– Конечно, – продолжил Петро, – тот, кому ты нужен или кого ты хочешь, коль тебе так больше нравится, – старый Барон Суббота, существо совсем другого сорта, – он покачал головой, и глазки его благоговейно сощурились. – Раза два или три за всю мою жизнь мне случайно удавалось сотворить нечто, что обладало сильным сходством… с той или иной тварью в мире духов, понимаешь? Сходство оказывалось слишком большим, чтобы они могли существовать порознь. И вот тогда у меня в бутыли появлялось нечто, для чего она оказывалась тесна, очень тесна… пусть даже в виде намека. Мой домишко чуть было не снесло со свай – когда Барон Суббота чересчур разросся, бутыль взорвалась. Рвануло так, что деревья повырывало с корнем, а русло речки пересохло на целый час. Вон там до сих пор глубокая, широкая заводь, на берегах ничего не растет, и каждую весну приходится мешками вытаскивать дохлых головастиков. Молодой Тэтч вызывающе уставился на бутыль.
– Так что, в твоей пивной бутылке всего лишь слуга Барона Субботы?
– Более или менее. Но Геде могучий лоа. Он номер два здесь только потому, что Барон уж очень велик. И как всех других лоа , Геде необходимо пригласить, а затем умилостивить, прибегая к обрядам, какие он требует, чтобы он снизошел до нашей просьбы. Ну вот, я уже раздобыл простыни с постели умершего злодея и черный балахон для тебя, и сегодня суббота – священный день Геде. Мы зажарим для него цыпленочка и козленочка. И где-то у меня припасен целый бочонок рома – ведь Геде много выпивает. Сегодня мы…
– Я не за тем тащился сюда с гор, чтобы иметь дело с лакеем Барона Субботы.
Жан Петро широко осклабился:
– А-а-а, – он протянул бутылку парню. – Что ж, почему бы тебе самому с ним не поговорить? Подними бутылку к солнцу и попробуй разглядеть его внутри… тогда ты сможешь высказать ему свое мнение.
Тэтч сам никогда не имел дело с лоа, но попытался скрыть это за напускной уверенностью, с которой он выхватил бутылку из рук старика.
– Так и быть. Ну что ж, привидение, – презрительно сказал он, хотя во рту у него пересохло и сердце бешено колотилось, – покажись.
Сначала он не мог разглядеть в бутылке ничего, кроме отсветов от неровностей стекла, но потом заметил некое движение. Он присмотрелся. Сначала ему показалось, что в бутылке в мутной жидкости плавает неоперившийся птенец с жалкими крылышками и лапками.
А потом в голове у него раздался голос, визгливо тарахтевший на ломаном французском. Тэтч уловил лишь малую часть, но и по этому малому сообразил, чего требовал лоа: не только цыпленка и рома, но и причитающихся ему по праву сладостей, в каких он захочет количествах. Голос грозил ужасными карами, если будет опущен хоть один из элементов помпезного, замысловатого обряда приглашения, а уж если хоть кто-нибудь позволит себе засмеяться… В то же время у Тэтча возникло ощущение древнего возраста и могущества, которое неимоверно разрослось, и разрослось за счет былой личности, от которой теперь осталась лишь крошечная часть: словно печная труба, стоящая посреди объятого пожаром дома. И этот старческий маразм, как осознал Тэтч, и великая мощь нисколько не противоречили друг другу – одно было следствием другого.
Потом существо заметило Тэтча. Тирада резко оборвалась. Казалось, будто говорящий в замешательстве оглядывается. Тэтчу живо представился старый король, внезапно обнаруживший, что он не один, и суетливо поправляющий мантию и причесывающий реденькие седые волосы. Однако тут Геде, по всей видимости, вызвал в памяти слова Тэтча, потому что вновь юноша услышал голос, но это был уже не сварливый тенор, а рев взбешенного льва.
– Привиденьице?! – гневался Геде. – Лакей?!
Голова Тэтча дернулась от невидимого удара, кровь потекла из носа по верхней губе. Пытаясь устоять, он сделал два шага назад, попробовал отшвырнуть бутыль, но она словно прилипла к ладони.
– Тэтч твое имя, а? – голос внутри черепа резанул, словно острый нож кокосовую мякоть.
Невидимый кулак с невероятной силой врезался в живот, дыхание перехватило, кровь так и хлестала из носа. Тэтч не удержался на ногах и плюхнулся на песок. Мгновением позже одежда на нем вспыхнула. Не имея сил подняться, он покатился к речке, содрогаясь от невидимых ударов, пока наконец не добрался до воды и не погрузился в нее. Он бился и извивался в воде, не в силах избавиться от проклятой бутыли, а голос в голове твердил, не умолкая:
– Я расскажу Барону. Уж он обратит на тебя внимание.
Наконец Тэтчу удалось выбраться на берег. Волосы обгорели до корней, от одежды остались лишь мокрые обугленные лохмотья, кровь стекала с руки, в которой была бутылка. Но когда он поднял ее, рука у него не дрожала. Он с прищуром вгляделся в стеклянные глубины бутыли.
– Давай, давай, – прошептал он, – ты, жалкая маринованная селедка…
Яркий солнечный свет внезапно потускнел, и вновь его одежда была суха, и он шел по мосту, снова став Джеком Шэнди. Пятна крови на плитах под ногами попадались теперь реже – возможно, раненые перевязали друг друга. Повинуясь внезапному порыву, он наклонился и, прикоснувшись к одному из пятен, тут же отдернул руку – кровь была не только свежа, но и тепла, и еще громче, чем прежде, он услышал хриплое дыхание впереди.
Джек поднял голову и тут сообразил, почему ему казалось, что мост ему знаком. Вот они, эти ползущие окровавленные фигуры, до них совсем рукой подать. Седовласая голова одного вся в пятнах слипшейся засохшей крови, а второй, более молодой, старается ползти, не прикасаясь к плитам правой рукой, пальцы которой неестественно согнуты и чудовищно распухли. Вдали мигали тусклые огни города Нанта, и Шэнди знал, что этим двоим так и придется ползти до самого трактира. Их никто не заметит, им никто не поможет. Они ползком доберутся до своей маленькой каморки с жесткими холодными постелями и вечными марионетками. Шэнди бросился вперед и присел на корточки перед отцом. Один глаз заливала запекшаяся кровь, и Шэнди знал, что в скором будущем отец лишится именно этого глаза. Его лицо застыло от напряжения, и воздух свистел сквозь щели на месте выбитых зубов.
– Папа! – позвал Шэнди, наклоняясь к самому уху отца. – Папа, ты унаследовал кучу денег! Твой отец умер и оставил тебе поместье. Свяжись с властями на Гаити, в Порт-о-Пренсе, слышишь?
Старый Франсуа Шанданьяк его не слышал. Шэнди повторил это еще раза два, а потом сдался и перебежал к другому – совсем еще юному Джону Шанданьяку.
– Джон! – позвал Джек, наклоняясь над своей копией. – Слушай, не бросай отца! Возьми его с собой, не щади себя, ты, проклятый деревянный хорист! – Шэнди задыхался, по щекам взрослого бородатого лица текли слезы, так же, как кровь – по лицу юноши. – Он в одиночку ничего не сможет сделать, но гордость, ты же знаешь, не позволит ему признаться в этом. Не оставляй его, ведь он – единственное, что у тебя есть на этом свете. Он любит тебя. Ведь он умрет в одиночестве, от холода и голода, думая о тебе, когда ты уже будешь наслаждаться уютом в Англии, не вспоминая о собственном отце.
Молодой Шанданьяк не слышал его. Шэнди уткнулся лбом в холодные плиты моста, его тело сотрясали рыдания, а призрак его проползал сквозь него.
Кто-то потряс его за плечо. Он поднял голову. Изможденное лицо Дэвиса улыбалось ему сверху.
– Возьми себя в руки, Джек, – с ноткой сочувствия сказал старый пират и кивнул вперед. – Мы прибыли.
Глава 14
Мост исчез, и Шэнди запоздало подумал: да видели ли остальные этот мост? Быть может, Харвуду представлялся лишь нескончаемо длинный проход между рядами в церкви? Теперь они все стояли на глинистом склоне, и Шэнди ощущал, как ледяная влага, пропитавшая штаны, холодит колени.
Шэнди растерянно огляделся, его снова охватила паника, он чувствовал, что во всей этой картине было нечто ужасно неправильное, неестественное, но что именно, определить никак не мог. Глинистый склон большой ямы изгибался с обеих сторон, замыкаясь вдали, и внизу, на дне, булькала и журчала вода. Небо застилали рваные, стремительно несущиеся тучи, сквозь которые мелькала луна. Он оглядел своих семерых спутников, пытаясь угадать, разделяют ли остальные его непонятную тревогу. Он не смог этого определить. Бет пришла в сознание и оглядывалась, не понимая, где находится. Лицо Боннета было столь же невыразительно, как лицо набальзамированного трупа.
– Вперед, – сказал Харвуд, и они двинулись вниз.
Хотя Шэнди несколько раз оскальзывался и съезжал по сырой глине, его подавляла массивность земли. Несмотря на высоко несущиеся облака, он испытывал что-то похожее на клаустрофобию.
Только тут его поразило – семь спутников? Их должно быть всего шесть! Он приотстал и пересчитал: вот Тэтч и Дэвис, это Боннет, а там Бет, Френд, Харвуд. Больше никого, всего шесть. Шэнди заторопился вслед за ними и, чтобы успокоить себя, снова пересчитал всех… на этот раз у него получилось семь.
Запах затхлой воды и чего-то похожего на старые трубы ударил в нос. Самое подходящее место для отвратительных запахов, решил он. Эта мысль напомнила ему кое о чем, и он пробрался к Дэвису.
– Кстати, об этой вони, – пробормотал Шэнди вполголоса, – мне казалось, ты говорил, что магию воскрешения на суше не осуществить…
– Соскучился по запаху раскаленного железа? – отозвался пират. – Нет, нет, Джек, подобной магии здесь не творят. Они просто приспосабливают свои души и смогут заняться воскрешениями позже, где-нибудь в море.
Склон выровнялся, и они смогли выпрямиться, не опасаясь скатиться вниз.
– Нет, они ничего не смогут здесь сделать, чувствуешь, какая земля под ногами плотная? Весь остальной мир кажется чем-то вроде неустойчивого плота.
Именно так оно и есть, сообразил Шэнди. Вот что его беспокоило: никакого ощущения движения. Раньше он никогда бы не подумал, что, стоя на твердой земле, можно уловить ее движение, разве только во время землетрясения. До этого момента он бы лишь посмеялся над каждым, кто заявил бы, будто способен уловить движение планеты Земля сквозь пространство. Но вот теперь ему казалось, что он всегда ощущал это движение, пусть и не на сознательном уровне, ощущал так же, как рыба чувствует воду.
Коперник, Галилей и Ньютон, подумал он, им бы это место показалось чем-то еще более неестественным, чем ему самому.
Они все собрались на ровной поверхности, за исключением Боннета, который, усевшись на склон, медленно сползал по нему, отталкиваясь руками.
– А сколько нас здесь всего? – спросил Шэнди у Дэвиса.
– Э-э-э, семеро, – ответил пират.
– Посчитай.
Дэвис посчитал и даже сплюнул:
– Ты, Боннет и Тэтч, плюс трое из Старого Света, да я сам, всего семеро. Все так, больше никого нет. Уф, на мгновение мне показалось, что нас восемь.
Шэнди угрюмо покачал головой:
– Пересчитай вновь, но быстро, и насчитаешь восемь. Если считать медленно и называть каждого, то получается семь.
Дэвис так и поступил: сначала пересчитал быстро, затем медленно и поименно. Он устало выругался.
– Джек, – сказал он с отвращением, за которым прятался страх, – мы заколдованы, что ли? Ну как это может быть, что среди нас есть чужак, который становится невидимым, лишь когда мы считаем медленно.
Шэнди даже и не пытался найти ответ. Он пристально приглядывался к фонтану. Он заметил, что вода, бившая в воздух, была до странности плотной. Падая, она шлепала, а не плескалась. И именно она была источником неясного слабого света, как и этого сладковатого, затхлого запаха. Теперь он видел лица, движущиеся в этой воде, сотни лиц, появлявшихся друг за другом, как если бы фонтан был зеркалом, вращавшимся в центре огромной толпы, и каждое мелькавшее в нем лицо искажалось гримасой либо ярости, либо ужаса. Испытав отвращение, Шэнди все же шагнул вперед – и увидел колыхающиеся занавеси бледного цветного света, похожие на северное сияние. Они струились вверх до самых бегущих облаков, и казалось, именно они заставляли облака клубиться и нестись по небу.
Харвуд встал рядом с Шэнди. Однорукий старик взволнованно дышал.
– Не смотрите по сторонам, – сказал он. – Все… просто смотрите в одну сторону. Тот, с кем мне надо побеседовать, не может появиться при излишнем внимании.
С холодком в груди Шэнди вдруг сообразил, что Харвуд, видимо, говорит о той самой фигуре, которую они с Дэвисом обнаруживали при пересчете.
Неожиданно рядом с ними раздался шепот. Шэнди ожидал, что Харвуд потребует тишины, однако вместо этого однорукий колдун отозвался на языке, неизвестном Шэнди. И только тогда до него дошло, что шептали на этом же языке и что шептал один из них.
Чужой голос вновь заговорил, теперь значительно громче, и у Шэнди создалось впечатление, что говорящий стоит совсем рядом, у него за плечом. Шэнди послушно старался смотреть только перед собой, однако краем глаза все-таки различал смутную фигуру. Дэвис стоял с другой стороны… значит, это и есть их загадочный спутник? Или это Боннет, а может, даже Бет? Шэнди так и подмывало бросить взгляд.
Голос оборвался.
– Смотреть перед собой, – напомнил всем Харвуд. – Закройте глаза, если хотите, но только не оглядывайтесь.
Потом он снова заговорил, на этот раз на другом языке. Когда он умолк, что-то сказал и Лео Френд. Его фраза прозвучала как вопрос.
Голос отозвался и принялся что-то бормотать, а Шэнди гадал, долго ли он еще сумеет удержаться и не оглянуться. От одной мысли закрыть глаза в этом ужасном недвижном месте у него мурашки забегали по спине, но и стоять неподвижно становилось совсем невмоготу.
Наконец голос умолк, Харвуд и Френд зашевелились. Шэнди рискнул искоса бросить на них взгляд. Они торопились к берегу бассейна, окружающего фонтан. Войдя в тягучую жидкость, они наклонились и, зачерпывая ладонями воду, принялись жадно ее пить. Потом опять выбрались на глинистый склон, и Харвуд заговорил.
Лишь несколько секунд спустя голос очень тихо отозвался – наверное, потому, что многие глядели по сторонам. Он произнес буквально несколько звуков. Тотчас Харвуд и Френд принялись рыться в карманах. Харвуд вытащил перочинный нож, а Френд шпильку из напудренного парика. Оба одновременно укололи себе пальцы и стряхнули кровь прямо на землю.
Упав на глину, капли зашипели, и Шэнди на мгновение показалось, что вверх протянулись руки со скрюченными пальцами. Лишь потом он сообразил, что это растения – длинные, тонкие, кактусообразные в этом пустынном месте. Шэнди разглядел еще и третье растение чуть дальше по берегу, но засохшее и поникшее.
Черная Борода двинулся вперед, и хотя Харвуд пытался остановить его, Тэтч в два прыжка оказался в воде вокруг фонтана, наклонился, выпил воды, затем вышел, укусил палец и тоже стряхнул капельки крови на землю. И снова они зашипели, снова забурлила грязь, и появилось еще одно растение рядом с другими.
Оба мага уставились на него со слегка встревоженными выражениями на лицах. Потом Харвуд повел плечами и пробормотал:
– Ничего не поделаешь.
Харвуд опять заговорил, голос на этот раз отозвался тихо, едва слышно, и доносился с другой стороны, из-за спины Дэвиса.
– Проклятие, – пробормотал Харвуд, когда голос стих, – он ничего сейчас об этом не знает.
Шэнди увидел, как Френд пожал плечами.
– Мы можем подождать немного, пока он узнает ответ.
– Мы будем ждать до тех пор, пока он не узнает и не скажет мне, – твердо сказал Харвуд.
– Кто это "он"? – спросил Тэтч.
– Э-э… существо, с которым мы разговаривали, – ответил Харвуд. – Хотя местоимение "он", пожалуй, вряд ли здесь применимо.
Он вздохнул, очевидно, от безнадежности попытки что-либо объяснить. Но затем преподавательская привычка все-таки одержала верх.
– Законы механики Ньютона весьма полезны в описании мира, который мы знаем: сила действия равна силе противодействия, и равномерно двигающийся объект будет двигаться равномерно бесконечно долго, если на него не будет действовать никакая иная сила. Но если вы станете изучать самые мелкие движения, если будете исследовать их в таких деталях, что вас сочтут сумасшедшим, то заметите: законы механики Ньютона справедливы лишь для большинства случаев. В самых же крошечных промежутках пространства и времени присутствует элемент неопределенности, и любая истина оказывается не такой уж непреложной. В нашем привычном мире это не так уж важно, поскольку шансы за и против, как вы бы сказали, от места к месту довольно постоянны и согласуются с законами известной нам механики. Но здесь, где нет постоянства, здесь происходит поляризация, хотя на первый взгляд мы и видим то же самое, что и везде. Нет гибкости, нет мягкости в этой почве, нет неопределенности, и поэтому в окружающем пространстве может произойти что угодно. Мы расспрашивали гипотетическую личность, лишь стремящуюся к обретению сознания.
Тэтч фыркнул.
– И на каком же языке разговаривает эта самая гипотетическая личность?
– На самом древнем, – невозмутимо отозвался Харвуд.
– И поэтому, – Шэнди с удивлением заметил, что спрашивает он сам, – поэтому его так трудно увидеть?
– Да, – сказал Харвуд. – И не пытайтесь. Оно нигде не присутствует, слово "где" так же неприменимо к этому феномену, как и "он". Если вы ищете что-то, то вы ищете нечто вполне определенное, в конкретном месте и в конкретном времени. Основываясь на этом, можно найти множество вещей, но вы не найдете.., – тут он оборвал себя, безнадежно махнув рукой.
По крайней мере с минуту все молча стояли, ежась в ожидании, пока Харвуд повторял снова и снова какую-то неразборчивую фразу. Шэнди обернулся было к Бет, но Харвуд заметил и гневно прикрикнул на него.
Наконец молчание нарушил Тэтч:
– Эта задержка не входила в нашу сделку.
– Отлично, – сказал Харвуд. Он снова бросил непонятную фразу в темноту, а затем добавил, обращаясь к Тэтчу:
– Ступай, если хочешь. Желаю удачи на пути к джунглям.
Тэтч выругался, но не сделал ни малейшего движения.
– Твой приятель-призрак что-то отыскивает для тебя, да?
– Нет. Когда он снова появится, то это будет не та личность, хотя и другой личностью его тоже не назовешь. "То же самое" и "другое" чересчур специфичны и конкретны, и он вовсе не ищет того, что я хочу знать. Просто когда появится, он уже будет знать. Если не в этот раз, то в следующий. Похоже на ожидание, когда при игре в кости загадываешь на двойку или двенадцать.
Время текло медленно, наконец на один из терпеливых призывов Харвуда отозвались. Отец Бет о чем-то побеседовал с обладателем невидимого голоса, а потом Шэнди услышал, как он тяжело зашлепал по грязи.
– Ну, вот и все, теперь можете смотреть куда угодно.
Шэнди глянул на Харвуда, и ему не понравилось выражение его лица: прищуренные глаза, решительно сжатые губы…
– Лео, – бросил Харвуд на ходу, – держи Элизабет.
Френд с радостным пыхтением собрался выполнять приказ. Сознание Бет, казалось, все еще было затуманено, хотя Шэнди заметил, что дышит она очень быстро.
Харвуд отвязал деревянную шкатулку со своего пояса, зубами поддел крышку и снял ее. Шэнди не видел, что там внутри. Харвуд подошел к Френду с Бет и подставил шкатулку под руку Бет.
– Пусти-ка кровь, Лео.