- Сплетня - страшная сила. Всегда что-нибудь прилипнет, какой бы ты святой ни был.
- Злые языки всякую чушь болтают, а я ночами не сплю, - сказал Владигор, - то Лес Заморочный мерещится, то Мстящий Волчар на грудь кидается, то Ольга-скоморошка по полю идет и мальчонку ведет за руку… Я - к ним, а трава вдруг копьями оборачивается и так густо вокруг встает, что я ни рукой ни ногой пошевельнуть не могу. Одно знаю: найти мне их надо.
- Это ты верно решил, - сказал Белун. - Только здесь мы тебе не помощники: от смерти уберечь можем, но не все пути людские нам ведомы.
- Да я помощи и не прошу, - сказал князь, - вы и так много для меня сделали, теперь пора своим умом и своей силой пожить. К тому же, говорят, видели Ольгу где-то в низовьях Чарыни, будто ходила она по рынку с мальчонкой и на картах гадала…
- Тогда чего ж ты медлишь, князь! - воскликнул Белун. - Бери дружину, садитесь на ладьи и плывите!..
Сказав это, старый чародей медленно растворился в тихом сумеречном воздухе.
"Если бы все было так просто, - подумал князь, свистом подзывая Лиходея и вскакивая в седло, - дружина, поход, ладьи… А на кого я Синегорье оставлю? Бродит в посадских головах смута, пьянит, как мухоморный настой. На всю жизнь отравил их Климога правлением своим, когда одна половина народу воровством да разбоем жила, а другая по ночам от страха тряслась. Трудно им к новым порядкам привыкать: работать, не боясь, что утром налетят опричники Климогины, в железа закуют, а все добро на княжий двор свезут…"
С этими мыслями Владигор выехал на опушку леса и остановился, глядя на Стольный Город, раскинувшийся по обоим берегам Чарыни. Холодный шар солнца висел над далекими, поросшими зубчатым лесом холмами, вечерний туман стелился над крышами посадских изб с тускло горящими окошками, поднимался из глиняных труб седой дым, и лишь над княжьим двором взлетали и с хлопками рвались в бирюзовом небе рыжие шутихи.
"Веселятся, - с грустью подумал Владигор, - а как во двор въеду, сразу по углам разбегутся: оборотень явился… Вон Филька говорит, молодухи детей малых от окон уносят, стоит мне на улицу выехать. И поговорить не с кем по душам, - что ни спросишь, один ответ: много вами довольны, светлейший князь!.. Шапки ломают, государем зовут, а в глаза никто прямо не посмотрит: как же, оборотень, сглазит!.. Послушать бы, о чем они в кабаках между собой болтают…"
Не успел князь додумать эту мысль до конца, как покорный Лиходей вдруг заржал, мотнул головой и, резко поднявшись на дыбы, сбросил своего седока на жесткую, подернутую вечерним инеем траву.
- Что с тобой, друг сердечный? - воскликнул Владигор, вскакивая на ноги и пытаясь поймать тяжелую от золотых бляшек уздечку. Но конь неожиданно отскочил, и ладонь Владигора поймала вместо жесткого ремешка воздух. Князь бросился за конем, но споткнулся о гнилой ольховый пенек и едва успел выставить перед собой руки, чтобы не зарыться лицом в пожухлую осеннюю траву. При падении он ударился коленом о камень и, удивляясь своей странной неловкости, присел, чтобы растереть ладонями ушибленное место. Каково же было его удивление, когда он увидел, что вместо расшитого золотым орнаментом бархата его колено обтягивает ветхая льняная дерюга, кое-как схваченная по шву сухой бараньей жилой.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая
На окраине города его облаяли собаки. Три злых косматых волкодава, на ночь спущенные со своих цепей, осатанело метались за бревенчатым частоколом богатого купеческого двора, пока Владигор, чуть припадая на ушибленное колено, неторопливо шел по узкой улочке. Когда он поравнялся с воротами, из тени под навесом выступил рослый стражник в меховом полушубке и, не говоря ни слова, выставил перед ним тяжелую алебарду.
- Кто такой? Куда идешь? - спросил он грубым, простуженным голосом.
- Странник, - ответил Владигор, по привычке нащупывая пальцами рукоятку ножа, - княжий двор ищу, ваш князь, говорят, человек добрый, может, переночевать пустит.
- Князь-то, может, и добрый, но здесь по ночам ходить не велено. - В голосе стражника зазвучали угрожающие нотки.
- Так я ж не знал, - примирительно ответил Владигор, стягивая с головы вытертую заячью шапку. - Ты мне скажи, добрый человек, как к князю Владигору пройти, я и пойду…
- Куда ж ты пойдешь на ночь глядя? - Стражник приблизился к страннику и положил ему на плечо тяжелую властную руку. - Мой хозяин тоже человек добрый, он и накормит, и постель велит постлать, сам в юности по дорогам горе мыкал, пока его покойный Климога не подобрал и в люди не вывел. А князя Владигора в такое время беспокоить не надо, не любит он, когда его от гульбы отвлекают, слышь, как там веселятся?
- Слышу, не глухой, - сказал Владигор, чувствуя, как пальцы стражника цепко обхватывают его плечо.
- А глянуть хочешь? - усмехнулся стражник, прислоняя к воротам тяжелую алебарду и резким рывком швыряя Владигора на гладкие бревна частокола. - Давай лезь, коли ты такой ушлый!
Сказав это, стражник снял с пояса шестопер и ткнул Владигора в плечо остро отточенным наконечником. Псы за частоколом почуяли запах чужого человека и отозвались бешеным лаем. Владигор оттолкнулся от бревен, подпрыгнул и, волчком закрутившись в воздухе, ногой ударил стражника в скулу. Тот раскинул руки, как бы пытаясь поймать отлетевшую шапку, качнулся и упал на спину, бессильно откинув курчавую темноволосую голову. Владигор нащупал на земле мерзлый плоский камешек, наклонился над поверженным и приложил камень к теплому кровоподтеку на его скуле. Вскоре веки стражника дрогнули, он приоткрыл один глаз и, увидев над собой бородатое лицо ночного бродяги, зло и бессильно заскрипел зубами.
- Что уставился? - прохрипел он, стараясь незаметно подогнуть ногу и дотянуться до рукоятки засапожного ножа. - Кончай, раз твоя взяла!
- Это еще зачем? - сказал Владигор, поймав его руку и мертвой хваткой стискивая запястье. - С мертвеца какой мне прок? Одно беспокойство.
Он высвободил роговую рукоятку ножа из крепких пальцев стражника и, почти не глядя, метнул нож в сторону подворотни, откуда скалились озверевшие псиные морды. Клинок влетел в глотку одного из волкодавов, и пес откатился во двор, захлебываясь собственной кровью.
- А ты брат, ловок, - сказал стражник, потирая освобожденную кисть. - Звать-то тебя как?
- Зови Осипом, - сказал Владигор, вскакивая на ноги и протягивая стражнику руку, - а тебя?
- Ерыга, - ответил стражник, поднимаясь с земли и одергивая бархатный кафтан.
Он потоптался на месте, потер ушибленную скулу, поднял пушистую лисью шапку, отряхнул ее рукавом и, нахлобучив по самые брови, опять уставился на Владигора.
- А на княжий двор ты, Осип, сейчас лучше не ходи, - сказал Ерыга, - ты хоть драться и ловок, но там народ не мне чета: живо бока обломают. Владигор, говорят, по ночам на шабаши летает, а его дружинники от скуки бесятся: девок по купеческим лавкам брюхатят, калик перехожих цепными медведями травят, а нынче огненную потеху устроили. Им под горячую руку лучше не соваться…
- А куда князь смотрит? - нахмурился Владигор.
- Это мне неведомо, - сказал Ерыга, подходя к воротам, из-под которых все еще клубились паром две охрипшие до немоты песьи морды. Он лениво, как бы нехотя, вытянул их плетью, и псы с визгом отскочили внутрь двора.
- Зарезал ты Буяна, - вздохнул он. - Что я теперь хозяину скажу?..
- Да так и скажи, как дело было, - усмехнулся Владигор, - а боишься, так я сам скажу.
- Экой ты шустрый, - сказал Ерыга. - Надо было тебя сразу шестопером по темени угостить.
- Ты об этом не жалей, - сказал Владигор. - С мертвеца проку не много.
- Зато хлопот с ним меньше, - сказал Ерыга, распахивая калитку. - Проходи, коли псов не боишься.
- А что их бояться, - сказал Владигор, переступая обтесанное бревно, - к ним подход иметь надо.
При виде князя оба волкодава насторожились, оскалили клыки, но Владигор тихо свистнул, и псы поджали пушистые хвосты.
- Видать, побродяжил ты на своем веку, коли с псами так ладить научился, - пробормотал Ерыга за его спиной.
- Жизнь всему научит, - уклончиво ответил князь, поднимаясь по ступенькам резного деревянного крыльца и толкая рукой низкую тяжелую дверь.
- Иди, иди, Осип, там тебе и ушицы нальют, и чайком брусничным побалуют, - продолжал бормотать Ерыга, слегка подталкивая князя в спину.
Владигор переступил порог и почувствовал, как нога его проваливается в черную гнилую пустоту. Падая, он успел ухватиться рукой за порог и увидел, что аметист в перстне налился ровным кровавым жаром. В этот миг Ерыга сапогом ударил князя по пальцам, рука его разжалась от боли, и Владигор рухнул на дно глубокого колодца.
- Посиди там, Осип, остынь малость, а то больно ты горяч, - услышал он сверху насмешливый голос стражника.
Вслед за этим раздался стук тяжелой деревянной крышки, и князь очутился в полной темноте.
Пошарив руками вокруг себя, он убедился, что сидит на плотно утоптанном земляном полу, а посмотрев на перстень, увидел, что теперь его граненый камень светится ровным желтым светом. Свет этот медленно разгорался и усиливался до тех пор, пока не озарил всю внутренность подземелья: пологий каменный свод и четыре ровные стены, в каждой из которых было по два окошка, забранных толстыми, пушистыми от ржавчины, вертикальными прутьями. Впрочем, на одной из решеток ржавые струпья оставались лишь на концах прутьев, прилегающих к массивному медному наличнику, подернутому изумрудными разводами патины. Владигор встал и, прикрыв свет камня обшлагом рукава, осторожно двинулся к этому окошку. Но как ни старался князь ступать бесшумно, существо, заключенное в темной каморке за решеткой, почуяло его приближение и яростно заметалось, гремя по камням железными цепями.
- Крысы! Крысы! - услышал Владигор его грубый визгливый голос. - Князя мне своего крысиного подайте! На золотом блюде, заливного, под крапивным соусом! И-ха-ха!..
Визг сменился диким хохотом, который тут же подхватили тонкие, писклявые голоски из нескольких других каморок.
- С лягушачьей икоркой! Со змеиной печеночкой! Под болотную настоечку ох как пойдет! - ухало и взвизгивало за решетками.
Князь шагнул к окошку, из которого не доносилось ни звука, провел ладонью по сырой кирпичной кладке и вдруг ощутил пальцами тонкую, но ровную и непрерывную щель между кирпичами. Затем его палец провалился в овальную ямку и нащупал в ее глубине узорное отверстие замочной скважины. А когда вопли под сводами подземелья стихли, князь различил за решеткой слабое прерывистое дыхание.
Владигор осторожно приблизил перстень к решетке и взглянул в узкий просвет между изъеденными ржавчиной прутьями. За решеткой обнаружилась маленькая каморка с низким сводчатым потолком. Ровный мягкий свет перстня распространился до самых дальних ее уголков, выхватив из тьмы плоский тюфяк, набитый гнилой соломой, и два кованых железных кольца, вмурованных между камнями стенной кладки. От колец к двери каморки тянулись по земляному полу две длинные железные цепи - тянулись в слепую, закрытую внутренними наличниками зону. Но как раз из этой зоны, из-под самого окошка, доносилось до слуха князя дыхание невидимого узника. По-видимому, он уже так ослаб от долгого заключения, что не мог дотянуться до решетки и только слабо скреб по внутренней стороне дверцы отросшими ногтями.
- Ты кто? - прошептал князь в просвет между прутьями.
В ответ послышался слабый, неразборчивый шепот, сменившийся легким шуршанием тела, сползающего на пол.
- Потерпи, потерпи, болезный, - зашептал Владигор, - я сейчас…
Он опустился на колени перед дверцей каморки и приблизил перстень к каменной ямке, в глубине которой скрывалась замочная скважина. По ее сложному зубчатому рисунку Владигор понял, что со времен постройки этого каземата замок в дверце камеры не меняли, а это означало, что бежать отсюда не удавалось еще никому. Густой налет ржавчины показывал, что последний раз замком пользовались лишь для того, чтобы водворить в камеру полного сил и жизни узника. А насколько можно было судить по всей гамме звуков, встретивших появление князя в подземелье, обитатели остальных камер находились в разных стадиях телесной и умственной деградации.
Но узник по ту сторону двери, по-видимому, ослаб только телом, потому что, когда князь прошептал в замочную скважину, что постарается взломать замок, в ответ послышался уже вполне отчетливый шепот.
- А ты как сюда попал, князь? - услышал Владигор из замочного отверстия.
- Обманом завлекли, - прошептал он в ответ. - И потом, какой я тебе князь? Осип я, человек вольный, бродячий…
- Ну, это ты тому дураку, что тебя в яму столкнул, говори, что ты Осип, - с тихим смешком ответил невидимый собеседник, - а я-то тебя еще мальчонкой помню… Послал нас как-то отец твой Светозор заозерных ворглов усмирить: дичь стали бить в наших лесах, пчелиные борти разорять, лес строевой валить, засеки на ручьях городить… А чтоб видели ворглы, что не сама по себе дружина княжья на разбой вышла, посадил он тебя на коня, дал копьецо ясеневое и мне, Берсеню-тысяцкому, поручил тебя опекать. Пусть, говорит, привыкает к сече с малолетства. А шел тебе тогда пятый годок. И пошли мы опушками, перелесками, овражками, болотцами моховыми, пока на их разъезд не наткнулись, душ семь-восемь, верхами. Выпустили они по нам дюжину стрелок с ястребиным опереньем, коней повернули и давай их плетками охаживать, как бы удирать с перепугу… Мы за ними тоже вроде как гонимся, а сами-то видим, что они нас в засаду завлекают. Так оно и вышло: как только на луг выехали, так все их воинство нам навстречу из оврага и поднялось.
- Припоминаю, - сказал Владигор. - Куньи хвосты на копьях, оскаленные кабаньи морды поверх голов, - одно слово, ворглы.
- А ты, княжич, уже тогда молодец был, - продолжал шептать Берсень, - взял копьецо своей детской ручонкой, кинул меж конских ушей, а потом лук через плечо потянул и стрелу камышовую из колчана вынул…
- Только выстрелить не успел, - подхватил князь, - пока стрелу накладывал, дружина уже на ворглов пошла!
- Да, - вздохнул Берсень, - были времена…
- Ладно, старче, не тоскуй, еще повоюем, - прошептал Владигор в замочную скважину. - Ты мне лучше скажи, нет ли тут где свинцовой полоски?
- Полоски нет, а свинец найдется, - ответил Берсень. - Кандалы мои свинцом заклепаны.
- Поднять их к решетке можешь? - спросил Владигор.
За дверью послышался слабый звон цепных звеньев, потом стон и тяжелый удар железного кольца о земляной пол.
- Не могу, князь, - с одышкой прошептал Берсень. - А было время, всадника мечом надвое кроил…
- Придет еще наше время, - пробормотал князь, стаскивая с пальца перстень и выдергивая крепкую льняную нитку из полы кафтана. Проделав эту операцию, он подышал на камень, потер его о плечо и, почувствовав жаркий укол сквозь несколько слоев ткани, просунул перстень между прутьями.
- Возьми перстень, - прошептал он, - да приложи его к заклепке, только осторожно, не обожгись.
За дверцей, послышалась легкая возня, а вслед за этим раздался взволнованный шепот Берсеня.
- Ох, князь, видать, не врут люди, говоря, что ты с нечистой силой знаешься! - восхищенно пробормотал он. - Заклепки мои от твоего перстенька, как сосульки, тают.
- Ты свинец в ямку слей да мне передай, - сказал князь, - а дураков слушать - ушей не напасешься…
Шепот Берсеня снова сменился возней, затем конец нитки в пальцах Владигора дрогнул, и, потянув его, князь вытащил сквозь прутья свой перстень и теплый свинцовый голыш, перевязанные ниткой крест-накрест. Теперь оставалось лишь высветить аметистом внутренность замка, выкопать в плотной сырой земле форму ключа и залить ее расплавленным свинцом. Владигор немедля приступил к делу и через полчаса уже вкладывал в замочную скважину узорную свинцовую бородку.
Сперва заржавленный механизм подавался плохо, и, пока князь проходил первый оборот, черенок ключа чуть не завернулся в штопор. Но второй оборот пошел легче, а когда ключ окончательно застопорился, Владигор вложил в узкую щель между дверью и кирпичами лезвие ножа и нажал на рукоятку. Дверь заскрипела, подалась, и вскоре щель расширилась настолько, что князь смог вложить в нее пальцы. Впрочем, Берсень тоже не дремал: он, слабо гремя своими оковами, из последних сил упирался в дверь изнутри.
Наконец проем расширился настолько, что князь смог боком протиснуться в каморку узника. Это было очень кстати, потому что в этот миг над его головой послышался топот кованых сапог и лязганье тяжелого засова. Владигор мгновенно притушил рукавом свет перстня, пролез в каморку, за решетку потянул дверь на себя, и, когда она встала на место, свинцовым ключом запер ее на два оборота.
Тут сверху донеслись грубые, не совсем трезвые голоса, послышался скрип ворота, щелчки цепных звеньев, и вскоре в подземелье опустилась деревянная бадья, в которой стоял и держался за цепь рослый широкоплечий человек. На нем был кожаный нагрудник, а бедра, голени и локти прикрывали наборные костяные щитки, на поясе висел короткий меч в деревянных ножнах, обернутая медвежьим мехом булава и пара ножных кандалов. В свободной руке человек держал коптящий смоляной факел и, подняв его над головой, внимательно осматривал углы подземелья.
- А может, он тебе спьяну померещился, а, Ерыга? - крикнул человек, поочередно всматриваясь в решетки на дверях камер.
- Вот отоварит он тебя ногой по башке, я тогда посмотрю, как тебе это померещится, - проворчал откуда-то сверху действительно не вполне трезвый голос ночного стражника.
- Поглядим, кто кого, - усмехнулся человек, перешагивая через борт бадьи.
- Не хвались, Ракел, идучи на рать, а хвались, идучи с рати, - обиженно пробубнил сверху Ерыга.
- Мели, Емеля, твоя неделя, - небрежно отбрехался Ракел, втыкая факел в железное кольцо на стене и на полклинка вытаскивая меч из ножен. При этом он легкими скользящими шагами перемещался вдоль противоположной от камеры Берсеня стены каземата и слегка пригибался и втягивал голову в плечи, приближаясь к очередной решетке на дверце камеры. Здесь он на миг замирал, поворачивал голову, припадал ухом к кирпичной кладке и, не услышав внутри камеры ничего подозрительного, бесшумно, как тень, скользил дальше.
"Хороший боец, один пошел, чтобы другие в ногах не путались", - подумал Владигор, сквозь прутья решетки наблюдая за его плавными, змеиными движениями.