- В безопасности? О нет, мой красавчик. Нет, Изменчивый хочет ее вернуть. Она - его единственная надежда и одновременно самая страшная угроза для него. Бог теперь проснулся - ты его разбудил - и желает вернуть ее. И он знает тебя тоже, конечно.
- Этот гаан у менгов… Он, значит, служит Реке?
- Да, в определенном смысле. Река посылает ему сны, навевает видения величия. Он - одно из орудий Реки.
- А есть и другие?
- Я не могу их как следует разглядеть. Они все еще в тени Изменчивого; там мне трудно что-либо увидеть, когда братец не спит. Но что-то готовится в Ноле, готовится кинуться в пустыню. И когда оно придет, это будет как ураган.
- Что же тогда делать? - простонал Перкар. - Чем я могу помочь?
- Она способна убить Изменчивого, - ответил Чернобог, сощурив глаза так, что они стали двумя молочно-белыми щелочками. - Нужно доставить ее к его истоку, к тому месту, где он рождается. Там она сможет убить его.
- Хизи?
- Наконец-то ты понял. Доставь ее к истоку.
- И что тогда?
- Тогда она его убьет.
- Как?
- Это не твоя забота. Тебе достаточно знать, что так оно и случится.
Перкар уже открыл рот, чтобы возразить, но вовремя передумал. Он испытывал страх - чувство, которое благодаря Харке в последнее время притупилось. Юноша попытался вспомнить свое прежнее отвращение к Изменчивому, страстную ненависть к нему, и обнаружил, что все это погребено под всепоглощающим ужасом.
- Доставить ее к истоку, - повторил он слова Чернобога. - Как мы найдем нужное место?
- Ты знаешь, где это - под горой в сердце Балата. И я оставлю для тебя знаки. Но будь осторожен - не вздумай отправиться туда по Реке. Ты должен путешествовать по суше.
- Даже я понимаю это, - пробормотал Перкар.
Карак присел на корточки, так что его клюв почти коснулся носа Перкара. Чернобог ласково улыбнулся и взъерошил волосы юноши, как мог бы сделать его любящий дедушка.
- Конечно, понимаешь, мой красавчик, мой молодой дубок. Я просто напомнил тебе.
Прежде чем Перкар успел ответить - и даже поежиться от прикосновения бога, - Карак неожиданно свернулся в клубок, сжался в белый шар, который тут же вспыхнул, словно сухая роза, брошенная в огонь. На людей дохнуло жаром, и бог выпрямился, снова став черной птицей, огромным Вороном. Ворон поскакал прочь от Перкара, поглядывая на него одним глазом.
- Просто напомнил тебе, - повторил Ворон и прыгнул туда, где лежали Нгангата и Удачливый Вор. Оба уже пришли в себя и следили за Перкаром и Караком мутными глазами.
Ворон склонился над Нгангатой, и в груди Перкара словно вырос ледяной ком. Он отчаянно приказывал своей руке выхватить Харку, своим ногам - нести его на помощь другу. Тело не слушалось юноши, как он ни старался.
Карак смотрел на полукровку, казалось, целую вечность. Нгангата отвечал ему решительным взглядом; лицо его ничего не выражало. Потом бог поскакал дальше, туда, где лежал Удачливый Вор.
- Привет, мой красавчик, - проворковала гигантская птица.
Менг смотрел не на Карака - он не сводил глаз, полных отчаянного страха и гнева, с Перкара.
- Мой конь, - выкрикнул раненый, - его зовут Свирепый Тигр. Позаботься о моем коне, скотовод.
Это было не приказание, а мольба. Больше Удачливый Вор уже ничего не мог сказать - когти Карака впились ему в живот, черные крылья распахнулись, и бог взмыл в воздух, унося беспомощную добычу; глаза воина все еще не отрывались от Перкара.
Юноша смотрел вслед богу и его жертве, пока они не превратились в точку и не исчезли вдали.
У Перкара еле хватило сил помочь Нгангате забраться в шатер - разметанный костер больше не грел, и ночной холод пробирал до костей. В шатре было теплее, но все равно неуютно, и двое друзей молча лежали, прижавшись друг к другу. Перкар хотел было поговорить с Харкой, но это показалось ему бессмысленным, и он просто лежал, вспоминая, как лицо Удачливого Вора уменьшается, удаляясь. Перкар никак не думал, что ему удастся уснуть, но вдруг оказалось, что уже утро и свет пробивается в шатер.
Нгангата все еще спал, и Перкар не стал его тревожить. Он поднялся и бесшумно откинул входную завесу. Солнце уже поднялось довольно высоко, окрасив перистые облака в золотой, розовый, серый цвет. Голубое небо радостно сияло.
Перкар - настроение которого было вовсе не радостным - набрал хвороста и разжег костер. Потом нашел тело мертвого лучника; спина того была рассечена могучими когтями, широко раскрытые глаза непонимающе смотрели вверх. Перкар подтащил застывший труп туда, где лежало тело его сотоварища, и спел песню смерти, совершив возлияние остатками вина. Имен менгов он, конечно, не знал, за исключением Удачливого Вора, но ему была известна песнь, которую полагалось петь павшим врагам, и Перкар спел ее до конца. Совершив обряд, он начал искать камни, чтобы завалить ими тела.
После долгих поисков Перкар нашел всего несколько камней размером с кулак. Юноша взглянул на трупы коня и людей, гадая, что же делать. Где-то недалеко заржал Свирепый Тиф, напомнив юноше еще и об этом его долге.
- Оставь их небесам, - прохрипел голос у Перкара за спиной. Он оглянулся и увидел Нгангату, затуманенным взором глядящего на него от шатра.
- Они были достойными врагами, - возразил Перкар. - Они заслуживают почестей.
- Оставь их небесам, - повторил Нгангата. - Это же менги, таков их обычай.
Перкар выдохнул длинную струю пара.
- Ты хочешь сказать - оставить их волкам?
- Да.
- Должно быть что-то еще, что мы могли бы сделать.
- Для мертвых тел? Нет. Принеси потом жертву их духам, если все же чувствуешь за собой вину. А нам лучше убраться отсюда, пока не появились их соплеменники.
- Как они узнают, что искать нас нужно именно здесь?
- Их гаан, несомненно, видел нас.
- Тогда он увидит и куда мы направимся.
Нгангата пожал плечами:
- Если мы будем двигаться, ему не удастся увидеть определенное место.
Перкар неохотно кивнул:
- Мне придется взять коня Удачливого Вора.
Нгангата с усилием улыбнулся:
- Это же менгский боевой конь. Он не подпустит к себе никого, кроме хозяина.
- Удачливый Вор попросил меня об этом. Таково было его последнее желание.
Нгангата беспомощно развел руками:
- Я сложу шатер.
Перкар еще несколько мгновений смотрел на павших врагов, потом повернулся к Свирепому Тигру.
Жеребец с сомнением посмотрел на приближающегося человека. Имя хорошо подходило ему: хотя у большинства менгских лошадей на боках и бабках проглядывали полосы, черно-желтый Свирепый Тигр был полосатый весь, с черной как смоль гривой. Конечно, его назвали, не имея в виду расцветку: коней менги называли в честь павших воинов, точно так же, как воины получали имена в честь павших коней. Подходя к жеребцу, Перкар гадал: кто первый - человек или конь - получил это имя в давние, давние времена.
Свирепый Тигр следил, как он подходит, беспокойно мотая головой.
- Шунунечен, - ласково сказал Перкар: он слышал, что так менги обращаются к не принадлежащим им коням. - Понюхай меня, родич.
Свирепый Тигр подпустил его так близко, что юноша смог коснуться его морды, и неуверенно принюхался.
Конь все еще оставался оседлан и взнуздан. Перкар с раскаянием подумал, что и Тьеша он не расседлал на ночь - теперь тот пасся на берегу потока. Так не следовало обращаться с этими прекрасными животными.
Как не следовало подсекать им ноги, вспомнил Перкар и заскрипел зубами.
- Ты позволишь мне на тебя сесть, родич? - спросил он Свирепого Тигра. Сначала Перкар намеревался просто вести коня в поводу позади Тьеша, но теперь он испытывал необъяснимое желание скакать на нем.
Перкар вдел ногу в стремя, и конь остался стоять неподвижно. Только когда юноша попытался закинуть вторую ногу ему на спину, животное показало, на что способно.
Перкар внезапно взлетел в воздух, подкинутый вверх могучим рывком коня, грохнулся о землю и покатился. Свирепый Тигр кинулся к нему, стараясь ударить передними копытами. Только сверхъестественное предвидение Харкой опасности спасло Перкара от острых подков; они лишь слегка задели его руку. Юноша рванулся в сторону и вскочил на ноги. Свирепый Тигр прекратил атаку так же резко, как и начал, и теперь смотрел на Перкара ясными темными глазами.
Перкар ухмыльнулся, поняв свою ошибку.
- Ну что ж, - обратился он к коню, - а вести тебя за повод ты мне позволишь?
Свирепый Тигр стоял спокойно и, когда Перкар осторожно потянул его за повод, покорно двинулся следом.
Вскоре шатер был сложен, и Перкар и Нгангата двинулись в сторону деревни Братца Коня. Перкар погрузился в свои мысли, поглядывая на затянутое облаками небо и вспоминая шум черных крыльев и пережитый ужас.
IX
ЧИТАЮЩАЯ ПО КОСТЯМ
Гхэ спустился к верфям, где ему всегда хорошо думалось.
Солнечный свет внушал ему некоторые опасения. Обрывки сказок и преданий, которые в дни его юности рассказывали в темных закоулках боязливые бедняки Южного города, еще сохранялись в его памяти. В этих страшных рассказах по берегам Реки разгуливали чудовища - такие же, как он сам, - вампиры, жаждущие крови живых, страшащиеся ясного ока в небе, которое губит их, превращает в грязные капли воды Реки…
Но лучи солнца не причинили Гхэ никакого вреда. Наоборот, он наслаждался ими, как и видом ярких одежд торговцев на набережных, густым запахом рыбы, сладким благоуханием курений из лавочек гадалок, аппетитным ароматом жарящегося на углях мяса. Гхэ остановился около одной из торговок, темноволосой девушки с изрытым оспой лицом, и купил за медный солдат две палочки с нанизанными на них кусками сдобренной чесноком баранины и толстый ломоть свежего хлеба. Усевшись на причале, он свесил ноги и принялся за еду, глядя, как чайки суетятся вокруг барж, как мускулистые грузчики разгружают суда, прибывшие из Болотных Царств, с верховий Реки, из далекого Лхе.
Гхэ чувствовал близость Реки, словно близость отца, которым можно гордиться.
- Ты велик и могуч, - сказал он бескрайнему водному простору и неохотно стал обдумывать возникшие перед ним трудности.
Время, которое он может провести в Ноле, ограничено, - в этом не могло быть сомнений. Нельзя же убивать любого мужчину или женщину, которые его узнают. Должно быть, жрецы уже расследуют загадочные исчезновения, в особенности исчезновение убитого им джика. И не терпит отлагательства, во всяком случае, попытка найти Хизи.
Однако мир огромен, и где искать - неизвестно. Только Ган мог помочь Гхэ в поисках, а Ган достаточно ясно дал понять, что ничего не скажет. Располагая временем, Гхэ смог бы, несомненно, завоевать доверие старика - он ведь в самом деле был глубоко привязан к Хизи и, используя это как рычаг, сумел бы приподнять каменное сердце Гана и взглянуть на то, что хранится под камнем. Но на это требовалось время.
Время также требовалось на то, чтобы узнать некоторые вещи. Даже с тем могуществом, которое Гхэ получил при своем воскрешении, сможет ли он победить врагов, о которых имел лишь смутное представление, - вроде того белокожего дикаря, который не пожелал умирать. Был ли он, как и сам Гхэ, чудовищем? Был ли он сильнее Гхэ? И еще в уме Гхэ теснились смутные тени, тени могучих существ, обитающих там, куда не дотягивалась Река. О них тоже нужно что-нибудь узнать.
Взгляд Гхэ блуждал по зданиям города; где, интересно, можно отыскать ответы на эти вопросы? Может быть, в библиотеке, там, где нашла свои ответы Хизи. Однако в Ноле было немало темных хранилищ, где дремало древнее знание.
Самое главное из них высилось позади таверн на набережной, столь же древнее и монументальное, насколько те были убогими и непримечательными, - Большой Храм Воды. Это была ступенчатая пирамида из белого камня. Из ее озаренной солнцем вершины извергалась мощная струя воды - кулак, которым Изменчивый грозил небесам. Гхэ бывал внутри здания, видел невероятную водную колонну, вздымающуюся в самом центре храма. Тогда он был потрясен напором и силой Реки. Оттуда, где Гхэ сидел теперь, ему были видны две изломанные поверхности, по которым вода струилась вниз, - четыре потока устремлялись на четыре стороны света, чтобы воссоединиться со своим родителем в каналах, окружающих самую большую святыню жрецов. Для Гхэ храм тоже когда-то был святыней, символом великой мощи, которой он служил, того ордена, который даровал мальчишке, спавшему в грязи вместе с собаками, почет и силу.
Теперь, воспринимая все с точки зрения Реки, Гхэ смотрел на храм иными глазами. В его белой раковине билось сердце тайны, там был лабиринт коварства и обмана. Из темных глубин храма жрецы протянули нити своей паутины, там ковались оковы для бога-Реки. Там находились библиотеки - огромные пыльные залы, вместилища запретного знания, заклинаний и символов, обладающих ужасной силой. Гхэ лишь мельком видел все это, когда его посвящали в джики, но теперь он каким-то образом угадывал возможности, скрытые под пеленами падающей воды в этой огромной скале.
Он снова перевел взгляд вниз, туда, где у его ног струился бог-Река.
- Ты хочешь, чтобы я проник туда, - прошептал Гхэ.
Это будет опасно - опасно даже для него. Жрецы обладали властью, достаточной для того, чтобы держать в узде бога, а ведь сила, двигавшая Гхэ, была всего лишь крохотным ручейком могущества Реки. Однако жрецы учили Гхэ, сделали из обычного уличного воришки и головореза то совершенное орудие убийства, которым он теперь являлся. И это орудие могло быть повернуто против создавших его с той же легкостью, что и против их врагов.
Еда оказалась совсем не такой восхитительной, как предвкушал Гхэ. Запах был изумительным и дразнящим, но вкуса он не почувствовал, словно забыл, как и многое другое, что значит ощущать вкус. Гхэ бросил недоеденный завтрак в воду.
- Приятного аппетита, господин, - пробормотал он, подымаясь, чтобы продолжить прогулку.
Теперь Гхэ направлялся в Южный город, сам не понимая зачем. Он знал, что здесь родился, но та часть его разума, где хранились эти воспоминания, была самой перепутанной: ясных образов он вызвать не мог. Вид улицы Алого Саргана, места, которое Гхэ помнил лучше всего, походил на долетающие откуда-то обрывки когда-то знакомой мелодии. Вот вывеска, знакомая, словно его собственное имя; но дальше тянулись кварталы, казавшиеся ему не менее чужими, чем переходы дворца. И все же прежнее хорошее настроение вернулось к Гхэ - казалось, он узнает окрестности носом и кожей, хоть и не глазами. Его охватило какое-то меланхолическое наслаждение, призрак узнавания.
И тут, когда он остановился на углу, глядя, как мальчишка-карманник вытаскивает кошелек у потрепанного вида аристократа, кто-то назвал его по имени.
- Гхэ! - Это был голос старухи, голос, который он не сумел узнать.
Гхэ удивленно обернулся; его рука сама собой сжалась для смертельного удара. Перед ним действительно была старуха - очень древняя старуха-гадалка. Одежда ее была старой и выцветшей, но высокая коническая шапка, расшитая золотыми звездами и полумесяцами, казалась новой и дорогой. Перед старухой лежал бархатный коврик для гадания на костях. Ее беззубый рот улыбался, а глаза сверкали странной смесью чувств - радости, настороженности, озабоченности.
Лицо гадалки было Гхэ знакомо. Воспоминания о нем казались рассыпанными в его сознании, словно осколки разбитого кувшина, но имя ускользало, и никаких прошлых разговоров с предсказательницей он не помнил. Гхэ не чувствовал ничего, кроме смутного намека на что-то приятное.
- Гхэ! Ты ведь не откажешься посидеть со старой приятельницей? - Теперь гадалка смотрела на него с подозрением. Гхэ заколебался, отчаянно стараясь вспомнить хоть что-нибудь. Наконец он улыбнулся и опустился на колени перед ковриком.
- Привет. - Он постарался, чтобы голос его звучал весело. - Давненько мы не виделись.
- И чья же это вина? Ох, маленький Ду, что же это жрецы сделали с тобой! Я с трудом узнала тебя из-за такого высокого воротника. И ты выглядишь усталым.
Она знала насчет жрецов… Все-таки кто эта женщина?
- Жизнь очень суматошная, - пробормотал Гхэ, жалея, что даже не знает, как к ней обращаться. Уж не родственница ли? Конечно, матерью ему гадалка не может приходиться - она слишком стара.
На лице старухи все еще было озадаченное подозрительное выражение. Он должен что-то сделать - но только что? Бежать отсюда, скрыться - вот что!
- Погадай мне, - вместо этого попросил Гхэ, кивнув на лежащие на коврике Отполированные от долгой службы косточки с выцарапанными на них символами.
- Ты теперь веришь в гадание? Жрецы научили тебя, что старших подобает почитать?
- Да.
Предсказательница пожала плечами и принялась встряхивать кости.
- Что приключилось с той девочкой? - рассеянно спросила она. - Которая тебе понравилась, когда тебе велели за ней следить?
Его растерянность, должно быть, оказалась такой же очевидной, как интерес чаек к улову рыбаков. Глаза старухи широко раскрылись.
- Что ты с ней сделал, малыш? Что случилось?
Гхэ почувствовал, что дрожит. Он должен что-то предпринять. Мысленно он потянулся к жалкому трепещущему узлу душевных нитей - тому, что было ее жизнью. Она все знает, эта старуха, - и то, что он джик, и насчет Хизи, - все. Лучше, пожалуй, ее убить, и поскорее.
Но он не мог этого сделать, сам не зная почему. Гхэ отпустил нити, хотя теперь отчетливо ощущал голод, ничуть не заглушенный съеденным недавно мясом и хлебом.
- Послушай, - прошипел он, - послушай меня. Я не знаю, кто ты такая.
Ее глаза раскрылись еще шире, потом прищурились.
- Что ты хочешь этим сказать? Поселившись во дворце, ты стал слишком благородным, чтобы разговаривать со старой Ли?
Ли. Он слышал это имя в своем видении - в тот момент, когда родился вновь. Тогда оно было лишено смысла - всего лишь звук. Теперь же…
Теперь, впрочем, оно тоже ничего не значило - всего лишь имя старухи.
- Нет. Я совсем не это имею в виду. Ты определенно меня знаешь, знаешь, как меня зовут, знаешь обо мне многое. Но я тебя не знаю.
Ее лицо прояснилось, превратившись в бесстрастную маску, - ничего не выражающее лицо предсказательницы.
- Но что-то ты помнишь?
- Какие-то обрывки. Я знаю, что вырос здесь. Я помню эту улицу. Мне знакомо твое лицо - но я не знал, как тебя зовут, пока ты только что не сказала.
Ее лицо по-прежнему оставалось непроницаемым.
- Должно быть, какой-то вид запрета, - медленно проговорила она. - Но зачем им так тебя уродовать? В этом нет смысла, Гхэ.