Они медленно встали, подняв руки и заслоняя собой Метту. Разбуженный шумом, дедушка Итой хлопал спросонья глазами, недоуменно разглядывая стоящие по кругу сумрачные фигуры. Потом суетливо поднялся и, обходя всех по очереди, заглядывал каждому в глаза, приветливо улыбался и говорил:
– Прошу к нашему костру. Не угодно ли отведать свежей рыбки? А мы вот тут решили сделать привал, не знали, что это ваш остров. Но мы сейчас уйдем, немедленно уйдем. Прощения просим.
Выглядел он нелепо и комично, но никто не улыбнулся, ни один мускул не дрогнул на бесстрастных лицах, лишь глаза мрачно поблескивали из-под черных тюрбанов.
Рене оттащил старика к костру и обратился к одному из молчаливых воинов:
– Мы – путешественники. Я натуралист из Франции, член Национального географического общества. Вот мои документы. Мы транспортируем редкое животное на Борнео, в места его обитания. Если мы нарушили чьи-то права или вторглись на частную территорию, то готовы заплатить, после чего, надеюсь, вы нас отпустите.
Рене умолк. Нависла напряженная тишина. Затем один из незнакомцев вышел вперед, оглядел группу у костра и коротко приказал:
– Следуйте за нами.
– Пошли, – негромко сказала Метта, – не будем испытывать судьбу.
Они послушно собрали вещи и в окружении безмолвного конвоя вступили под своды плотного полога леса.
Шли они минут двадцать по неприметным тропам, среди сплетения лиан и высоких кустарников, огромных древовидных папорoтников и стройного бамбука, сквозь царственный делоникс и остролистный панданус, благоухающие в лунном свете. Неожиданно джунгли расступились, и отряд оказался на безлесом всхолмье, где поодаль друг от друга стояло несколько бамбуковых хижин, крытых соломой. Между ними разгуливали вооруженные люди. Без всяких объяснений арестованных затолкали в одну из хижин, связав им предварительно руки за спиной, заперли дверь и удалились, оставив охранника у входа.
Ургонд был привязан в углу веревкой за шею.
– Где же твой Алнонд? – недовольно спросил Рене. – Все время плыл за нами, а когда нужно, его нет.
– По ночам он общается с Великой Матерью и в это время ничего не слышит, – вступилась за отца Метта. – Кроме того, что ты предлагаешь, чтобы он пришел и спалил весь остров, вместе с нами в придачу? Я смогу связаться с ним через несколько часов, и поверь – его мудрый совет будет намного полезнее, чем применение силы.
Дверь отворилась, и вошел один из тюремщиков.
– Ты и ты, – сказал он, указывая на Метту и Рене, – идите за мной.
– Присмотри за Ургондом, – шепнула Метта Доменгу. – Не бойся, пока нас убивать не собираются. У них что-то другое на уме.
Они спустились с холма, потом снова поднялись по отлогому склону следующей возвышенности. Наконец их подвели к добротному дому, стоящему среди больших пальм. По дороге Метта обнадежила Рене:
– Если дело примет плохой оборот, я смогу за нас постоять. Пока же сохраняй спокойствие и ни с кем не спорь. Посмотрим, чего они от нас хотят.
Хмурый проводник сказал что-то стражу у двери, и пленных пропустили вовнутрь.
Они вошли в неожиданно богато убранную комнату, устланную коврами. Напротив, на низкой софе, среди расшитых золотом и серебром подушек, полулежал человек, одетый во все белое. Лицо его было закрыто покрывалом так, что были видны одни глаза, на руках он носил тонкие матерчатые перчатки, тоже белые. Человек курил кальян, опустив бледные веки. Он не повернул головы, когда ввели Метту и Рене. Они стояли и ждали окончания затянувшейся паузы. Наконец хозяин дома поднял голову и остановил на них мутный и холодный взгляд. Он кивнул охраннику, и пленникам развязали руки.
– Я вижу, вы европейцы, – заговорил он хриплым, переходящим в свист голосом, глядя на светловолосого Рене.
– Да, я француз, – ответил тот, – а это моя жена, и прошу отнестись к ней с уважением.
– Вот как, – вдруг заговорил по-французски его собеседник. – Как вас зовут, мадам? Где вы живете? Сколько вам лет? – забросал он Метту вопросами.
Она растерялась и беспомощно посмотрела на Рене. Вопросы она, конечно, поняла, но как ответить не знала. Скрипучий смех, сменившийся приступом кашля, прорезал наступившую тишину.
– Не пытайтесь меня обмануть, мсье, – снова перешел на английский человек в белом. – Прежде чем мы продолжим нашу беседу, хочу представиться. Здесь и повсюду меня называют Белым Шейхом. Вам это имя вряд ли что-нибудь скажет, но поверьте, очень многих оно приводит в трепет. А вас как прикажете величать? – насмешливо осведомился он.
– Меня зовут Рене Мартен, – ответил последний, все еще пытаясь спасти положение, – а это Метта. Она не француженка. Мы поженились совсем недавно, поэтому она еще не знает языка.
– Я вижу, что она слишком молода. Думаю, вы мне лжете, мсье Мартен, – не купился человек, назвавшийся Белым Шейхом. – Подойди ко мне, девочка, сядь рядом.
Метта исполнила его просьбу, или скорее – приказ, и присела на край софы.
– Какие красивые, какие удивительные волосы, – произнес хозяин, точно в раздумье. – Никогда не видел таких ярких красок. Как можно сотворить такое?
– Это мои натуральные цвета, – сообщила Метта, не знавшая, что такое ложь.
Белый Шейх недобро сощурился.
– Один лжет, другая считает, что со мной можно шутить, – сказал он с угрозой и схватил Метту за запястье крючковатой рукой в перчатке. Все его показное благодушие мигом слетело. На них глядели злые колючие глаза, голос стал еще более глухим и неприятным. – Зачем вы пожаловали на мой остров? Что вы здесь вынюхиваете? – прошипел он, обращаясь к Рене.
– Ничего мы не вынюхиваем, – обиделся тот. – Мы заехали на остров случайно, по пути на Борнео. У нас очень важное дело. По какому праву вы нас задерживаете? Хотя, догадываюсь: вы – террористы. Будете нами шантажировать французское правительство?
Белый Шейх передернулся.
– Нет, мсье Мартен, – ядовито процедил он, – мы не террористы. Я осуждаю террор. Настоящий мужчина не мстит женщинам и детям. Это делают только грязные шакалы, позорящие доброе имя мусульманина.
– Как специалист, могу вас заверить, что шакалы такого не делают, – дал справку Рене, – на это способны только люди.
– Не называйте людьми нелюдей, – гневливо отозвался Шейх. – Мы сражаемся с врагом лицом к лицу, но, – он хитро усмехнулся, – для разнообразия было бы неплохо пристрелить одного болтливого француза.
Охранник за спиной у Рене угрожающе придвинулся, и тот решил благоразумно смолчать.
– Та-ак, – с издевкой протянул Белый Шейх и повернулся к Метте, по-прежнему больно сжимая ей руку, – твой дружок решил играть в молчанку. Может, ты мне что-нибудь скажешь?
И тут он увидел ее глаза. Из их бездонной глубины лился мягкий золотой свет. Он проникал в душу, заполнял ее до краев и согревал измученное сердце.
– Ты болен, – сказала Метта, – ты думаешь о смерти, и еще … – она умолкла, вглядываясь во что-то, доступное лишь ее внутреннему взору, – я вижу горячие пески, море желтого песка; в нем волны-холмы. Они протяжно поют; раскаленный песок стекает с их вершин и змеится по бескрайнему светлому простору…
– Светлому простору… – как эхо повторил Белый Шейх. – Это пустыня и барханы. Там моя родина.
Глаза его не видели Метты, он был далеко, там, куда стремилась его душа, куда все время возвращались мысли, где жаждал он очутиться хотя б на миг, чтобы вобрать всей грудью обжигающий воздух, как глоток воды, а уж тогда можно было и умереть, да только он давно запретил себе появляться в родных краях и вот теперь погибал здесь, на чужбине, среди прекрасных, не радующих глаз морских просторов, среди нежеланной роскоши цветущих джунглей, мстя самому себе за свое несчастье.
– Я вижу женщину и детей, у тебя есть братья и сестры, – продолжала Метта.
– Ты любишь их и мечтаешь увидеть, но ты не хочешь показывать им свое лицо. На нем пятна и струпья, и ты не спишь, ты никогда не спишь и призываешь смерть как спасение.
– Кто ты? – вернувшись из забытья, спросил Белый Шейх. Он приподнялся на подушках, глядя на Метту просветлевшими глазами.
– Считай, что я врач, и я могу тебя вылечить. Тогда ты сможешь вернуться к жене и детям, к своим родным.
– Никто не в силах меня вылечить, – угрюмо усмехнулся Шейх, – уже слишком поздно. Смотри, – он сдернул покрывало со страшного лица. – Что, все еще хочешь меня лечить?
– Хочу и смогу, – уверенно сказала она, – разве ты не видишь – я умею многое.
Кто-нибудь до меня мог читать твои мысли?
Шейх стал серьезен, но в его взгляде сквозило мучительное сомнение.
– Я знаю, – настаивала девушка, – ты боишься напрасной надежды, но прошу, верь мне – все будет хорошо. Прикажи своим людям утром пойти со мной в лес. Мне надо набрать разных трав. И еще, пока я буду тебя лечить, вели освободить моих спутников и создать им самые лучшие условия.
– Да будет так, – сказал Шейх. Голос его снова стал суров. – Им обеспечат хороший уход, и если ты действительно сможешь меня вылечить, то я отпущу вас всех с почестями. Но учти, если ты решила схитрить и таким способом меня обмануть, у тебя ничего не выйдет. Вам все равно отсюда не уйти без моего разрешения.
Он хлопнул в ладоши; вошли охранники и увели недавних заключенных.
Глава 12
Белый Шейх сдержал обещание: Метту с друзьями в ту же ночь перевели в другое помещение, хорошо обставленное, с несколькими комнатами и чистыми постелями, в которые все немедленно улеглись, но заснуть еще долго не могли, обсуждая непредвиденное событие.
– Сейчас поговорю с отцом. – Метта села на кровати, закрыла глаза и попыталась сосредоточиться. Но тут раздался мощный храп дедушки Итоя, который после долгого ворчания и жалоб на слишком мягкую постель наконец-то уснул. Будить старика было жалко, поэтому Метте пришлось выйти из дома. Вернувшись, она отчиталась перед мужчинами:
– Я все рассказала отцу. Он говорит, что мы действуем правильно, так что драконы пока вмешиваться не будут.
На следующее утро Метте по приказу Шейха принесли длинные мусульманские одежды и большой шелковый платок, тисненный блестящими узорами. Метта стояла и критически разглядывала платье, разложенное на ее кровати, а Рене и Доменг у нее за спиной одобрительно жестикулировали, радуясь предусмотрительности Шейха.
– С чего вы так развеселились? – с подозрением спросила Метта, оборачиваясь к друзьям.
– Так ведь это очень красивая одежда, – поспешно ответил Доменг. – Смотри, какие узоры. Любая женщина была бы рада ее надеть.
– Прежде всего, вы все время забываете, что я не женщина. Мне и так тяжело в чужом обличье, как в тесном платье, а тут еще и это надевай.
– Зато ты станешь еще красивее, – елейным голосом подольстился Рене, – а главное, этим ребятам не на что будет пялиться.
Доменг сделал ему страшные глаза, но было уже поздно.
– Ах, вот оно что! Вы согласны закутать меня в жару с головы до пят, как в кокон, лишь бы мужчины не смотрели? Мне кажется, вы оба сошли с ума! – заключила Метта и решительно направилась к выходу.
– Может ты и права, – загородил ей дорогу Рене, смеясь и указывая на Доменга, – но только по отношению к нему.
– Сам ты спятил, – погрозил кулаком Доменг, – лучше объяснил бы ей все как следует. У тебя это лучше получается.
– Ладно, шутки в сторону, – стал серьезным Рене, – надо считаться с их обычаями, Метта. Они не привыкли видеть женщин, разгуливающих в таком виде, как ты. Придется временно смириться с этим неудобством.
– Но как в этом платье ходить по лесу? – жалобно сказала Метта, однако просторные наряды надела, убрав непослушные волосы под холодящую ткань платка, и вышла к ожидавшим ее невозмутимым провожатым.
Набрав в лесу необходимых трав, она приступила к изготовлению лекарств. Несколько сильных мужчин, всю жизнь державших в руках только оружие, покорно измельчали, сушили и разминали травы, варили отвары, готовили настои, а Метта ходила между ними и командовала. Когда препараты были готовы, она стала поить ими Шейха. Одновременно она лечила его своей энергией, простирая над ним руки и предоставляя его взгляду свое пленительное лицо.
Уже на третий день боли отпустили ее пациента, и он впервые спокойно уснул. Рене, разбиравшийся в медицине, поражался, с какой быстротой больной идет на поправку. Буквально на глазах затвердения и инфильтраты на его лице и теле рассасывались, отступал землистый цвет кожи, распрямлялись пальцы, голос стал звонче, а глаза – ярче. Теперь можно было видеть, что это совсем еще молодой мужчина, которому нет и сорока.
Рене хотел выпытать у Метты рецепт настоев, но она не знала названия трав, да и комбинация была чересчур сложна – приходилось смешивать сотые доли гранов, что она и делала, следуя лишь своей врожденной интуиции. Каждый день по ее распоряжению больного относили на берег моря, где он проводил несколько часов в обществе Метты. Она говорила, что прежде всего необходимо врачевать душу, и заставляла его вслушиваться в рокот волн, крики чаек, пение птиц в лесу, наблюдать закаты и рассветы, ощущать благоухание влажной земли, деревьев и трав, растворяться в медленном и глубоком дыхании моря.
– Ах, Метта, – говорил Шейх, держа ее за руки и глядя на нее прояснившимися глазами, в которых поселилась надежда, – ничто здесь не сравнится с пустыней. Вот где вечная, величественная красота. Вот где чувствуешь себя крупицей мира, желтой песчинкой, затерянной в пылающем пространстве. Там зной не жжет, а согревает душу, там зыбкое марево, висящее в воздухе, являет волшебные картины. Пропадая, они оставляют щемящее чувство грусти, как манящая и несбыточная мечта.
– Мне жаль, что я не увижу пустыни, – искренне отвечала Метта, – но я живо ее представляю, я смотрю на нее твоими глазами.
Она заставляла его ложиться на песок и, закрыв глаза, представлять, что он сливается телом с землей. Пациент подчинялся всем ее требованиям, но иногда, обернувшись, она ловила блеск темно-карего зрачка под смоляными ресницами.
– Ты отвлекаешь меня, – говорил Шейх.
Она отходила и садилась поодаль.
Время шло. Спутники Метты томились в бездействии. Дедушка Итой целыми днями праздно слонялся по лагерю, заложив руки за спину. Ургонд следовал за ним по пятам, не отставая ни на шаг. Теперь они были неразлучны. Дед все время ворчал:
– Забросили ребенка, никто им не занимается.
– Вот ты и займись, – посоветовал Доменг.
– Да как же это сделать? – озадаченно спросил Итой. – В лес ходить нельзя, рыбу ловить нельзя. Может мне с ним наперегонки бегать?
– Почему бы и нет, полезно для здоровья.
Однажды утром, проснувшись, Рене и Доменг обнаружили, что Итоя и Ургонда нет в спальне. Они обежали всю территорию лагеря, но нигде их не нашли. Метта встала уже давно и отправилась с Шейхом встречать рассвет.
Они сидели вдвоем на прохладном песке. Светлело небо и некрутые изгибы волн.
Шейх был рассеян. Он смотрел на Метту; в его темных глазах играл отсвет красной полыхающей пряди ее волос, которая выбилась из-под платка и алела у нее на груди. Розовеющее зарево восходящего светила едва окрасило восток, когда Доменг, ступая неслышно, как кошка, приблизился и стал делать знаки Метте за спиной у Шейха.
– Не прячься, Доменг, – сказал Шейх, – говори, что случилось.
– Мы не можем найти Ургонда и Итоя, – виновато сообщил тот.
Метта прислушалась:
– Они на берегу, недалеко отсюда – ловят рыбу. Не беспокойся, все в порядке.
Доменг пошел вдоль берега, а Шейх спросил:
– А что, Метта, ты постоянно слышишь чужие мысли?
– Я вижу образы, но не всегда, а только тогда, когда сама захочу. Это было бы слишком утомительно.
– Ты удивительная, необычная девушка, – задумчиво произнес Шейх. – Ты мудра, как змей, и в то же время наивна. Ты можешь что-то скрывать, но никогда не лжешь. Я плохо обошелся с вами с самого начала. Ответь же мне теперь – ты спасаешь мне жизнь только из страха за себя и друзей?
Он пытливо вперился взглядом в ее лицо. Она не отвечала, но глаз не отвела; лишь чуть изогнулись в улыбке яркие, по-девичьи пухлые губы.
– Нет, – сказал Шейх, вздохнув так, словно огромная тяжесть свалилась с его души, – ты не боялась и не боишься сейчас. А-а, – он погрозил ей пальцем, – ты уже тогда знала, что я вам ничего плохого не сделаю.
Он смотрел на нее еще некоторое время, улыбаясь и думая о своем. Потом спохватился и спросил:
– Ты не подглядывала за мной?
– Я никогда не делаю этого без надобности, хотя… может, стоило посмотреть?
Они расхохотались, и Метта, глядя в его лицо, хранившее отблеск мятежного духа и следы недавних страданий, впервые пожалела, что она не женщина.
Подошел Доменг и нахмурился, увидев, что они держатся за руки. За ним шествовал дедушка Итой, потрясая солидной связкой рыбы. Ургонд семенил сзади и хватал время от времени старика за пятки, от чего тот охал и подпрыгивал.
– Метта, – кричал дед после очередного прыжка, – уйми своего сорванца! Я слишком стар для таких упражнений.
Девушка подхватила Ургонда на руки и поцеловала в теплую мордочку.
– Пошли домой, – сказал Шейх, поднимаясь, – давай я его понесу.
– Нет, нет, тебе пока нельзя, – увернулась Метта, как показалось Доменгу, слишком поспешно, и побежала вперед, по направлению к лагерю.
С того дня она стала сторониться Шейха, хотя ее тянуло к нему, как магнитом. Его присутствие волновало ее, она избегала смотреть ему в глаза, ибо взгляд его был обольстителен; прикосновения словно пронизывали все ее существо током, но не тем, вызывающим шок потоком энергии, каким обладала она сама, а незнакомым, опасным и упоительным пламенем.
"Что я делаю? – с ужасом думала она. – Разве я забыла, кто он? Так значит, любовь действительно не принимает доводов рассудка?"
Через несколько дней Белый Шейх призвал к себе Рене и Доменга.
– Мне надо с вами поговорить, – сообщил он, когда они устроились напротив на мягких подушках.
Шейх больше не скрывал своего лица, на котором признаков страшной болезни не осталось и в помине. Друзья с любопытством разглядывали этого сурового и властного человека.
– Поскольку у меня нет возможности поговорить с родителями Метты, – молвил Шейх, – я решил обратиться к вам как к самым близким ее друзьям. Я вижу, как она вас любит и считается с вашим мнением.
Доменг напрягся, а Рене ляпнул совсем некстати:
– Да уж, с ее папашей вам будет трудно договориться.
Доменг из всех сил ткнул его локтем в бок, и француз прикусил язык.
– Я очень богат, – не обратив внимания на реплику Рене, продолжал Шейх, – и могу обеспечить Метте царскую жизнь. Я хочу жениться на ней и увезти с собой на родину.
– Помнится мне, – осторожно заговорил Рене, косясь на Доменга, – что для меня вы сочли ее слишком молодой.