11
Франсуаз склонилась над дервишем, бессильно распростертым на треугольном паланкине.
– Он будет жить, – сообщила она. – Надо только восстановить его силы.
Жрицы Розового храма окружили меня. Их теплые пальцы касались моей груди, гладили по лицу. Голубые одеяния девушек вблизи казались воздушными. Они открывали каждый изгиб обнаженных тел.
– О прекрасный эльф, – проговорила одна из красавиц. Золотая диадема на ее голове выдавала в ней верховную жрицу. – Мы обязаны оказать тебе почести…
Она взмахнула рукой, и остальные девушки расступились. Они продолжали ласкать меня, но стояли теперь по бокам.
Верховная жрица провела рукой по моему подбородку.
– Можно прямо здесь… – проворковала она. Красавица отшатнулась, когда в горло ей уперся кончик меча.
– Трахнитесь лучше с бычками, девочки, – произнесла Франсуаз.
Жрицы Розового храма не спешили. В силу своей профессии они нередко встречались с ревнивыми женами и любовницами.
– Ты тоже можешь присоединиться к нам, сероглазка, – ласково произнесла верховная жрица. – Тебе понравятся наши ласки.
* * *
– "Тебе понравятся наши ласки", – передразнила Франсуаз, хлопая по столу деревянной кружкой. – Это бордель какой-то, а не город.
– Ты едва не порубала их на куски, – проговорил я.-
Френки, ты такая неконтактная.
– Неконтактная? – Франсуаз взвилась так, что остальные посетители таверны стали на нас оглядываться. – Я должна была трахаться с шестью шлюхами – это, что ли, значит быть контактной?!
– Френки, – сказал я, – но стоило ли махать мечом? Ты напугала их до полусмерти. Можно было просто дать пару оплеух.
– Они только этого и ждали, – мрачно процедила Франсуаз. – Сам видел, как они смотрели на хлыст у меня на поясе.
– Что делать, Френки, – вздохнул я. – Ты пробуждаешь в людях самые низменные эмоции. Девушка пнула меня ногой под столом.
– Как ты закрыл астральную щель? – спросила она. – Дервиш чуть копыта не откинул, а все равно не смог.
– Я эльф, – сказал я.
Франсуаз отхлебнула из кружки, ожидая продолжения, но я не стал ничего больше говорить.
– Это – все? – спросила она.
– Этого достаточно, – заверил я.
– Майкл, – Франсуаз склонила голову, рассматривая меня, – хлыст все еще при мне. Я развел руками:
– Как я могу объяснить то, что происходит само собой? Просто я могу закрывать двери между мирами – и все. Я не служу Свету, я вообще никому не служу. Моя душа мне не принадлежит. Я отказался от всего, что мог иметь, ради того, что хотел иметь. Закрывать двери для меня так же естественно, как для тебя хлебать эту невероятную гадость.
Франсуаз ткнула нос в свою кружку и помотала головой.
* * *
– Нет, Френки, он нас не узнает, – заключил я.
– Все равно, – упрямо ответила Франсуаз. – Мы должны пойти к нему и спросить. Мне надоел этот маскарад. Она с отвращением дернула свое купеческое платье.
– Ну да, спросить, – сказал я. – Молотить его головой об алтарь, пока он не расколется. Дервиш, его череп или алтарь. Да он не скажет нам, сколько ног у собаки, если его не обмануть.
– Только обманывать ты и умеешь, – прорычала Франсуаз.
В глубине души она понимала, что я прав. Это и было причиной ее негодования.
Я всегда прав; порой я сам немного от этого устаю.
– Дервиш потерял сознание прежде, чем мог нас увидеть. Жрицы давно в своем храме, на коленях перед прихожанами. Нас могут узнать разве что священные буйволы.
– Пусть попробуют.
Услышь божественные быки, каким тоном были произнесены эти слова, они сами содрали бы с себя шкуру и запеклись на вертеле.
Веселый народ вновь толпился на широких улицах Курземе. Ужас, владевший людьми несколько часов назад, улетел так же быстро, как свежий ветер пролетает над шпилями минаретов.
Жрицы Розового храма позаботились о том, чтобы вернуть дервиша в его покои. Останавливаясь на площадях, люди рассказывали друг другу о случившемся, расцвечивая свои истории все новыми подробностями. Детали эти были тем более невероятны, что почти никто не видел, как разворачивались события.
– А потом земля разверзлась, – с жаром рассказывал торговец сладостями, – и высыпали из нее всадники – все в золоте, а вместо глаз у них были жуки, вот такие огромные.
Прохожие, обступившие его прилавок, завороженно кивали головами. Не пройдет и пяти минут, как кто-нибудь из них станет пересказывать эту побасенку, переиначив ее на свой лад.
– Дервиш узнал в тебе демона? – спросил я. Франсуаз презрительно скривила губы.
– Они всегда говорят, что умеют это. Но еще ни один священник не мог отличить меня от дочери Света, если я сама не хотела. Нет, Майкл, он ощутил только, как раскрывается астральная дверь.
Ответ девушки понравился мне еще меньше, чем знакомство с ее семьей.
– Это плохо, помадка, – проговорил я.
– Почему еще?
– Френки, астральная дверь открылась в тот миг, когда дервиш поравнялся с нами. А не могла ли ты это вызвать?
Франсуаз терпеть на может, когда я предполагаю, что в какой-либо неудаче есть ее вина.
Но, право, не моя же.
– Все, что я могу вызвать, так это твою эрекцию, – прорычала девушка. – Что я, дура? Будь хоть один шанс, что такое возможно, – стала бы я рисковать?
– Нет, – согласился я. – А про дуру я подумаю.
12
Грифоны, раскрывающие крыла, охраняли подножие минарета. По всей видимости, делали они это не слишком усердно. Добрая половина скульптур, которыми обросла парадная лестница, были разрушены, и только знание берберского королевского стиля могло подсказать, кого изображали осыпавшиеся торсы.
– Дервиш-то жадничает на ремонте, – произнесла Франсуаз с веселым злорадством.
– Это не совсем так, Френки, – проговорил я. – Когда колдун впадает в мистический транс, он не только накапливает магическую силу. Одновременно он разрушает структуру своего организма. Более могущественные волшебники, такие как дервиш, черпают энергию не в себе, а в окружающих предметах. Тысячи памятников искусства погибли, разрушенные таким образом… Попутно достается и минарету.
– Вот как.
Франсуаз, проходя мимо, щелкнула пальцами по изображению крылатого пса. Голова невезунчика отвалилась и погромыхала вниз по ступеням.
– Упс, – произнесла девушка и сделала вид, что это не она.
Толстый бегемот встречал нас у раззолоченных дверей. Жирные телеса слуги прикрывала лишь тога, крепившаяся на одном плече, ей следовало бы прикрывать их получше.
– Не знаю, сможет ли великий дервиш принять вас, – проговорил бегемот. – Он так истощен, да к тому же погружен в полуденную медитацию.
Не говоря ни слова, Франсуаз вынула из-за пояса круглую золотую монету и, протянув ее бегемоту, прижала ладонью к его отвисшему брюху.
Сделала она это так энергично, что чуть не прошибла гиппопотаму желудок. Затем отодвинула бегемота, слово то была дверь, и прошла мимо.
– Прости, приятель, – проговорил я лакею. – Тебе еще повезло. Она могла врезать и без монеты.
Изнутри минарет выглядел так, словно над ним потрудились скальные термиты. Глубокие щели прорезали его стены. Плиты пола покачивались, стоило наступить куда-нибудь, кроме как точно в их середину.
Один из залов, через которые мы проходили, когда-то был украшен мозаикой. По следам, оставшимся на сером цементе, я определил, что она изображает казнь последнего из принцев Карпашских. Значит, минарет был выстроен не далее чем пять лет назад.
Дервиш сидел в просторных покоях. Если в других помещениях и оставались какие-то предметы мебели, то здесь их не было вовсе. Единственное исключение составлял треугольный топчан, в точности повторяющий форму паланкина.
– Эти люди пришли просить вас о помощи, господин, – произнес слуга. – Они приехали издалека, чтобы повидать вас.
Гиппопотам не мог этого знать, поскольку мы не принесли с собою багажа с наклейками. По всей видимости, Франсуаз придала ему живости.
Правда, я не мог быть уверен – благодарить за это монету или удар в живот, поэтому чуть было не предложил поставить несколько экспериментов.
Глаза дервиша раскрылись. Они растворялись с трудом, словно были то тяжелые врата и вели они в совершенно иной мир, нежели тот, что окружал святого учителя.
– Вы хотели видеть меня? – спросил дервиш. Проговорил он это таким тоном, словно собирался добавить: "Ну вот, посмотрели, а теперь валите". Франсуаз положила мне руку на плечо.
– Мы приехали из Эль-Канары, – произнесла она. – Я – Мармеладия из семьи Джерада, мы купцы. А это мой брат, Хусейн.
Я энергично закивал головой, желая развеять все сомнения, если таковые окажутся.
Завершив процедуру представления, Франсуаз подошла к дервишу и уселась на его топчан с той бесцеремонностью, которая не подозревает о существовании приличий.
Дервиш отодвинулся. Никто не должен был устраиваться на его священном ложе, но святой учитель был слишком хорошо воспитан, чтобы делать замечания. Тем более что имел дело с иноземкой, не знающей его обычаев.
– Мой брат связался с демоном, – продолжала Франсуаз.
Она подтолкнула дервиша локтем:
– Вы же знаете, как это бывает. Увидит парень красивую мордашку – и раз, его мозги проваливаются в штаны. Я-то тоже хороша, должна была с первого раза просечь, что это за штучка.
Франсуаз прищелкнула пальцами.
Я не мог не признать, что Франсуаз великолепно изображает богатую купчиху, какими они бывают на Пальновых берегах. В глазах дервиша читалось: "Если не от демона, то от сестрицы этого беднягу точно надо спасать".
– Короче, одно за другим, и вот он остался без души. Спрашивается, как вернуть ее назад?
Дервиш постарался принять позу медитации. В ней он чувствовал бы себя более комфортно, а в обществе Мармеладин это было ему необходимо. Но данное положение требовало всего топчана, и святому отцу пришлось отказаться от своей затеи.
– Вам необходимо просто попросить ее, – проговорил он.
Он обращался не к Франсуаз, а ко мне.
Люди воспитанные, обладающие врожденным аристократизмом, всегда безотчетно поступают так.
– Вы должны помнить, что душа принадлежит вам. Кому бы вы ее ни отдали, вы можете вернуть ее в любой момент. Вам надо только этого захотеть.
Франсуаз мрачно взглянула на меня, как смотрят на семейного оболтуса.
– В том-то и беда, – произнесла девушка, не оставляя у дервиша сомнений, что говорить с ним будет она. – Он-то хочет от нее избавиться, да силы воли ему не хватает. Только он базетку эту увидит, как все.
Франсуаз осуждающе поглядела на меня, уперев руку в бок.
Несколько мгновений дервиш хранил молчание. Затем он встал и подошел ко мне, не столько потому, что на самом деле ему этого хотелось, сколько желая отдалиться от купчихи Мармеладин.
– Чаще всего, – негромко проговорил святой учитель, – человек отдает душу демону добровольно. Если он не может ее вернуть, значит, на самом деле этого не хочет.
Он провел ладонью перед моим лицом.
– Да, – подтвердил дервиш. – У вас на самом деле не осталось души. Очень редко, – продолжал он, – демоны прибегают к астральным цепям, чтобы удержать человека. Разорвать такую связь невозможно без постороннего вмешательства…
Он повернулся, собираясь вернуться на свой топчан, увидел на нем Мармеладию и передумал.
– Я приглашаю вас остаться в минарете, – произнес он. – Уединение поможет вам понять, что мешает освободиться от демоницы. Ее кандалы или ваше нежелание.
Он остановился в нескольких шагах от купчихи.
– Седрик проводит вас в ваши комнаты. Они не настолько изысканны, как вы наверняка привыкли.
Последние фразы являлись предложением купчихе как можно скорее освободить его топчан. Франсуаз встала и с недовольной миной засеменила к выходу.
13
Вороная лошадь прокладывала себе путь по запруженным людьми и повозками улицам. Всадник почти не заботился о том, чтобы направлять ее. Животное, чья шкура во многих местах была помечена боевыми шрамами, само умело так шугануть зазевавшегося прохожего, что тот заполошно шарахался в сторону.
Человек, сидевший в седле, смотрел поверх людских голов, и казалось, будто от его пронзительных глаз не ускользает ни одно движение, ни одно лицо.
Люди толпились возле разбитого паланкина. Стоявшие сзади пытались протолкаться вперед, но передние их не пускали. Никто не хотел уступать другому место, откуда было все видно. Но стоило только Дорросу Бланко подъехать, как зеваки почтительно расступились при виде этой молчаливой фигуры на вороном коне.
Охотник за головами, прищурившись, окинул взглядом городскую улицу. Глаза его скользнули по белым перьям ибисов, испачканным кровью, по золотым шестам, вывороченным из паланкина дервиша, по цветочным лепесткам.
Взгляд его внезапно остановился там, где ничего не было. Доррос Бланке соскочил с коня и широкими шагами пересек улицу, свободно рассекая толпу. Доррос остановился и, приподняв руки, повел ими в воздухе.
Королевский стражник, покорно ехавший за Бланке от самого дворца, посмотрел на наемника с недоумением. Почему он не обратил внимания на следы побоища, которое произошло здесь всего несколько минут назад? Почему не осматривает убитых минотавров? Не опрашивает очевидцев?
Пальцы Дорроса Бланке замерли в воздухе, на долю мгновения он выпрямил их, словно стремился коснуться того, чего уже не было перед его глазами.
– Астральная дверь, – пробормотал он. – Кто-то раскрывал ее здесь.
Королевский стражник попытался воспользоваться молчанием наемника, чтобы задать ему вопрос, но по выражению лица Бланко понял, что лучше хранить молчание.
Речь действительно идет не о простой краже из королевского дворца, думал Доррос.
Но какие бы события ни происходили в столичном городе Курземе, в данный момент они его не касались. Для Дорроса Бланко не имело значения, пусть бы рухнули хоть все границы астральных сфер и мир наполнился детищами Мрака и Преисподней.
Он выполнял свою работу и никогда не задавал лишних вопросов – ни миру, что окружал его, ни себе.
Королевский стражник отстал было от него, смешавшись с толпой. Теперь он вновь подошел к Дорросу.
– Я расспросил людей, – проговорил он. – Они видели, что здесь произошло. Правда, показания путаные. Одни говорят, что здесь побывала стая драконьих лягушек, и…
Доррос Бланко опустился на одно колено перед мертвым минотавром.
– Здесь не было драконьих лягушек, – произнес он.
Королевский стражник в растерянности замолчал.
Рука Бланко коснулась горла убитого человекобыка. Погрузив пальцы в остывающую кровь, он нащупал короткое отверстие от сапфирового сюрикена.
– Франсуаза, – негромко проговорил он. – Значит, ты здесь.
14
– Скоро солнце подойдет к зениту, – заметил я.
Серый песок шуршал между конусами песочных часов. Взглянув на то, как быстро сыплется вниз невесомая пыль времени, человек мог подумать, что песка в хронометре хватит от силы на несколько часов. Но минута шла за минутой, а песок, просыпаясь вниз, казалось, оставался на месте, и у наблюдателя, гулявшего в запущенном саду подле минарета, создавалась иллюзия, что песок в часах вечен.
Он заканчивался на исходе дня.
Такова и человеческая жизнь. Вначале кажется, что летит она чересчур быстро; потом человек осознает, что время для него остановилось. С ним ничего не происходит, один день не отличается от другого, и новое утро не приносит с собой ничего, что уже не было бы похоронено вчера.
Потом наступает смерть.
– Солнце поглощает тени, – проговорил я. – Лучшее время, чтобы начать обряд очищения.
Никто не ухаживал за садом, над которым весь день стрелкою солнечных часов кружила тень минарета. Я не мог представить себе бегемота Седрика стоящим на коленях возле клумбы.
Кроме него, никого не встретили мы в доме дервиша, но прямоствольные ирги, тисы и аукубы пышно росли, словно корни их не были погружены в иссушенную почву, лишенную подкормки и влаги.
Сад минарета выглядел как влажные субтропические джунгли, где воздух пропитан каплями воды, а почва так богата, что воткни в землю копье – и деревянное древко покроется зелеными побегами.
Земля здесь была тверда, словно камень, а воздух, сухой и жаркий, было трудно вдыхать.
Дервиш шел по садовой аллее, и его простые сандалии гладили нежную траву. Рядом с ним шла девушка; совсем еще юная, она вступила в тот возраст, когда созревающее тело опережает душу и разум и влечет человека туда, где мечты обращаются в реальность и теряют свое очарование.
Тело ее, полуобнаженное по обычаям Берберы, уже принадлежало женщине, и по тому, с каким достоинством шла она, покачивая округлыми бедрами, как несла она свои груди, почти полностью свободные от объятий шелка, я понял, что кто-то уже открыл в ней женщину и научил ее, что это означает.
Но душа незнакомки была смущена, глаза отсутствующе смотрели вперед. Она шла рядом с дервишем, но душой пребывала в мире своих фантазий.
Бриллиантовое ожерелье возлежало на шее незнакомки. Три нити сверкающих диамантов скатывались по смуглой коже, и я знал, что две такие же струи стекают по ее спине.
Девочка не замечала великолепия надетых на нее драгоценностей. Сам дервиш надел на нее это ожерелье и сделал это не потому, что хотел украсить юную красавицу, нет – оно должно было защитить ее от сил зла.
Святой учитель приветствовал нас, подняв руку. Девочка, казалось, не видела, что теперь они не одни в саду минарета.
Франсуаз сорвала спелый гоюд-аукубы и теперь жевала его, изредка вытирая рот тыльной стороной ладони.
– Это Найвая, приндесса Петры, – сказал дервиш. – Простите, что она не замечает вас, ее душа отдана опасному демону, и теперь она не властна над своими чувствами.
– Вы собираетесь провести обряд очищения? – спросил я. – Можем ли мы присутствовать?
– Разумеется, – согласился дервиш. – Я сам собирался пригласить вас.
В руках Франсуаз оставалась только косточка от плода аукубы; девушка швырнула ее себе за спину.
– Ожерелье, – произнес я. – Оно имеет магическую силу?
– Да, – подтвердил святой учитель. Он положил руку на плечо Найваи и увлек ее дальше по аллее заброшенного сада.
– Случайно я обнаружил его в королевской сокровищнице. Признаюсь, наш король Гельминт без особой охоты позволил мне его взять… Но я убедил его, что для принцессы оно значит гораздо больше, чем простая кучка бриллиантов.
Аллея, выложенная кусками окаменелой секвойи, привела нас к широкой площадке. Солнечные лучи водопадом низвергались на розовый песок. Тисы росли по краям магического круга, но в этот час ни одна крона не отбрасывала тень в его пределы.
– Хорошо, Найвая, – произнес дервиш. – Теперь стань в середину круга.
Девочка повиновалась. Голос святого учителя был единственным, что проникало в ее сознание из внешнего мира.
Франсуаз взяла меня за руку.
– Сила обряда очень велика, – негромко сказала она. – Мы воспользуемся этим. Мы войдем в астральный скол, в котором находится Найвая.
Темные глаза дервиша обратились в нашу сторону. Он не мог расслышать нашего разговора, но в его взгляде я прочитал нечто, что могло оказаться недоверием.