Каждая группа несла или штандарт с волчьей головой, или яркое знамя, или трофейный кол с волчьими хвостами, черепами и захваченным оружием, и варварская пышность этой армии воистину являла собой захватывающее дух зрелище.
Но великолепнее всех была сама царица.
Вставшая во главе своей армии, она готова была вступить в бой с северными племенами, дерзнувшими вторгнуться на ее землю. Разъезжая в высоких санях из сверкающего бриллиантовым блеском льда, она отчужденно следила за тем, как готовятся к походу ее воины. Сани влекла упряжка серых коней, на чьих боках искрился иней и чье дыхание рождало зимний ветер. Ледяная корона царицы блистала над дугами бровей, лазоревое платье переливалось в лучах полуденного солнца. Страх-Мороз покоился в ножнах на боку правительницы. Невесомый плащ из кружащихся кристалликов льда и снежинок обнимал стан царицы.
Команда полуобнаженных воинов несла ее флаг – гигантское зыбкое полотнище цветов сапфира и крови, и солдаты восторженными криками приветствовали свою любимую королеву.
И вдруг возгласы солдат и зрителей смолкли по кому-то невидимому сигналу, барабанщики и флейтисты утихомирили свои инструменты, и с колокольни усыпальницы святого Алексея полился унылый звон. Войско рухнуло на колени, каждый человек шептал молитву богам, прося о победе, а колокола продолжали гулко бить в безмолвии степи.
Когда последнее эхо звона угасло, Ледяная Королева вскинула свой могучий боевой клинок, и армии Империи и Кислева зашагали на запад – воевать.
Каспар смотрел вслед полкам и молился, чтобы Сигмар позаботился о них.
IV
Заледеневшие детские глаза смотрели на него не мигая, отказываясь отвести мертвые обвиняющие взгляды. Саша Кажетан сидел на холодном сыром земляном полу, привалившись спиной к стене погреба, крепко обнимая прижатые к груди колени. Мертвые дети с перерезанными горлышками в углу комнаты были его единственной компанией, и все они винили в своей смерти его.
Он ли убил их? Он не помнил этого, но память не значила ничего, когда дело касалось его скрытой чудовищной сущности.
Перед лицом от дыхания собирались облачка пара. Когда же вернется матушка? Она оставила его в этом ледяном погребе и велела ждать. И он повиновался ей, как повиновался всегда с тех самых пор, как научился ходить.
Но это место было ужасным, даже истинное "я" отступило от верхних пределов его сознания в присутствии чистого, неразбавленного и незамутненного зла, сочащегося из того, что было скрыто в бронзовом гробу, который стоял в центре комнаты.
Жажда содержимого гроба нести порчу была сильнее даже тяги его истинного "я" убивать, и он знал, что если бы не тьма его собственной души, то страшное, что таится в бронзовом ящике, убило бы его в тот же миг, когда он ступил в это подземелье.
Саша чувствовал, как с каждым днем, проведенным им в этом мрачном погребе, растет его сила, последние осколки рационального разума осознавали, что возвращается она немыслимыми темпами, но он был благодарен за все, что делает матушка, чтобы ускорить его выздоровление.
Ему потребуются все силы, чтобы достичь цели своего пока не прекратившегося существования, и он позволил себе натянуто улыбнуться, в который уж раз подумав о после фон Велтене.
Глава 8
I
Барабаны войны отбивали походный марш, бессчетные литавры, вознесенные на бронзовые алтари, звенели, избиваемые чудовищно толстыми мужчинами, чьи тела покрывали лишь причудливые извилистые татуировки. Черепа-тотемы, заклейменные отметинами Темных Богов, возвышались на алтарях, и лохматые, звероподобные существа резво прыгали позади них, резкими гортанными воплями прославляя своих адских хозяев.
Верховный Зар Альфрик Цинвульф скакал во главе сорока тысяч воинов – армии северных племен, никогда не знавшей поражения, вглядываясь в посветлевшее на востоке небо, туда, где слабые пока рассветные лучи гладили заснеженные пики гор Края Света. Новый год разменял всего лишь первые недели, но пенистые реки уже стекали со склонов темных гор, холодные, несущие осколки подтаявшего льда, – юная весна вступала в свои права.
Он и его темные рыцари, великаны на черных, как безлунная полночь, жеребцах, накрытых окровавленными кольчугами, остановились на вершине голого скалистого утеса. Глаза гигантских коней горели раскаленными угольями, широкие груди бугрились мощными мускулами – это были единственные в мире лошади, способные нести на себе облаченных в доспехи рыцарей Хаоса Верховного Зара.
Сам командующий озирал раскинувшуюся перед ним землю, отмечая маршрут своего войска, по которому оно спустится к подножию гор без трудов и потерь. В прошлом году передовые разведчики уже отыскали наилучший для армии путь. Вскоре дорога свернет на запад, к южным притокам Тобола, к лощине Урзубье.
Они обошли Прааг больше недели назад безо всяких инцидентов, разве что его кьязаки захватили в плен и содрали кожу с наряда ангольских разведчиков, неосторожно приблизившихся к конникам. Цинвульф знал, что весть о маршруте его армии вскоре неизбежно доберется до юга, но чем позже это случится, тем лучше.
Он повернулся в седле своей огромной черной кобылы, наблюдая, как орда его воинов в черных доспехах, зверей-чудовищ, монстров и тяжелых колесниц выплескивается из глубокой горной расселины. Какая сила в мире устоит против такой армии? Он истомился по битвам, вынужденная зимняя отсрочка раздражала его душу воина, жаждавшую воплей врагов, рыданий их женщин и славы Хаоса, которая станет его славой, как только они разгромят войска южан.
Солдаты разразились хриплыми приветственными криками, когда из пролома в земле показался укрытый тьмой Падший. Цинвульф видел, что мрак, окутывающий мечущиеся под ним зарницы, стал как будто тоньше, бесплотнее, словно чем дальше они уходили от древнего горного логова, тем меньше таился Падший. Массивные конечности рептилии с когтями длиной с человеческую руку, дикая грива лохматой черной шерсти – вот что проглядывало сквозь рассеивающийся дым, и Верховный Зар знал, что истории о силе и могуществе Падшего – не выдумка.
Звероподобные члены его армии падали ниц перед этим существом, воздавая хвалу его ужасному величию и размахивая своими грубыми железными топорами. Цинвульф видел, что и его воины теперь поклоняются этому созданию, как знаку милости Темных Богов, принося ему в жертву еще живые тела пленников с содранной кожей.
Падший был благословением, но, как и за все благословения Чара, за него нужно было платить. С Падшим они не могли проиграть, но командующий отмечал про себя, что чем глубже культ проникает в его армию, тем ниже падает боевая дисциплина.
Некоторые отряды свирепых норвежцев уже окунулись в кровавое безумие и резали друг дружку почем зря, если им казалось, что кто-то косо взглянул на них. Другие племена обратились к каннибализму, который сам по себе был не так уж и необычен, но эти убийцы охотились на воинов чужих племен, а подобная резня могла привести только к опустошительным междоусобицам.
Подобные проявления религиозного рвения росли с каждым днем, и Цинвульф знал, что должен скорее кинуть свое войско в бой, иначе оно рискует превратиться в бессмысленную и безмозглую толпу.
II
Чекатило допил квас и швырнул бокал в ревущий огонь; на краткий миг остатки спирта вспыхнули ярким пламенем. Его характер сильно ухудшился за прошедшие недели, и ни весна, подступающая к Кислеву, ни даже великая победа союзников при Мажгороде не притупили его жажду покинуть город.
Вчера передовые гонцы из личной охраны царицы принесли вести о том, что соединенные войска Кислева и Империи встретились с армией Кургана под командованием некоего Сурши Ленка у реки возле Мажгорода и наголову разбили врагов. Боярин Куркоз остался на западе выслеживать остатки соединений Ленка, а войска Стирланда и Талабекланда похоронили своих мертвых, прежде чем отправиться на восток, к Кислеву. Ходили слухи, что орды северян движутся вдоль гор Края Мира и царица собирается дать им бой. А еще говорили, что союзнические армии в дне пути от стен города.
Чекатило желал убраться подальше от Кислева, с каждым днем он все сильнее и сильнее чувствовал, что задыхается в этом обреченном городе. Но без путевых бумаг посла с имперской печатью отправиться через весь Кислев в Империю, к Мариенбургу, было бы, мягко говоря, рискованным предприятием. Сложись обстоятельства не в его пользу, он прибыл бы к месту назначения нищим, а этого произойти не должно.
Режек налил ему еще квасу в новый стакан и сказал:
– Лучше тебе не разбивать этот, он последний.
Чекатило хрюкнул, соглашаясь. Режек на ходу сделал глоток прямо из бутылки. Блики огня плясали на голых бревенчатых стенах. Все имущество Чекатило было собрано в караван крытых повозок, готовых к отправке в Империю, как только он получит от посла то, что ему нужно.
Его все еще возмущало, что фон Велтен отказался признавать свой долг. Подобные вещи с ним не проходят. Нет, только не с ним.
– Ты уверен, что от Коровица не слышно ни слова? Прошло две недели, – буркнул Чекатило.
– Ни единого, – подтвердил Режек. – И не думаю, что он вообще когда-нибудь появится, вероятнее всего, он уже сбежал из города. А даже если и нет, он не пойдет на это. Он не предаст посла.
– Ты недооцениваешь слабость Коровица, Режек.
– Давно надо было позволить мне прикончить его.
– Возможно, – согласился Чекатило, – но тогда я был должником Дрости и не мог этого сделать, а теперь время телячьих нежностей прошло.
Режек ухмыльнулся:
– Так, значит, я могу убить Коровица?
Чекатило кивнул:
– Конечно, но, полагаю, фон Велтен должен сперва узнать, что такое настоящая боль. Тогда он наверняка пожалеет о своем решении не возвращать долга.
– Что ты задумал? – возбужденно спросил Режек.
– Я был слишком снисходителен к послу, – пробормотал Чекатило. – Он мне нравится, но это неважно. Я и прежде убивал тех, кого любил.
– Хочешь, чтобы я прирезал фон Велтена?
– Нет. – Чекатило покачал головой и глотнул квасу. – Я хочу, чтобы он страдал, Режек. Дурацкое чувство чести мешало мне поступить с ним так, как я поступил бы с любым другим, но теперь с этим покончено. Завтра ночью я снова поговорю с послом фон Велтеном и велю ему дать мне то, что я хочу.
– А почему ты думаешь, что на этот раз он согласится?
– Потому что прежде, чем я пойду к нему, ты заглянешь в дом женщины, о которой он так печется, Анастасии Вилковой, ну той, которую солдаты называют Белой Дамой Кислева.
– И что мне с ней сделать?
Чекатило пожал плечами.
– Изнасилуй ее, пытай ее, убей ее – мне все равно. Ты же видел, как отчаянно фон Велтен хотел вернуть свою лекаршу, так что представь, в какой ужас он придет, когда я скажу, что похитил Анастасию Вилкову. Ему ничего не останется, кроме как дать мне то, что я прошу. А к тому времени, когда он обнаружит, что она уже мертва, мне это будет безразлично.
Режек кивнул, уже предвкушая те жуткие вещи, которые он проделает с Анастасией Вилковой.
III
Банкетный зал Зимнего Дворца представлял собой центр ансамбля парадных залов оплота царицы. Подобно Галерее Героев, стены здесь были из гладкого льда, а центральные двери вели на террасу, нависающую над садами внизу. Комната вмещала около четырех сотен обедающих. Вдоль стен выстроились слуги, по одному на каждый стол. На столах сверкала чистотой всевозможная посуда, требующаяся для трапезы, украшенная монограммой царицы и кислевским медведем. Возбужденный гул разговоров витал по залу, офицеры и солдаты оживленно беседовали о победах и боях, которые еще предстоят.
Армия союзников прибыла в Кислев утром, в разгар столь буйных празднеств, что можно было подумать, что война уже выиграна. Ликующие толпы стояли вдоль дороги в город и радостными криками приветствовали возвращение своей победоносной царицы. Шагающим солдатам горожане вешали на шеи гирлянды из весенних цветов. Бойцы, усталые и голодные, маршировали почти без остановок, чтобы добраться до Кислева как можно скорее. Каспар надеялся лишь, что у них будет достаточно времени для отдыха, поскольку, если верить слухам об орде Альфрика Цинвульфа, вождь Железных Волков ведет за собой силы, гораздо большие, чем кто-либо ожидал.
Неожиданно царица объявила о проведении победного банкета в Зимнем Дворце, и в тот же день посол получил именное приглашение с золотым обрезом. Празднование казалось неуместным, когда столько людей на улицах города голодают, но, как сказал Павел много месяцев назад, этикет требует, чтобы приглашенные к Ледяной Королеве прибывали на прием при любых обстоятельствах, невзирая даже на траур.
Когда Каспар и Софья направились к своему столу, послу пришлось посторониться, чтобы не столкнуться с уланом в красном мундире, чья выцветшая рубаха едва не лопалась под напором внушительного брюха. Посол даже не сразу сообразил, что это не кто иной, как Павел.
– Павел? Почему ты здесь? – не удержался от вопроса Каспар.
Его старый друг нервно переступил с ноги на ногу, прежде чем ответить:
– Пришла война, и я вернулся в свой старый полк. Многие погибли у Мажгорода, так что на счету сейчас каждый человек, способный сражаться. Я дрался с ними раньше, поэтому они сделали меня камрадом.
Каспар кивнул:
– Хорошо, хорошо.
– Камрадом, то есть товарищем, – объяснила Софья, видя замешательство Каспара, – у нас называют командира отряда кавалеристов.
– Ясно, – буркнул Каспар.
Мысль о том, что старый приятель пойдет в бой без него, родила в после мрачные предчувствия и даже зависть. Они двинулись дальше.
– Однажды тебе придется рассказать мне, что произошло между вами, – заметила Софья.
– Возможно, однажды, – согласился Каспар, когда они, наконец, подошли к указанному им столу и сели – как раз вовремя, чтобы успеть к короткой благодарственной молитве, которую произнес расположившийся во главе стола жрец.
Они с Софьей сидели под огромными серебряными канделябрами вместе с несколькими младшими офицерами армии Стирланда, и чем дальше тек вечер, тем оживленнее и интереснее становилась беседа. Кто бы ни составлял план размещения гостей на этом банкете, он, очевидно, был в курсе неприязни Каспара к Спицзанеру, который, наравне с боярами Кислева и генералом Эрнальфом Павиа, сидел за столом самой Ледяной Королевы. За спиной царицы стоял Петр Лосев, и Каспару пришлось бороться со жгучим желанием сделать нечто такое, о чем бы он впоследствии пожалел.
Он привел Софью, потому что ненавидел посещать подобные мероприятия в одиночестве, поскольку знал, что, в то время как командиры армий празднуют победу, люди, которые сражались и выиграли бой, обычно не наслаждаются наградами за свою храбрость. Софья, кстати, выглядела восхитительно в бархатном темно-красном платье; золотистые волосы она уложила в высокую прическу, открыв длинную шею и белые плечи. В ямке между ключицами женщины блестел гладкий голубой камешек на тонкой цепочке в оправе из серебряной паутинки, и Каспар улыбнулся, радуясь тому, что она с ним.
Почувствовав его пристальный взгляд, Софья оторвалась от разговора, который вела с темноволосым мужчиной в кричащем мундире из голубого стеганого шелка с серебром, с белым кушаком, наискось пересекающим его увешанную медалями грудь. Это был смуглый воин с навощенными, горделиво закрученными усами. Софья улыбнулась и сказала:
– Ты знаком с генералом Альберталли, Каспар? Он командует Талийским подразделением наемников, которое сражалось с генералом Павиа у Красино и возглавило атаку, разорвавшую линию курганцев при Мажгороде.
– Не имел такой чести, – вежливо произнес Каспар, протягивая руку талийцу. – Рад знакомству, сэр.
Мужчина с энтузиазмом потряс руку посла:
– Я вас знаю, сэр. Я много читал о вас. Вы никогда не проигрывали сражений.
Каспар попытался скрыть удовольствие от того, что встретил человека, осведомленного о его воинской карьере, но покраснел, заметив, как улыбается Софья его очевидной гордости.
– Все верно. Спасибо, что упомянули об этом. Поздравляю с победами у Красино и Мажгорода.
Талийец поклонился:
– Трудные были деньки, много крови пролито ради этих побед.
– Не сомневаюсь, – согласился Каспар. – Каковы они, я имею в виду – курганцы?
Альберталли тяжело вздохнул и покачал головой:
– Выродки, а не люди. Огромные, сильные, дерущиеся как дьяволы, с мечами в рост человека. Их сопровождают стаи диких псов, а скачут они на самых крупных лошадях, каких я только видел. Никто этого не говорит, но у Мажгорода нам просто чертовски повезло. Битва на реке, все просто, так? Но река замерзла в мгновение ока, и курганцы насели на нас со всех сторон. Да, битва была тяжкой и кровавой, но мы убили многих, и это ведь они бежали от нас, да?