Они быстрым шагом двинулись к церкви, и по пути Николас остановился лишь раз – чтобы поглазеть на небольшой грузовичок "пикап". Дуглесс хотела было рассказать ему про грузовики сразу с восемнадцатью колесами и о машинах для перевозки скота, но подумала хорошенько И не стала.
Старинная церковь была открыта и пуста, и Николас провел ее к скамьям, что стояли под прямым углом к надгробию. Она притихла, когда он, еще раз посмотрев на мраморную скульптуру на надгробии, провел затем рукою по вырезанным в камне дате и собственной фамилии.
Наконец, отвернувшись от надгробия, он стал расхаживать взад и вперед, заведя руки за спину и сжав их.
– Насколько я понимаю, госпожа Монтгомери, – наконец произнес он, – мы нуждаемся друг в друге: похоже. Господь знал, что делал, когда сводил нас вместе!
– Да?! А я-то воображала, что это совершила я сама посредством чародейства! – саркастически воскликнула она.
– Сперва-то и я в это поверил, но с тех самых пор, как вы призвали меня к себе во время дождя, я не сомкнул глаз, и у меня было много времени, чтобы все хорошенько обдумать!
– Что?! Я призвала вас?! Да я ни разу и не подумала о вас, не говоря уж о том, что, если б и вздумала вас звать, то телефона ведь там не было, а уж заорать так громко, чтобы вы оттуда меня услышали, я бы, конечно, никак не смогла!
– И тем не менее вы взывали ко мне! И вы разбудили меня тем, что выказывали нужду во мне! – сказал Николас.
– А, теперь понятно! – воскликнула Дуглесс, начиная сердиться. – Мы, стало быть, вновь пришли к тому же: вы отчего-то вбили себе в голову, будто я каким-то непостижимым образом, за счет каких-то фокусов-покусов, извлекла вас из могилы и притащила сюда! Нет, я этого больше выносить не в состоянии и потому сейчас же ухожу!
Но не успела она двинуться с места, как он уже был рядом. Одна его рука так и осталась заложенной за спину, другой же он оперся о высокую спинку скамьи и, наклонившись над Дуглесс всем своим массивным туловищем, буквально пригвоздил ее к месту!
– Для меня, – начал он, – не имеет никакого значения, верите вы моим словам или нет, но вчера утром, когда я проснулся, был год тысяча пятьсот шестьдесят четвертый от Рождества Христова, а стоило мне пробудиться сегодня поутру, и оказалось, что на дворе уже…
– Тысяча девятьсот восемьдесят восьмой год! – подсказала она.
– Именно! – согласился он. – То есть прошло уже более четырехсот лет! И это вы, ведьма, – причина того, что я оказался здесь, и вы же – залог моего возвращения обратно!
– Но поверьте же, если б только я могла, тотчас отослала бы вас обратно! У меня и так предостаточно своих проблем, не хватало только забот о…
Склонившись и пристально глядя на нее, он вскричал:
– Но не осмелитесь же вы и в самом деле утверждать, что это вам пришлось заботиться обо мне! Это ведь я вынужден был посреди ночи тащить вас откуда-то с полей!
– Да, но это случилось лишь раз! – запротестовала было она, но потом затихла и спросила только:
– Но как все-таки вы расслышали этот мой… зов, как вы его называете?
Он постоял молча, затем вернулся к надгробию и, уставясь на него, ответил ей:
– Между нами существуют какие-то узы – противоестественные, греховные узы, но они существуют! Я слышал, как вы взываете ко мне! Слышал так отчетливо, как будто вы были рядом, вот, как сейчас, и я услыхал ваши слова! Это… это ощущение зова и разбудило меня, и я последовал за ним, чтобы отыскать вас!
Дуглесс немного помолчала. Она понимала, что говорит он правду, потому что никаких иных объяснений тому, как он сумел отыскать ее, не было!
– Так значит, по-вашему, между нами установилось что-то вроде телепатической связи, да? – спросила она. И когда он недоуменно вытаращился на нее, пояснила:
– Ну, я хотела сказать, что это произошло как бы путем перемещения мыслей в пространстве, мы оказались способны читать мысли друг друга!
– Возможно, что так, – отозвался Николас, продолжая взирать на надгробие. – Мне представляется, что я услышал, как я необходим вам!
– Я абсолютно ни в ком не нуждаюсь! – гордо заявила Дуглесс.
Глядя теперь на нее, он сказал:
– Не могу понять, почему вы все еще не в доме своего отца! Мне пришлось бы здорово потрудиться, чтобы встретить женщину, которая в большей степени, чем вы, нуждалась бы в опеке!
Дуглесс хотела было встать с места, но взгляд Николаса заставил ее снова сесть.
– Ну, допустим, вы услышали этот мой, как вы выражаетесь, "зов"! И что же это должно значить?!
– А то, что, по-видимому, я явился сюда, в это странное место, где все так несутся куда-то, с какой-то целью, и вы должны помочь мне найти причину этого! – сказал он.
– Но я не могу! – мгновенно отреагировала Дуглесс. – Мне нужно найти Роберта, получить свой паспорт и отправиться домой. С меня хватит этого отпуска, я больше не в состоянии это выдерживать! Еще одни такие сутки, и кому-нибудь придется гравировать эпитафию на моем собственном надгробии!
– Разумеется, моя жизнь и смерть для вас – лишь объект для насмешек, но для меня-то самого это не так! – сказал Николас.
– Но ведь вы же не умерли – вы здесь и живы! – воскликнула Дуглесс.
– Нет, сударыня, – откликнулся он, глядя на могилу, – я там! Дуглесс раздраженно махнула рукой: ей бы следовало уйти или, быть может, закричать, позвать на помощь, но она почему-то не могла этого сделать! И потом, он ведь так добр к ней и всерьез верит в то, что явился из другого времени.
– Ну, так что же вы надумали? – мягко осведомилась она.
– Я помогу отыскать вашего любовника, но взамен вы должны помочь мне уяснить причину, по которой я оказался здесь.
– Но как же вы поможете мне найти Роберта?
– Я могу вас кормить, одевать и предоставлять вам кров, пока он не отыщется.
– Ага, понятно! А как насчет "теней" для глаз. ими тоже снабдите? Ладно, я просто шучу! Хорошо, предположим, "мы с вами" отыщем Роберта. А чего вы ожидаете от меня, чем я могу помочь в поисках этого вашего… хм, пути назад?!
– Прошлой ночью вы сообщили мне кое-что относительно Роберта Дадли и королевы Елизаветы – похоже, вам известно, с кем ей предстоит сочетаться браком?
– Она ни с кем не сочеталась браком. В истории она известна как "королева-девственница". В Америке даже есть парочка штатов, названных соответственно в ее честь – Вирджиния и Западная Вирджиния.
– Чепуха! Такого не может быть: ни одной из женщин никогда не позволялось править страной единолично!
– Однако она не только управляет единолично, но и чертовски много делает для страны, точнее – делала! И Англию она превратила в господствующую во всей Европе державу!
– Неужто так?
– Вам необязательно верить мне, это ведь – история! – сказала Дуглесс.
Он призадумался, потом проговорил:
– Да, конечно, история. Но ведь все, что происходило в истории, наверное, где-нибудь да записано, верно?
– А, теперь понятно! – улыбнулась Дуглесс. – Вы, видно, предполагаете, что вас отправили вперед во времени, возможно, ради того, чтобы вы… что-то такое тут отыскали, да? Что ж, это звучит интригующе! – Потом, насупившись, поспешила пояснить:
– Я просто хотела сказать, что, ежели б кого-то и впрямь могли переправить вперед во времени, это было бы, конечно, событием впечатляющим, но коль скоро такое просто исключено, то нет тут и ничего интригующего!
Он озадаченно глядел на нее, но она уже начинала привыкать к подобному выражению его лица.
– Возможно, есть нечто, известное вам, и мне предназначено узнать это у вас, – сказал Николас и, пододвинувшись, навис над нею. – Скажите, а что вам известно о королевском декрете? Кто мог сказать королеве, будто я собираю войско с намерением свергнуть ее?
– Я совершенно не понимаю, о чем вы говорите: ведь все эти события произошли давным-давно! – воскликнула Дуглесс. – Слушайте, а почему бы вам не остаться тут, а? Зачем вам возвращаться? Вы могли бы найти себе работу. Например, в качестве преподавателя истории, специализирующегося на эпохе королевы Елизаветы, вы были бы просто неподражаемы! Да даже попросту продав свои монеты, вы могли бы получить достаточно средств, чтобы жить безбедно, – если бы, конечно, с умом вложили деньги! Мой отец мог бы вам помочь с этим или мой дядя Джей Ти – они оба отлично разбираются во всем, что касается денег!
– Но я обязан вернуться! – шепотом ответил Николас, обхватывая левой рукой свою сжатую в кулак правую. – Честь моя под угрозой, и само будущее рода Стэффордов поставлено на карту. Если я не вернусь, все конфискуют!
– Конфискуют? – переспросила Дуглесс. Она была достаточно сведуща в истории средних веков, чтобы иметь представление, о чем он говорит!
– Обычно высокородный подданный вынужденно передавал свои земли в собственность короля или королевы в случаях, когда его обвиняли… обвиняли… – Тут она запнулась, и он, повернувшись, воззрился на нее. -
…В предательстве, – закончила она уже шепотом. – Скажите, а как… как именно вы ушли из жизни?
– Я полагаю, что меня казнили, – ответил он.
Глава 4
Дуглесс как-то перестала думать о том, правда ли, что он прибыл из шестнадцатого столетия.
– Расскажите же мне все! – шепнула она. Он еще немного походил взад и вперед, потом остановился, разглядывая надгробие, и, подойдя к ней, сел рядом.
– У меня земли в Уэльсе, – тихо проговорил он. – Когда стало известно, что на мои земли собираются напасть, я собрал армию. Но в спешке не обратился к королеве за дозволением. И ей… – Он не договорил и устремил взор куда-то в пространство, и выражение его глаз было при этом гневным и жестким. – В общем, – продолжил он, – королеве сообщили, будто армия эта предназначена для того, чтобы оказать помощь войскам юной правительницы шотландцев.
– Марии, королеве Шотландии, – подсказала Дуглесс, и он согласно кивнул.
– Меня поспешно осудили и приговорили к казни через отсечение головы. И до казни оставалось всего три дня, когда вы… когда вы вызвали меня сюда!
– Ой, ну в таком случае вам. просто повезло! – воскликнула Дуглесс. – Отсечение головы – это так отвратительно! В наше время такого не делают!
– А разве у вас не бывает измен? А какой же род наказания у вас есть для людей благородного звания? – Она хотела было ответить, но он жестом остановил ее. – Неважно, я все-таки должен договорить. Моя мать – женщина влиятельная, и у нее есть друзья. Она потрудилась над доказательствами моей невиновности, и, если я не вернусь и не спасу себя, она потеряет все и станет нищей!
– То есть королева все у нее изымет? – спросила Дуглесс.
– Да, все, – ответил он.
Дуглесс погрузилась в размышления. Разумеется, на самом-то деле ничего этого просто нет, но, если б подобное было реальностью, то и сегодня можно было бы извлечь кое-какие уроки из написанного в исторических сочинениях!
– А вы подозреваете кого-нибудь, кто мог бы наговорить королеве, будто ваше войско предназначено для того, чтобы лишить ее трона? – спросила она. – Нет, никого, – ответил он и в отчаянии закрыл лицо ладонями.
Дуглесс захотелось подойти к нему, погладить по волосам, быть может, даже помассировать ему шею. Она уже хотела шагнуть к нему, но остановилась: ведь это его, не ее проблемы! С какой стати именно она должна помогать этому мужчине, несправедливо обвиненному в предательстве, и выяснять причины, по которым это произошло?!
Но сама мысль о творящейся несправедливости вызывала у нее дрожь. Возможно, это у нее в крови! Ведь ее дедушка, Хэнк Монтгомери, до того как осесть и начать управлять Варбрукской судоходной компанией, был организатором профсоюза. Он и нынче ненавидит любую несправедливость и жизнью готов рисковать, только бы предотвратить ее.
– Мой отец – профессор и занимается историей средних исков, а я иногда помогала ему в исследованиях, – произнесла вслух Дуглесс. – Может, вас… хм, как бы это сказать? – подключили ко мне именно потому, что я способна оказывать помощь в научной работе? Или еще потому, что меня безжалостно бросили и я призывала на помощь мужчину в рыцарских штанах и со шпагой в руке? Не так уж много таких женщин на свете.
Услыхав это, Николас так и замер на месте, и выражение лица его сделалось сперва недоуменным, а затем сердитым.
– Так вы имеете в виду мои штаны? Вы что, потешаетесь над моим одеянием, да?! Да эти… эти ваши… – ну, как их?
– Брюки.
– Да, брюки! Да они ведь сковывают мужчину, путаются в ногах! Я даже нагнуться как следует не могу! А это что такое?! – возмущенно произнес он, засовывая руки в карманы. – Да в них ничего нельзя положить! А вчера ночью, на дожде я совершенно замерз и…
– Но хоть сегодня-то не горячитесь! – улыбаясь попросила она.
– Ну, а это?! – воскликнул он и, отодвигая в сторону планку на ширинке, продемонстрировал ей молнию. – Да это же способно только вред причинить мужчине!
Заливаясь смехом, Дуглесс воскликнула:
– Но если б вы надели трусы, а не оставили их валяться на постели, молния, очевидно, не нанесла бы вам никакого ущерба!
– Трусы? – недоуменно переспросил он. – А что это такое?
– Ну, такие, синтетические – помните?
– Ах да! – проговорил он, и на губах его тоже появилась улыбка.
А что же мне еще остается, как не смеяться? – почему-то вдруг подумала Дуглесс. – Или еще поплакать, что ли? Когда она собиралась в эту романтическую пятинедельную поездку, шестеро подруг устроили прощальный ужин и пожелали ей счастливого путешествия! А в результате – не прошло и пяти дней, а она уже стремится домой!
Спросить бы по-честному себя, как бы она предпочла провести оставшиеся четыре с половиной недели отпуска: торчать при Роберте с Глорией или же помогать этому человеку в его копаниях в том, что, может быть, было, а может, и не было его прошлым?! Вся эта история ей живо напоминает один роман о призраках: героиня, придя в библиотеку только что снятого ею на лето дома и прочтя одну из книг, узнает, что на этом доме лежит проклятье.
– Ну, ладно, я стану помогать вам! – к собственному удивлению вдруг выпалила Дуглесс.
Николас уселся с нею рядом, взял ее руку в свою и пылко поцеловал тыльную сторону ладони.
– Сердцем вы – настоящая леди! – воскликнул он. Глядя поверх его склоненной головы, она улыбнулась, но затем улыбка исчезла.
– Что значит "сердцем"? – с возмущением спросила она. – Вы хотите сказать, что во всем остальном я – не леди, да?! Слегка пожав плечами, он ответил:
– Ну кто же способен постичь пути Господни, связавшие меня с простолюдинкой?!
– Да как вы… – начала было она и уже готова была выпалить ему, что дядя ее – король Ланконии и что она нередко целое лето проводит, развлекаясь напропалую со своими шестью кузинами и кузенами, и все они – принцы и принцессы! Но что-то ее остановило, и фразы эти так и не сорвались у нее с языка. Черт с ним, пусть думает все, что ему угодно! – решила она.
– Так может, мне следует титуловать вас не иначе как "ваша милость"? – насмешливо спросила она.
– Что ж, – отозвался Николас, задумчиво хмуря брови, – я и эту возможность обдумывал! В своем нынешнем обличье я могу передвигаться, зная, что мне ничто не угрожает, ибо эти одежды – точно такие же, как и на всех прочих. Экономические законы, что действуют у вас в государстве, просто не поддаются моему разумению! Мне вот следовало бы нанять прислугу, но, как это ни странно, какая-то рубашка стоит столько же, сколько слуга зарабатывает за год! Я не могу понять вашего жизненного устройства и часто… часто я… – тут он отвернулся от нее и договорил:
– я попадаю в дурацкое положение!
– Ох, ну и что с того?! Это и со мной случается, хоть я и росла в этом веке! – утешила его Дуглесс.
– Да, но вы – женщина! – парировал он.
– А, так, значит?! – воскликнула она. – Стало быть, прежде всего давайте с полной откровенностью уясним для себя одно: в нашем веке женщины больше не являются рабынями мужчин! Мы, женщины, говорим, что хотим, и делаем, что хотим! И мы существуем вовсе не для одного лишь вашего удовольствия!
Николас неспешно повернулся и поглядел ей в глаза:
– Значит, в ваше время именно в такое и верят, да? Верят, что в мою эпоху женщины предназначались только для удовольствия?!
– Да! – с горячностью произнесла Дуглесс. – И они все были послушны, покорны, позволяли запирать себя в стенах какого-нибудь замка и не возражали, когда их только брюхатили и не пускали в школу!
– Нет, мне следовало бы поведать это матери! – смеясь вскричал Николас. – Да, моей матери, похоронившей трех мужей! Сам король Генри как-то сказал, что ее мужья не противились смерти, ибо ни у одного из них не было и половины ее мужества! Вы говорите "покорны"?! О нет, сударыня, они вовсе не были покорными! И еще – "в школу не пускали"?! Да моя мать говорит на четырех языках и участвует в философских диспутах!
– Что ж, – стояла на своем Дуглесс, – в таком случае ваша мать – просто исключение! Но я уверена, что большинство женщин были забитыми и подвергались грубому обращению!
При этих словах он пристально посмотрел на нее и промолвил:
– А что, в нынешнее-то время все мужчины благородны, да? И они никогда не бросают женщин в одиночестве, оставляя их на милость черни?!
Дуглесс покраснела и отвернулась. Может, сейчас и не самое лучшее время для подобных споров! – подумала она.
– Ладно, вы свою позицию изложили, давайте-ка вернемся к делу! – проговорила она, снова повернувшись к нему, – Сначала мы с вами отправимся в аптеку, то бишь в "кэмист", как они тут это называют, и купим все, что требуется для приведения себя в порядок. И "тени" для глаз, и румяна, и зубные щетки, и пасту для чистки зубов, и крем, – вздыхая, начала перечислять она. – Я сейчас, кажется, не сходя с места, убила бы кого-нибудь за тюбик губной помады! – Тут она сделала паузу и, поглядев на него, скомандовала:
– А ну-ка, покажите мне ваши зубы!
– Но, сударыня! – возмутился он.
– Давайте-ка я осмотрю ваши зубы! – невозмутимо повторила она. Если он – какой-то переутомленный аспирант, то у него во рту, конечно же, должны быть пломбы, если же и впрямь явился из шестнадцатого столетия, то, ясное дело, его зубов еще ни один дантист не касался, – рассудила она.
Поколебавшись, Николас все-таки разинул рот, и Дуглесс принялась двигать его голову то в одну сторону, то в другую, пытаясь получше рассмотреть каждый зуб. Три коренных зуба у него были удалены, еще в одном, похоже, намечался кариес, но вроде бы последствий трудов какого-нибудь современного дантиста не видно!
– Надо будет вам показаться зубному врачу, – заявила она. Николас даже отшатнулся от нее:
– Но зуб-то еще не настолько болит, чтобы его выдирать!