
Эльмо набрал воздуха и заговорил нараспев:
- Он, Единый, сотворив земную твердь и воду, а также небо над ними, закрепил в небе Чашу Равновесия, поставив двоих Стражей удерживать её. Были Стражи ликом прекрасны и подобны Ему, но один был светел, а другой - темен. И наделил Он Стражей силой творения и повелел им населить земную твердь - остров в океане, именуемый Сэнгэр, что означает "Одинокий", - живыми существами по воле и разумению своему, но велел не создавать людей, ибо заберут люди большую часть силы творения, и станут Стражи их рабами. Но ослушался темный Страж. Посчитав, что если сотворить людей из того, что уже было создано Им, то можно обойти Его запрет, создал он из серебра Лунную Женщину - и светлый страж, чтобы не нарушить Равновесие, создал из золота Солнечного Мужчину. А когда полюбили друг друга Солнце и Луна, родились у них дети из плоти и крови - то были Майя и Майар, первые люди. Стражи поняли, что ошиблись, и что сами себя за неповиновение наказали - сила их в час рождения первых людей уменьшилась наполовину. И Он, узнав об этом, вознес Солнце и Луну в небеса, поставив по разные стороны мира, чтобы никогда они не смогли больше встретиться, а Стражей оставил прикованными к Сэнгэру и к людям, чтобы поняли они: за тех, кого сотворил, ты навсегда в ответе. Ударила молния в одинокую землю, и отделились от неё другие земли - так появилась Южная тысяча островов. Но Майя и Майар остались живы, и от них пошел род людской. А Стражи с той поры охраняют не только Чашу Равновесия, но и врата Радуги, сквозь которые из мира в мир иной проходят души умерших людей - так будет вечно!..
Последние слова эхом прокатились по коридору - "вечно!.. вечно!" - и растаяли во тьме. Кларисса смотрела на Эльмо, не мигая, а в глазах её стояли слезы. Чародей устало закрыл глаза и добавил:
- Врата называются радужными, потому что в день, когда умерли первые люди, Стражи плакали - они успели полюбить свои создания. Их слезы пролились на землю дождем, а потом появилась первая в мире Радуга… под нею и открылись Врата, предназначенные для душ умерших людей, но Стражам за них заглянуть не дано. Они могут лишь провожать души в последний путь, а что там, за Вратами, они не знают… - он помолчал и договорил с легкой усмешкой: - Или просто никому не говорят.
- Но как же так… - растерянно проговорила девушка. - Разве Единый не дал людям Великую книгу…
- Она не существует и никогда не существовала, - мягко проговорил Эльмо. - А ваш Знак Книги… - он с видимым усилием поднял руки и сложил ладони ребром к ребру, - …на самом деле и есть знак Врат. Присмотрись!
Кларисса посмотрела - и ужаснулась. В самом деле, это могла быть не только Книга, но и створки ворот…
- Я должна уйти, - прошептала девушка, зажмурившись. - Я совершила ошибку и должна покаяться…
- Уходи, - отозвалось чудовище. - Забудь о нашей встрече как можно скорее. Но я знаю, ты веришь мне… если бы ты не сомневалась в глубине души в своей вере в Единого, который давным-давно покинул этот мир, то не пришла бы сюда. И уж тем более не дала бы мне договорить до конца…
- Есть в душе моей грех, - Кларисса выпрямилась и взглянула на Эльмо со всей суровостью. - Зачем ты появился в нашем доме? Почему искушаешь меня?!
- Я должен был перейти Завесу теней, - с грустью сказал чародей. - Но не смог.
Она удивленно подняла брови.
- Завеса не там, - Эльмо взмахнул рукой, намекая на перевал Одиночества. - Она здесь… - он постучал согнутым пальцем по виску. На мгновение Клариссе показалось, что морда чудовища становится прозрачной, тает, и что вот-вот она сумеет разглядеть его настоящее лицо.
- Я не понимаю, - проговорила девушка. - Ты знаешь, что скоро должен умереть, но совсем не думаешь об этом. Кто ты?
- Я чудовище, - с иронией отозвался Эльмо. - А такой фасон платья, кстати, в Ирмегарде уже не моден.
Клариссу это отрезвило. Она выпрямилась, придала своему лицу суровое выражение.
- Был бы ты человеком… - она презрительно поморщилась. - А, всё равно тебя сожгут.
И на этом разговор закончился.
6
Иеронимус проснулся рано утром, и с удивлением обнаружил, что ему уже принесли завтрак и теплую воду. Инквизитор, которому давно не выпадала удача как следует умыться и позавтракать, с наслаждением сделал и то, и другое, не забыв вознести хвалу Единому.
Потом он открыл дверь и обнаружил Эльмо.
- Встань, - сказал инквизитор. Пленник, чья заросшая шерстью физиономия надежно скрывала любые эмоции, посмотрел на церковника снизу вверх и не двинулся с места. - Встань, - повторил инквизитор и привычно дернул невидимый поводок.
Эльмо вздрогнул от боли, но не шевельнулся.
- В чем дело? - бесстрастно спросил Иеронимус. - Ты пустил корни?
- Я не встану, - тихо ответил пленник. - Не могу. Ноги не держат.
Инквизитор молча пошел прочь.
- Иди! - выкрикнул Эльмо. - Правильно, правильно, иди - и я наконец-то сдохну, потому что и впрямь не могу подняться!
- Нет, так не пойдет, - пробормотал церковник и остановился. - Похоже, он и вправду выдохся… эй, слуга!
…наблюдая, как слуги помогают чудовищу подняться - надо сказать, они с большим рвением прислуживали бы настоящему медведю! - инквизитор задумчиво улыбался. Эльмо перенесли в комнату, усадили в кресло и принялись стаскивать сапоги.
Чародей застонал.
Лакеи, испугавшись звериного рыка, отпрыгнули в сторону.
- Продолжайте, - негромко приказал инквизитор. - Он не опасен.
Они медлили.
- Чего боитесь, олухи? - презрительно бросил церковник. - Кому говорю, он не кусается…
- Я сам, - пробормотал Эльмо и осторожно принялся за дело. Пару раз он обессилено откидывался на спинку кресла, но когда, наконец, ему удалось снять сапоги, даже слуги не сдержались и сочувственно закивали при виде того, во что превратились его ноги.
- Позовите лекаря, - хмуро произнес Иеронимус. - Ну, что стоите?
Они переглянулись, и один, посмелее, сказал:
- Но, отче… в замке всего один лекарь - ноблесса Эуфемия!
Инквизитор прищурился - и повторять второй раз ему не пришлось.
…- Я поражаюсь тебе, - Эльмо наблюдал за церковником краем глаза. - Зачем тащить меня в Вальтен, рискуя жизнью? Не понимаю. Ты для меня закрытая книга, Иеронимус. Каковы твои мотивы?
- Они тебя не касаются, - отозвался инквизитор. - Но должен сказать, что ты для меня - открытая книга. Ты столько раз за всю дорогу пытался разозлить меня… надеялся, что я приду в ярость, забуду о долге и убью тебя?
При этих словах Эльмо покраснел и невольно порадовался, что церковник этого не видит.
- Знаешь, в чем твоя ошибка?
- В чем же? - голос чародея прозвучал глухо. - Я хотел умереть. И хочу.
- Нет, вовсе нет, - инквизитор улыбнулся. - Ты предпочел бы умереть легко, но на самом деле больше всего на свете любишь жизнь. Вот это самое жизнелюбие тебя выдает, потому что я чувствую фальшь. Ты всем своим видом пытаешься демонстрировать веселое презрение ко мне, к инквизиции, к смерти… но в твоих глазах я вижу страх. А ещё, на самой глубине, я вижу страстное желание жить. Это значит, что ты и впрямь доживешь до костра… что не может меня не радовать.
Чародей молчал.
- Шансов нет, Птаха, - задумчиво произнес Иеронимус. - Тебе не видать легкой смерти, а жизни - тем более. Поверь, я не испытываю к тебе личной ненависти. Пора бы уже понять - и смириться или раскаяться. Единый, Изначальный примет тебя в объятия…
- Мне они не нужны, - промолвил Эльмо. - А шанс есть всегда… до последнего вздоха.
- Так дыши, - ухмыльнулся Иеронимус. - Пока есть возможность.
Дверь отворилась, и вошла ноблесса. Она не носила украшений и одета была скромно, в простое серое платье, но все-таки никто не принял бы её за служанку. Коротко поздоровавшись с инквизитором, она взглянула на ноги чародея, на которых кожа местами стерлась до живого мяса, и тотчас повелела слуге подать её лекарский сундучок.
Эльмо зажмурился, когда она начала смазывать его мозоли каким-то жгучим составом темно-зеленого цвета, но не издал ни звука.
- Это разрешенные травы, отче, - сказала Эуфемия, заметив, что инквизитор с интересом заглядывает в её сундучок. - Заячья кровь, маун, проскурняк… у меня нет ни куриной слепоты, ни дур-зелья, ни, тем более, сонной одури. Можете быть совершенно спокойны.
- Я спокоен, - бесстрастно отозвался Иеронимус. - Вы умелый лекарь.
- Слуги часто болеют, а ранятся ещё чаще, - Эуфемия пожала плечами. - Так уж вышло, что Единый не дал мне особой склонности к вышиванию или шитью, но врачевать мне нравится. Надеюсь, - она лукаво улыбнулась, - Церковь пока ещё не запретила женщинам заниматься этим?
- Пока не запретила, - отозвался инквизитор, с особым чувством произнеся первое слово. Улыбка Эуфемии погасла.
Закончив бинтовать ноги Эльмо, она заметила:
- Это чудище хорошо переносит боль. Оно вообще её чувствует?
- Конечно, - впервые подал голос сам пленник, приложив руку к груди. - Но в предчувствии того, что ожидает меня в пыточных подвалах инквизиции, эта боль угасает, как свеча на ветру… моя благодарность вам, ноблесса, за оказанную помощь. Я об этом не забуду.
- Как-нибудь обойдусь без твоей благодарности, - ноблесса собрала свой сундучок. - Хотя должна признать, твои манеры намного лучше, чем у некоторых… моих знакомых.
Эльмо не сдержал усмешки, а Иеронимус спрятал лицо под капюшоном.
- Я прикажу, чтобы принесли башмаки из мягкой кожи, - проговорила Эуфемия, вновь становясь холодной и неприступной. - Доброго вам дня, отче…
- …а мне - легкой смерти, - подхватил пленник. - И, может быть, вы проявите свою доброту ещё раз, ноблесса? Пусть вместе с башмаками мне принесут что-нибудь съедобное…