Зато с письменными принадлежностями дело пошло веселее, я успел составить словарик почти на сто слов, когда Панари начал показывать мне буквы местного алфавита. И обучение застопорилось. Абсолютно непривычные символы давались с трудом, их к тому же оказалось аж четыре десятка ровно. Зато на какое-то время он от меня отстал, и пока я как первоклассник тренировался в прописи, измученный новыми знаниями мозг хоть немного отдохнул. Бог ты мой, мне же не пятнадцать лет, чтобы сходу изучать незнакомый язык!
Забавно, но в местном наречии вроде бы не было артиклей. Из того, как говорил Панари, мне показалось, что склоняются сами существительные. Для меня, для кого родным языком является русский, это было положительно. Хотя кто знает, сколько тут падежей еще…
Солнце уже готовилось коснуться верхушек деревьев, когда Панари начал нервничать. Он что-то бормотал себе под нос, потом сказал мне фразу, в которой я услышал одно знакомое слово – телега. Бородатый хотел, чтобы я улегся на дно, накрылся ветошью в прямом смысле и не отсвечивал в эфире. Спорить было бессмысленно, тем более что резон в таком распоряжении был. Уроды, от которых я едва спасся, тоже ведь где-то ехали.
Я устроился на дне "экипажа", чуть отодвинув в сторону кусок какого-то агрегата. Теперь я лежал у левого борта и мог смотреть на окружающее сквозь узкую щель между двумя неплотно пригнанными досками. Стало понятно, с чего вдруг задергался Панари: мы выезжали из леса на большую дорогу. Он остановил повозку в густом кустарнике, соскочил с козел и исчез из поля зрения. Очевидно, отправился на разведку. Увиденное его удовлетворило, и, сделав два поворота в зарослях, мы выехали на тракт. Значит, лес, по которому мы тащились почти весь день, был не обычным путем, а самой натуральной "кабаньей тропой".
Сразу стало скучно. Щелка была узкой, очень много в нее не разглядишь, почитать свои записи – темно. Телефон я пока не включал, сберегая остатки заряда. Зачем он мне тут нужен, было не очень ясно, но работающий айфон – это как последняя дощечка от затонувшего посреди океана корабля, держаться за которую будешь до самого конца. Светящийся экран, вернее даже мысль о том, что стоит нажать на кнопку, и он зажжется, будто связывал меня с тем, моим миром. Где сотовые телефоны, интернет, телевизор, автомобили, самолеты и еще миллионы вещей, которые воспринимаешь как само собой разумеющееся, пока они вокруг тебя. А теперь я был бы готов ехать в плацкартном вагоне, верхняя боковая возле туалета, от Калининграда до Владивостока. Лишь бы дома. Дома – в глобальном смысле. На третьей планете от Солнца.
Из-за вынужденного безделья голову начали окружать мысли о событиях вчерашнего вечера. Видения последних секунд жизни Романова накатывали, причем с каждым разом становясь все реальнее и реальнее. Я попытался отключиться, думать о чем-то приятном, но сквозь мечты о собственной яхте длиной в сто метров, взводе блондинок топ-лесс и прочей подобной лабуде проявлялся хоррор-муви: Коленька, застывший в ступоре, смотрящий, открыв рот, на приближающихся всадников. Взмах меча, превратившегося в смазанную серебряную линию. Вспомнившийся сейчас вот шок: как могла железка пройти сквозь шею? Ведь так не бывает! Но нет, бывает, и объяснение этой аномалии очень простое – голова моего приятеля летит в костер. Падает, распугивая огненных светлячков, с треском разлетающихся из костра.
Кстати, я совсем не помню, как падало тело. Видел только голову.
От всего этого можно было тронуться, но повозка внезапно остановилась, и Панари сдернул рогожу.
– Са волтано ау метрато. Ти клошара, – он показал на рот, – ти шломар, – на ухо.
Я кивнул. Не говорю и не слышу.
– Шломар, – пришлось возразить мне. – Не сыграю я глухого.
Панари подумал и кивнул, соглашаясь.
– Ти клошара.
Ладно, не будем "клошара". Я поднес палец к губам, потом изобразил, что зашиваю рот. Возница удовлетворенно хмыкнул. Он помог мне перебраться на козлы, попытался донести какую-то очень важную идею, но махнул рукой и просто вытащил из моего кармана телефон. Из "подкозельного" ящика достал кожаную сумку, куда, на самое дно, положил и смартфон, и часы. После Панари критическим взглядом окинул меня с ног до головы и горестно вздохнул. Понимаю, сеньор возница, выгляжу я не очень привычно для сей области, но, увы, переодеться мне не во что. В Ваши шмотки таких как я двоих поместить можно. Нет-нет, не оскорбляйтесь, Вы отнюдь не толсты, но кабанисты – гарантирую.
И в самом деле – метр девяносто точно есть, фигурой напоминает супертяжа, год-два назад закончившего активно тренироваться. Живот уже немножко поплыл, но под кожей большей частью пока мышцы и мясо, а не жир.
А через несколько минут мы выехали из леса. Он закончился неожиданно, ровной стеной, уступая место полям. В голову влезли идиотские строчки: "Колосится роза чайная, как бокал вина". В смысле, тут колосилась пшеница. Или ячмень. Или рожь. На мой совсем не ботанический взгляд – некая зерновая культура. В закатном уже солнце посевы пылали золотом. Ах да, в песне было "золотится", а не "колосится", что, впрочем, звучит не менее нелепо.
Поля бескрайними не были, в километре от нас виднелись понатыканные домики деревни. Очевидно, Панари и "легализовал" меня на телеге при приближении к населенному пункту. Что это означает, Олег Сергеевич? Сейчас соображу, погодите. Время близится к ночи, по курсу – жилье, я на козлах со строгим наказом прикинуться немым. Значит, Олег Сергеевич, будем тут ночевать. Браво, Олег Сергеевич! Да что Вы, Олег Сергеевич, полно-те Вам… Нет-нет, Олег Сергеевич, я восхищен Вашей догад…
Мой внутренний монолог был грубо прерван тычком локтем в ребра. Панари еще раз показал на рот и грозно повторил, мол, "ти клошара". Я воздел очи к небу: что ж это первый встречный считает меня дебилом-то? Возница по своей привычке хмыкнул, и все равно несколько раз, пока мы подъезжали к деревне, подозрительно на меня покосился. Не доверяет, собака лесная.
Деревня моему глазу была совсем непривычной. Это не отдельные домики посреди дворов, как если бы я оказался в Средней полосе России. И не маленький европейский город. Тут что-то среднее: на центральную улицу выходят фасады длинных каменных домов и высокие, сложенные из булыжников заборы. Но сквозь решетчатые ворота виднеется обычный крестьянский двор: с огородом и курятником. Домов немного совсем – на одну улицу, тянущуюся километр максимум. Зато в центре стены расступались, образовывая подобие площади с двумя выходами. Панари свернул к правому зданию, в котором уверенно определялась трактир-гостиница.
* * *
Панари Коста, мастер механики
Мастер Коста был в смятении. Давно он не испытывал настолько противоречивых чувств.
Например, Панари поймал себя на мысли, что испытывает некоторое удовлетворение от того, что помог незнакомому человеку. Для него, кто втайне даже гордился своей мизантропией, это было совсем уж удивительно. Но этот странный бродяга с чужим именем – Олег – почему-то располагал к себе. Еще мастер остался в восторге от двух вещей, которые нашлись у этого Олега. "Часы" и "офон".
Изначально Панари был уверен, что оба предмета представляют собой классические артефакты, в изготовлении которых секретов, оно конечно, много, но ничего необычного нет. Сам Коста в изготовлении магических вещей был слаб – природные способности у него почти отсутствовали. Умение работать одновременно с мертвой материей и магией давалось далеко не каждому. Даже хорошие волшебники в большинстве своем пасовали при изготовлении простейшего "вечного" фонаря.
Мастер умел заклинать металл, о чем свидетельствовал хотя бы его стреломет, но до вершин искусства ему было далеко. Свои пределы Панари знал и понимал, что его уровень – самый что ни на есть базовый. Поэтому он и стал мастером-механиком, а не заклинателем или мастером-артефактором – специалистом редким и дорогим.
И уж что Панари умел, так это определять, есть ли магия в предмете. И если наложенное заклинание было не слишком сложным, то мог даже разобраться в принципе действия артефакта.
Но в вещах бродяги не было ни искорки магической энергии.
При этом они работали.
С "часы" ведь дело как было: изначально Панари восхитился тонкостью работы неизвестного ремесленника, и только присмотревшись он понял, что это изящный механизм, повторить который мастер не взялся бы ни за какую плату. Да и никто из знакомых не рискнул бы связать себя договором на изготовление такого чуда. Тем не менее "часы" существовал, работал, значит, кем-то был смастерен. Кем? В том-то и вопрос. А Олег, как назло, человеческую речь не понимал ни на волосок.
"Офон", при всем при этом, потряс мастера гораздо меньше. Наверное потому, что "часы" были похожи именно на механизм, который Панари теоретически мог сделать и сам, если узнает, что это, как работает, и какова технология изготовления. Кое-какие мысли на этот счет уже были. Но светящаяся коробочка не была похожа ни на что. По виду – классически пример высшего артефакта, вещь, которая должна была излучать магию до зуда на коже и волос дыбом. Но нет, "офон" был пуст в этом плане абсолютно. Но светился, издавал звуки и повторял на крышке картинки того, что было с другой стороны коробочки, но в уменьшенном виде. И не просто повторял, а мог еще и сделать миниатюру. Но на работу художника это не было похоже совсем: не масло, не модная акварель, а точная копия окружающего. Олег показал, как двумя пальцами можно приблизить детали на картине. Забавно, особенно посмотреть на себя со стороны, но не более. Как устроен "офон", Панари не представлял даже приблизительно, поэтому отнесся к нему как к диковинке, на практике бесполезной. А раз так, то и голову лишним сеном забивать не следует.
Сейчас важным было то, что от назойливого грастери удалось спрятаться. Искал он Панари или поверил, что встретил всего лишь испуганного торговца – это только Творец знает, но следы отряда витаньери уводили дальше по дороге на Сатро, а мастер со своим спутником потратили почти целый день, петляя вдоль кромки леса и длиннющего оврага, но выехали на тракт, по которому Панари и должен был править в Контрарди. Только в двадцати крепах позади был отворот на Лейно, и тот путь куда как более наезжен. В вольный город много кто едет.
Контрарди же – место особое. И в последнюю очередь высокородный грастери Ройсали будет думать, что какой-то убогий пуйо может иметь там свой интерес. Незачем туда ему.
А раз незачем, то, случись что, и искать его будут либо в Сатро, либо в Лейно.
Грастери Ройсали вызывал у мастера Косты нервный зуд между лопаток.
Ночевать Панари решил в деревне Буткан на берегу маленькой речушки Мезени. Здесь он отдыхал после дня в дороге довольно часто, хотя если бы не встреча с витаньери и тряска по лесной прогалине, то вполне могли бы успеть доехать и до более обжитых мест. В своих поездках мастер предпочитал делать остановку в городке Ронно – симпатичном, зеленом и по-провинциальному милом. Но до него пришлось бы чапать еще часа четыре минимум, а солнце уже почти спряталось в серых холмах на горизонте. И хотя у Панари были фонари – и масляный, и "вечный", но ехать в их свете удовольствие не великое. Тем более что гостиница в Буткане была чистой и удобной. А больше мест для ночлега до Ронно не было, пришлось бы проситься на постой в чей-нибудь дом, а этого мастер не любил – дороже всегда выходило в итоге.
Безымянная гостиница стояла как и всегда в самом центре деревни, не доезжая моста через Мезени. Панари даже не пришлось править вожжами, кобыла сама побрела к нужным воротам. Понимает, скотина бессловесная, что скоро ее оботрут, накормят, напоят, да еще и спать уложат. Только что колыбельную не споют.
Во дворе как обычно дежурил Большой Рохо. Местный дурачок, как говорили. Хотя мастеру доводилось видеть дурачков настоящих, Большой Рохо же, конечно, был человеком ума невеликого, явно Творец отвернулся, когда его рожали, но слюни изо рта подбирал, голым на людях не бегал. К работе конюха оказался пригоден весьма.
– Рады Вам, мастер Коста!
Здоровался Рохо тоже осознанно, уж Панари узнавал всегда.
– Вы не один?
Мастер посмотрел на своего попутчика и усмехнулся. Тот сидел, разинув рот, с таким видом, что можно было бы еще поспорить, кто тут дурачок. Что тут удивляться, с конюха, кто первых раз его видел, каждый обалдевал.
Большой Рохо полностью оправдывал свое прозвище. Во-первых, он был большим. Нет, не так: скорее огромным. Ростом в два с лишним клото, и чуть ли не в половину того в плечах. Руки как бревна, ноги… Ноги тоже как бревна, только исполинские. Неясно, с кем там его мать согрешила, но второго такого великана, наверное, и не было на свете.
Во-вторых, лицо Рохо было практически неподвижным. Так уж Творцом дано было, но с рождения двигались на нем только веки и рот. Когда же конюх улыбался, то дети с перепугу начинали рыдать. То еще зрелище, прямо скажем. Не зря так прозвали великана: "рохо" – маска в полузабытой традиции рацеймских театров, которые когда-то колесили по всему югу, давая свои представления на ярмарках. Всего масок было одиннадцать, это Панари помнил точно еще с универсарского курса истории искусств, который был не профильным, но обязательным, хотя и интересным на взгляд тогда еще будущего мастера.
Неизвестно, кто оказался таким начитанным, что вспомнил о рацеймах, когда давал имя странному младенцу, но он угадал. Хотя все маски назывались "рохо", но одна из них носила такое же имя уже в качестве собственного – маска Нейтральной Персоны, которая не влияет на сюжет. Нужен стражник, которого по сюжету должен походя убить Натхо – главный герой? Рохо. Торговка цветами? Рохо.
Конюх вот такой нейтральной персоной и вышел по жизни со своим маленьким умишкой. Покидало его мальцом по свету, пособирал тумаков на свою спину, да приткнулся как-то в Буткане случайно. Тут уж ему и повезло, когда еще прошлый хозяин гостиницы – померший три года назад уважаемый Шови Нестрени, приютил Большого Рохо, определив его заниматься лошадьми приезжих. Ну и вообще в хозяйстве на подхвате. Клао Нестрени, которому по наследству перешла гостиница, выгонять великана не стал. И в самом деле - как он мог вышвырнуть Рохо, которого знал с самого своего детства.
– Осторожно, дурень, цыпленка раздавишь! – Панари дернул дурачка за рукав рубахи.
Тот замер с поднятой ногой. Из-под подошвы башмака выглянул взъерошенный куренок.
– Госпожа Гуенко ругалась бы! – испугался Большой Рохо.
– Ничего, я бы этого цыпленка попросил бы поджарить, – успокоил конюха мастер Коста.
Дурачок посмотрел на птицу, до сих пор нагло прячущуюся от закатного солнца под башмаком.
– Раздавить? – с наивной непосредственностью спросил он гостя.
– Пусть живет пока.
И Панари пнул куренка. Тот с возмущенным кудахтаньем отлетел на несколько шагов и посмотрел на мастера с таким видом, словно решил запомнить того. Мол, встретимся еще. О том, что встреча эта скорее всего случилась бы за ужином, птичья голова сообразить не могла.
Панари взял Олега под локоть и подтолкнул к большой деревянной двери. Тот кивнул и пошел ко входу в гостиницу, по пути еще раз оглянувшись на Большого Рохо. Конюх же смотрел вслед постояльцам со своей врожденной невозмутимостью. И как тут поймешь, о чем он в этот момент думает, если все лицо его – камень с маленькими глазками.
В зале было пусто, только за одним столом сидел угрюмый тип в синем колете поверх ярко-зеленой почему-то сорочки. И хотя мастеру вроде бы и не с руки было разбираться в высокой моде, нелепость такого сочетания цветов он оценить мог. Из своей каморки выглянул господин Клао, увидел Панари, махнул ему и вышел через несколько мгновений, закончив или отложив какое-то бумажное дело.
– Рад видеть Вас, уважаемый пуйо Коста.
– Оставь титулы, Клао, знаешь же – не люблю.
– Папа учил выказывать уважение. Говорю Вам, а слышат и другие, и никто не скажет, что Клао Нестрени невоспитан.
– Три короля тебя подели, тут почти никого!
– Привычка. Да и вот еще постоялец. Вам ужин и комнату?
– Угу. Как дела вообще?
Клао посмотрел на жирную муху, пролетевшую мимо и вздохнул.
– Вы, дядя Панари, сколько раз об этом папу спрашивали. Так вот, все так же дела. Дорога у нас не сильно проезжая, потому дохода не сильно и много.
С этим сложно было не согласиться, мастер и сам все время удивлялся, с чего вдруг Шови Нестрени решил открыть гостиницу на этом тракте. С другой стороны, убытков она не давала, большой головной боли тоже. И ведь сын его, получив хозяйство в наследство, отказываться от дела отца не стал. Так что вздохи эти были уже привычными, Клао с ними сросся, да и сам Шови до самой смерти вздыхал точно так же.
– Вы садитесь, у нас сегодня к ужину телятина хорошая. И репа чудесно у мамы получилась. Это кто с Вами?
Панари покосился на своего спутника, который с интересом рассматривал трапезный зал.
– Родственник дальний. Нашелся вот на мою голову. Только сам на голову немного того… Получил по башке в темном проулке, вот и не говорит теперь. И понимает с трудом. Но вроде ничего, сообразительный. Так что давай нам на двоих.
– Как скажете, дядя Панари.
Мастер выбрал стол подальше от цветастого господина. Откуда бы ни свалился этот Олег, но судя по тому, как он покосился на тот наряд, вкусы в одежде у него дома приняты нормальные. Хотя то, во что он сам одет, и выглядит непривычно.
На столе помимо плошки с солью нашелся номер "Голоса Лейно", но ему было уже два месяца. Поэтому Панари он особо не заинтересовал, а вот незнакомец вцепился в газету с таким видом, словно в ней сообщалось о пришествии на землю Королей Ада. Когда Олег раздраженно отбросил "голос" в сторону, мастер бегло просмотрел страницы. Интересно, что могло так заинтересовать и расстроить человека, который и читать-то не умеет.
Да вроде бы ничего особенного. Сообщение об изменении в порядке сбора податей с торговли свечами и углем. Подробный рассказ аж на целый разворот о визите в Лейно грастери Реймо Колерри, даже с портретом последнего. Дальше всякие светские новости и слухи, в том числе о том, что некоего стаерьи видели вылезающим ночью из окна спальни некой кроери, после того как неожиданно вернулся ее муж. Редакция предполагала, что кроери таковой может перестать быть, потому как титул она получила от своего супруга, сама же – происхождения исключительно мещанского, а то и вовсе из масари. Имен не называлось, но, наверное, для жителей города этого и не требовалось, понимали, о ком речь. Панари со сплетнями о жизни пуаньи вольного города Лейно осведомлен не был нисколечко. Что тут еще… Различные сообщения от цехов о приеме подмастерий и учеников, цех красильщиков сообщал, что горожанин Лайеста Моцвартано получил статус полного мастера, с чем его сердечно и поздравляли. В общем, ничего особенного, чтобы так раздраженно швырять газету на стол.
Клао принес глиняный кувшин с простым красным вином и два стеклянных стакана. Олег посмотрел на посуду и снова скривился. Да что это с ним…
Телятина была хороша, репа – от ее вкуса Олега снова перекосило, но тут Панари был с ним согласен. Как бы ни хорошо готовила старая Вайна, корнеплоды вроде репы или брюквы мастер не любил. Хотя после целого дня на козлах съешь и вяленую крысу. Тем более что запас бутербродов на день изничтожил этот бродяга, который вроде и воротил нос минуту назад, уже жевал так, что подбородок в ключицы бился. Правильно говорят: голод и солому вкусно сготовит, без огня и соли.