Позади меня я услышал какой-то звук и понял, даже не оглядываясь, что это Финн. Медленно-медленно, словно столетний старец, я поднялся на ноги, я дрожал, словно в приступе лихорадки - и не было в моем сердце ничего, кроме великой скорби, гнева и всепоглощающего горя.
Боги… они не могли умереть…
Лахлэн издал какой-то звук. Я посмотрел на него невидящим взглядом - все мои мысли были заняты только Аликс и Дунканом - а несколькими мгновениями позже различил на его лице… осознание.
Это же увидел и Финн - и бросился на Лахлэна, пытаясь сбить его на землю.
Я перехватил его и задержал:
- Постой…
- Он знал.
Эти слова хлестнули меня по лицу, но я все еще продолжал удерживать моего ленника.
- Подожди. Если ты его убьешь, мы не узнаем ничего. Подожди…
Лахлэн словно бы врос в землю, вытянув перед собой руку в беспомощной попытке удержать, остановить нас. Его лицо было мертвенно-бледным, как и лицо Финна:
- Я расскажу вам. Расскажу, что могу. Я отпустил Финна, осознав, что он больше ничего не станет делать - по крайней мере, пока.
- Значит, Финн был прав: ты знал. Лахлэн судорожно кивнул:
- Я знал. Да, знал. но - забыл. Это было… три года назад.
- Три года, - я оглядел то, что осталось от Обители. - Говори, что случилось? Говори! Он посмотрел мне в глаза:
- Айлини.
Финн прошипел что-то на Древнем Языке. Я ждал дальнейших объяснений, а потому сказал только одно:
- Здесь Эллас. Ты хочешь сказать, что влияние Тинстара распространяется и на эти земли? Лицо Лахлэна потемнело:
- Я ничего подобного и не говорил. Эллас свободна от влияния Айлини. Но однажды - только один раз - они перешли границу. Айлини и солиндцы, они охотились за Чэйсули, которые нашли приют в этой стране, и… они пришли сюда, - он стиснул зубы. - Об этом слагали песни, но я не старался запомнить их. Я едва не забыл.
- Так вспомни, - коротко проговорил Финн. - Вспомни все, арфист. Лахлэн развел руками, - Айлини пришли сюда. Они разрушили обитель и убили всех Чэйсули, кого только могли.
- Сколько? - спросил Финн.
- Не всех, - Лахлэн потер рукой лоб, словно пытался освободиться от серебряного венца - знака его призвания. - Я… должно быть, я знаю не так много, как должен бы…
- Недостаточно - и в то же время слишком много, - мрачно заметил Финн. Арфист, ты должен был сказать об этом раньше. Ты знал, что мы едем в Обитель.
- Но ведь не могу же я знать их всех! - воскликнул Лахлэн. - Верховный Король Родри дает приют всем Чэйсули, но не считает их. Я не думаю, что даже Родри мог бы сказать, сколько в Эллас Обителей - или Чэйсули. Мы просто принимаем их всех.
На этот раз покраснел Финн - но только на мгновение. Напряженное и горестное выражение снова возникло на его лице, черты заострились:
- Может быть, все они мертвы. Это значит, что остаюсь только я… - он внезапно умолк. Лахлэн набрал в грудь воздуха:
- Я слышал, что те, кто выжил, вернулись в Хомейну. На север. Они за рекой Синих Клыков. Финн нахмурился:
- Слишком далеко… - пробормотал он, взглянув на Сторра - Слишком далеко даже для уз лиир. Я взглянул на Лахлэна в упор:
- Для человека, который может припомнить так мало, ты слышал слишком много. Ты говоришь, в Хомейну, на север - за реку Синих Клыков… у тебя есть, должно быть, возможность узнать то, к чему мы не имеем доступа?
Он не улыбнулся:
- Арфисты знают многое, как вам должно быть известно. Или в Хомейне-Мухаар их не было?
- И много, - коротко ответил я. - До того, как Беллэм заставил умолкнуть музыку.
Финн отвернулся. Он стоял теперь, молча глядя на то, что осталось от шатра Дункана. Я знал, что он пытается совладать с собой. Я не знал, удастся ли это ему.
- Могу ли я предложить вам, - начал Лахлэн, - свое искусство арфиста, чтобы поднять ваших людей? Я могу приходить в таверны и петь там Песнь Хомейны, чтобы узнать, что думают и чувствуют люди. Есть ли лучший способ понять их и узнать, откликнутся ли они на призыв своего законного короля?
- Песнь Хомейны? - с сомнением переспросил Финн, оборачиваясь к Лахлэну.
- Вы ее слышали, - ответил арфист, - и я видел, как вы ее слушали. В ней есть своя магия.
Его слова были правдой. Если он действительно пойдет по кабакам и тавернам Хомейны с этой песней, он очень скоро будет знать, на что способны мои люди.
Если Беллэм сломил их, потребуется время, чтобы вернуть им боевой дух. Если нет - я мог рассчитывать на них.
Я кивнул Лахлэну:
- Надо заняться лошадьми.
Мгновение он хмурился в растерянности, потом понял. Молча взял в повод лошадей и повел их прочь, дав нам с Финном возможность поговорить наедине, не опасаясь, что он может подслушать нас.
- Я отпускаю тебя, - просто сказал я. - Что-то вспыхнуло в глазах Финна:
- В этом нет нужды.
- Есть. Ты должен идти. Твой клан… твои родичи… ушли на север за реку Синих Клыков. Назад в Хомейну, куда мы и направлялись. Ты должен найти их, чтобы твоя душа успокоилась.
Он хранил угрюмую серьезность:
- Нам важнее исцелить Хомейну, чем найти мой клан.
- Разве? я покачал головой. - Однажды ты сказал мне, что клан и клановые связи создают более прочные узы, чем что-либо иное в культуре Чэйсули. Я не забыл этого. Я отпускаю тебя, чтобы ты мог вернуться ко мне, обретя цельность, - жестом я остановил его возражения. - Пока ты не узнаешь всего точно, тревога будет пожирать твою душу, как язва.
- Я не оставлю тебя в обществе врага, - напряженным голосом произнес Финн.
- Мы же не уверены, что он враг, - покачал головой я.
- Он слишком много знает, - мрачно возразил Финн. - Слишком много - и слишком мало. Я не верю ему.
- Тогда поверь мне, - я подняло руку ладонью вверх, пальцы веером. - Разве ты не научил меня, как выжить в любых обстоятельствах? Я больше не тот зеленый юнец-принц, которого ты сопровождал в изгнание. Мне кажется, что я и сам смогу позаботиться о себе, - я улыбнулся. - Ты говорил, что моя толмоора в том, чтобы отвоевать Трон Льва. Если ты сказал тогда правду, значит, так оно и будет, и ничто не помешает мне. Даже то, что мы на время расстанемся.
Финн медленно покачал головой:
- Толмоору тоже можно изменить, Кэриллон. Не обманывай себя - не уверяй себя в том, что с тобой ничего не может случиться.
- Попробуй поверить в меня хоть раз в жизни. Отправляйся на север, разыщи Дункана и Аликс. Верни их… - на мгновение я нахмурился в задумчивости. Привези их на ферму Торрина. Это был дом Аликс, если Торрин еще жив, думаю, все мы будем там в безопасности.
Финн посмотрел на то, что осталось от шатра его брата - потом на Сторра и вздохнул:
- Поднимай людей, мой господин властитель Хомейны. А я приведу Чэйсули.
Глава 6
Мухаара. О, Мухаара… Как орел на высокой скале над равнинами Хомейны, чье гнездо - розовый и красный камень…
Хомейна-Мухаар - такая же: розовая, красная, окруженная высокими стенами.
Она стоит на холме посреди Мухаары, возвышаясь над ней. Мы с Лахлэном въехали в Мухаару через главные ворота. И в то же мгновение я понял, что вернулся домой.
Впрочем, это было не правдой. В моем доме хозяйничали солиндские солдаты, в нем звенели кольчуги и сверкала холодная сталь. Они впустили нас только потому, что не знали, кто мы - не думали, что законный владыка Хомейны с такой готовностью сам въедет в свою тюрьму.
Солиндская речь звучала на улицах чаще, чем голоса хомэйнов. Мы с Лахлэном говорили по-элласийски - из соображений безопасности. Но я подумал, что даже если бы заговорил на родном языке, навряд ли меня кто-нибудь узнал бы: солдаты Беллэма устали и обленились. Пять лет прошло, а о нас не было ни слуху, ни духу, никакой угрозы извне не предвиделось, можно было спокойно жить в стенах Мухаары.
Исчезло величие Мухаары. Быть может, Я просто слишком много времени провел в чужих землях, вдали от дома? Нет. Казалось, некогда гордый город перестал заботиться о себе. Он стал домом Мухаара, укравшего трон у законного государя и хомэйны заботились более о прославлении имени Мухаара. чему тогда им заботиться о славе его города?..
Там, где прежде окна сверкали стеклом или поблескивали роговыми пластинками, теперь их глаза были темными и мутными, закопченными, а по углам набилась жирная грязь. Беленые стены теперь были серыми, покрылись разводами, а кое-где виднелись даже желтые потоки мочи. Мощеные улицы благоухали помоями, кое-где из брусчатки были выворочены камни. Я не сомневался, что Хомейна-Мухаар по-прежнему была достойным обиталищем для короля, а остальной город - нет.
Лахлэн посмотрел на меня - раз, другой:
- Если вы будете выглядеть таким разъяренным, они догадаются о том, кто вы.
- Мерзость запустения, - мрачно заметил я. - Я думал, меня вырвет. Что они сделали с моим городом?
Лахлэн покачал головой:
- То же, что делают все побежденные: они жили. Продолжали существовать. Вы не можете винить их в этом. Они утратили смысл жизни. Беллэм дерет с них три шкуры своими налогами, они даже поесть могут не всегда - что уж говорить о том, чтобы белить свои дома! А улицы? К чему расчищать их от грязи, когда на троне восседает мешок с навозом?
Я бросил на Лахлэна короткий внимательный взгляд. От человека, служащего Беллэму, навряд ли можно было услышать такие речи - разве что он говорил так именно для того, чтобы завоевать мое доверие и расположение. Он говорил как человек, понимающий причины прискорбного состояния Мухаары - быть может, не оправдывая тех, кто довел свой город до такого состояния, как это делал и я, но и не осуждая их. Может быть, потому, что он был элласийцем, а не хомэйном, и ему не нужно было отвоевывать трон.
- Мне жаль, что ты видишь город таким, - с чувством заговорил я. - Когда я…
Я остановился. Есть ли смысл говорить о том, что, быть может, никогда не произойдет?
- Вон там таверна, - жестом указал Лахлэн. Войдем? Может, здесь нам повезет больше, чем в деревенских харчевнях…
Хотелось бы верить. Конечно, я понимал причины нашего поражения: тяжело просить бедных фермеров отдать нам те жалкие крохи, которые еще оставались у них, и откликнуться на призыв принца, стоящего вне закона. В первую очередь мне были нужны солдаты, а потом уж все остальные.
Я мрачно воззрился на таверну. Такая же, как и все остальные: серая, грязная и обшарпанная.
Перевел взгляд на Лахлэна. Он улыбался - но улыбка его была невеселой, только губы скривились.
- Конечно, мой господин, мы можем пойти в другую - в ту, которая вам больше по нраву. В ту, которую выберете вы сами.
Я спешился, поскользнулся на какой-то дряни и выругался, пытаясь соскрести грязь о вывернутый из мостовой булыжник.
- И эта сойдет. Пошли - и не забудь прихватить свою арфу.
Лахлэн вошел первым - я пропустил его вперед, потом шагнул за порог сам, распахнув узкую дверь.
Я едва успел пригнуться. Потолок был таким низким, что я даже сморщился с неудовольствием. Пол - земляной, плотно утоптанный, но там и тут на нем остались борозды и кучки грязи - словно бы столы и табуреты передвигали не раз.
Передо мной с потолочной балки свисала паутина - я успел заметить и со драть ее раньше, чем она коснулась моего лица. Она тут же прилипла к пальцам, и освободиться от нее мне удалось только вытерев руку о кожу куртки.
С крюка на потемневшей от копоти центральной балки свисал единственный на всю харчевню светильник, еле освещавший зал. На столах чадно горели сальные свечи, почти не дававшие света.
Лахлэна с его арфой здесь встретили радушно. В зале было по меньшей мере человек двадцать, но ему немедленно освободили место, пододвинули табурет и попросили сыграть что-нибудь. Я отыскал свободный стол подле двери, сел и заказал пива, пиво оказалось превосходным - темное, бархатное, крепкое первую кружку я выпил с наслаждением.
Лахлэн тем временем начал петь. Сперва - какую-то веселую застольную, вызвавшую целый шквал восхищенных возгласов: потом - песню о девушке и ее возлюбленном, убитых ее отцом. Эта песня вызвала реакцию менее бурную, он отнюдь не менее восхищенную. И тут-то он. принялся играть Песнь Хомейны…
Допеть до конца, впрочем, ему не удалось. Подвыпивший солиндский солдат в кольчуге вскочил, пошатываясь, из-за своего стола и выхватил меч.
- Измена! - заорал он: я удивился, как он вообще стоит на ногах настолько он был пьян. - То, что ты поешь - измена!
По-хомэйнски он говорил скверно, но, без сомнения, его поняли все - тем более, что с этими словами он поднял сверкающий клинок…
Я мгновенно оказался на ногах и с мечом в руке - но солиндца уже схватили, силой усадили на массивный табурет и обезоружили, клинок со звоном упал на пол, его пинком отшвырнули подальше, Лахлэн положил свою Леди на, стол, его рука лежала на рукояти кинжала.
Четверо удерживали солдата, пятый подошел и встал перед ним.
- Ты здесь один, солиндец, - проговорил он медленно. - Совсем один. Это хомейнская таверна, и все мы здесь хомэйны, мы хотим, чтобы арфист закончил свою песню. А ты будешь сидеть и слушать… иначе с тобой будут говорить по-другому. Свяжите его и заткните ему рот!
Приказание было мгновенно исполнено - солиндца связали по рукам и ногам без особых церемоний, а в рот сунули тряпку. Молодой человек, так уверено отдававший приказы, настороженно оглядел зал. На мгновение пристальный взгляд его глаз, черных в тусклом свете, упал на меня - мне показалось, он рассматривает меня внимательнее, чем прочих.
Он улыбнулся. Ему было лет восемнадцать-девятнадцать, а движения его были такими точными, что он невольно напомнил мне Финна. К тому же он был смугл и черноволос.
- Мы заставили глупца умолкнуть, - спокойно проговорил он. - Теперь пусть арфист закончит свою песню.
Я вложил меч в ножны и медленно опустился на свое место, краем глаза заметив, что возле стены стоят еще несколько человек, вошедших после меня, а дверь заперта. Значит, случай с солиндским солдатом здесь не первый, и это не случайность. Эта мысль заставила меня улыбнуться. Лахлэн окончил песню.
Последняя нота затихла - но никто не говорил ни слова. Меня посетило какое-то странное и не слишком приятное предчувствие, я безуспешно пытался избавиться от него.
- Хорошо спето, - проговорил черноглазый молодой человек. - Похоже, ты неплохо знаешь наши нужды и беды, хоть ты и элласиец.
- Верно, элласиец, - согласился Лахлэн, отпив воды из кружки. - Но я прошел много земель и всегда восхищался Хомейной.
- А что, здесь еще осталось, чем восхищаться? - поинтересовался молодой хомэйн. - Хомейна - земля побежденных.
- Сейчас - да, но разве вы не ждете только того, чтобы вернулся ваш принц?
- Лахлэн, улыбаясь, тронул струну Леди, мгновение нота светло звенела в воздухе, потом затихла. - Слава и гордость прошлых лет может вернуться вновь!
Молодой человек подался вперед:
- Расскажи… ты говоришь, что много путешествуешь - скажи, ты думаешь, Кэриллон знает о тех бедствиях, которые терпим мы? Если ты поешь эту песню везде, где появляешься, должно быть, ты видел и отклик, который она вызывает!
- Страх, - тихо проговорил Лахлэн. - Люди страшатся кары солиндцев. Если Кэриллон решит вновь вернуться домой, какую армию он сможет собрать?
- Страх?.. - молодой человек кивнул. - Верно, есть и страх. Было бы странно, если бы ты не встретил страха в этой земле. Но нам нужен властелин человек, который сможет поднять свою землю на борьбу, - он говорил с истовой верой фанатика, но мне подумалось, что это не безумная и бездумная вера. Им руководила отчаянная решимость - как и мной самим.
- Я не стану лгать, не стану уверять тебя, что это легко, арфист - но мне кажется, что Кэриллон и сейчас сможет найти много сподвижников, готовых встать под его знамена.
Я подумал о фермерах, бормочущих что-то в страхе и топящих горькие раздумья в чаше вина. Я подумал о том, какой отклик прежде встречала песня Лахлэна - я успел начать сомневаться в том, что Хомейна вообще желает моего возвращения…
- Что бы вы сделали, - спросил Лахлэн, - если бы он вернулся?
Хомэйн горько рассмеялся, разом показавшись мне старше своих лет:
- Мы бы присоединились к нему. Ты видишь этих людей? Конечно, их немного, но все же это начало. Да и это еще не все. Мы встречаемся тайно. Мы обдумываем, какую помощь сможем оказать Кэриллону. Мы надеемся на то, что он возвратится.
- Но Беллэм силен, - заметил Лахлэн, снова заставив меня задуматься о том, насколько больше он знает, чем говорит: в его голосе звучала уверенность.
Хомэйн кивнул:
- Он действительно силен, за ним многочисленное войско, которое верно служит ему - и к тому же подле него всегда Тинстар. Но Кэриллон однажды уже привел Чэйсули в Хомейну-Мухаар и едва не победил Айлини. В этот раз, быть может, удача будет сопутствовать ему.
- Только если ему помогут.
- Ему помогут. Лахлэн кивнул:
- Но среди вас есть чужаки. Например, я - хоть я и элласиец.
- Ты арфист, - молодой человек сдвинул брови. - Арфисты - особый случай. А что до этого солиндского пса - он будет убит.
Лахлэн посмотрел в мою сторону:
- А вон тот?
Хомэйн только улыбнулся в ответ. Мгновением позже несколько человек уже стояли за моей спиной, требуя отдать им оружие - кинжал и меч. Я поколебался мгновение, потом передал им оба клинка. Теперь двое хомэйнов стояли за моей спиной, один - слева от меня. Как видно, молодой человек предпочитал не рисковать:
- Разумеется, он тоже будет убит.
Разумеется. Я улыбнулся Лахлэну, тот явно выжидал. Мой кинжал передали молодому человеку, он быстро оглядел его, нахмурился, пытаясь разобрать кэйлдонские руны, потом положил кинжал на стол. Затем ему передали меч. Он с удовольствием осмотрел великолепную заточку клинка, потом увидел врезанные в него руны и изумленно расширил глаза:
- Работа Чэйсули! - он бросил на меня острый взгляд. - Откуда он у тебя?
На миг мне показалось - что-то дрогнуло в его лице.
- Снял с мертвого, должно быть. Мечи Чэйсули - вещь редкая.
- Нет, - возразил я, - я получил его от живого человека. А теперь, покуда вы еще не убили меня, я повелеваю тебе сделать одну вещь.
- Повелеваешь - мне? - он изумленно поднял брови. - Ты можешь попросить… но это вовсе не значит, что я отвечу или исполню просьбу.
Я не пошевелился. - Срежь кожу с рукояти.
Хомэйн ощупал рукоять. Она была надежно скрыта кожаной обмоткой от любопытных глаз - я постарался на совесть. Что ж, видно, придется постараться еще раз…
- Срежь кожу.
Несколько мгновений он пристально смотрел на меня - но в конце концов вытащил кинжал и исполнил то, что я говорил.
И - безмолвно уставился на рукоять: королевский лев из чистейшего золота Чэйсули, великолепный рубин - Око Мухаара…
- Скажи же, что это - чтобы слышали все, - тихо велел ему я.