Ахкеймион надавил пальцами на глаза. Чего он так прицепился к этим записям? Многие люди, куда мудрее его, сошли с ума, пытаясь расшифровать беспорядочную последовательность и изменения снов Сесватхи. Ахкеймион знал достаточно, чтобы понимать: он никогда не найдет ответа. Что же это тогда? Нечто вроде извращенной игры? Вроде той, в которую играла его мать, когда его отец возвращался с рыбной ловли пьяным: зудела, точила, пилила и требовала объяснений там, где объяснений не было и быть не могло, вздрагивая каждый раз, как отец поднимал руку, и отчаянно вереща, когда он наконец наносил удар?
Зачем зудеть и пилить, требуя объяснений, когда переживать заново жизнь Сесватхи - само по себе мучительно?
Что-то холодное коснулось его груди и стиснуло сердце. Старая дрожь свела руки, и свиток свернулся сам собой, хотя чернила еще не высохли. "Прекрати". Он сцепил пальцы, но дрожь просто перекинулась на локти и плечи. "Прекрати!" В окно ворвался рев шранкских рогов. Ахкеймион скорчился под ударом драконьих крыльев. Он раскачивался на своей табуретке и трясся всем телом.
"Прекрати это!"
Несколько мгновений он не мог вдохнуть. Он услышал отдаленный звон молоточка медника, воронье карканье на крышах…
"Ты этого хотел, Сесватха? Что, так и должно быть?"
Но как было с многими вопросами, которые Ахкеймион себе задавал, он уже знал ответ.
Сесватха пережил Не-бога и Армагеддон, но он знал, что борьба не окончена. Скюльвенды вернулись на свои пастбища, шранки рассеялись, деля руины исчезнувшего мира, но Голготтерат остался нетронутым. И с его черных стен слуги Не-бога, Консульт, по-прежнему следили за миром. По сравнению с их терпением обращалась в ничто любая людская стойкость. И никакие эпосы, никакие предостережения в священных книгах не могли одолеть этого терпения. Ибо рукописи, быть может, и не горят, но утрачивают смысл. Сесватха знал: с каждым поколением воспоминания будут бледнеть, и даже Армагеддон забудется. И потому он не ушел - он вселился в своих последователей. Воплотив ужасы своей жизни в их снах, он превратил свое завещание в неумолкающий призыв к оружию.
"Мне было предназначено страдать", - подумал Ахкеймион.
Вынудив себя посмотреть в лицо наступающему дню, он умастил волосы и стер пятнышки грязи с белой вышивки, окаймляющей его синюю тунику. Стоя у окна, заморил червячка сыром и черствым хлебом, глядя, как восходящее солнце рассеивает туман над черной спиной Саюта. Потом приготовил Призывные Напевы и известил своих руководителей в Атьерсе, цитадели школы Завета, обо всем, что рассказал ему Гешрунни вчера вечером.
Они не проявили особого интереса. Его это не удивило. В конце концов, к ним тайная война между Багряными Шпилями и кишаурим прямого отношения не имела. А вот призыв возвращаться домой его удивил. Когда он спросил, зачем, ему ответили только, что это связано с Тысячей Храмов - еще одна фракция, еще одна война, не имеющая прямого отношения к ним.
Собирая свои нехитрые пожитки, Ахкеймион думал: "Ну вот, еще одно бесцельное поручение".
Цинично? А как тут не сделаться циничным?
Все Великие фракции Трех Морей сражались со зримыми, осязаемыми врагами, преследуя зримые, осязаемые цели. И только Завет боролся с врагом, которого не видно, ради цели, в которую никто не верил. Это делало адептов Завета изгоями по двум причинам: не только как колдунов, но и как глупцов. Нет, конечно, властители Трех Морей, как кетьяне, так и норсирайцы, знали о Консульте и угрозе второго Армагеддона - еще бы им не знать, после того как посланцы Завета веками талдычили об этом! - но они не верили.
Несколько веков Консульт враждовал с Заветом - а потом попросту исчез. Пропал. Никто не знал, почему и как, хотя гипотез строилась уйма. Быть может, их уничтожили неведомые силы? А может, они уничтожили себя сами? Или просто нашли способ скрыться от глаз Завета? Три века миновало с тех пор, как Завет в последний раз сталкивался с Консультом. Уже три века они ведут войну без врага.
Адепты Завета бродили по всем Трем Морям вдоль и поперек, охотясь за противником, которого они не могли найти и в которого никто не верил. Им завидовали: они владели Гнозисом, колдовством Древнего Севера, и в то же время они служили посмешищем, их считали шутами и шарлатанами при дворах всех Великих фракций. Однако каждую ночь их навещал Сесватха. И каждое утро они просыпались в холодном поту с мыслью: "Консульт среди нас!"
Ахкеймион даже не знал, было ли время, когда он не чувствовал внутри себя этого ужаса. Этой сосущей пустоты под ложечкой, как будто катастрофа зависит от чего-то, о чем он забыл. Как будто кто-то нашептывал ему на ухо: "Ты должен что-то предпринять…" Но никто в Завете не знал, что именно следует предпринять. И пока это не станет известно, все их действия будут такой же пустышкой, как кривлянья балаганного лицедея.
Их будут посылать в Каритусаль, чтобы заманивать высокопоставленных рабов вроде Гешрунни. Или в Тысячу Храмов - неизвестно зачем.
Тысяча Храмов. Что Завету может быть нужно от Тысячи Храмов? Как бы то ни было, это означало - бросить Гешрунни, их первого реального осведомителя в школе Багряных Шпилей за все это поколение. Чем больше размышлял об этом Ахкеймион, тем более из ряда вон выходящим ему это представлялось.
"Быть может, это поручение будет не таким, как остальные".
При мысли о Гешрунни он забеспокоился. Пусть он всего лишь вояка, но этот человек рисковал больше, чем жизнью, выдавая Завету великую тайну. К тому же он одновременно умен и полон ненависти - идеальный осведомитель. Не годится потерять его.
Ахкеймион снова достал чернила и пергамент, склонился над столом и быстро нацарапал:
Мне придется уехать. Но знай: твои услуги не забыты, и теперь у тебя есть друзья, преследующие те же цели. Никому ничего не говори, и с тобой все будет в порядке.
А.
Ахкеймион рассчитался за комнату с рябой хозяйкой и вышел на улицу. Он нашел Чики, сироту, который обычно служил ему посыльным. Чики спал в соседнем переулке. Мальчишка свернулся клубочком на драном мешке за кучей отбросов, над которой клубились мухи. На щеке у него красовалось уродливое родимое пятно в форме граната, а так это был довольно симпатичный мальчуган: его оливковая кожа под слоем грязи была гладкой, как у дельфина, а черты лица выглядели не менее изящными, чем у любой из палатинских дочек. Ахкеймион содрогнулся при мысли о том, чем этот мальчишка зарабатывает себе на жизнь помимо его случайных поручений. На прошлой неделе Ахкеймион повстречался с каким-то пьяным аристократишкой - роскошный макияж пьянчуги был наполовину размазан, одной рукой он расстегивал ширинку и пьяно интересовался, не видел ли кто его милого Гранатика.
Ахкеймион разбудил парнишку, потыкав его носком купеческой туфли. Тот вскочил как ошпаренный.
- Чики, ты помнишь, чему я тебя учил?
Мальчуган уставился на него с деланой бодростью человека, которого только что разбудили.
- Да, господин! Я ваш гонец.
- А что делают гонцы?
- Они доставляют вести, господин. Тайные вести.
- Молодец, - сказал Ахкеймион и протянул парнишке сложенный листок пергамента. - Мне нужно, чтобы ты доставил это человеку по имени Гешрунни. Запомни хорошенько: Гешрунни! Его ни с кем не спутаешь. Он командир джаврегов, часто бывает в "Святом прокаженном". Ты знаешь, где "Святой прокаженный"?
- Знаю, господин!
Ахкеймион достал из кошелька серебряный энсолярий и не удержался от улыбки при виде того, как восхищенно вытаращился парнишка. Чики выхватил монету из его руки, как приманку из мышеловки. Прикосновение его ручонки почему-то ввергло колдуна в меланхолию.
Глава 2
Атьерс
"Пишу, чтобы сообщить вам, что во время последней аудиенции император Нансурии назвал меня "глупцом", хотя никаких поводов к тому я не подавал. Вас это, по всей вероятности, не встревожит. В последнее время подобным никого уже не удивишь. Консульт теперь скрывается от нас еще надежнее прежнего. Мы узнаем о них только из чужих тайн. Мы замечаем их только в глазах тех, кто отрицает само их существование. Почему бы людям и не считать нас глупцами? Чем глубже Консульт затаивается среди Великих фракций, тем безумнее звучат для них наши проповеди. Как сказали бы эти проклятые нансурцы, мы подобны охотнику в густом кустарнике - человеку, который самим фактом того, что охотится, уничтожает всякую надежду когда-либо настичь свою добычу".
Неизвестный адепт Завета, из письма в Атьерс
Конец зимы, 4110 год Бивня, Атьерс
"Меня призвали домой", - думал Ахкеймион. В самом слове "дом" в применении к этому месту чувствовалась ирония. Мало было мест на свете - разве что Голготтерат, да еще, пожалуй, Багряные Шпили, - более холодных и негостеприимных, чем Атьерс.
Крохотный и одинокий посреди зала аудиенций, Ахкеймион старался сдерживать нетерпение. Члены Кворума, правящего совета школы Завета, кучками толпились по темным углам и внимательно изучали его. Он знал, кого они видят: плотного мужика в простом коричневом дорожном халате, с прямоугольной бородкой, в которой поблескивают седые пряди. Ахкеймион выглядел как человек, который большую часть жизни провел в пути: широкие плечи и загорелое, дубленое лицо чернорабочего. Совсем не похожий на колдуна.
Впрочем, шпиону ни в коем случае не следует быть похожим на колдуна.
Раздраженный их пристальными взглядами, Ахкеймион с трудом сдерживался, чтобы не спросить, не хотят ли они, подобно внимательному работорговцу, еще и посмотреть его зубы.
"Наконец-то дома".
Атьерс, цитадель школы Завета, - его дом, и всегда останется для него домом, но, появляясь здесь, Ахкеймион почему-то каждый раз чувствовал себя приниженным. Дело не только в тяжеловесной архитектуре: Атьерс был выстроен в соответствии с обычаями Древнего Севера, а тамошние архитекторы не имели представления ни об арках, ни о куполах. Внутренние галереи цитадели представляли собой лес массивных колонн, и под потолком вечно клубились дым и мрак. Каждую колонну покрывал стилизованный рельеф, и горящие жаровни отбрасывали чересчур причудливые тени - по крайней мере, так казалось Ахкеймиону. Казалось, помещение меняется с каждым колебанием пламени.
Наконец один из Кворума обратился к нему:
- Ахкеймион, нам не следует более пренебрегать Тысячей Храмов - по крайней мере, с тех пор, как Майтанет захватил престол и объявил себя шрайей.
Разумеется, молчание нарушил Наутцера. Это был тот человек, чей голос Ахкеймион меньше всего хотел услышать, но именно он всегда говорил первым.
- До меня доходили только слухи, - ответил Ахкеймион сдержанным тоном - с Наутцерой никто иначе не разговаривал.
- Поверь мне, - кисло ответил Наутцера, - слухи не отдают должного этому человеку.
- Но выживет ли он?
Естественный вопрос. Немало шрайи хватались за кормило Тысячи Храмов - и обнаруживали, что этот огромный корабль отказывается повиноваться им.
- Этот выживет, - ответил Наутцера. - Более того, он процветает. Все - слышишь, все культы явились к нему в Сумну. Все до единого облобызали его колено. И при этом безо всяких политических уловок, обязательных для такой передачи власти. Никаких мелких бойкотов. Ни единого не явившегося!
Он сделал паузу, давая Ахкеймиону время оценить значение сказанного.
- Он расшевелил нечто… - Надменный старый колдун поджал губы, спуская следующее слово с цепи, точно опасного пса: - Нечто невиданное! И не только в Тысяче Храмов.
- Но ведь такое уже бывало, - решился вставить Ахкеймион. - Фанатики, манящие спасением в одной руке, чтобы отвлечь внимание от кнута в другой. Рано или поздно кнут станет виден всем.
- Нет. "Такого" еще не бывало. Никто не выдвигался так стремительно и так ловко. Майтанет - не просто энтузиаст. За первые три недели его правления были раскрыты два заговора с целью его отравить - и, главное, раскрыл их не кто иной, как сам Майтанет. В Сумне были разоблачены и казнены не менее семи императорских агентов. В этом человеке есть нечто большее, чем хитрость и коварство. Нечто куда большее.
Ахкеймион кивнул и прищурился. Теперь он понимал, почему его вызвали так срочно. Больше всего могущественные ненавидят перемены. Великие фракции давно уже отвели место для Тысячи Храмов и их шрайи. А этот Майтанет помочился им в выпивку, как сказали бы нронцы. И, что еще хуже, сделал это с умом.
- Грядет Священная война, Ахкеймион.
Ошеломленный, Ахкеймион обвел взглядом темные силуэты прочих членов Кворума, ища подтверждения услышанному.
- Вы не шутите?
Наутцера вышел из тени, остановившись лишь тогда, когда вплотную приблизился к Ахкеймиону и навис над ним. Древний колдун в совершенстве владел искусством повергать в трепет одним своим присутствием: он был очень высок и от старости выглядел довольно жутко. Его дряблая, морщинистая кожа просто оскорбляла шелка, которые носил колдун.
- Отнюдь.
- Священная война? Но с кем? С фаним?
За всю свою историю Три Моря лишь дважды становились свидетелями настоящих Священных войн, и обе велись скорее против школ, нежели против язычников. Последняя, известная под названием Войны магов, оказалась губительной для обеих сторон. Сам Атьерс семь лет пробыл в осаде.
- Это неизвестно. Пока что Майтанет объявил только, что будет Священная война, а с кем именно - сообщить не соизволил. Как я уже говорил, этот человек дьявольски хитер и коварен.
- И вы боитесь новой Войны магов.
Ахкеймиону с трудом верилось, что он ведет подобный разговор. Он знал, что мысль о новой Войне магов должна бы привести его в ужас. Но вместо этого сердце его отчаянно колотилось от восторга. Неужели дошло до этого? Неужели он настолько устал от бесплодной миссии Завета, что теперь готов приветствовать перспективу войны против айнрити с каким-то извращенным облегчением?
- Именно этого мы и боимся. Жрецы вновь открыто отвергают нас, называют нас "нечистыми".
Нечистыми… Именно так называют их в "Хронике Бивня", которую в Тысяче Храмов почитают истинным словом Божиим, - тех Немногих, кто достаточно образован и наделен врожденной способностью творить колдовство. "Вырвите у них языки их, - гласило священное писание, - ибо нечестие их есть святотатство, чернее которого нет…" Отец Ахкеймиона - который, подобно многим нронцам, ненавидел тиранию Атьерса, - вколотил это убеждение и в самого Ахкеймиона. Отцы умирают, но убеждения их пребывают вовеки.
- Но я об этом ничего не слышал.
Старик подался вперед. Его крашеная борода была прямоугольной, как и у самого Ахкеймиона, но при этом тщательно заплетенной на манер восточных кетьян. Ахкеймиона поразило несоответствие старческого лица и черных волос.
- Но ты и не мог этого слышать, не так ли, Ахкеймион? Ведь ты был в Верхнем Айноне. Какой жрец решится порицать колдовство среди народа, которым правят Багряные Шпили, а?
Ахкеймион уставился на старого колдуна исподлобья.
- Но этого следовало ожидать, не правда ли?
Вся идея внезапно показалась ему нелепой. "Такое случается с другими людьми, в другие времена".
- Вы говорите, что этот Майтанет коварен. Есть ли лучший способ укрепить свою власть, чем возбуждать ненависть к тем, кто осужден Бивнем?
- Разумеется, ты прав.
Наутцера имел крайне неприятную манеру присваивать себе чужие возражения.
- Но есть куда более пугающая причина полагать, что он обрушится скорее на нас, нежели на фаним.
- И что это за причина?
- Причина в том, Ахкеймион, - ответил другой голос, - что война против фаним победоносной стать не может.
Ахкеймион вгляделся во мрак между колоннами. Это был Симас. В его белоснежной бороде виднелась ироническая усмешка. На нем было серое одеяние поверх синего шелка. Даже внешне он казался водяной противоположностью огненному Наутцере.
- Как проходило твое путешествие? - спросил Симас.
- Сны были особенно мучительны, - ответил Ахкеймион, слегка ошеломленный переходом от тяжелых раздумий к светской беседе.
Давным-давно, словно в прошлой жизни, Симас был его наставником. Именно он похоронил наивность сына нронского рыбака в безумных откровениях Завета. Они несколько лет не общались напрямую: Ахкеймион долго странствовал, - но легкость обращения, способность разговаривать, не сбиваясь на джнан, осталась.
- Что ты имеешь в виду, Симас? Отчего Священная война против фаним не может окончиться победой?
- Из-за кишаурим.
Опять кишаурим!
- Боюсь, я не улавливаю твоей мысли, бывший наставник. Ведь разумеется, айнрити проще будет вести войну с кианцами, народом, у которого всего одна школа - если кишаурим можно назвать "школой", - чем воевать со всеми школами, вместе взятыми.
Симас кивнул.
- На первый взгляд - быть может. Но подумай вот о чем, Ахкеймион. По нашим расчетам, в самой Тысяче Храмов от четырех до пяти тысяч хор. Это означает, что они способны выставить самое меньшее четыре-пять тысяч человек, неуязвимых для любой нашей магии. Добавь сюда всех владык айнрити, которые тоже носят Безделушки, и у Майтанета получится армия порядка десяти тысяч человек, с которыми мы ничего поделать не сможем.
В Трех Морях хоры были критической переменной в алгебре войны. В большинстве отношений Немногие были подобны богам по сравнению с обычными людьми. И лишь хоры препятствовали школам полностью покорить себе Три Моря.
- Разумеется, - ответил Ахкеймион, - но ведь Майтанет может с тем же успехом направить этих людей и против кишаурим. Кишаурим, конечно, сильно отличаются от нас, но наверняка они не менее уязвимы для Безделушек.
- Ты думаешь, он это может?
- А почему нет?
- Потому что между его армией и кишаурим встанет вся военная мощь Киана. Кишаурим - не школа, дружище. Они, в отличие от нас, не держатся в стороне от веры и народа своей страны. Священное воинство будет пытаться одолеть языческих вождей Киана, а кишаурим - сеять среди него разрушения.
Симас опустил подбородок, как будто хотел проткнуть себе грудь собственной бородой.
- Теперь понял?
Ахкеймион все понял. Он видел такую битву в снах: броды Тиванраэ, где войска древней Акксерсии сгорели в пламени Консульта. При одной мысли о той трагической битве перед глазами у него, точно наяву, встали призраки людей, пытающихся укрыться в воде, корчащиеся в огромных кострах… Сколько народу погибло тогда у бродов?
- Как у Тиванраэ… - прошептал Ахкеймион.
- Как у Тиванраэ, - подтвердил Симас тоном одновременно мрачным и мягким. Этот кошмар видели все. У адептов Завета все кошмары были общие.
Пока они беседовали, Наутцера пристально следил за ними. Его суждения были легко предсказуемы, как у пророка Бивня, - только там, где пророки видели грешников, Наутцера видел глупцов.
- И, как я уже говорил, - заметил старик, - этот Майтанет хитер и наделен недюжинным умом. Разумеется, он понимает, что войну против фаним ему не выиграть.
Ахкеймион тупо смотрел на колдуна. Его прежний восторг улетучился, сменившись ледяным, липким страхом. Еще одна Война магов… Сны о Тиванраэ показали ему ужасающие стороны подобного события.
- Поэтому меня и отозвали из Верхнего Айнона? Готовиться к Священной войне нового шрайи?