- Замок Жемчужины? - удивилась я. - Ах да, вспомнила: ваша первая книга стихов так и называлась - "Жемчужина".
- Верно. У вас хорошая память.
- Не жалуюсь.
- Что ж, надеюсь, вам понравится место вашей будущей работы.
С грохотом опустился подъемный мост, и карета въехала в обширный двор замка. Отворилась дверца, и я увидела два ряда слуг, выстроившихся по обе стороны алой ковровой дорожки. Напротив кареты стоял высокий худощавый старик в сиреневой ливрее, обшитой золотым позументом. Он низко поклонился:
- Добро пожаловать домой, ваша светлость!
- Спасибо, Фигаро.
Герцог вышел из кареты и подал мне руку:
- Это госпожа Люция Веронезе, компаньонка моей дочери.
Еще один поклон:
- Добро пожаловать в замок, госпожа.
Герцог и я шли сквозь строй кланяющихся слуг, и Альбино говорил, поддерживая мою руку:
- Фигаро - мой домоправитель, но вопросы вашего размещения в замке решит экономисса. Ее зовут Сюзанна.
Я шла, оглядываясь по сторонам, и поражалась тому, как огромен был замок. Мы прошли через внутренний двор и оказались в холле - большом круглом зале, поддерживаемом резными мраморными колоннами. На верхние этажи замка уходили две широкие лестницы, по ним же можно было подняться на галерею, опоясывающую холл поверху. Множество гобеленов и рыцарских знамен украшало стены замка.
- Кастелло ди ла Перла - один из лучших замков Старой Литании, - чуть наклоняясь ко мне, сказал домоправитель. - Его величество, охотясь в здешних местах, изволил дважды посетить замок, и о том сделана запись в памятной книге.
- Чудесно, - прошептала я. Не потому, что здесь бывал король, а потому, что замок действительно был прекрасен. Он словно сошел с картинки в рыцарском романе, так все в нем было совершенно, изящно, соразмерно и гармонично. Стихотворение, поняла я, замок напоминает мне стихотворение. Да не какое-то там, а трехдольник, анапест! Так чередуются колонны, плитки в мозаике, светильники на стенах и потолке! Тот, кто создал этот замок, понимал толк не только в архитектуре, но и в поэзии!
- Люция, - голос герцога вернул меня к действительности. - Прошу вас познакомиться с госпожой экономиссой моего замка. Ее зовут Сюзанна, но вы должны обращаться к ней "метресса". От благорасположения госпожи Сюзанны зависит мягкость ваших тюфяков в кровати и свежесть яиц, поданных к завтраку.
Я низко присела в реверансе перед женщиной, которая, на мой взгляд, ужасно стеснялась всех тех слов, которые говорил о ней герцог Альбино. Метресса Сюзанна была низенькой толстушкой с огненно-рыжими волосами, заплетенными в две толстые косы и уложенные венцом на голове. Платье на ней было густо-винного цвета, а единственным его украшением был парчовый широкий пояс, к коему крепилось кольцо с огромным количеством ключей. Лицо экономиссы было такое простодушное и незатейливое, что напоминало по простоте своей лист подорожника. Глаза, правда, были цепкие, она вмиг окинула меня с головы до ног испытующим взором, но суть этого взора я поняла: не враг ли я замку, герцогу и всему человечеству. Если замок был стихотворением, то метресса Сюзанна, пожалуй, играла роль заголовка.
- Люция, добро пожаловать в замок, - мягким голосом сказала метресса Сюзанна. - Тебе здесь понравится, и когда герцог не слышит, ты можешь называть меня просто Сьюзи.
- Нет, метресса, я не могу, - честно сказала я, ибо эта женщина вызвала во мне восторг, словно была пряничной феей. - Но я надеюсь на вашу дружбу и приложу для этого все усилия.
- Отлично, - улыбнулась Сюзанна. - И первый шаг на этом пути - смена твоего гардероба. Людей, которые раньше тебя одевали, надо, надо…
- Закидать дохлыми лягушками? - подсказала я.
- Да! - Сюзанна хлопнула в ладоши. - И вареным луком!
Мы тихонько рассмеялись, и тут я вспомнила про герцога.
- Ваша светлость…
- Продолжайте, продолжайте, - махнул он рукой. - Кажется, у госпожи экономиссы появилась еще одна подруга по чаепитиям со сдобой.
- Совершенно верно, ваша светлость, - Сюзанна присела в поклоне. - Могу ли я забрать Люцию и идти обустраивать ее покои?
- Нет, погодите. Я не вижу виновницы торжества. Где моя дочь?
- Фигаро пошел в ее покои десять минут назад, но… Вот и он.
Домоправитель с постным лицом и странным именем Фигаро подошел к герцогу и развел руками:
- Ваша светлость, покои молодой герцогини заперты, на стук никто не отзывался. Возможно, Оливия уединилась в библиотеке или оранжерее, я немедленно отправлюсь туда…
И тут мы все услышали вой.
Нет, вой - это не точное обозначение той какофонии звуков, которую производил незримый оркестр. Нет, уже зримый: мы подняли головы и увидели, как по галерее к центральной лестнице мерно вышагивают люди в каких-то черных хламидах с капюшонами. В руках у них были скрипки, лютни, цимбалы, флейты, с помощью которых они неистово завывали, скрипели, звенели, гудели и брякали.
- Это что еще такое? - грозно сдвинул брови герцог, но затем я увидела, как его лицо стало обреченно-печальным: он понял, что это - проказливый замысел его дочери. Ну, ее счастье, что она имеет столь терпеливого отца, будь я на его месте, она бы неделю кушала стоя, а вся замковая крапива пошла известно в какое дело!
"Музыканты" по широкой лестнице спустились в холл и выстроились напротив нас. И тут они совершенно слаженно, с чувством и талантом принялись играть погребальный гимн "О меа лакрима". Понятно, что все это часть проказливой затеи, и нам следует лишь созерцать и развлекаться, но я не любила этот пронзительный гимн, мне стало не по себе.
Внезапно две половины одного гобелена разъехались в стороны, как створки дверей, глазам нашим предстали полуосвещенный коридор и процессия, двигающаяся в зал. Впереди шел юноша в церковном стихаре и нес зажженную свечу. Далее двигался "священник" с кадильницей на цепочке, помахивающий ею из стороны в сторону, так что все наполнилось густым ароматом благовоний. Затем шествовали шесть носильщиков, несших гроб. Замыкали шествие два подростка, выряженные монахами и тащившие два табурета.
Процессия остановилась в центре зала. "Монахи" поставили табуреты, и на них водрузили гроб. Меня передернуло. Он был доверху заполнен бутонами белых роз, так что не было ясно, кто лежит под ними. Но я-то уж не сомневалась, что всю эту отвратительную причуду придумала и воплотила в жизнь Оливия Монтессори! И это изнеженное дитя, которому нужна компаньонка?! Да ей дрын хороший нужен и десяток-другой розог, вымоченных в соленом кипятке!
Меж тем безобразие продолжалось. "Священник", размахивая кадильницей, заговорил громким и гнусавым голосом:
- Возлюбленные об Исцелителе братья и сестры!
- Амен! - пропел хор.
- Скорбный час собрал нас у гроба неподражаемейшей сестры нашей герцогини Оливии Монтессори, покинувшей сию юдоль скорби во цвете лет!
- Амен!
- Покойную сестру нашу отличали высокие добродетели, вороватые руки, тощий зад, косые глаза и кривые ноги, что, как мы знаем, является особым даром благодати Исцелителя нашего.
- Амен!
- Восплачем же и возрыдаем!
- Возрыдаем! Ой возрыдаем!
- Амен!
Кощунники плакали и тряслись в экстазе скорби у гроба минут пять-шесть. Ни герцог, ни кто-либо из его окружения в это время себя никак не проявили. Наконец запал лицедеев иссяк, они остановились, притихли и стали бросать в сторону герцога нервные и испуганные взгляды. Ой, какая порка предстоит! Всем поркам порка!
В зале воцарилась полная тишина. Молчали зрители, молчали актеры, покусывая губы. Пауза была настолько гнетущей, что хотелось разбить тарелку, но хоть как-то исправить положение.
И тут гроб взорвался розами. Я, конечно, преувеличиваю, говоря так, но в тот момент это выглядело сильно. Я даже подпрыгнула от испуга.
В гробу сидела девушка. Определенно. Она была абсолютно лысая, в ушах имела по нескольку серег. Глаза у нее были густо обведены черной тушью, да и губы выглядели так, словно она золу ела. Одета она была в белую мужскую сорочку и много-много цепей и цепочек - на шее, запястьях, даже локтях. Девушка посмотрела на всех исподлобья и прорычала:
- Почему никто не приветствует герцогиню Оливию Монтессори?!
Ответом была тишина. Все ждали слова хозяина, и оно прозвучало:
- Здесь нет герцогини Оливии Монтессори, а есть глупое, вздорное, наглое и бесстыдное существо, коему я, как герцог замка, назначаю наказание в виде комнатной порки розгами.
Ох, я как в воду глядела! Я моментально чую, когда дело пахнет поркой!
- Что?! - ахнула Оливия, мгновенно теряя боевой запал. - Я же просто пошутила! Я развлекалась!
- Некоторые шутки наказуемы, а если слух о них дойдет до Святого престола, наказуемы дыбой, костром и колесованием. Оливия, вы, как изобретательница всего этого безобразия, получите пятнадцать ударов солеными розгами. Остальные участники - по десять.
- Но почему мне больше? - с лысой девицы слетела всякая спесь, и сейчас я видела просто глупенькую, заигравшуюся, капризную девчонку.
- Вы зачинщица, Оливия. Однако я проявил к вам милосердие - вас будут пороть в комнате, тогда как все остальные будут выпороты во дворе замка в присутствии челяди. Каким образом вашей бесстыдной банде удалось раздобыть священные предметы и облачения?
- Я залез в ризницу замковой церкви, ваша светлость, - дрожа, выговорил один из "монахов".
- Твое имя?
- Карло Чиколло, мессер. Я помощник конюха, мессер.
- Я отдаю тебя в монахи. Сегодня же напишу в братство Святого Целестина. Надо поощрять столь ревностное отношение к религии.
- Пощадите, ваше сиятельство! Я не хочу в монахи! Там же оскопляют!
- Зато у тебя всегда будет прекрасный голос. Братство Святого Целестина гордится своим хором с потрясающими мужскими сопрано. Все могут идти. Нет, вы и вы - помогите герцогине выбраться из гроба. Оливия, где ваши костыли?
- Здесь, - с ненавистью процедила Оливия.
Когда она встала, поддерживаемая костылями, я увидела, что юная Оливия, возможно, имела право глумиться над высокими материями. У нее была сильно искривлена спина, так, что голова не могла сидеть прямо, а склонялась к правому плечу, да к тому же одна нога была короче другой. Я никогда не видела людей с физическими уродствами, поэтому меня словно хлестнули по глазам. Она калека! Недочеловек! Для чего ей жить, если вся жизнь для нее - эти костыли! И как смел герцог дать этой несчастной наказание поркой розгами?!
Оливия подковыляла к герцогу и криво поклонилась:
- Мое почтение, мессер отец.
- Я тоже рад вас видеть, дитя мое. Полагаю, вы в добром здравии.
- Насколько возможно в моем положении, мессер отец.
- Ум ваш, во всяком случае, чрезвычайно изобретателен. Я спешу вас обрадовать. Дабы дни ваши не проходили в праздной скуке, я привез вам компаньонку. Извольте познакомиться - Люция Веронезе. Выпускница пансиона при аббатстве Святого Сердца. Отрекомендована в числе лучших учениц.
Это он про меня? Ой, кошмар. Я же вижу, как глаза Оливии стали совершенно бешеными от желания изничтожить меня, отцовский подарочек. Если уж она не боится устраивать маскарады вроде того, что был недавно, мне несдобровать. Но, может быть, если я покажу ей свое сочувствие…
- Я рада быть вашей компаньонкой, герцогиня Оливия, - сублимируясь в сливочное масло, молвила я. И получила:
- С какого дрына? Отец, мне не нужна никакая компаньонка! Лучше прислали бы мне нового учителя фехтования.
- Вам нужна компаньонка, дитя мое, - ровно молвил герцог. - И вы ее получили только что.
- Не, ну дрынасе! Если она вдруг из окна выпадет или во рву утонет - я тут буду ни при чем. Предупреждаю сразу.
- Юная госпожа, все не так плохо, вы подружитесь, - улыбнулась Сюзанна. Видимо, она была не просто экономиссой, а главным замковым миротворцем. - Сейчас я размещу Люцию в ее покоях, а за обедом вы сможете познакомиться ближе.
- Елкин дрын! - вспухла Оливия. - Это еще что - слуги будут сидеть с нами за одним столом!
- Люция не слуга вам, - отчеканил герцог Альбино. - Она ваша компаньонка. И вы лишены сладкого на сегодня за употребление слов, унижающих вашу родовую честь. Да, и не забудьте, у вас на сегодня еще порка. Фигаро, идемте, мне нужно проверить дебетные книги…
- Ваша светлость! - воскликнула я.
- Люция? - герцог удивленно обернулся. - Что-то еще?
Я склонилась в низком реверансе:
- Я прошу вас отменить наказание для госпожи Оливии. Она просто не подозревала, что ее шалость зайдет так далеко…
- Люция, - в голосе герцога послышалось утомление. - Выгораживая мою дочь, вы тем самым не добьетесь ее благосклонности. Поверьте. И Оливия всегда прекрасно знает, что последует за ее очередной затеей. Так что не трудитесь.
- Идемте, милочка, - взяла меня под руку Сюзанна.
Пока мы шли по коридору, ведущему в жилые покои замка, Сюзанна вздыхала и сокрушалась, а заодно довольно бестолково просвещала меня в делах замковых интриг:
- Оливия - несчастнейшее существо из живущих, поверьте мне, девочка моя. Ее уродство, проявившееся в первые годы жизни, оказалось неизлечимым, сколь ни тратились мы на лекарей. А потом злые языки… Ну вы же знаете, людям рты не заткнешь… Стали поговаривать, что недуг Оливии - следствие проклятия, наложенного кем-то из людей, обиженных герцогом Альбино. Но ведь разве всех обиженных перечислишь! Об исцелении Оливии молились во всех церквах герцогства, мало того, была снаряжена паломническая миссия к Святой Мензурке Исцелителя для самой сильной молитвы!
- Но это ничего не дало, - пробормотала я.
- Да, - вздохнула Сюзанна. - Словно Исцелитель отвернулся от бедной девочки. И тогда пошли другие разговоры, пострашнее: что в деле замешаны чары, волшба, ну вы понимаете.
- То есть?
- Стали поговаривать, что Оливия - служанка Истребителя, спаси нас и помилуй Святая Мензурка! Что рождена Оливия на погибель роду человеческому, что когда она достигнет совершеннолетия, за ней придет он, сделает своей Черной Невестой, и они вместе на земле воцарят хаос, зло и разор. Я в это не верю, спаси нас и помилуй Святая Мензурка.
- Я тоже не верю. Глупости. Просто у Оливии редкое, еще неизвестное науке заболевание, и нужно найти лекаря, который сможет его излечить.
- Люция, вы умница. И мы пришли.
Она толкнула рукой резную створку двери, и мы вошли в комнату, которая была просто прелестна. Идеальные покои для юной девушки. Во всяком случае, именно такими они представали в моих мечтах до тех пор, пока я не стала мечтать о капитанской каюте собственной баркентины.
Стены комнаты были обиты светло-золотистым шелком, отчего казалось, что здесь все время солнечно. Большое окно украшали многослойные занавеси с вытканными на них гербами герцогов Монтессори. Камин уже был разожжен, приятно пахло кедровыми поленьями, перед камином стояло кресло, на спинку которого опиралась высокая, костлявая девушка в скромном платье, шали и чепчике.
- Люция, это Катарина, старшая замковая портниха. Во владении иглой ей нет равных.
- Ну вы уж скажете, матушка, - пробасила смущенная Катарина. - Давайте-ка я сниму мерки по-скорому, да к обеду уже сошью какое-никакое платьишко для молодой госпожи. А то одета она ровно гусыня с ярмарки.
- Гм, - только и сказала я.
Катарина достала мерную ленточку и принялась обмерять меня, быстро проговаривая цифры.
- Как вы это запомните?
- Восемнадцать… Исцелитель дал хорошую память, госпожа. Не мешайте… Вот, все, мерки я сняла. Метресса Сюзанна, вы позволите взять для платья отрез синего габардина, что лежит в третьем ларе, кладовка третья, место справа?
- Тот, что дарила госпожа Тончини к сельскому празднику?
- Да.
- Именно его я и хотела тебе предложить. Возьми кружев из четвертой шкатулки слева в пятом ряду. И саржи на подкладку, ну, ты помнишь где. А пластинки для корсета лежат в старом комоде, третий ящик.
Катарина поклонилась и убежала.
- Моя гордость и радость, - сказала метресса Сюзанна. - Я вырастила ее в замке, и, когда состарюсь и уеду в деревню пасти гусей, она займет место экономиссы.
- Ну да, - уважительно протянула я. - И что, она действительно сможет сшить мне платье к сегодняшнему обеду?
- Разумеется, - пожала плечами госпожа Сюзанна. - Конечно, ей помогут еще две белошвейки - обметать, стачать швы… А кроит и силуэт придумывает сама Катарина. У нее безупречный вкус, и очень жаль, что молодая госпожа Оливия ненавидит платья. Нося мужские лосины и туники, она демонстрирует всем свое уродство, что, конечно, не говорит о ее чести и разуме. Что ж, возможно, когда-нибудь она образумится. Мы все молимся об этом.
- Когда герцог приглашал меня стать компаньонкой госпожи Оливии, он обрисовал свою дочь как изнеженное, капризное, избалованное существо. Что-то я…
- Герцог был совершенно прав, дитя мое! Оливия донельзя избалована, а уж какие у нее капризы - сама видишь. Плохо только, что замок полон ее ровесников из знати помладше - их родители спихнули на наши хлеба вроде как для того, чтобы Оливии не было скучно. Вот они и развлекаются.
- У нее злобный ум, - задумчиво протянула я.
- И коварное сердце, - прошептала Сюзанна. - Измученное, жалкое и при этом очень коварное. Будьте осторожны, дитя мое.
- Ничего, - усмехнулась я. - Я смогу за себя постоять.
Обед в замке подавали в два часа пополудни. И ровно в половине второго в мою комнату постучалась Катарина.
- Ваше платье, молодая госпожа. Помочь вам одеться?
- Если не трудно. И еще. Сюзанна ушла распоряжаться по хозяйству, а я еще не очень хорошо разбираюсь в замковых покоях. Вы проводите меня в обеденный зал?
- Конечно.
Катарина споро облачила меня в восхитительное платье, сделавшее меня стройнее и даже чуть старше своих лет. Я выглядела молодой госпожой, дочерью какого-нибудь мелкопоместного дворянина, приехавшего погостить в замок. Волосы она посоветовала мне распустить и просто подобрать с боков темно-синими кружевными лентами, идущими к цвету моих глаз. В результате из зеркала на меня смотрела вполне симпатичная девушка, неиспорченная и даже несколько целомудренная. Кто меня не знает ближе, могут очень легко обмануться, если станут судить обо мне лишь по внешнему виду.
- Идемте, - сказала Катарина. - И постарайтесь с первого раза запоминать дорогу. Вам предстоит здесь долго жить.
- Конечно.