Совершенно непонятно откуда вдруг возник здоровенный мужичина в полосатых шароварах, смазных сапогах и черной плисовой жилетке поверх розовой рубахи в белый горошек. Волосы его, смоченные репейным маслом, были тщательно уложены на прямой пробор, борода опрятно расчесана, а поперек жилетки тянулась толстая часовая цепочка с целой пригоршней разнообразнейших брелоков и печаток. Вполне мужицкий вид, вот только глазки чересчур прыткие и пронзительные для простой деревенщины.
– Здорово, Грек, – сказал он не без настороженности. – Я ж тебе говорил, что нынче у нас все за деньги, а в долг не иначе как завтра, так что завтра и приходи…
– Не испытываю потребности, – гордо ответил названный Греком, извлек полученный от Ольги рубль и торжественно поводил им перед лицом трактирщика. – Сам видишь, нынче мы королю кумовья…
– Дай-ка, – трактирщик отобрал у него монету, попробовал на зуб, подкинул на ладони, вернул. – Надо ж, разжился… Вроде б и не слышно было поблизости, чтоб орал кто-то: "Караул, грабят!"…
– Обижаешь, Фома, – с принужденным смешком сказал Грек. – Мы деревянной иглой не шьем, сам знаешь, мы безобидные… Приютить бы нас, Фомушка, накормить, напоить и обогреть… а кроме того, башмаки бы по ноге подобрать молодому человеку из самого что ни на есть приличного семейства…
– Ох, не похож… – сказал, как отрубил, трактирщик, окинув Ольгу колючим взглядом.
– Что ж ты, Фомушка, не зная человека, обижаешь… – затараторил Грек. – Молодой человек, надобно тебе знать, будучи в гостях у предмета своей пылкой страсти – чье имя тебе знать вовсе даже и необязательно, – был застигнут врасплох не то что злобным мужем, а еще и двумя альгвасилами с пистолетами. Вот и пришлось по ночному Петербургу скрываться в том, что под руку подвернулось… Смекаешь?
"Он, кончено, первостатейный прохвост, пробы ставить негде, – подумала Ольга. – Но мысль подкинул замечательную. Чем не объяснение для окружающих?"
Фома глянул на Ольгу:
– А деньги тоже забыл, сбегая от… предмета, или все ж успел прихватить?
Вновь запустив руку в кошелек, Ольга, на сей раз уже не медля, вытащила сразу три монетки (поскольку ни одного рубля более не нашарила). На ладони у нее оказались золотой десятирублевик и два серебряных полтинника, почти не потертые.
– Сойдет, – веско промолвил Фома. – Садитесь вон туда, а я чего-нибудь соображу. В нашем деле чихать на… предметы и прочие несообразности, лишь бы деньги были государственной печати, а не гуслицкого чекана…
Он снял с гвоздя один из фонариков и поставил его на стол в ближайшем закутке. Ольга и ее спутник уселись на корявые табуреты. В тусклом свете фонарика все же удалось хорошенько разглядеть незнакомца: чернявый, с кудряшками на лбу и тонкими усиками (за каковой облик, надо полагать, и получил прозвище), лицо молодое, но испитое, да и весь он какой-то… изрядно потасканный. Ольга достаточно ориентировалась в жизни, чтобы сделать вывод: пьянчужка и бездельник, конечно, с сомнительными источниками существования… но на грабителя все же не похож, слишком суетлив и несерьезен. Не чувствуется в нем смелости напасть и отобрать… зато ясно, что горит желанием выманить столько денег, сколько удастся. Ну и черт с ним, бескорыстные подвижники тут, надо полагать, вообще не водятся, можно и пожертвовать содержимым чужого кошелька, лишь бы раздобыть башмаки и выяснить наконец, где она, собственно, находится…
Вернулся трактирщик, поставил на стол квадратный штоф темного стекла с двумя надетыми на горлышко стаканчиками и оловянный поднос со снедью. Воззрился вопросительно.
– Мне бы башмаки… или сапоги, – сказала Ольга.
– Чего ж, поищем… – он присмотрелся к Ольгиной босой ступне, определенно прикидывая размер. – Ножка маловата, чисто дамская, ну да чего не сделаешь, когда платят… Шапочку не желаете в придачу? А то, осмелюсь заметить, нынешний ваш мужицкий гречневик со всем остальным слабо сочетается…
– Пожалуй, – согласилась Ольга.
При посторонних, конечно, шапку менять не стоит, но кто мешает это сделать потом, на улице? Шапка, и впрямь, не сочетается с приличной, безусловно барской, пусть и не по мерке, одеждой…
Трактирщик кивнул и степенно удалился. Грек немедленно потянулся к штофу и наполнил стаканчики. Потер руки – лицо у него стало нетерпеливым, ноздри усиленно втягивали аромат скверной сивухи:
– Ну, за приятное знакомство?
И, подавая пример, схватил стаканчик, опрокинул его со сноровкой, выдававшей многолетнюю практику, перекосился, яростно кривя лицо, выражавшее сложную смесь отвращения и удовольствия. Схватил с блюда соленый огурец, откусил половину и хрустко зачавкал.
– Божья слеза! – сказал он, прожевав. – Ну а вы что ж, сударь?
Ольга рискнула. В жизни не пробовала такой дряни – но, в конце концов, однажды в гусарской компании не удалось отвертеться от гораздо большей чарки коньяка, и ничего, осталась жива, даже ресторацию покинула на своих ногах…
Горло обожгло нечто настолько омерзительное, что ее едва не вывернуло наизнанку. Ольга торопливо, на ощупь схватила огурец и чуть ли не целиком сжевала, торопясь смыть терпким соленым соком поганейший привкус во рту.
Перевела дух. Что ж, все обстояло не худшим образом – сивуха кое-как устроилась в желудке, назад вроде бы не просилась, а Ольга осталась жива, мало того, по телу разлилось приятное тепло. Следовало признать, что в пресловутом мужицком "сугреве" с помощью водки есть все же смысл и толк… Хотя увлекаться, безусловно, не следует – хмель и в голову уже ударил, есть симптомы…
Грек, выразительно поглядывая, наполнил стаканчики.
– Благодарствуйте, я пока обожду, – сказала Ольга. – А вы, если угодно, не пренебрегайте, сударь…
Не заставив себя просить дважды, новый знакомец проворно опрокинул и второй стаканчик. Ольга потянулась к блюду, выбрала себе кусок ветчины – кажется, не припахивает, хоть и определенно лежалая, взяла кусок черного хлеба и стала есть. Только теперь поняла, насколько проголодалась – вмиг расправилась с непритязательной закуской, на которую в другое время и не взглянула бы…
Бросив взгляд через ее плечо, Грек вдруг напрягся, даже втянул голову в плечи, его глазки забегали, то ли испуганно, то ли просительно.
Тогда и Ольга обернулась, уже предчувствуя какой-то нехороший оборот дела. Те, из соседнего закутка, стояли возле их столика: четверо крепких, высоких мужиков, хотя и одетых простонародно, но мало походивших на крестьян. От них веяло не только силой, но и угрозой, хотя выглядели они вполне мирно – но не зря же Грек так ерзает и ежится…
– Иди-ка, погуляй в уголок, – сказал один, черный, как цыган, с аккуратно подстриженной бородой.
– Кудеяр, да я… да ты…
Тот, кого назвали Кудеяром, протянул над столом руку, одним пальцем, как крючком, зацепил Грека за воротник, поднял с табурета, нисколечко не напрягаясь. Другой рукой взял со стола штоф, сунул ему в ладонь и, толчком отправив шага на три в сторону, сказал уже с откровенной угрозой:
– Ты что, не понял? Тебя погулять шлют…
Один из его компании шагнул вперед, молча оттесняя Грека крутым плечом – да так и теснил до стола посреди комнаты, за который и усадил, а сам остался над ним на манер часового.
Кудеяр присел рядом с Ольгой, не оборачиваясь, щелкнул пальцами. Один из его спутников бегом притащил с их стола сразу парочку штофов и гораздо более богатую закуску, нежели та, которой удостоили Грека. Кудеяр плеснул себе в стаканчик, легонько стукнул им об Ольгин полный:
– Ну что, отрок, сведем знакомство? Меня Кудеяром кличут, слышал, небось? Имечко не вполне христианское, однако ж известное… Не слыхивал?
Ольга мотнула головой.
– А тебя как звать-величать, красавчик?
– Андрей, – нашлась она.
– Тоже неплохо. Ну, Андрейка, выпьем?
– Я…
– Выпьем, малой, – произнес Кудеяр так внушительно и властно, что у Ольги не оставалось другого выхода.
На сей раз она уже чуточку легче перенесла омерзительный на вкус ожог в глотке и желудке. Поторопилась ухватить огурец.
– Привычки, кажется, не имеешь… – заключил Кудеяр (двое его друзей так и стояли возле стола, словно статуи). – Или привык к сладенькому винцу? Ладно, не в том дело… Так что, не слышал про Кудеяра?
Ольга пожала плечами. Подумав, осторожно спросила:
– Чем заниматься изволите?
– Мы-то? – Кудеяр быстро, улыбчиво глянул на дружков. – Мы, Андрюшенька, известные кровельных дел мастера. Марсово поле кровлей кроем и потолки красим…
Происходящее Ольге не нравилось все больше и больше. Любой, самую малость проживший в Петербурге, прекрасно знал, что не может быть над Марсовым полем ни кровли, ни требующих покраски потолков…
– И знаешь ли, Андрюша, друг разлюбезный… – продолжал Кудеяр непринужденно. – Мы – я и вот они – все тутошние. Сызмальства произрастаем-обитаем, так сказать. А потому имеем живой интерес ко всему тут происходящему. Очень нам, извини, любопытно, что за странная персона объявилась…
– Высмотрень, – мрачно сказал один из стоявших. – Сыщик.
– Скажешь тоже, – отмахнулся Кудеяр с улыбочкой. – Хороший сыщик должен быть неприметным, а не изображать этакое вот чучело, которое за версту видно… Тут ты, любезный, пальцем в небо… Ты откуда будешь, Андрюша, чьих и почему?
– Это уж мое дело, – сказала Ольга, уже прекрасно понимая, что просто так встать и уйти, пожалуй, не удастся.
Лихорадочно проверила себя – нет, ничего не вернулось… На заступничество трактирщика вряд ли стоит полагаться – кто она для него? Положеньице…
Кудеяр, наклонившись к ней, сказал доверительно:
– Ох, не люблю я непонятностей у себя под носом… А знаешь что? Лень мне голову ломать и загадки разгадывать, поэтому, не мудрствуя, пошлю-ка я Фому за полицией. Есть у нас тут такие… прикормленные. Сведут тебя в часть, посмотрят, что ты за птица и нет ли чего насчет тебя в казенных бумагах, коими предписывается сыскать и представить…
– От оно! – торжествующе воскликнул один их стоявших. – Задергался, барчонок…
– Задергался, – кивнул Кудеяр. – На сей раз ты, соколик, не пальцем в небо угодил, а проник в самую суть… – он придвинулся, положил Ольге на плечо тяжеленную лапищу и заглянул в глаза так цепко, что она поневоле отодвинулась. – Никак тебе нельзя в часть, Андрюшенька, а? Нюхом чую, а нюх у меня… Вот сейчас так и вещует, что в полиции про тебя много интересного имеется, достаточно, чтоб ты вдоль стен шмыгал зайчиком… Верно? Верно, ишь, ёжишься, как горничная, когда ее в первый раз барин притиснет… Да ты не переживай, чудак! – улыбнулся он неожиданно мирно и широко. – Мы и сами, можно сказать… в часть если и пойдем, так только на аркане да в железах… Так что ты, милый, удачно сюда зашел… красавчик, – ухмыльнулся он, оглядывая Ольгу с непонятным ей выражением. – Хочешь, я попытаюсь отгадать, в чем твоя загадка? На мужика ты не похож, ручки нежные, кость тоненькая… А знаешь что? Голову можно прозакладывать, что служил ты, касатик, в хорошем доме … может, и не вольным наймом, а в крепостном состоянии… и натворил, сокол ясный, чего-то… Такого, что теперь тебе от полиции всю жизнь бегать… Угадал? Да ведь угадал, видел бы ты свою рожицу…
Ольга молчала, пытаясь отыскать хоть какой-нибудь выход.
– Да ты не переживай, – хохотнул Кудеяр. – Насчет полиции – это я так, пошутковал. Она хоть и прикормленная, а лишний раз с ней тереться нет желания… Повезло тебе, мальчишечка. Попал к хорошим людям. Нам, в нашем… кровельном деле, скажу тебе по секрету, новый человек весьма даже не помешает, в особенности молодой, смышленый, да вдобавок такой, который может без особого труда барина из себя изображать. Ну и, самое, пожалуй-то, главное – от полиции бегающий по веским причинам. Кланяйся в ножки, олух царя небесного, благодари дядю Кудеяра. Беру в подмастерья. Потолки белить на Марсовом поле – дело нехитрое и денежное, ежели учителя вроде нас, все премудрости прошедшие…
Это разбойники, подумала Ольга. Или как там они именуются в городе. Может, это и выход? Не все ли равно, к кому прибиться на первых порах? А там посмотрим…
Кудеяр неторопливо наполнил стаканчики:
– Ну что, за новое ремесло? – он одним махом осушил свой, дождался, пока Ольга выпьет и закусит. Продолжал спокойно: – Ну как, договорились мы, Андрюша?
– Договорились, – сказала Ольга, с беспокойством ощущая, что перед глазами все уже чуточку колыхается и расплывается. – Деваться некуда, тут вы правы…
– Значит, ищут?
– Ищут.
– Не переживай. Искать всю жизнь можно, дело житейское… Вот хоть этих красавцев взять… – он небрежно кивнул на товарищей. – Этого, с бородавкою, искать начинали еще при позапрошлом государе императоре Павле Петровиче, и ничего, как видишь… – он, не снимая тяжелой руки с Ольгиного плеча, заговорил вкрадчиво: – Только тут такое дело, Андрюшенька… С тебя, братец ты мой, следует, как у нас говорят, вступительный вклад…
Ольга полезла в карман, вытащила кошелек и распустила завязки:
– Сколько?
Кудеяр осторожно взял у нее кошелек и положил на стол, не заглядывая внутрь, презрительно морщась:
– Я не про то… Тут такое дело, Андрюша… Такая у меня непоседливость в утробе, что не могу и дня прожить без веселой девки. А сегодня с девками плохо, так уж сложилось, Фома все окрестности обрыскал, да представить не смог, и обычных не появилось, здешних… Придется тебе, касатик, мне службишку и сослужить. Парнишка ты красивенький, приятный весь из себя, разок за девку сойдешь…
Ольга отпрянула – не от оскорбления, а, скорее, из-за комизма ситуации, но Кудеяр, придвинувшись к ней вплотную и оттеснив в самый угол, сказал без улыбки:
– Милый, ты уж не барахтайся, не люблю, когда фордыбачат в твоем положении сопляки на вроде тебя… Не тот у тебя расклад, чтобы корчить гордого. Да ты не пугайся, дурачок, я ж не собираюсь, прости господи, панталоны с тебя стягивать, на корму твою покушаться. Можно и попроще. В Париже бывать не доводилось? А я вот бывал, когда был молодой вроде тебя и носил еще мундир, – в ту пору наши после смерти Бонапартия Париж заняли… Там, скажу тебе по совести, в веселых домах и нахватался. Это мы, лапотные, тонкого обращения не понимаем, а вот в Париже любая девка в рот хватает сам понимаешь что и, значит, как леденчик… Дело нехитрое, Андрюша, право слово. Ублажишь атамана и будешь при хороших людях, при денежном ремесле. Если что, эти отвернутся… Ну?
Вольготно расположившись на лавке, он положил ладонь Ольге на шею и стал пригибать ее голову. Никакими шутками уже совершенно и не пахло, его рука завозилась с пуговицами шаровар… Ольга отчаянно дернулась, так, что свалилась в промежуток между стеной и столом.
– Давай сюда, красавчик, – нетерпеливо сказал Кудеяр, покончивший со всеми пуговицами. – Невтерпеж, честное слово…
Сильным рывком Ольга опрокинула стол и бросилась бежать. Ее перехватили двое молчаливых, вытащили в комнату, ударом под коленки заставили упасть на колени, выкрутили руки. Как она ни рвалась, освободиться не могла.
Кудеяр вышел из закутка, остановился напротив нее и дернул верхнюю пуговицу. Шаровары упали, известный предмет во всей красе оказался в непосредственной близости от Ольгиного лица. Она попыталась откинуть голову, но чья-то ладонь подперла ее затылок.
– Ну, это ж на вроде леденца, красавчик, – сказал Кудеяр хрипло. – А ты, я тебе скажу, приятный на личико. Пожалуй что, я тебя потом по-всякому попользую. Я свое слово держу, будешь потом при мне состоять, исключительно, вот только будешь ты не Андрюша, а, пожалуй что, Анечка… Или уж Аннет, если совсем на парижский лад. Ну, Анюта, открывай ротик…
Глядя на него с ненавистью снизу вверх, Ольга сказала как можно убедительнее:
– Откушу… Как бог свят, откушу под корень…
– Кудеяр, – сказал один из тех, что крепко ее держали. – Ты это… Ишь, как зыркает, волчонок… Такой может…
– Да глупости, – сказал Кудеяр, ухмыляясь. – Службу забыл, простота? Живо!
Слева к Ольгиной шее плотно прижалась полоса холодной стали, и над ухом раздался злой, приглушенный голос:
– Шевельнешься, сопляк, горло перехвачу. А если зубами вздумаешь – кожу буду драть с живого… Уяснил?
– Ты, Анюта, накрепко возьми себе в голову, – почти беззаботно произнес Кудеяр. – Место тут глухое, полиции не бывает, заходят разве что чарку опрокинуть, но время сейчас для этого неурочное. Хозяин болтать не будет, знает свое положение, да и этот шут, что тебя притащил, не пискнет. И всплывешь ты, ежели что, в Неве очень даже далеко отсюда… если только всплывешь. Покойничком больше, покойничком меньше. Эка невидаль для Питера… Так что ты уж нас не серди, боком выйдет… Рот открывай, сучонок!
Глава двенадцатая
Человек с тростью
– Бог в помощь, господа затейнички! – раздался мужской голос, молодой, веселый, дерзкий.
Что-то определенно произошло, ситуация переменилась – Ольга почувствовала, как от ее горла отодвинулось холодное лезвие ножа, а давившая на затылок широкая жесткая ладонь словно бы обмякла. За руки ее держали по-прежнему, но хватка значительно ослабла.
Некогда было рассуждать и гадать, следовало использовать малейший шанс – и она рванулась, вскочила на ноги, выбросив вперед колено. Каковое и вступило в соприкосновение с той частью тела Кудеяра, что требовала ублажения на гнусный манер. К сожалению, колено угодило именно туда, а не куда-нибудь еще, где могло нанести гораздо больший урон – Ольга, уже давно не причислявшая себя к невинным цветикам, знала о мужчинах достаточно, чтобы понять, куда их в случае чего следует бить.
Однако и так определенные достижения налицо: Кудеяр отпрыгнул, ругаясь, Ольга шарахнулась в сторону, прижалась к дощатой перегородке, схватила со стола единственное, что годилось в качестве импровизированного оружия – массивный штоф синего стекла с выпуклым двуглавым орлом, занесла его над головой, пренебрегая тем, что на одежду ей пролилась вонючая дешевая сивуха.
Теперь появилась возможность осмотреться, выяснить, в чем причина перемен…
Причина эта имела конкретный облик незнакомого молодого человека, стоявшего посреди сводчатой комнаты с видом вовсе не угрожающим, наоборот, он выглядел так, словно ему ужасно скучно, в полном соответствии с последней светской модой, требовавшей показной меланхолии. У Ольги моментально сложилось твердое убеждение, что это человек из общества: одет безукоризненно, в точнейшем соответствии с последними веяниями прихотливой парижской моды, моментально перенимавшейся в империи, завит и причесан столь же идеально. Косые бачки и закрученные на гусарский манер усы придавали ему вид офицера, одетого в статское. Лицо решительное и, что греха таить, красивое, свидетельствующее о недюжинной силе воли – молодой человек, если верить физиономистике, нимало не походил на вялого светского бездельника. Одну руку он держал как-то странно, под полой сюртука, а другой небрежно опирался на толстую черную трость с круглым золотым набалдашником.
Немая сцена, в тех же декорациях и с теми же персонажами, продолжалась еще какое-то время: все присутствующие выглядели растерянными, а изящный молодой человек, посверкивая великолепными зубами, озирал их со спокойной, даже чуточку хищной улыбочкой человека, чувствующего свое превосходство. Неизвестно, в чем тут секрет, но Ольга намеревалась использовать перемены в свою пользу, елико возможно…