Глава 12
ЧТО ТАКОЕ ЛИЧ И КАК С НИМ БОРОТЬСЯ
"Мумия!" - было первое, о чем я подумала. Коричневатая кожа цвета старого пергамента из музея, почти безгубый рот, ввалившиеся глазницы, лысый череп в короне со странными скошенными попарно зубцами, руки-палки, унизанные перстнями, цепи и ожерелья на шее, тело, закутанное в тяжелую, даже на вид, длинную золотую одежду. (Назвала бы парчой, да никогда не видела вблизи настоящей. Может, она и есть?) Из-под полы выглядывали только расшитые разноцветными блестяшками тапочки с загнутыми вверх носами.
От смотревшего на нас мутным рыбьим взглядом создания пахло очень странно. Такой запах я встречала лишь однажды, когда довелось в числе "добровольцев за премию" разбирать на работе завалы архива десятилетней давности и вытряхивать засохших между папок дохлых тараканов. Странный тип пах именно так - давно издохшими паразитами.
- Зомби? Мумия? - неуверенно попробовала отгадать я видовую принадлежность очередного гостя. Еще не зная, чего от него ждать, я уже испытывала к незваному гостю безотчетную неприязнь.
- Лич, - коротко поправил меня куратор, как-то заторможенно, словно нечто приковывало все его внимание и требовало приложения максимума сил.
- Э-э-э, а в чем разница? - шуровала я в закромах памяти, пытаясь выловить нужную информацию. Та ускользала юркой рыбкой.
- Колдун-мертвец, - дал короткую справку ЛСД, и одновременно с этим лич открыл рот.
- Не противься, ты будешь моим первым рабом здесь. Соглашайся или станешь мертвым рабом, мне все равно, - прошелестел такой же затхлый и противный, как дохлые тараканы, голос. - Мертвые, живые, - все будут служить мне. Открой мысли! Не смей лгать!
Куратор сидел на стуле неподвижно, камень и тот казался бы воплощением скорости в сравнении с ним. Кажется, ЛСД боролся, не здесь, снаружи, а там, внутри, с путами, которыми оплел его могущественный мертвец. Наверное, обычный человек уже давно сдался бы на милость (ха, какое лживое слово!) победителя, но феникс, чье естество - огонь и жизнь - являлось прямой противоположностью власти трупа, продолжал сопротивляться ментальному воздействию.
Кайст заговорил, придерживаясь какого-то странного, неритмичного и в то же время затягивающего, как железную стружку магнит, слога:
Ее уста - благоуханный ладан и розы лепестка нежней,
Нежнее розы шелковая кожа ланит, и раковина ушка
Подобна перламутру из морских глубин, важней,
Нет важнее блеска милых глаз, они ловушка,
Ловушка сердца…
Даже тембр голоса у куратора изменился, я такой только однажды слышала. Тот мужчина звонил на радио, заказать песню для любимой жены, и я от всего сердца позавидовала незнакомой женщине, о которой говорили таким голосом. Чуть хрипловатый, бархатный, проникновенный. Его хотелось слушать и слушать, не важно, какую чушь он вздумает нести, пусть хоть расписание поездов читает. Я плыла на волнах этого голоса, пока при слове "ловушка" в голове не щелкнул переключатель. Как водой колодезной из ведра окатили. (Шутник Стаська как-то на мне попробовал. Уй, пробирает!)
Дошло до меня, как анекдот до жирафа, - да ведь ЛСД пытался заворожить мумию! Судя по тому, как остекленели и без того маловыразительные лупешки лича, у Ледникова получалось. А дальше? У нас есть план? Не вечно же он сможет импровизировать в магическом стихосложении, пленяя тварь из-за двери? Охрипнет, поперхнется, запнется или еще чего, а мертвяку-то без разницы, он уже мертвый. У него в запасе вечность, пару часов обождет. Тогда чего добивается куратор?
Я поймала его гневный взгляд, многозначительно указавший на дверь, и сообразила: кайст хочет, чтобы я убегала. Спасалась или звала на помощь? А кого? Соседи-пенсионеры на даче, полиция наша тоже с мертвяками не обучена сражаться. На кнопочку браслета нажать? И что будет? Как с Лехой, еще один загибающийся от ран спецназовец? Нехорошо! Эх, жаль, Конрада дома нет! Почувствует и придет? А если он далеко и ничего не ощутит, связь-то наша только формируется? Нет, надо как-то самим выкручиваться.
Мысли о том, чтобы просто смыться, оставив куратора один на один разбираться с личем, у меня и не возникло. Пусть вредный, противный мужик, но он живой и теплый, не то что эта мерзкая нежить. Если я убегу, мое отсутствие не ослабит тварь, дверь-то рядом. Я вообще не знаю, чем можно убить такое. Вампиры боятся серебра, осины и света дневного, если верить книгам, а если Конраду, так и вообще ни хрена они не боятся, кроме как многократно превосходящих сил противника. Зарра, ядовитый дровский клинок, личу тоже как слону дробина.
Меня загипнотизированный мертвяк вообще-то не то чтобы пугал, чтобы таких пугаться, надо, наверное, вырасти в мире, где они существуют. Этот лич был мне отвратителен настолько, что поташнивало от одного запаха, зато голова работала, мозг напряженно перебирал, выискивал вариант спасения.
Нет, бежать не выход. Он у двери, а значит, в полной силе, даже если меня тут не будет. Эй, а это идея! Не верю я, не могу поверить, чтобы такая мерзость пришла обосноваться на Земле на ПМЖ - это раз, а два - выпроваживать его в какой-то другой мир показалось мне не меньшей гнусностью. И тогда я вспомнила рассказ куратора об особенностях восприятия гостями мира и миром гостей соответственно. Вспомнила и дальше действовала уже не думая. Включился автопилот стрессовой ситуации.
Я метнулась к мумии, схватила ее за края жесткого - ну и ткань, мелкая наждачка и то помягче бывает, - платья. В самом деле, эта желтая хламида больше всего походила на платье с глухим воротом. Крепко сжимая добычу в пальцах, я телепортировалась. Быстрее! Быстрее! Пока лич не успел очухаться от транса, куда его вогнал куратор.
Вонь бензина била в нос, непрекращающийся гул и свист проносящихся машин давил на уши - мы оказались на обочине скоростной автострады, через которую не перейти и в темное время суток. Только по железному мостику над сплошным потоком машин, только так. Под ногами хрустел песок и сухая, слежавшаяся плотным слоем пыль, хилая, серая от грязи трава пробивалась чуть дальше, а выше по склону стояли почти в рост человека полынь, медвежья дудка, лопухи и крапива.
Я зажмурилась и, что было сил, толкнула лича вперед, на трассу, под колеса несущейся, будто спешили в ад, вереницы черных джипов. Он оказался неожиданно легким, несмотря на всю кучу навешанных украшений. Легким и хрупким, а еще, как в старой компьютерной игрушке (я все-таки вспомнила, где встречала это слово "лич"), преимущество в борьбе с тварью было лишь одно - скорость. Убить тварь честным оружием прежде, чем она успеет пустить в ход магию. Только действовать надо быстро, очень быстро, или станет поздно. Сейчас не игра, сейчас все взаправду, но у меня получилось то, что отнюдь не всегда получалось тогда, потому что теперь на кону стояла не перезагрузка, а кое-что посущественнее. Жизнь, свобода, право остаться собой. Только для меня, может, и так, а может статься, и для какого-то другого мира, в который должны были открыться врата для нежити.
Я толкнула тварь, благоухающую дохлыми тараканами, под колеса, под машины, словно замыкала кольцо реальности. Вчера чуть не погибла сама, сегодня стремилась ухандокать врага. Ведь эта мерзость была врагом.
Толкнула и телепортировалась, так быстрее, чем бегом, вверх по склону, в заросли дудки и крапивы. Голые ноги, не прикрытые халатиком, ожгло огнем, только боль эта воспринималась как что-то очень далекое, где-то там, на задворках сознания. А главным было то, что происходило на дороге.
"Я выбрала верный способ, время и расстояние. Победа!" - гулко бухало в груди торжественный марш сердце, когда рассыпалась в прах псевдоплоть лича под колесами машин. Оторванная по локоть и отброшенная на обочину рука скребанула когтями по пыли и рассыпалась в точно такую же серую массу, ничем не отличимую от обычного мусора. Только браслеты и кольца поблескивали бутылочными осколками. Почему-то золотая тряпка и тапки просто исчезли, а все побрякушки, ссыпавшиеся с мертвеца и его одежды, не остались валяться на дороге, разносимые машинами все дальше и дальше по трассе. Они, словно подталкиваемые неведомой силой, как намагниченные одна за другой скатывались с асфальта в кучу. Как раз напротив того места, где я стояла среди травы.
В какой-то момент я ужаснулась, подумав, а не соберется ли вместе с драгоценным хламом пыль и не восстанет ли снова, собравшись из праха, мертвец? Но нет, его магии, ослабленной удалением от двери и привратника, не хватило на воскрешение. Только груда металла, малость покалеченного машинами, лежала недвижимо, как кучка обыкновенного мусора, оставшегося после субботника, забытого, да так и не вывезенного тракторами на свалку. Все и в самом деле закончилось. Накатившее облегчение было так велико, что ноги подогнулись, и я с маху села прямо в крапиву.
- Где он? - хрипло каркнул над головой голос.
Я подняла взгляд на куратора, возникшего в нескольких шагах левее. Лицо - обычная брезгливая маска, только глаза сверкают каким-то маниакально-тревожным светом. Или это просто утреннее солнце в них пляшет и вновь красит в радужный спектр белые прядки в волосах. Да руки с серебряными когтями-лезвиями нервно подрагивают. То ли Росомаха, то ли Фредди Крюгер после пластической операции.
- Нигде… В аду, наверное, если для таких делают ад… Я его убила. Толкнула под машины, он не успел ничего сделать, - вяло шевеля языком, попыталась отчитаться в содеянном я.
- Вы уверены?
- Там, - махнула в сторону кучки, - все, что осталось. Проверьте, не восстанет ли, а то теперь ваша очередь толкать.
Шелест высокой травы ясно дал понять, что ЛСД отправился на проверку. Я не пошла за ним. Не была уверена, что смогу встать. Поверху жужжал шмель, где-то рядом стрекотал кузнечик, а прямо под носом на листке медвежьей дудки крутила рожками большая улитка. Где-то в небе над головой, перекрикивая шум трассы, орали стрижи. Жутко зудели окрапивленные ноги, зад, руки, но шевелиться было лень. Куратор вернулся через несколько минут. Вместо рубашки он красовался в черной майке, а из снятой одежды соорудил мешок. Тот тяжело позвякивал на ходу.
- Зачем вам эта мерзость? - вяло спросила я, догадываясь о содержимом.
- Мерзость? Мерзости больше нет. А это, - Ледников встряхнул тяжелый груз, - всего лишь драгоценности. Золото, камни. Вы рисковали, действовали бездумно, безумно и глупо, Гелена Юрьевна, но вы победили. Это - компенсация.
- Мне не нужно, противно, а может, и проклято… - помотала я головой.
- Продадим. Магия вещей из-за грани сохраняется лишь тогда, когда их оставляют в дар. Теперь, каким бы могуществом эти предметы ни обладали раньше, они лишь украшения, которые надлежит обратить в деньги, - деловито повторил увещевания куратор.
Я так и не поняла, зачем он навязывает мне их, поэтому спросила о другом:
- Как вы тут оказались, умеете перемещаться не на место, а к человеку?
- В редких случаях, - после небольшой паузы признался ЛСД и предложил: - Вставайте, вернемся домой.
- Не могу.
- Почему?
- Опять ноги не держат, очень перепугалась, - честно объяснила я. - Будь по-другому, стала бы я торчать в крапиве.
- Девчонка. - Ледников неожиданно и совершенно не зло усмехнулся, зажал мешок под мышкой, чуть нагнулся и подхватил меня на руки, легко, как игрушку. Он него пахло чем-то удивительно приятным. Не сильно, в отличие от очень многих мужчин, да и женщин, арбузом или огурцами… чем-то свежим, мятой и сосновыми иголками, нагретыми солнцем. Удивительно уютные запахи для такого неприятного человека, точнее, нечеловека.
Ледников прижал меня покрепче (боялся, что вырываться начну?) и телепортировался. Тишина родной квартиры после близости шумной трассы пролилась в уши охлаждающим бальзамом. Ох, его бы еще на ноги, да и на руки не мешало бы.
Куратор сгрузил меня на диван в гостиной, небрежно бросил рубашку с ювелирной добычей на ковер рядом и, ткнув пальцем в россыпь красных прыщей на коже, уточнил:
- От крапивы?
- Ага. В коридорном холодильнике оранжевый тюбик на нижней аптечной полке, - констатировала я, прикидывая, а дойду ли, не позоря род человеческий покачиванием от стены к стене. Сомнительно! Даже пальцы вот чуть-чуть подрагивают.
Ледников скрылся из гостиной на несколько мгновений, я услышала характерное чмоканье двери холодильника, и вот уже куратор показал мне выбранную мазь.
- Эта?
- Она самая, антигистаминное, наружное. Втирать, правда, нужно до впитывания, зато помогает отлично. - Я взяла тюбик и попыталась открутить крышку. Пальцы, заразы, продолжали слушаться куда хуже языка, крышка скользила, как намазанная маслом, и ничего не получалось.
Сергей Денисович многозначительно хмыкнул, хорошо хоть никакой шедевральной гадости из богатого личного запаса не выдал, отобрал у меня лекарство и взялся за дело лично. Сел на диван рядом, практически вплотную, не оставляя и сантиметра свободного пространства. Выдавил на подушечки пальцев прозрачной мази и принялся втирать в руку, которую сграбастал так бесцеремонно, словно она принадлежала кукле. Вот только пальцы его скользили по покрасневшей коже уверенно и почти бережно. Закончив с руками, он покосился на мои пострадавшие ноги. Я невольно попыталась отодвинуть их подальше, как будто это чем-то могло помочь.
- Ради бога, Гелена Юрьевна, по-вашему, я девичьих ног в жизни не видал и, будучи вынужден лицезреть их частично обнаженными, наброшусь, как зверь рыкающий? - возвел очи к потолку куратор.
- Нет, просто стыдно, - тихо ответила я, мысленно проклиная румянец, заливший, кажется, не только щеки, уши и шею, а и все тело, вплоть до пяток.
- Стыдиться нечего, - отрезал Ледников и занялся нижними конечностями, пострадавшими от жгучей крапивы. Он так же запросто откидывал полы халата, как и заворачивал рукава, с точно такой же стоически безразличной миной. Только глаза его не впивались больше в лицо, а спрятались за длинными ресницами. ЛСД работал почти на ощупь, но почему-то не пропустил ни одного расцвеченного красными крапинами крапивных ожогов участка. Прохладная мазь, теплые пальцы, легкий запах одеколона - это было приятно.
- Все обработано? - уточнил куратор, добравшись до всех видимых ему участков кожи с крапивницей.
- Да, спасибо, - поблагодарила я куратора и пояснила: - Нижние девяносто познакомились только с лопухами.
Ответом на благодарность стал кивок и возвращение крышки тюбика на прежнее место. ЛСД встал.
- Не за что, - все-таки ответил он уже из коридора, когда педантично возвращал тюбик на полку холодильника. - Как вы себя чувствуете, Гелена Юрьевна?
- Лучше, спасибо. Наверное, скоро привыкну, что если не меня пытаются убить, то убиваю сама. Человек, говорят, ко всему привыкает, да вы еще обещали изменения в психике. Необратимые. Может, уже и начались. Вот лича убила, и плакать не хочется, и кричать не хочется, только упадок сил.
- Поспите, - предложил куратор. Голос его прозвучал странно, почти заботливо, что ли.
- Не знаю… - задумалась я.
- Вам нужно подремать хотя бы полчаса, я посторожу, - решил сам для себя ЛСД и уже велел: - Спите!
- А вы гипнозом владеете? - задала я вопрос, уплывая куда-то в белое и пушистое, не то облака, не то летучий зефир.
- Это не гипноз, вернее, не совсем гипноз, - ответил Ледников.
- Здорово вы этим не совсем гипнозом личу голову задурили, если бы не это, мы бы с ним не справились, - сонно пробормотала я. - И сами гипнозу не поддаетесь, смогли вместо ответов ему какие-то странные стихи зачитать…
- Я отвечал честно, но не так, как хотел он, - тихо, почти про себя, констатировал куратор и опустил мне на ноги легкий плед.
- Мм, не понятно, ну и ладно, не важно. Я вот еще все время думаю, как вас на самом деле зовут, не могут же потомка фениксов звать просто Сережкой… - Я не сознавала, что сказала это вслух, пока не донеслось еще более тихое, чем прежде:
- Саргейден Ле Дас.
- Красиво… похоже, и все равно настоящее лучше, - оценила я, поудобнее умащивая голову на эргономический подушке из холлофайбера, и уплыла в обитель сновидений.
Снился зефир. Нет, не его давным-давно забытый вкус. Не люблю я сладкого и даже не мечтаю о конфетах, шоколадках и пирожных, мне лучше чего-нибудь остренького или солененького. О, надо банку маринованных корнишонов открыть на обед! Так вот, зефир был самостоятельным жизненным пространством. Мягким, упругим и теплым. Я прыгала по шарам из разноцветного зефира, отталкиваясь, как от батута, и почему-то при каждом толчке летели мягкие радужные перышки, цвета высветленных полосок на шевелюре Ледникова. Вдобавок спортивные упражнения проходили под аккомпанемент старинной песенки "Не кочегары мы, не плотники", вот только слово "монтажник" там заменялось на "привратник" и почему-то все время попадало в рифму.
Проснулась я от негромкого разговора, происходящего тут же, в комнате. Голоса узнала сразу: куратор и прогульщик-вампир. Вернулся-таки, исследователь жизни. Нас тут чуть не убили, а он только вернулся!
- Отважная девочка, - ласково говорил Конрад.
- Вопиющая глупость и риск, - бурчал куратор.
- Но ведь получилось!
- Куда лучше ей было бы не пытаться разыгрывать героиню-спасительницу, а убраться подобру-поздорову подальше от лича. Я дождался бы тебя.
- Не факт. Ваши песни, кайст, плохо действуют на немертвых. Я мог не успеть. Да что толку гадать. Неужели ты до сих пор не понял? Лучик не может бросить, предать и бежать, не сможет сделать такого, что сама считает подлостью! - хмыкнул Конрад.
- Даже если ненавидит?
- Ненавидит? Не пори чушь, - отмахнулся от слов ЛСД, как от чего-то малозначительного, вампир.
- Именно ненавидит. За полтора дня я с успехом добился ненависти собственной… - Кого именно, Ледников не договорил, и вообще в голосе куратора почему-то присутствовала изрядная горечь.
- Собственной? Поверил-таки? - почему-то выхватил и развернул транспарантом единственное слово из недосказанного предложения Конрад.
- Она девица, значит, никакой ошибки быть не может. Случайность возникшей связи в свете новых фактов маловероятна, - мрачно, будто некролог зачитывал, признал ЛСД. - Ты сам сказал… доказательства слишком убедительны.
- Что думаешь делать?
- Не знаю, я не способен делать то, что полагается, - безразлично или безнадежно, не соображу, что было вернее, уронил куратор.
- Ну и не знай, так даже лучше.
- Вряд ли. Она все равно ненавидит…
- Лучик не умеет как следует ненавидеть. Ты ее бесишь своей высокомерной миной и язвительными комментариями, не более того, этой злости оказалось недостаточно, чтобы отдать тебя на растерзание личу. Думаю, она бы не поступила так, даже если бы действительно горела ненавистью.
Плавать в приятной полудреме, удивительно уютной, несмотря на присутствие посторонних, и слушать занятный разговор было странно. Каким-то уголком сознания я даже задумалась: зачем здесь и сейчас ведется этот разговор, касающийся меня каким-то боком, только я никак не могла уяснить каким? Хотят ли собеседники, чтобы я слушала и принимала участие в беседе, или разговаривают здесь только потому, что отрубившуюся меня, открывательницу дверей, откуда приходят смертельно опасные твари, совершенно нельзя оставлять в одиночестве?