И эти двое подрались. Бросились казаки своему другу на помощь, чтобы вместе стрельца побить. Да только и к стрельцу его дружки тоже на помощь подбежали. И такая драка меж ними всеми затеяла, что мигом они обо всем забыли. На яблоню волшебную никто и не глядел теперь.
Воробей суматохой воспользовался, пробежал меж дерущимися, на яблоньку взобрался и давай плоды дивные рвать. Раз, два, и полный подол рубахи яблок молодильных набрал. Спрыгнул вниз и убежал туда, где прятался.
Когда казаки и стрельцы вволю надрались, помирились, кафтаны от пыли вытряхнули, синяки пятаками позакрывали, только тогда вспомнили, что яблоню царем охранять здесь поставлены. Посмотрели на дерево и ахнули.
Не светилась больше волшебная яблоня. Не горели на ней листья золотом, не светились яблоки жарким огнем. Самое обычное дерево стояло перед стражниками. И яблоки на ней теперь висели самые обыкновенные.
– Украли! – закричали стрельцы и казаки. – Украли! Держи вора!
А воры то уже далеко были. Вниз спустились. Ищи их теперь.
– Теперь спрятаться надо, – говорит Воробей друзьям. – со двора нам пока не выбраться. Слишком стражи много. Мы пока во дворце спрячемся. А когда нас искать перестанут. Наружу и удерем.
Побежали они к дворцу. Да только дворец оказался совершенно пустым. Не было в нем ни стражи, ни слуг Владисветовых. Куда-то все разбежались. И тут ребятам навстречу витязь вышел. Молодец удалец. Ваня его сразу узнал. Это был богатырь из отряда его друга Удачи.
– Где Удача? – сразу кинулся к богатырю царевич.
– Тебя дожидается, – отвечает богатырь. – Наказали мы твоего обидчика, царя Владисвета. Всех его стражников и воинов побили, и вон вышвырнули, а слуг и бить не пришлось. Сами разбежались. А как твои дела? Добыл яблоки?
– Добыл! – Ваня показал сумку полную молодильных яблок, горевших золотым огнем.
Свистнул богатырь. И тут же к нему вышли остальные воины. А среди них Удача. Увидел он яблоки. Обнял царевича, молвил:
– Вот и славно. Половина дела сделана. Даст Бог, и остальное свершим. А теперь в путь дорогу пора.
Вышли они во двор. Превратился Удача снова в волка. Сел на него царевич Ваня, Василинку перед собой усадил, сказал ей:
– Здесь тебя не оставлю. Домой к себе возьму. А как спасу матушку и батюшку, сам тебя отвезу к твоим отцу и матери, и в ноги им поклонюсь в благодарность, что такую дочь славную вырастили. А ты, Воробей? – обратился он к новому другу. – Не хочешь со мной?
Воробей покачал головой:
– Нет, у меня и здесь делов по горло.
– Коли так, прощай. И спасибо тебе за помощь.
– Прощай, царевич. Да поможет тебе Удача.
И помчались снова по Киевгороду серые волки. Стая в тридцать голов. А на самом могучем и сильном вожаке волчьем сидели крепко обнявшись царевич Ваня и царевна Василинка. Больше уже на их пути никто не вставал. Даже Микола Кривой и Никола Крещатик. Пробежали она по городу, перепрыгнули городские ворота и пропали в кромешной темноте.
Долго еще город в себя прийти не мог после этого. Особливо в царском дворце.
Вылез из-под кровати, где прятался от расправы, трусливый Владисвет, стал по пустому дворцу бегать, слуг звать, да стражу верную. Только мало кто к нему на зов явился. Несколько служанок, брадобрей, десяток стрельцов сердобольных, да Микола Кривой с Николой Крещатиком и сотней казачков. Окружили они царя, успокоить пытаются. А тот ревет, словно дитя малое:
– Не защитили вы меня! От позора не спасли! От воров, да злодеев не уберегли. Зачем вы мне такие тогда надобны? Ой, больно мне! Ой, горестно мне! А ну принесите мне яблочка молодильного!
И тут стрелец Федул царю отвечает:
– Так нет больше теперь, царь батюшка, яблочек молодильных. Украл их царевич Ваня. Прямо с яблони снял, да унес. А стражу обманул и перехитрил.
Услыхал про это царь Владисвет, и перестали его ноги держать. Бухнулся он на пол, растянулся. Заплакал:
– Украл мою молодость царь Дубрав! Себе забрал. Не быть мне больше молодым, не быть бессмертным. Вот и смерть моя идет, косой звенит, костьми гремит.
И прямо на глазах у потрясенных людей, стал царь стариться и из молодого юноши в старца дряхлого превращаться.
Да только почему-то никому его не жалко. Никто по старику и слезинки не проронил. А Никола Крещатик тихо сказал Миколе Кривому:
– А ведь старый хрен всех своих детей и внуков пережил. Нет у него теперь наследников.
Ответил ему Микола:
– Значит, придется нам казакам атамана всеобщего выбрать, да державу запорожскую царю Дубраву под начало отдать. Не к ливонским же рыцарям на поклон идти? Царь нам нужен свой – православный.
Былина шестнадцатая ПОЛЯНА ПОДНИМАЕТСЯ НА КОСТЕР
Пока царевич Ваня, царевна Василинка и витязь волк Удача, добираются до Князьграда, мы с вами узнаем, что в том городе творилось, с тех пор, как мальчик его покинул.
Очень огорчились царевич Ратмир и царевич Ратибор, когда им не удалось поймать своего меньшего сводного брата. Но такие уж они были люди, что не привыкли долго унывать. Как только они в бане вымылись, кости попарили, грязь походную смыли, затем за стол сели, бочки с вином открыли, пировать с дружинниками своими сели, то сразу про Ваню и забыли.
И странное дело. Царь Дубрав еще не умер, и весь город в траур оделся, его оплакивая, все слуги и служанки в черные одежды обрядились, да слез с лиц не смахивали, а сыновья его пируют, песни непотребные поют, вина самые крепкие пьют, друг с другом спорят, кому что достанется после смерти отцовской.
– Я, – кричит Ратмир царевич, – себе юго-западные земли возьму в управление!
– Это почему это ты? – не согласился с ним Ратибор.
– А потому что я старше тебя. Так что лучшие земли, с городами торговыми, мне достаться должны.
– Что же это получается? – закричал Ратибор, за меч хватаясь. – Если я младше тебя, то мне пустоши северные достаться должны?
– Почему это пустоши? Там города не менее богатые и знаменитые. Новыйград тебе достанется, и Рязань твоя будет. Мало тебе этого?
– Мало! Я Смоленск хочу! Там калачи сладкие.
– Ах ты, обжора! – закричал Ратмир. – А вот это видел?
И сунул брату здоровенную дулю. Не стерпел такой обиды Ратибор, треснул брата по уху. Тот ему тут же глаз засветил.
Увидели их воины, что братья между собой дерутся, и тоже в драку ввязались. Так полагается. Раз твой царевич дерется, поддержать его надобно. И такая драка началась тут же за столами, в царском дворе, что весь Князьград ее слышал.
Правы были седовласый волхв и боярин Брадомир. Не успел еще царь Дубрав Богу душу отдать, а его сыновья уже драться начали, землю русскую меж собой делить. И раздор уже расправил крылья над городами русскими. Кто из них какого из братьев в борьбе за трон поддержит?
Но тут царица Забава прибежала. Насилу сыновей разняла, драку прекратила. Отругала их как малышей, подзатыльников надавала. Успокоились царевичи, слезы утерли, синяки потерли, прижались к матери, сидят на лавке, как сычи друг на друга смотрят.
– Опять вы деретесь, сыновья неразумные? – ругает их царица. – И как вам только не стыдно? Вы же братья! Друг за друга стоять должны. В этом ваша сила.
– А что он жадничает? – пожаловался на брата Ратибор. – Смоленск себе зажилил, да еще и обзывается.
– А братцу Ратибору, сколько не давай, ему все мало! – ответил Ратмир.
Еле-еле их помирила Забава.
– Нечего вам драться! – сказала она. – Нельзя землю нашу делить. Поэтому, я сама ею править буду, пока не увижу, что вы ладить меж собой начали.
Злобно посмотрели на мать царевичи, ничего не сказали. Только каждый из них про себя подумал, что надо бы братца извести. А вслух сказали:
– Надо бы Поляну быстрее сжечь. А то воины батюшкины слишком плохо себя ведут. Вдруг ее освободить захотят, да вместо тебя царицей сделать?
– Пока царь Дубрав жив, делать этого нельзя. Вдруг выздоровеет? Тогда нам плохо придется. Вот помрет, тогда уже и с Поляной разделаемся.
– Поскорее бы уж! – вздохнули царевичи.
Ушли они спать. А на утро опять буянить ссориться начали. Подерутся, затем помирятся, выпьют вместе, потом опять в драку. И так день за днем. Бестолковые, пустые головы. Одно веселье в глупом умишке. Кто на них не взглянет, сразу думает – "И как такие олухи великой державой править будут?"
А царица Забава, места себе не находит от волнения. Особенно тоскливо и страшно ей стало, когда пропала ее рабыня верная Хазария. Искали ее слуги и служанки, по всему дворцу искали, да не нашли. Как в воду канула. Трудно царице без ее советов и наущений. Некому совет дать, некому думу подсказать.
День за днем проходят, а царь Дубрав все не умирает.
– Дышит еще, – с поклоном докладывают каждое утро царице слуги, да знахари-врачеватели. – Жив царь Дубрав.
Пусто в покоях царских. Лежит он один одинешенек на постели своей, в белом саване. Смерти дожидается. Но что-то к нему смерть не торопится.
Раз вечером царица Забава пошла мужа навестить. Посмотреть, как он там. Вошла в опочивальню. И увидала на приоткрывшейся ставенке, сидящую кукушку.
– Прилетела? – спросила ее Забава. – Когда же песню запоешь свою поминальную по супругу моему?
Кукушка посмотрела на царицу, но никакого звука не издала. Осталась молчалива и недвижима.
Вздохнула царица, обернулась, посмотрела на мужа, и только тут увидела, что не одна она в помещении. И от страха чуть сердце у Забавы не разорвалось, потому что такое она вдруг увидела, чего мало кому из смертных видеть доводилось.
Лежал царь на кровати, руки на груди скрестив. А по обе стороны от него неизвестно откуда появились два кресла резных. На одном сидел старик древний и тощий, на другом же сидела дева, которую можно было бы назвать красавицей, если бы не было у нее такого скорбного да изможденного лица, которое делало ее чуть ли не безобразной.
И поняла Забава, что это предвестники смерти Дубравовой. Хворст – покровитель болезней, немощи и старческой слабости и Мора – богиня бесплодной болезненной дряхлости, увядания жизни и неизбежного конца ее.
Сидят Хворст и Мора, молчат. Смотрят внимательно на Дубрава и ждут.
Но не только Хворст и Мора были тут. Вокруг царя лежащего, водили хороводы сестры Лихорадки, крылатые дочери царя Ирода. Злые безобразные девы, чахлые, заморенные и вечно голодные, прилетели они из самых дальних подземелий Ада и поют теперь тихую песню, от которой умирающий царь вздрагивал и стонал и корчился от боли невыносимой. А страшные и тощие словно скелетины сестры, числом в двенадцать, вытягивали у него остатки сил. И только один Ведогон Дубравов, братец его невидимый, дух добрый, что при нем живет от самого рождения, вокруг царя летает, да Лихорадок от человека отгоняет. Трудно ему. Ох, трудно! Один он, а злодеек много. Пока с одними дерется, другие на царя с другой стороны наседают. Подтачивают, его как червь яблоко. А Ведогон, все же не сдается. Сильный дух у царя Дубрава. Бьется и сдаваться не собирается. И душу царя, которая уже давно по тому свету гулять отправилась, обратно зовет. Да только не хочет возвращаться обратно в тело душа Дубрава. Нет сил у нее для этого. Светящимся мальчиком гуляет она по темному коридору, и лишь грустно назад оборачивается. А его уже Желя и Кручина оплакивают, две вечно печальные сестры-красавицы с черными длинными распущенными волосами. Сопровождают они всякого человека в его первых подступах к потустороннему загробному миру. Льют они по Дубраву слезы горькие, поднимают вверх руки прозрачные, на колени падают. Желя, само воплощение беспредельного сострадания, Кручина – олицетворение печали и укора. Почти похоронили скорбные девы царя Дубрава. И все это предстало глазам царицы.
Подкосились ноги у Забавы, еле силы она в себе нашла. Повернулась и побежала из царской спальни прочь. Прибежала к себе и упала без чувств. Когда очнулась, огляделась, затем руками лицо закрыла. И тут царица зарыдала. Во весь голос. Прямо посреди ночи. Сбежались няньки служанки.
– Что случилось, матушка? – спрашивают.
Да только царица их вон прогнала. Одна остаться захотела. Только воды попросила подать. Напиться захотела. Дали ей уточку резную, водицей свежей наполненную, и ушли няньки служанки. Осталась одна царица. Пьет воду, и слышит, как стучат у нее зубы от страха.
И тут вдруг вскрикнула Забава и с плеском воду разлила, уточку уронила, потому что увидела перед собой сгусток дыма черного, прямо перед ней повисшего. И в сгустке этом разглядела она лицо Хазарии.
– Что, царица, узнаешь ли меня? – захихикала ведьма. – С того света к тебе я явилась. Нет мне там покоя, пока здесь на земле все дела не улажены. Как дела твои, голубушка? Помер ли твой супруг ненаглядный? Или жив еще? Что-то я его там не встречала. Знать, держится еще, старый пень.
– Пошла прочь! – зашептала Забава. Захотела она перекреститься, да только рука отнялась у нее. Ничего не вышло. – Сгинь, окаянная!
– Погоди гнать меня, матушка, – черный сгусток так и залетал вокруг царицы. – Дела твои очень плохи. Ванька Полянин жив остался, сюда спешит. Да не один. С друзьями. Царя Дубрава спасти хочет. Яблоки молодильные несет. Если ему это удастся, то тебе и сынкам твоим конец. В гневе никого не пощадит твой муж.
И тут рядом с черным сгустком, появился точно такой же, но только белый дым. И в нем узнала Поляна старика волхва. Ударил старик посохом по черному дыму, прочь его прогнал. К царице взор свой обратил.
– Опомнись, Забава! – сказал он ей. – Полно зло творить. Не вся еще у тебя душа зачернена. Есть еще в ней места белые. Не противься тому, что деется, не мешай сыну Поляны, и ее саму в покое оставь. Сыновей своих урезонь. Помоги мужа своего спасти, и простит он тебя.
Затем белый дым вдруг опять почернел, и лицо волхва лицом Хазарии закрылось, закаркало:
– Убьет тебя царь, и сынков твоих тоже. Всех до одного! Поляна его женой станет! И сынок ее царским наследником!
– Внемли слову светлому! – снова закричал волхв. – Не слушай слова темного!
– Поляна царицей будет! – не сдавалась Хазария. – Ванька ее царевичем!
Затем голоса белого колдуна и черной ведьмы смешались, перепутались, и переливающий то черным, то белым, дым исчез.
И опять лишилась чувств Поляна.
Очнулась утром, окинула вокруг себя взором суровым и сказала твердым голосом:
– Не бывать Поляне царицею! А ублюдку ее царем, сынами моими повелевающим. Эй, слуги!
Одели ее в одежды царские, в одежды тяжелые. Пошла она в тронный зал, приказала всех бояр созвать, воевод, и конечно же сыновей своих.
Когда собрался совет государственный, стала царица речь держать:
– Вчера супруг мой, державный наш Дубрав Дубравович, на короткое время в себя пришел. – В палате среди присутствующих прошел гул удивления. Царица, не моргнув глазом, продолжала: – Но только я это видела. И разговор у меня был с государем нашим. Завещал он государство им от предков полученное и силой его увеличенное и усиленное мне, супруге его. Отныне я ваша царица и повелительница. Слушайте же мой первый приказ. К ночи приготовить на главной площади города костер. На том самом месте, где когда-то стоял храм Чернобога. Давно мы древним богам не приносили жертв. Так принесем же Чернобогу жертву, богатую. Сожжем в его честь ведьму проклятую, Поляну Муромскую, за то, что царя нашего она извела зельем ядовитым, словом чернокнижным.
Сказала она так и вышла из Большой палаты, где дела государственные решались. Ни на кого даже не глянула. Сыновья гордо посмотрели на бояр и воевод, и за ней пошли.
– А, вы, – обернулась она к ним, – возьмите своих воинов и место казни окружите со всех сторон, чтобы даже мышь до Поляны пробраться не могла. Также заприте ворота городские, посадников по домам разгоните, чтобы никто носа высунуть не посмел.
Удивились сыновья такому властному голосу, какого ни разу в жизни от нее не слышали, но ничего не ответили, выполнять волю материнскую бросились.
Посмотрела им вслед царица, прошептала с болью великой:
– Ради вас все делается, сыночки милые!
Иногда материнская любовь и во зло бывает. Так случилось с царицей Забавой.
И сразу в Князьграде суматоха началась великая. Приготовления страшные. Воины царские, горожан-людей посадских стали по домам разгонять. Возмутились князьградцы такому обращению. Никто их никогда так не забижал. Многие за колья схватились, за топоры. Да только что сделаешь колом деревянным против меча булатного? Да и воины царские дело свое знают. Быстро бунт подавили. Особо ретивых, в цепи заковали, в подвалы отправили, тут же другие притихли, головы опустили, слову царскому повиновались.
И опустел великий и многолюдный город. Ни единой живой души не осталось на его улицах. Все попрятались в домах, на засовы двери дубовые заперли. Даже собаки и те лаять перестали. Видно поняли, что недоброе дело готовится. Заскулили, завыли жалобно.
Только воины теперь по Князьграду гуляют, улицы прочесывают, непокорных выискивают. Да конные отряды стрелами от ворот до дворца и наоборот летают. А ворота городские со всех сторон заперли, на стены стражников и лучников выставили, пушки зарядили. Словно страшный враг к городу подойти должен.
Но самое ужасное готовилось на городской площади, где еще недавно бойкая торговля шумела. Теперь ряды торговые ратники ратмировы, переломали, а на их месте стали возводить деревянный помост со столбом посередине, к которому должны были Поляну привязать. А под столбом, вязанки дров стали наваливать, да маслецом конопляным их поливать, чтобы лучше горели.
Страшную казнь Поляне готовила царица Забава.
А царевич Ратмир и царевич Ратибор больше всего трудились, сами дрова в будущий костер подбрасывали, радовались:
– Ой, и запалим колдунью! Загорит она, запылает!
И хохотали от радости. И дружинники их вместе с ними тоже от своих господ отстать не хотят.
– Гори-гори ясно, чтобы не погасло! – хором запевают. – Эх, погреемся у костра. Повеселимся. Мясца пожарим.
Говорят, каков хозяин, таковы и псы у него.
Бояре же, самые знатные люди царства, смотрели хмуро на все это, головами качали, молча друг на друга поглядывали, да только сказать ничего не смели. Никто из них не хотел на тот свет отправиться. С тех пор как на их глазах убили Брадомира, смирные они стали и послушные.
А день подходил к концу. Все ниже и ниже клонилось к закату солнце. Вот и настал тот момент, когда встретилось оно с землей. В колыбель свою ложиться отправилось.
– Пора уже! – торопят Забаву царевичи. – Вели привести Поляну. У нас уже и фитили запалены.
– Не время еще, – отмахивается от них царица. А сама у конюха Мисаила, которого дежурить около спальни царской поставила, тихо спрашивает:
– Не поет еще кукушка?
– Не поет. Молчит окаянная!
Царица кулаки сжала, зубы стиснула. На конюха так глянула, что он от страха аж присел. Убежал обратно на пост. А небо все темнее и темнее делается. Вечер в самом разгаре. Вот-вот и ночь наступит. Опять Мисаила зовет царица.
– Не поет?
– Не поет.
– Пошел вон.