– Как знаешь, – с легким неудовольствием произнес Шерьян и сам опустился на землю. Потом хлопнул в ладоши, погасив магический огонек. Поэтому последние его слова прозвучали уже в полной темноте: – Но если совсем невмоготу станет, то знай, что я всегда без проблем подвинусь.
Я закашлялась, не сразу сообразив, чем можно ответить на столь наглое заявление. А когда нашлась – храмовник уже старательно глубоко дышал, изображая спокойный сон.
– Не очень-то и хотелось, – тихонько прошептала я и отвернулась, уткнувшись лбом в какую-то кочку.
Оказалось, спать на свежем воздухе весьма приятно. По крайней мере, я моментально провалилась в глубокое забытье, не успев даже как следует посетовать на свою несчастливую жизнь, но при этом не забыв крепко прижать к себе книгу.
Тем удивительнее было, когда утром я проснулась в объятиях Шерьяна. Точнее, это я обнимала Шерьяна, прильнув к нему всем телом. Словно накануне не ложилась в таком отдалении от храмовника.
Если честно, вставать и закатывать скандал совсем не хотелось. Мне было так уютно и хорошо под двумя одеялами, что хотелось громко заурчать от удовольствия и лизнуть Шерьяна в знак благодарности. Тем более что драгоценный подарок Аджея был еще при мне – под правой рукой, что я поспешила проверить сразу после пробуждения.
Шерьян сонно пошевелился и перевернулся на бок, крепче прижимая меня к себе. Я с наслаждением вытянулась во весь рост. Судя по ощущениям, сейчас еще раннее утро – на востоке только-только разливались робкие алые краски восхода. Значит, пара часов отдыха у меня точно есть. Зачем привередничать и выбираться из столь удобной постели? Лучше сделаем вид, будто все произошло само собой.
Со столь здравой мыслью я и уснула, уткнув свой нос в изгиб шеи мужчины. В то самое место, где заходилась в бешеном пульсе артерия, столь беззащитная сейчас. Наверное, я бы без проблем смогла ее перекусить – вряд ли Шерьян успеет оттолкнуть меня спросонья.
Проверить это так и не удалось, поскольку дрема вновь сморила меня. А когда я вновь открыла глаза, прямо перед моим лицом гарцевали копыта незнакомой лошади.
– Что за дела? – удивленно прошептала я, переводя взгляд чуть выше.
И тут же с неприличным громким восклицанием вскочила на ноги, потому как увидела, что на меня с весьма недовольным выражением на лице смотрит Гворий. Тот самый начальник городского департамента охраны порядка, который недавно подавлял женский бунт, устроенный в том числе и с моей скромной помощью. А неподалеку с такими же мрачными физиономиями полукругом расположился целый отряд из десяти человек. При этом у каждого всадника на груди красовались уже знакомые мне храмовые медальоны с зубастой тварью.
– Даже не пытайся бежать, нечисть! – негромко предупредил меня Гворий, одним взмахом освобождая из ножен клинок. Острый кончик стали замер у моей шеи, едва не царапая кожу. – Где Шерьян?
Я растерянно оглянулась и вновь без малейшего стеснения выругалась в полный голос. Потому как поняла, что меня элементарным образом обманули, оставив в полном одиночестве на растерзание врагам. На полянке под невысоким деревцем не было ни храмовника, ни его несносного сынка. Они просто-напросто исчезли, прихватив только своих лошадей. Даже книгу, которую мне подарил Аджей, не тронули.
Таша продолжала безмятежно щипать травку, а все вещи так и остались лежать беспорядочной кучей там, куда мы их кинули прошлым вечером. Но это не могло смягчить горького ощущения, что меня вновь предали. Вот и верь после этого людям!
* * *
В это пригожее утро только Таша радовалась жизни. Она с явным удовольствием поглядывала на жеребцов вновь прибывших храмовников и то и дело совсем по-девичьи кокетливо им подмигивала. И кобылу совершенно не смущало то, что на ее заигрывания те не обращают никакого внимания. Скакуны мрачно пофыркивали и с совершенно отрешенным видом щипали траву, гордо повернувшись к ней задами. Наконец пришла в уныние и Таша, в очередной раз разочаровавшись в сильном поле. Она громко проржала, видимо, высказав на лошадином языке этим надменным типам все, что о них думала. Затем тряхнула шелковистой гривой и обиженно посмотрела на меня, словно говоря: "Все мужики – сволочи! Не так ли, хозяйка?"
– Правильно, Ташенька, – прошептала я, пытаясь не разреветься в полный голос от жалости к себе. – Гады они все. Что уж тут говорить?
Лошадь кивнула и отошла в сторонку, не мешая мне предаваться горестным раздумьям о предстоящей жизни. Боюсь, вряд ли теперь этой самой жизни у меня осталось более одного дня. Твердая уверенность, что вот-вот надо мной совершат быстрый и кровавый самосуд, весьма мешала наслаждаться теплым свежим ветерком и чистым безоблачным небом. Я уныло сидела под порядком осточертевшим деревом и пыталась зубами перегрызть освященные веревки, которыми мне крепко-накрепко связали спереди руки. От чар, наложенных на путы, которые никак не поддавались перекусыванию, жутко разболелись десны. Но я не сдавалась, мужественно пытаясь освободиться. Да, тяжело от таких знатоков нечисти бежать – знали, поди, что обычные оковы меня надолго не задержат. А так даже перекинуться невозможно. Я горько вздохнула и с удвоенной энергией накинулась на веревки.
– Приятного аппетита, – внезапно прервал мои старания мужской голос.
Я подпрыгнула от неожиданности и попыталась сделать вид, будто просто любуюсь окружающим пейзажем. А конец веревки так... случайно в рот попал.
Гворий, а это был именно он, холодно усмехнулся, без труда отгадав мои мысли, бесшумно подошел ближе и присел рядом на корточки. Я с любопытством втянула в себя воздух и огорченно качнула головой. И от этого типа ничем не пахнет, как и от Шерьяна с Рикки. Могу поклясться, от остальных храмовников мне тоже вряд ли удастся почуять человеческий дух. Издержки профессии у них такие, что ли? Теперь понятно, почему я продрыхла появление преследователей.
Последнее соображение немного успокоило меня. Значит, нюх мне еще не отказал. Просто некоторые нехорошие люди играют не по правилам, отказываясь выдавать себя запахом. Впрочем, люди ли?
– Поговорим? – негромко спросил Гворий, терпеливо дождавшись окончания моего внутреннего монолога.
Неужто еще один телепат на мою голову? Развелось их нынче, словно нетопырок летучих. Как в таких условиях обычной нечисти выживать прикажете?
– А зачем нечисти выживать? – ответил на последний невысказанный вопрос полуэльф-полуорк, подтверждая тем самым худшие мои опасения. – Вас уничтожать требуется. Огнем и мечом, словно скверну, которая лишь портит облик нашей страны.
– Что-то мне не нравится начало нашего разговора, – поспешно прервала я мужчину, невольно поежившись. Неужто в самом деле сейчас убивать будут? Я помню, как это бывает больно...
Светловолосый начальник городского департамента заинтересованно взглянул на меня, словно ожидая продолжения моих воспоминаний. Но я уже старательно размышляла о том, что у моего собеседника очень красивый цвет глаз – льдисто-зеленый, прозрачный. Видимо, эльфийская кровь сказывается. Интересно, а что тогда в Гвории от орка, если внешностью он явно пошел в лесной народ? Слухи ведь не всегда бывают правдивыми – мало ли что про его вспыльчивый характер могли присочинить.
– Лучше тебе не знать, ложь это или нет, – спокойно отозвался он, небрежно покусывая сорванную травинку. – Целее будешь. Перейдем все же к делу. И на будущее: тебе вряд ли удастся смягчить меня комплиментами.
– И не думала даже, – раздраженно фыркнула я и с нарочитым равнодушием гордо выпрямилась, хотя это было весьма тяжело: спину уже сводило от неудобной позы. – Что интересует милостивого государя?
– Не что, а кто, – лениво поправил меня Гворий и резко подался вперед. – Где Шерьян?
– Не понимаю, о ком речь, – попыталась я изобразить на лице удивление и тут же охнула от неожиданной боли – с такой силой Гворий схватил меня за запястья, и так пораненные слишком тугими веревками.
– Не играй со мной! – свистящим шепотом предупредил он и другой рукой бесцеремонно схватил меня за горло, ощутимо придушив при этом. Я закашлялась, забилась, пытаясь вырваться. Гворий еще раз как следует встряхнул меня и отпустил, добавив уже спокойнее: – В следующий раз мое недовольство окажется для тебя намного болезненнее. Учти на будущее, нечисть.
Пришлось мне испуганно прикусить язычок, сдерживая пару ласковых словечек, которые так и хотелось высказать прямо в лицо негодяю.
– Отлично, – небезосновательно счел мое молчание за знак согласия полуэльф и с видимым омерзением вытер о штаны руки, которыми только что ко мне прикасался. – Продолжим разговор. Где Шерьян?
– Я не знаю, – опустив голову, глухо призналась я, настороженно следя за белобрысым садистом. – Он исчез со своим сынком утром, еще до моего пробуждения.
– С сынком? – Гворий недоуменно нахмурился. Затем чуть слышно выругался и презрительно сплюнул себе под ноги. – Рикки! С ним был Рикки?
– Да, – кивнула я, несколько заинтригованная поведением Гвория. – Противный тип, если честно. Страшный. И совсем на отца не похож.
Гворий как-то странно усмехнулся и отвел взгляд, задумчиво посмотрев в сторону храмовников, которые наслаждались поздним завтраком. Я невольно сглотнула голодную слюну, уловив ароматный запах мяса, доносящийся оттуда. Жаль, но мне скорее всего не стоит рассчитывать на приглашение к столу. Разве что в качестве главного блюда. Вряд ли, конечно, они нечистью питаются, но освежевать меня шанса не упустят.
– А какие дела тебя вообще связывали с Шерьяном? – продолжил расспросы Гворий.
– Он нанял меня, – пожала я плечами и поспешила продолжить, увидев, каким недобрым светом блеснули глаза полуэльфа: – Я сама не была в восторге. Все-таки служитель бога... Мало ли каких пакостей от них ожидать можно. Но он не оставил мне другого выбора. Или помощь в одном деле, или сдача городским властям и открытие моей другой ипостаси. Что я могла сделать? Только подчиниться этому шантажисту.
– Не богохульствуй! – строго одернул меня Гворий, тщетно пытаясь скрыть улыбку от столь дерзких речей. (Видать, не меня одну храмовники до печенок достали.) Затем с любопытством прищурился и продолжил: – И какое дело ты должна была выполнить для него?
– Провести к кругу мертвых, – не подумав, ляпнула я и тут же в ужасе вжала голову в плечи. Потому как полуэльф в бешенстве вскочил на ноги и со всей силы ударил кулаком по многострадальному дереву. На меня даже труха какая-то посыпалась с веток – настолько яростным был порыв Гвория.
Храмовники с удивлением покосились на начальника городского департамента, но уже через минуту спокойно продолжили свою утреннюю трапезу. Видать, частенько на Гвория такие приступы находят.
Некоторое время полуэльф отстраненно смотрел, как из содранных костяшек сочится кровь. Затем встряхнул ладонью, и я зачарованно подалась вперед, наблюдая, как прямо на глазах ссадины затягиваются. Миг – и, кроме ощутимой вмятины на коре дерева и недовольного ора потревоженных птиц, уже ничто не напоминало о недавнем происшествии.
– Что, нечисть? – насмешливо спросил Гворий, заметив, с каким интересом я наблюдаю за его действиями. – Запах крови почуяла? Поди, от голода уже живот сводит?
Я отвернулась, пытаясь совладать с зелеными искрами ярости в глазах. Терпеть не могу, когда лишний раз напоминают о моем происхождении и темных сторонах натуры. Сам-то небось не лучше, коли орки в родне были.
Помнится, не так давно в этом народе существовал чудный обычай – при вступлении в возраст совершеннолетия с голыми руками выйти против медведя. После того как эти несчастные звери стали встречаться в их краях чрезвычайно редко, орки попробовали организовать охоту в Тририоне, королевстве людей, естественно, не получив на это официального разрешения от местных властей. Впрочем, сей народ никогда не отличался любовью к бюрократическим процедурам. Понятное дело, когда один из отрядов наемников, которых наш тогдашний всемилостивый правитель Ритон Второй подрядил на охрану границ, лоб в лоб столкнулся с возбужденной толпой орков, безнаказанно нарушивших границу и рыскающих по окрестностях в подозрительных усердных поисках, это едва не закончилось печально. Служилый люд вряд ли стал бы разбираться, какого бродячего упыря забыли в чужих землях здоровые плечистые лбы, даром что безоружные. А орки, в свою очередь, ни за что не простили бы гибели отпрысков знатных родов, которые как раз и затеяли это безобразие. При этом совершенно позабыв поставить отцов в известность – крепкой дубовой задницей чувствовали, что у тех хватило бы ума осознать все возможные последствия подобной охоты и строго-настрого запретить ее. Ох и катавасия тогда началась бы – верно Столетняя война между людьми и эльфами померкла бы в памяти народа после эдакого. Слава всем богам, молодые балбесы наткнулись на отряд старого опытного наемника Рихтона Одноглазого, который свой глаз и потерял в пограничной стычке между орками и людьми. Не знаю, правда, точно, что именно в давние времена случилось с Рихтоном, но после такой горестной утраты он стал весьма осторожным и предпочитал все перепроверять по нескольку раз. Вот и тогда, наткнувшись в лесу на безоружных, почти голых орков, наемник сначала решил разузнать, в чем дело, а не заподозрил тех сразу же в постыдных намерениях по порче окрестных девок, что сделал бы любой другой на его месте. Уж больно орки славились как любители позабавиться на сеновале с прекрасными дамами, без разницы своего народа или чужого. А зачастую и с не очень прекрасными, поскольку в любое время суток для орка все бабы – красотки.
Словом, Рихтону сначала едва не выбили второй глаз, с испугу приняв за медведя – так шумно наемник ломился сквозь бурелом. Мужик осерчал на молодых бестолочей и быстро раскидал их по кустам, показывая, что не перевелись у людей еще герои. А потом долго смеялся, когда из кучи валежника выскочил испуганный медведь, хоронившийся там от горе-охотников, и едва ли не кинулся ему на грудь с поцелуями и благодарностями. Хотя, сдается мне, на этом месте народная молва весьма переврала то, как дело обстояло в действительности. Сути это не меняет – орки ли, люди ли, эльфы – все равны перед бутылкой крепкого гномьего самогона, которая совершенно случайно оказалась в отряде наемников. Или там целая бочка была? Неважно, впрочем. Рассветное солнце озарило лучами чудную картину: люди и орки спали на маленькой лесной полянке вповалку, обнявшись и подружившись на века.
Тут бы моя история и закончилась. Но у нее было весьма неожиданное продолжение. Рихтон лично проводил молодых бестолочей к границе и передал их в руки тамошнему правителю, в красках описав, какой жуткой гибели они избежали. Похмельные орки краснели и отводили глаза, недовольно бурча, что просто заблудились в лесу и не заметили, как нарушили границу. Местный князек, разглядев в толпе своего единственного сынка, побледнел, прижал к груди руку и долго неприлично выражался, перемежая прочувственную речь лишь краткими передышками для принятия стаканчика-другого самогона, одна бутылка которого чудом сохранилась в заплечном мешке Рихтона. К окончанию вечера князь побратался с наемником, признал в нем гениальнейшего и храбрейшего из всех людей, с которыми он когда-либо общался, и повелел установить храброму спасителю памятник. Что и было сделано в наискорейшее время с присущим оркам размахом и чудовищной безвкусицей. Говорят, Рихтон целую неделю вдохновенно ругался и плевался, когда увидел высоченное чудище, в котором лишь слепой признал бы доблестного наемника. Даром что его единственный глаз скульптор, по вполне понятным причинам пожелавший остаться неизвестным, изобразил в руке мужчины. Якобы так Рихтон озарял себе путь, когда выводил из леса многие тысячи заплутавших орков, спасая тех от неправедного гнева злобного тирана. Правда, что это был за тиран, скульптор не пояснял, справедливо опасаясь мести со стороны правителей сопредельных государств.
С тех пор к Рихтону прилипло еще множество кличек, самыми добрыми и приличными из которых были Вырвиглаз и Спаситель орков. Король, прознав про приключения своего верного слуги, долго от души веселился, затем пригласил наемника, ставшего в одно мгновение знаменитым, к себе в Рейтис на чарочку винца. Чует мое сердце, закончились те посиделки, как обычно, намного более крепким напитком, поскольку наутро изрядно подобревший правитель, и без того с симпатией отнесшийся к Рихтону, высочайшим повелением за доблестную службу подарил ему небольшое поместье в пригороде столицы, весьма достойное содержание и наследный титул барона. Служилый человек расплакался от умиления, облобызал королевскую руку и удалился на покой. Люди молвили, Рихтон быстро обзавелся крикливой деловитой женушкой, целым выводком детишек и брюшком, подобающим его новому положению. Но раз в год он обязательно отправлялся в путешествие для того, чтобы полюбоваться на памятник себе, любимому, после чего напивался вусмерть, правда, уже не с былым князем, чье тело давно сожгли на погребальном костре, а с его повзрослевшим и изрядно поумневшим сынком. В пьяном угаре обещал найти горе-скульптора и вырвать у него руки и отправлялся на следующее утро в обратный путь.
После смерти барона безутешные орки долго пытались выбить разрешение у городских властей на установку еще одного памятника Рихтону – на сей раз в столице. Но король благоразумно отказался от этого творения, чем лишь обрадовал своих славных подданных.
Вся эта история быстрее молнии мелькнула у меня в голове, когда я, кусая губы, разглядывала окрестное поле, пытаясь найти хоть какой-нибудь выход из сложившейся ситуации.
– Вообще-то я просто хотел предложить тебе немного поесть. – Гворий насмешливо пожал плечами, отчаявшись дождаться от меня хоть какой-нибудь реакции. – Думаю, на сытый желудок ты поразговорчивее станешь. Или откажешься?
– Нет! – Я испуганно мотнула головой, с усилием сглатывая вязкую слюну, и тут же добавила, смущенно потупившись: – Если можно, конечно.
Гворий улыбнулся и отошел к храмовникам, которые, закончив сытную трапезу, о чем-то негромко переговаривались, то и дело бросая на меня нехорошие взгляды. Там он без спроса отрезал здоровую краюху мягкого ржаного хлеба, на который щедро положил огромный кусок хорошо провяленного мяса. Я едва ли не застонала, почувствовав со своего места восхитительный аромат этого кушанья.
Гворий, словно издеваясь над изголодавшейся несчастной девушкой, нарочито не торопился. Он перекинулся парой слов с мужчиной, который лежал поблизости на траве и с благодушным видом смотрел в синее высокое небо. Затем ловко подхватил в другую руку кружку с каким-то напитком и двинулся ко мне.
"Наконец-то!" – едва не закричала я от нетерпения, когда Гворий подошел ко мне. Но в последний момент сдержалась, здраво рассудив, что от подобной фамильярности могу вообще остаться без завтрака.
– Ешь, – милостиво разрешил мне Гворий.
Я, не скрывая жадности, выхватила ломоть хлеба и с наслаждением впилась в него зубами. Кажется, жизнь решила мне чуть-чуть улыбнуться. Главное, чтобы это была не последняя милость перед казнью.
Гворий некоторое время задумчиво наблюдал за поспешным процессом моего насыщения. Пару раз я даже смущенно кашлянула, не привыкшая к тому, что кто-то заглядывает мне в рот. Но потом поняла, что мужчина на самом деле сейчас напряженно о чем-то думает, обращая на меня внимание лишь постольку-поскольку.