Полоса блестящей воды между бортом карака и пристанью медленно, но неумолимо расширялась, паруса, округляясь, ловили усиливавшийся ветер, но Санчу уже ничего не могло остановить, и, взвизгнув для храбрости еще раз, она прыгнула, приземлившись на палубу карака и едва не сбив с ног боцмана. Носильщики швырнули вслед ее вещи, но тем повезло гораздо меньше – часть мешков долетела, а внушительных размеров сундук звонко плюхнулся в прозрачно-зеленую воду, подняв небольшую волну и, плавно покачиваясь, отправился на дно.
– Вот только тебя не хватало, – вздохнул Конан, поднимая упавшую девушку. – Чего на берегу не сиделось, а?
– Почему никто не сказал, что утром уходим? – возмущенно спросила Санча, поправляя растрепавшуюся прическу. – Что я в этой вонючей Кордаве не видела? Сбежать хотел, да?
– Угомонись, – посоветовал киммериец, глядя на постепенно удаляющийся берег, где метались упустившие добычу гвардейцы. – Мы и так еле сбежали.
– А что стряслось? – извечное женское любопытство взяло у Санчи верх над досадой, что ее чуть не оставили на берегу. – Опять что-то натворили? В городе шептались, что королевские пираты перебили кучу народу… Это не вы, случайно?
– Случайно не мы, – отрезал Конан. – А о чем еще шептались?
Санча добросовестно попыталась вспомнить:
– Больше я ничего не слышала… Куда хоть идем, можно узнать?
– Подальше отсюда… – недовольно проворчал в ответ северянин, повернулся к корме и крикнул: – Сигурд! Курс на полдень, но только посмей вывести нас к Барахским островам!
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Побережье Стигии
За кормой проворного маленького карака, направлявшегося на юг, оставались пройденные за два дня лиги и ставшая столь негостеприимной Кордава. Светло-синие, сливающиеся с цветом неба и моря паруса, наполненные попутным ветром, чуть слышно звенели, изогнутый нос резал тугие волны, вокруг корабля взлетали радужные брызги и с шипением вырастали пенные валы. Команда частью отсыпалась, частью бездельничала, перекидываясь в кости и поглядывая на горизонт – не появится ли суденышко, которое в его же интересах следует облегчить от груза? Меланхолично тренькала виола – Вайд, смахивающий на тощего драного кота, расположился на канатных бухтах и задумчиво мурлыкал себе под нос старую аквилонскую песенку слышанную от наемников с севера:
Не ведать мне страданий и агоний,
Мне встречный ветер слезы оботрет,
Моих коней обида не нагонит,
Моих следов метель не заметет…
– А повеселее ничего не знаешь, Крысенок? – лениво поинтересовались с нижней палубы. – Тоска заест тебя слушать…
– Да пожалуйста… – скривившись, отозвался Вайд, мигом переходя на залихватски-веселую мелодию:
По курсу – тень другого корабля,
Он шел – и в штормы хода не снижая.
Глядите – вон болтается петля
На рее по повешенным скучая!..
…В капитанскую каюту все звуки – плеск волн у борта, перебор струн и вразнобой подтягивающие песню хриплые голоса – долетали несколько приглушенными, точно пройдя сперва через толстый слой воды. Конан, расположившийся в каюте в приятном обществе початого кувшина с аргосским, отрешенно уставился на стоявшую рядом желтую шкатулку, пытаясь собрать воедино картину событий, приведших "Вестрел" к нынешнему невеселому положению.
Начать, конечно, стоило с посланной самим Сетом галеры, но тут уже ничего не изменишь, что сделано – то сделано. Мстительный нрав короля Фердруго известен по всему Южному побережью, и в тот день, когда зингарскому венценосцу станет известно о гибели "Араминты" и пассажира, на ней находившегося, а также о причастности к этому Конана и его людей, предсказать последствия будет нетрудно – команде карака, включая капитана, можно заказывать намогильную плиту – большую и одну на всех. Остается надеяться, что Чабела сумеет убедить своего свирепого папашу не устраивать публичной казни, но в ближайшие год-два в Кордаву соваться не придется.
Киммериец не верил в то, что из прыгнувших в море с "Араминты" людей некоторые сумели добраться до берега, а тем более – настолько быстро вернуться в Зингару. Тогда совершенно непонятно, как о произошедшем стало известно тихому человеку со взглядом приготовившейся к атаке ядовитой змеи – Вальдрио. Тем не менее, зингарец был отлично осведомлен о прискорбном недоразумении и добился своего, наняв экипаж карака для исполнения этого странного поручения. Интересно, почему выбран был именно Конан – в порту полно сорвиголов, согласных сделать подобную же работу и за несравнимо меньшую плату?
А затем тихоня получил нож в спину, до того навестив дом на Парусной улице… Получалось что-то непонятное – в полночь Вальдрио отправился к Нергалу, но в полночь же, почти одновременно, неизвестный передал Сигурду шкатулку с камнями и картой. Особняк на Парусной принадлежит графу Боргесе, подозрительной личности, головорезы которого, если верить Крысенку, участвовали в расправе над его, Конана, людьми. Такой проделки было достаточно, чтобы за жизнь Боргесы никто теперь не дал и медной монетки, но, опять же, Крысенок может ошибаться, и экипажи двух кораблей просто сводили свои счеты. Последнее маловероятно, значит, Болто и Саргос убиты потому, что видели или узнали такое, чего посторонним видеть и знать совершенно не полагалось.
Но зачем, спрашивается, надо было приканчивать Вальдрио, если он служил Боргесе? Тоже "на всякий случай", чтобы не разболтал лишнего? Или Вальдрио выполнял поручение другого человека и угодил в подстроенную ловушку? Наверное, труп знатока чужих тайн еще не успел остыть, как по всем столичным кабакам гвардейцы начали разыскивать не кого-нибудь, а именно капитана "Вестрела", но тело Вальдрио, как ни странно, осталось лежать в Кривом переулке. Такое могло произойти только в одном случае – кто-то сообщил королевской гвардии про убийство, назвал имя преступника и потребовал немедленно разыскать злодея. Причем "кто-то", обладающий достаточной властью, дабы никто не сомневался в правоте его слов, а стража города со всех ног бросилась выполнять приказ, напрочь забыв про невинно убиенного. Приказ выполняли настолько рьяно, что готовы были схватить экипаж карака в гавани, а это безумие – морской народ и королевская гвардия искони с друг дружкой не ладят, и попытка задержать отходящий корабль могла бы обернуться кровавым побоищем…
Между прочим, как выяснилось уже под утро, галера "Блудливая красотка", принадлежавшая Боргесе, действительно находилась в гавани Кордавы, но в большой спешке снялась посреди ночи с якоря и ушла из гавани, направившись неизвестно куда. Чабела уверена, что Боргеса имеет прямое отношение к событиям на Безымянном острове и поискам Короны Змея, но у принцессы нет на руках ни одного доказательства, которое можно было бы предъявить королю и потребовать у графа ответов на законном основании…
Шелковая занавеска, отделявшая часть каюты, дрогнула, отодвинулась в сторону, и оттуда выбралась встрепанная, но весьма довольная собой и окружающим миром Санча. С наслаждением потянувшись, она босиком прошлепала к столу, пристроилась рядом с северянином и, чуть ли не мурлыкая, поинтересовалась:
– Чем изволит быть недовольным мой господин?
– Не тобой, – хмыкнул Конан, обнимая девушку.
– Тогда чем? Этим? – Санча постучала по крышке шкатулки. – Но вы же сами все говорите: "не в первый раз, подумаешь, добраться и найти".
– Слишком много разных гадостей произошло еще до того, как начали искать.
– Не бери в голову, – легкомысленно отмахнулась девушка. – Произошла случайная цепь совпадений, а что стоит героям – корсарам отыскать маленькую вещицу пусть даже и в Стигии?..
Перебравшийся на корму Вайд ломал голову над мучавшим его вопросом – что принес на корабль Сигурд? Спрашивать у ванахеймца было бесполезно – он сам не знал, да и зная, не сказал бы. Из услышанного в "Девяти стрелах" Крысенок помнил: Вальдрио обещал оплатить расходы и доставить карту места поисков. Наверно, именно она теперь и лежит в капитанской каюте, а сам капитан – вот он, стоит внизу, разговаривает о чем-то с Зелтраном. Вот и Санча, устраивается на своем любимом месте на нижней палубе, улыбается направо и налево, а народ-то рад стараться – прикажи сейчас красотка кому-нибудь прыгнуть с мачты вниз головой, да не в море, а на палубу – и ведь прыгнет! А в каюте, значит, никого нет… Правду говорят – вора проще казнить, чем отучить воровать. Будто сам лукавый Бел тащит Вайда за руку к растреклятой каюте и загадочному свертку!
Вайд потихоньку спустился вниз, бочком подобрался к незапертым дверям каюты и проскользнул в узкую щелку между створками. Так и есть, наверняка это он, доставленный "подарочек"… Конечно, шкатулка заперта, а ключ спрятан, но, после недолгой борьбы с собственной совестью, Крысенок извлек из потайного кармана необычно изогнутую бронзовую отмычку, повертел ею в замке и бесшумно открыл крышку так заинтересовавшей его вещи. Содержимое мешочков он определил с первого взгляда и трогать их не стал, но медный, позеленевший от старости тубус выглядел чрезвычайно любопытным. Мельком подумав, что если его поймают за таким занятием, как обшаривание капитанской каюты, то уж точно выкинут за борт с камнем на шее, Вайд развинтил покрытую чеканкой трубочку, вытащил захрустевший папирус и осторожно развернул.
Паутина тонких линий, покрывавшая пожелтевший лист, сперва показалась ему совершенной бессмыслицей, но, приглядевшись, Крысенок сообразил, что смотрит на план замысловато выстроенного помещения. Повертев карту, он попытался определить, где находится вход, но не сумел – все выходившие за пределы неизвестного строения ходы заканчивались тупиками. Вайд озадаченно поскреб ногтем одну из нанесенных смоляно-черной тушью линий – папирус выглядел исключительно старым, а рисунок ровно вчера сделали, даже краска мокро поблескивает еле заметными искорками. Если взять лист и повертеть в руке, кажется, что искорки, как живые, бегают по коридорам и залам. Значит, именно в этом доме придется искать "неизвестно что", явно отмеченное на плане красной стрелкой?
"Как бы убедить капитана взять меня с собой, – подумал Вайд. – Уж очень хочется посмотреть, как такое непонятное сооружение выглядит на самом деле…"
Крысенок вздрогнул, услышав, как заскрипели палубные доски под ногами прошедшего мимо человека, быстро свернул карту, засунул в тубус, бросил его в шкатулку, захлопнул крышку, повернув отмычку, бегло оглядел стол – вроде ничего не сдвинуто с места – и стрелой вылетел из каюты, не забыв прикрыть дверь.
Его кратковременного отсутствия никто не заметил, и Вайд, подобрав оставленный возле мачты музыкальный инструмент, поплелся на корму. Совесть не заедала – он же ничего плохого не сделал, просто посмотрел! – однако, теперь любопытство жгло еще сильнее.
…День протекал медленно и тоскливо. Лишь после полудня на борту карака случилось некоторое оживление, вызванное появлением на горизонте большого квадратного паруса, несомненно принадлежащего галере. Но, помаячив в отдалении, неизвестное судно пропало, свернув к берегам Шема. В остальном плавание протекало непривычно – ни тебе лихих абордажей, ни ночных налетов на прибрежные поселки, ни бегства наперегонки с аргосскими и стигийскими военными галерами – тишина и спокойствие, ровный свист ветра в снастях да приближающаяся Стигия.
* * *
Красные скалы, по которым назвали неприметную бухту, оказались на деле вовсе не красными, а охристыми, с белыми и ярко-оранжевыми прожилками. Узкая полоса ослепительно белого песка, зажатая меж каменных россыпей, уходивших далеко в море, отделяла мерно накатывающий на берег прибой от буйной зелени джунглей. Отдавший оба якоря карак покачивался на волнах десятках в трех саженей от берега, а ялик в шесть весел, сновавший туда-сюда, перевозил груз и команду.
На берегу бухты раскинулось нечто смахивающее одновременно на безжалостно разгромленный кочевниками торговый караван и лагерь наемников в период военных действий – пара пологов, натянутых под защитой огромных валунов, разбросанные повсюду мешки и бочки, сложенное на войлочных подстилках оружие. У самого прибоя азартно, с криками и улюлюканьем, рубились трое на трое, кто-то постреливал из арбалета в прислоненную к камням деревянную мишень с грубо нарисованными разноцветными кругами, тут же дымил костерок, над которым покачивался закопченный вместительный котел.
– …А я говорю: капитан, давайте к Нергалу плюнем на эту затею и свалим, пока целы. Не пустят в Кордаву – не беда, уйдем к барахцам. Да с чего старому скряге нас выгонять – король же с нашей добычи имеет больше, чем собирает налогов со всего города! Принцесса заступится, в случае чего… Пообещаем, что впредь будем безобидны как новорожденные ягнята, и дело с концом.
Видно, боцман произносил эту проникновенную речь уже не в первый раз, и теперь повторял в слабой надежде на истинность известной мудрости – вода камень точит. Зелтран и Конан сидели, прислонясь к нагретому солнцем камню, и боцман тщетно пытался убедить капитана в том, что казавшаяся поначалу такой легкой авантюра оборачивается чем-то непредсказуемым и исключительно опасным даже для искушенных в передрягах корсаров.
Во-первых пропала шкатулка с картой. Капитанская каюта запиралась только на ночь, но никому из команды "Вестрела" в голову не пришло бы войти туда. Тем не менее в один прекрасный вечер шкатулка исчезла, а над караком немедля пронесся ураган в образе его собственного обозленного капитана. Но маленькая коробка из светло-желтого дерева канула неизвестно куда, а на следующее утро тали одного из ялов оказались перерезанными, сам же ял с тремя корсарами из экипажа давно растаял в темной южной ночи. Все уже были готовы к тому, что корабль сменит курс и повернет назад, однако вмешался Крысенок, отозвавший Конана в сторону и затем надолго засевший в капитанской каюте вместе с ним. О чем Вайд толковал с киммерийцем – никто не узнал, но нос карака по-прежнему смотрел на восход, на стигийские берега.
– …Это ты-то – новорожденный ягненок? – невесело усмехнулся Конан. – Скорее уж старый козел…
– Пускай козел, – с готовностью согласился Зелтран. – Но сердцем чую
– не разыщем мы ничего хорошего, и сами сгинем!
Северянин ничего не ответил, крутя в руке небольшой кинжал-дагу и время от времени подбрасывая его в воздух. Клинок неизменно вонзался по рукоять в ставшую уже довольно глубокой ямку в плотно слежавшемся мокром песке.
– Это же Дарфар! – отчаявшись, напомнил боцман. – Дарфар, а не что-нибудь!
– Ну, Дарфар, – неохотно согласился киммериец. – Что с того? Дарфарцы не страшнее пиктов, да и прячутся не на каждом шагу. Пройдем…
– Без карты?
– Карта есть, – северянин кивнул на Крысенка, с выражением мрачной решимости метавшего тяжелые ножи в ствол тонкой раскидистой пальмы. Зелтран пожал плечами, отказываясь что-либо понимать и совсем расстроенным тоном сказал:
– Взяли б хоть Сигурда с собой…
– Я еще собираюсь вернуться, – буркнул Конан. – Мне нужен корабль. Вы вдвоем сохраните его. Надеюсь, ты не дашь подпалить себя во второй раз?
Сигурд, узнав, что его оставляют с частью команды на борту немедленно впал в ярость и схватился за меч. К величайшему удовольствию всего экипажа, тут же начавшего делать ставки, на корме "Вестрела" произошло небольшое сражение, закончившееся полетом ванахеймца на нижнюю палубу. К сожалению, никто не понял и половины мудреных северных слов, которыми обменялись капитан и рулевой, хотя смысл был ясен и без перевода. Обозленный и побитый Сигурд напоследок выкрикнул что-то уж совсем заковыристое, а на зингарском заявил, что больше никогда не встанет за штурвал этого проклятого корыта, а всех киммерийцев при рождении Кром явно бил по голове, причем очень тяжелым предметом. Потом ванахеймец отряхнулся и, зло ворча в бороду, отправился к своему ненаглядному рулю.
Трое сбежавших сами выбрали свою судьбу: по законам ли Братства или вольных корсаров, наказание за предательство было одно – смерть. Подозрительным, на взгляд киммерийца, было то, что беглецы не прихватили с собой ничего, кроме шкатулки – ну, это понятно – и лодки, на которой далеко не уплывешь. Сунуться в Стигию бывшие пираты зингарского короля не посмеют – с равным успехом они могут надеть себе на шею петлю и затянуть ее потуже. Значит, побег был рассчитан заранее и неподалеку (наверняка неподалеку – на шестивесельном яле втроем много не нагребешь) их поджидают.
О пропавших камнях Конан пожалел лишь одно мгновение. Куда досаднее было, что поход, похоже, срывался, а связанные с ним надежды летели Сету под хвост. Троица, укравшая карту, навлекла на себя шквал проклятий именно потому, что почти вынудила капитана "Вестрела" скомандовать поворот на север – без карты или проводника в подземельях делать было нечего. Никому не хочется признавать, что его обставили, но такие уж, как говорится, кости выпали…
Но кто мог подкупить, либо еще каким способом переманить на свою сторону людей киммерийца? Имела ли к этому отношение шедшая за "Вестрелом" галера или вмешался граф Боргеса? Судя по содержимому шкатулки, затерянная в стигийских джунглях вещь стоит немало, и неудивительно, что отыскались другие желающие ее раздобыть. Северянин уже убедился, что цель их путешествия известна не только в городе, но и на борту корабля, правда, в несколько искаженном виде.
Двое знавших все обстоятельства – Зелтран и Крысенок – молчали будто рыбы, значит, кто-то из веселившихся в "Девяти стрелах" молодцов, достаточно трезвый, чтобы частично подслушать разговор капитана и неприметного зингарца, потом растрепал всем то немногое, что понял.
Болтали разное: часть команды была твердо убеждена, что капитан лет десять назад, во времена Белит и "Тигрицы", припрятал кое-что в здешних краях, а теперь решил забрать; другие утверждали – наконец-то отыскалось место, где хранил свои сокровища Ригелло Барахский, третьи – о якобы предстоящем вскорости очередном налете на Стигию… Сходились в одном – добыча, если сумеем ее взять, будет богатой. Такой богатой, что можно с чистой совестью бросать опасное ремесло и доживать век в достатке и покое.
Поэтому любой из корсаров лез из шкуры вон, стремясь доказать, что на прогулку по джунглям к неведомой цели следует взять его и только его. Конан отобрал восемь человек, хотя поначалу собирался не брать никого. Варвар давно уже убедился на собственном опыте – в любом неизведанном месте одиночке пройти намного легче, чем отряду, даже малочисленному. Особенно если одиночка привык справляться с неожиданностями не только на море, но и на суше.
Кроме того, не следовало ни на мгновение забывать про слова боцмана – невдалеке лежал Дарфар, самый гиблый и опасный край во всех землях Юга. С пиктами еще можно договориться, с обитателями Дарфара – нет.