– Это ты и хотел сообщить? – – Подожди. Может, я выражаюсь неясно, но ты должна понять – геродиане знали, что, если они не попадут в долину Чордан первыми, победа выскользнет из их рук. Не поможет даже Фа'тад. И мы, и другие, что сражались на нашей стороне, начисто про это забыли. Только и талдычат – Дак-эс-Суэтта, Дак-эс-Суэтта. Потому, мне сдается, что все, кто в Кушмаррахе мнит себя важными шишками, были там. Они не могут представить – как это их поражение менее важно, чем какое-то ничтожество, которое открыло какие-то жалкие ворота. Но разве можно сбрасывать со счетов десятки тысяч погибших?
– Ты думаешь, что знаешь, кто их открыл.
– Я не думаю, что знаю. Я не предполагаю. Я уверен.
– Насиф.
Аарон уставился на нее, разинув рот.
– Это многое объясняет, не правда ли? Например, твое всегдашнее с ним обращение. И почему он так преуспел, не так уж надрываясь. Рейха частенько недоумевала, откуда у него деньги берутся. И за столько лет ты не проронил ни словечка.
– Дело в Рейхе. И в Зуки. А война все равно проиграна и окончена.
– И ты не чувствовал горечи? Не чувствовал желания восстановить справедливость?
– Еще бы не чувствовать, черт возьми! В долине Чордан полегли мой отец и два брата. Папа был уже стар для Дак-эс-Суэтты, Туддо и Рейни – слишком молоды. Да, мне горько и больно, я ненавижу Насифа. Но что станется с Рейхой и Зуки, если вывести его на чистую воду? У них больше никого нет – всех забрала война.
Почти робко, точно им впервые разрешили остаться вдвоем, Лейла погладила мужа по руке.
– Ты хороший человек, Аарон. Спасибо, что рассказал.
– Еще не рассказал.
– О чем ты?
– Вчера вечером тебе было не до Насифа, верно?
– Я старалась по возможности не обращать на него внимания. – Она улыбнулась. – Мне он совсем не нравится. Да и Рейха не сказать чтоб без ума от него. Но она женщина и вынуждена жить с тем, с кем свела ее судьба. Ты начал о Насифе – вчера вечером…
– Он снова вынуждает меня принимать решение. А это и в первый раз было нелегко. Не легче, чем молчать столько лет.
– Почему снова?
Сегодня она не порет чушь, как обычно, а бьет прямо в цель.
– Потому что вчера, под занавес, Насиф чуть не выболтал, не похвастался, что он не последний человек в Союзе Живых, – Но что с того… Ох.
– Да. Может, он до сих пер продолжает убивать кушмаррахан.
* * *
Бел-Сидек терпеливо ждал, пока старик соберется с мыслями. И вот Генерал заговорил:
– Я заметил, ты не назвал ни одного имени.
– Имен мне не сообщили.
– Но ты не пришел бы ко мне, если б не предполагал, о ком идет речь.
– Вы правы.
– Итак?
– Ваши решения, как правило, быстры я беспощадны. Вы чувствуете угрозу – и сразу уничтожаете ее. Но в данном случае, мне представляется, мы имеем возможность поддеть самого Кадо. Разумеется, если сведения эти не окажутся чистым бредом.
Генерал подумал с минуту.
– Ты прав по всем статьям, атаман. Это действительно редкая удача. И, конечно, именно тебе принадлежит право воспользоваться ею, если, как ты мудро заметил, это не бред и не вздор.
– Благодарю вас, сэр.
– Но ты должен понимать, в какую тонкую игру вступаешь. Первым делом надо решить, дашь ли ты ему знать, что его разоблачили. Если просто подбрасывать предателю ложные сведения, он может нагадить в другом месте. Если пытаться перевербовать его, рискуешь напугать до полусмерти и потерять вовсе. Другая опасность: Кадо или Бруда могут ощутить, что поставляемая шпионом информация стала какой-то иной, слишком резко изменилась. В любом случае ты должен соблюдать предельную осторожность.
– Само собой разумеется, сэр.
– С чего начнешь?
– Уверюсь, что не ошибаюсь.
– Предлагаю человека, который справится с этой задачей лучше всякого другого.
Бел-Сидек улыбнулся.
– Правда, тебе придется выдать мне имя шпиона. Но я уже обещал – он твой. Однако дело настолько важное, что должно попасть в надежные руки. Среди рядовых Союза чересчур много любителей. Кроме того, если послать кого-то из Живых, предатель может опознать его.
– Давайте имя на имя, сэр. Старик наморщил лоб.
– Нет, не могу. Это не в его правилах. Имя ты получишь в наследство – после моей смерти.
Бел-Сидек тщательно взвесил последнее заявление Генерала, обдумал и сказанное стариком раньше.
– Хорошо. Проследите за одним из ваших людей – за Насифом.
Генерал долго оставался неподвижным; лицо его мертвенно побледнело.
– Ты уверен?
– Это он.
– Хвала богам, милосердным и всемогущим, что улыбаются благосклонно, глядя на нас.
– Сэр?
– Я намеревался передать округ Хар Хадрибелу, а Насифа ввести в командование Шу. Даже если б, он сам не узнал меня, это сделал бы Кадо, стоило Насифу описать атамана Шу.
– И все же советую выдвинуть его, сэр. Вам не обязательно выдавать себя. Если Насиф действительно сотрудничает с геродианской шайкой, о такой новости ему захочется доложить хозяевам.
– Да. Принеси письменные принадлежности. Бел-Сидеку пришлось подождать. Старик писал медленно, и усилия его были куда более болезненными, чем накануне вечером. Бел-Сидек молча переживал за него. Всего Генерал написал три записки.
– Эту отнесешь туда же, куда носил вчера. Другие две – Хадрибелу. Одна для него, вторую он после ужина лично доставит Насифу. Ты же пойдешь к своей подружке и пробудешь у нее до ночного совещания.
– Слушаюсь, сэр.
Бел-Сидек вышел; нога так разболелась, что захотелось подбодрить себя.
– Я не поддамся. Я не побежден. Я – среди Живых, – пробормотал он.
* * *
Эйзел дотащился до единственного свободного столика в забегаловке Мумы и тяжело опустился на стул. Сам Мума немедленно вырос рядом и устроился напротив.
– Тяжелый день выдался?
– Мало сказать. У тебя в подвале еще остался запасец того нарбонианского пива? Сдается, я готов вылакать целую бочку.
– Есть немножко внизу. Такого больше нигде не сыщешь. Но не уверен, что у тебя есть время. – Мума поднялся.
Эйзел проследил за ним глазами. Мума остановился у двери в кухню. Через секунду на пороге возник хромой человек. Хромой-то хромой, но на руку он был изрядно ловок. Эйзел чуть не пропустил момент передачи письма.
Мума подозвал младшего из сыновей, и тот вышел вместе с калекой. Мума выждал минуту и вернулся к столику Эйзела.
– Мне?
– Тебе. Воробышек прилетел.
– Сходи за пивом.
Мума осклабился; нескольких зубов у него не хватало.
– Не намерен срываться из-за этого?
– Намерен чуток расслабиться, пожрать и выпить. Варево в котелке вскипит и без моего присмотра.
– Не сомневаюсь. Слишком много у тебя хозяев, всех не обслужишь.
– Хозяин у меня один. Я сам.
– Пусть один, но очень требовательный, спуску не дает.
– Может, и так.
Эйзел подумал о паре спокойных недель, о мирной рыбалке в каком-нибудь тихом уголке. Кушмарраханская похлебка поварится без его присмотра. Но не сейчас. Сейчас здесь здорово интересно. Чуть позже.
* * *
– Ну и ну! – Меджах с шутливым отчаянием уставился в свою миску. – Сырое вместо подгорелого.
– Червяков хоть нету? – поинтересовался Ногах.
– Да нет вроде, даже им стыдно показаться в такой компании.
– Тогда ешь. Вырастешь большим, сильным, храбрым и умным, как наш возлюбленный…
Ногах заметил веселые искорки в глазах сидевших напротив братьев и обернулся.
– Мо'атабар! Мы как раз о тебе толковали.
– Слышал-слышал, что-то насчет моей силы да смекалки. Впрочем, с истиной это имеет не больше общего, чем румянец смущения на девичьих щеках. Кстати, наш возлюбленный предводитель желает видеть тебя вместе с братишкой. Не спеши, не спеши! Ты же знаешь, я человек вежливый, деликатный, я полон сочувствия к нуждам подчиненных. Ни в коем случае я не лишу тебя редкостной возможности отведать подобные деликатесы. Такая удача выпадает один раз в жизни, а я не какой-нибудь дикий злобный турок. Кушай, не стесняйся, кушай больше. Наслаждайся, пока можешь. Не попросить ли повара принести добавки? Наверняка осталась одна-две порции.
– Нет-нет, я командир и должен обуздывать свои желания, чтоб не подавать дурного примера. Обжорство – непростительный и отвратительный порок.
Мо'атабар, ухмыляясь, отошел от них.
– Фа'тад! – воскликнул Йосех.
– Да.
У Йосеха тут же заболел живот.
– Опять.
– Не доводи меня, братишка.
– Ну чего он ко мне привязался?!
Никто не отозвался, даже не сострил в ответ. Меджах брюзжал что-то в адрес неблагодарных кушмаррахан, которые травят всякой дрянью своих благодетелей.
Они съели все, что было хоть сколько-нибудь съедобно, и Йосех отодвинул тарелку.
– Нечего тянуть, – сказал ему Ногах. – Идти все равно придется.
В лагере было куда больше народу, чем накануне вечером: дартары стягивались к загону, в котором сидели захваченные в лабиринте пленники.
– Смотри, – Йосех дернул брата за рукав, – некоторые совсем дети.
Четверо ребятишек забились в угол загона и дрожали от ужаса. Йосех с трудом определял возраст вейдин, но на глазок он не дал бы им больше пяти-шести лет. В двух метрах от детей лежал труп. Кожа его была воскового оттенка, как и у всех взрослых пленников. Из бока его торчала черная стрела.
– Наверное, он попытался обидеть детей, – пояснил Ногах.
Йосех пробурчал что-то невнятное. Он оглядел остальных заключенных и подумал, что не горит желанием узнать, какие кошмары и тайны скрываются в глубине лабиринта округа Шу.
Яхада провел их внутрь, не утруждая себя докладом, и ткнул пальцем в дальний угол, где можно было присесть на корточки. Братья повиновались. От смущения Йосех не смел поднять глаз и уставился на побелевшие от напряжения костяшка пальцев.
У Фа'тада собрались все командиры. Вопреки ожиданиям Йосеха обсуждали они не приезд нового градоначальника, а то, что удалось выпытать у допрошенных уже пленников. Братья пришли к концу совещания, поэтому Йосех уловил лишь, что на протяжении нескольких дней геродиане будут заняты и Фа'тад намерен за это время прочесать Шу вдоль и поперек.
Юноша никак не мог взять в толк, на кой черт это сдалось ал-Акле. Может, Фа'тад просто разозлился: во время утреннего вторжения два дартарина были убиты и семеро ранены.
Фа'тад сквозь зубы процедил, чтоб тех вшивых ребятишек убрали из загона: они, мол, нужны ему живыми, они должны помочь в поиске старших. Кто-то отправился исполнять приказание. – Йосех, подойди ко мне, мальчик.
Трепеща, Йосех поднялся и приблизился к Фа'таду.
– Говорят, ты нынче снова повстречался с нашим давешним приятелем из лабиринта.
– Да, командир. Он был одним из телохранителей генерала Кадо. Он стоял ближе всех к генералу, справа.
– Я не имею обыкновения обращать внимание на свиту. Почему ты ничего не сказал вовремя, не указал на него?
– Я пытался. Меня одернули, сказали, что в строю полагается помалкивать. Я тут новичок и должен прислушиваться к мнению старших. Похоже, для них главное дисциплина.
Фа'тад фыркнул, Джоаб хлопнул себя по коленке. Ногах готов был сквозь землю провалиться.
– Язычок-то у него не дай боже, как у папаши, – заметил ал-Акла. Командиры постарше переглянулись, заухмылялись. – И что ты думаешь, мой мальчик, зачем Кадо посылает своих телохранителей воровать детей?
– Не знаю. Ферренги странные люди.
– И правда. Но все равно непонятно зачем. Не важно, каково мое личное отношение, к этому поступку, но не вижу, какая Кадо с него польза. И не вижу способа выяснить.
– Может, тот человек действовал не по приказу генерала, а из собственных побуждений.
– Может. Ферренги отличаются жестокостью и извращенностью. Ладно, ты свободен. Если увидишь того человека снова, брось все дела и выследи его, постарайся выяснить побольше. Мне безумно хочется с ним потолковать.
– Слушаюсь, командир. – Йосех поспешно ретировался. Ногах последовал за ним.
– Что это на тебя нашло, совсем спятил или как?
– Иногда я просто не могу удержаться.
* * *
Ребенок захлебывался от рыданий.
– Никто тебя не обидит, – сказала Чаровница, но ей не удалось скрыть раздражение. – Сейчас ты выпьешь это, а потом ненадолго уснешь. Вот и все. Когда проснешься, я задам тебе несколько вопросов и отпущу домой.
Мальчик поднял глаза, по щекам его по-прежнему катились слезы. Он хотел, но не мог поверить.
Своей огромной ручищей Торго протянул ребенку чашку с питьем; тот оттолкнул ее.
– Придется заставить его, Торго. – Всегда так, всегда и всех приходится заставлять.
Евнух выполнил распоряжение.
Лекарство скоро подействовало, несмотря на сопротивление, мальчик погрузился в сон.
– Хотелось бы мне найти другой способ, – заговорила Чаровница. – Почему они так боятся? Разве мы плохо с ними обходимся?
– Лучше, чем обходятся с ними дома, госпожа. Но они слишком малы и не способны оценить это.
– Прошу избавить меня от сарказма.
– Что вы, госпожа.
– Я знаю, ты не одобряешь моих методов, думаешь, я чересчур мягкосердечна. Торго не ответил.
– Ну хорошо. Отнеси его на катафалк. И не спи на ходу. К началу все должно быть готово.
Времени у Торго было достаточно, но евнух становился все более медлительным, двигался как бы нехотя – с каждым днем в нем явно крепла уверенность, что их усилия ни к чему не ведут. Подобный страх исподволь начинал грызть и сердце Чаровницы. Неудача за неудачей, ни малейшего просвета, чтобы ободрить их. Если только не считать, что с каждой неудачей они на шаг ближе к успеху. Но нелегко усмотреть в провале нечто положительное.
Вскоре ребенок начал пробуждаться; Чаровница осталась довольна приготовлениями.
– Ступай, Торго, пора, – сказала она. Но, когда евнух направился к выходу, окликнула его:
– Эйзел сегодня приходил?
– Нет, мэм.
– Он вернется.
Торго опять не ответил.
Чаровница вступила под тяжелый зеленый бархатный полог, под которым лежал мальчик. Она поворошила угли, чтоб убедиться, что с огнем все в порядке; зачерпнула из кувшина воды крошечной чашечкой, осушила ее, потом еще и еще, пока не заболел живот. Ей предстояло много времени провести в этой раскаленной до жара своеобразной палатке. Тут Чаровнице приходилось, пожалуй, тяжелее, чем детям. После она дня два не могла опомниться и отдышаться.
Она сдвинула крышку с серебряной чаши, блестящей серебряной ложечкой зачерпнула немного содержащегося в сосуде вещества и бросила его на горящие угли. Горький дым заструился вверх. Чаровница отшатнулась, чтоб слишком много его сразу же не проникло в легкие.
Теперь ей предстояло пройти по тонкой грани между сном и явью – ребенок должен находиться под действием испарений и в то же время сохранять способность идти туда, куда она сочтет нужным. Это было ох как непросто; иногда, к ужасу и отвращению Чаровницы, оказывалось, что опыт необходимо повторить еще раз. Частая практика не помогала, не исключала срыва.
Она быстрым гибким движением подбросила еще трав в огонь и подождала, пока не придет в надлежащее состояние: голова гудела, все вокруг точно пеленой застлало. Тогда она попыталась припомнить имя мальчугана. Тоже непростая задачка.
– Проклятие, – тихонько выругалась Чаровница.
Она поискала в складках одежды. На сей раз она не забыла записать имя на бумажку, зато забыла, куда ее засунула.
Чаровница вздохнула – осторожно, чтобы не наглотаться дыма.
Пальцы нащупали клочок бумаги. Она вытащила его, наморщила лоб, смахнула стекавшие на глаза бисеринки пота. Опять забыла надеть защищающую от пота повязку… Чаровница с трудом разобрала имя.
– Хистабел, Хистабел, слышишь ли ты меня? Молчание.
– Хистабел, ответь, если слышишь.
Невнятный звук вырвался из горла ребенка.
– Ты должен очень, очень внимательно выслушать меня, Хистабел. Это очень важно. Скажи, понимаешь ли ты это.
– Да. – чуть слышно выговорил мальчик.
– Ты расслабился, тебе хорошо и удобно, ты прекрасно себя чувствуешь. Не правда ли, Хистабел?
– Правда.
– Отлично. Я хочу, чтоб ты расслабился, чтоб тебе было хорошо и удобно. Теперь я начну задавать вопросы, а ты будешь отвечать на них, будешь стараться ответить как можно лучше. А я тебе кое-что расскажу. И все это – чистая правда. Понимаешь?
– Да.
– Как тебя зовут?
– Хистабел.
– Кто твой отец? Кто твоя мать? Сколько у тебя братьев и сестер? Сколько им лет? – И так далее. Мальчуган послушно отвечал. Ответы его не имели ни малейшего значения. Чаровница просто хотела настроить ребенка на определенный лад.